В глубине океана был погребён, давлением Марианской впадины укушен. Бог всех вод.
Тэхён никогда не горел желанием встречать раннее утро, но приятный тёплый ветерок, не оставляющий его в покое из-за раскрытого окна, заставил его прищуриться и, зевая, встать с кровати. Но для начала он перед этим распластался по всей кровати в ожидании какого-то чуда или феи, которая придёт к нему сейчас и скажет, что они отправятся в путешествие по Атлантическому океану. Такого, к сожалению, не случилось. Поэтому он встал, посидел в полусонном состоянии пару минут, бросил взгляд вниз. И не заметил тапочек. Он привык, что тапочки всегда были «припаркованы» у ног, но не в этот раз. В отеле почему-то не предоставили им тапочки. Да, если сказать кратко, то высотой услуг по отношению к посетителям отель не блестел. Скукота. Хоть Тэхёну и всё равно, абсолютно. Но Тэхёна, честно говоря, это волновало в последнюю очередь. Он находится сейчас в Олимпе, ночью какие-то звуки со стороны старого парка Зевса издавались, из-за чего Ким не мог уснуть, но потом под утро раскрыл окно и провалился в быструю фазу сна. Не выспался, совсем. Он протёр свои глаза, небольшими шагами направляясь к раковине. Так и хотелось какой-нибудь пенкой для умывания смыть весь вчерашний кошмар. За полёт он почему-то очень устал, а ещё воздух в Олимпе какой-то совсем другой. Скорее, не подходит ему, ведь раньше ему дышалось не так. Но он сам же себе это отрицает, потому что именно здесь он по-странному ощутил эту свежесть. Таковой не было в Сицилии позавчера, когда он лежал в своей постели и смотрел в окно, слыша запах морского бриза от кондиционера для белья. Сейчас, вдохнув Грецию, он чувствует какой-то непонятный прилив сил. Олимпия ему до сих пор не нравится, но он любит наблюдать за природой этой местности. Вчера в такси тоже это делал, хоть и город был похож на деревню, с одной стороны. Рядом нет никакого водного пространства. Отель находится близко к какому-то озеру, о котором он узнал по прибытии. Оно было чисто греческим. Как он это понял? Не знает. Прямо так и пахло Грецией, её изяществом и таинством. Купаться там, естественно, запрещено, Тэхён это и без предупреждений на баннерах знает, но его голубые глаза так и исследовали полупрозрачную воду и улыбались. Снова он любит воду, снова хочет там оказаться. Но в итоге, к острову Крит с остальными учёными он направится через два часа, вертолёт уже готов. Рёв моторов он даже слышит отсюда. Сегодня он снова окажется лицом к лицу с волной подводной. Разве это не счастье? Умывается, приводит себя в «послевоенный» порядок. Выглядывает на улицу и замечает прекрасный будний день, восхитительное Солнце и места, которые она освещает всей своей любовью. Какую приятную силу Тэхён чувствует, как же хочется ему поваляться на траве и послушать лягушек в этом озере. Как же хочется побыть человеком, а не тем, кто только и исследует этот мир. Иногда такое желание неожиданно возникает, и Тэхёну оно не нравится совсем. Призывает какую-то грусть. От этих мыслей Тэхёну захотелось спрятаться куда подальше. Не хочет думать, так и не станет. Каждый раз вспоминает слова Джэ, а потом включает режим смеющегося и издевающегося учёного, когда слово «Атлантида» возникает в голове. Смешно. А предположения Джэ о матери, уплывшей на самом деле в Атлантиду? Смешно. Адриана действительно уплыла, Тэхён надеется, что в Ливию. Или куда-либо в другое место. Хэбон всегда говорил: «Это не разглашается. Как-нибудь узнаешь сам». И когда узнает? Тэхёна в истерику просто каждый раз тянет. Почему он не может найти ответ? Почему у глаз всегда скапливаются слёзы, а свои светлые волосы он тянет с такой силой, которая не сравнится ни с каким гневом какого-то там Зевса? Он не может так просто забыть о матери, ведь он – буквальная она. Он чувствует эту кровь, принадлежащую ей. Чувствует всё. Не забудет. Никогда в жизни не сможет этого сделать. И сам об этом знает. У него её волосы, её глаза, её нрав, как говорил отец. Почему так сложно дышать, вспоминая о даже простом факте её изящного существования в этом грёбанном мире? Ким устаёт от утренних мыслей, поэтому прогуливается на улице, не желая есть в пристроенном к отелю кафе. Он не особо голоден, а на завтрак бы лучше поел какое-нибудь соевое мясо, но не настоящее. Не ест он ни рыб, ни животных. Не любит мясо совсем. Как-то раз врач наставлял его потреблять животный белок, но после куска курицы его знатно стошнило, и он не смог есть в течение двух недель. Ненавидит. Поэтому он держит сейчас с собой маленькую пачку фруктового пюре, обычного детского, купленного ещё в Сицилии. Его глаза исследуют красоты вокруг отеля, ведь он находится прямо около территории Олимпа, дома тусовок Зевса. Так говорят легенды. Мифология, которая всем известна, тут тоже имеет немаловажное значение. Тэхён вдыхает чистый воздух и давится им сразу же, ведь в Сеуле такое не встретишь, а в Сицилии для этого слишком жарко. Здесь, в Греции он какой-то свежий и приятный. — Так интересно? — Ким останавливается у перил, вглядываясь в руины. В этот же момент его встречает за перилами невысокий парень, точно уж корейского происхождения. И разговаривает на английском. На нём опрятный вид, будто турист, но сам абсолютно не выглядит таковым. Тэхён по глазам сразу читает. — Не совсем, — поправляя солнцезащитные очки, Тэхён пожимает плечами. Не показывает ему свои глаза, потому что каждый удивляется им и спрашивает о наличии цветных линз. — А как Вы оказались за перилами? Ограждения довольно громоздкие, я бы сказал. — Просто прогуливался и забрёл, — пожимает плечами. — Я Чимин, — протягивает ладонь. — Тэхён, — пожимает руку нового знакомому-незнакомцу. Чимин перелезает ограждение и оказывается рядом, теперь также смотря на руины Олимпа. Красота, что скажешь. Много людей там любят фотографироваться и говорить: «Я соприкоснулся с прошлым». Хотя, может это и не прошлое. Может, далеко за ним или не оно вообще. Никто не знает. Чимин прикусывает нижнюю губу. В разговорах он бывает застенчивым. — Классные очки. — Спасибо, итальянские, — хмыкает Тэхён. — Ты случайно не один из учёных? — брови Чимина в вопросе поднимаются. — Знаешь, как житель Олимпии, я бы в этом видел сверхъестественное вторжение. Как думаешь? — парень знает, о чём говорит. И до Тэхёна сразу же доходит, что тот разбирается в ситуации сейчас, раз про подводную волну размером с целый берег знает. Ким сглатывает. Грубить новому человеку на его пути он не хочет совсем. Как сам понял: взгляды на такие вещи отличаются уж слишком. А иметь разговор долгий с людьми, которые верят в существование потусторонних сил, Тэхён не хочет. Не то что он их принижает, нет. Просто он не сможет с ними разговаривать. Не сможет донести, почему это не так. Чимин же, наоборот, выглядит довольно разумным, но после таких слов у Тэхёна голова начинает кипеть. Что ответить? Под лепет птиц, устроившихся недалеко от руин, Ким подбирает следующие выводы в голове. Разрывать на грубой ноте ничего, естественно, не будет. Он же, всё-таки, учёный. Он не верит в эту брехню, значит и людей, которые придерживаются этой брехни, воспринимать всерьёз не станет. Именно так. А то бесит уже. — Я учёный. Типичный, можно сказать, неверующий. Стереотипный. — Знаю, — Чимин усмехается, кивая. — Боги странны. — Особенно в мифологии… очень даже, — пожимает плечами, указывая взглядом на руины, после чего в них всматривается Чимин тоже, хлопая глазами. — Мифология – часть истории, так сказать. Людям промыли мозги религиями, поэтому и воспринимают это как сказки, — цокает Чимин, кидая затем продолжительный взгляд на красивую оправу очков Тэхёна. — Сказки основаны на реальных случаях. Ким смеётся. Не истерически, а уже с раздражением. Хочет уже уйти и перестать разговаривать с таким человеком, ведь ничего он в этом мире не понимает. — Большой взрыв? — Я не астрофизик или астроном, — поджимает губы, отходя от перил. На лице, а точнее на носу ощущается какая-то непонятная лёгкость, но он не обращает внимания. — И мне надо идти. Было приятно поговорить. Тэхён уходит дальше, не оборачиваясь назад. Незачем. Физиономия Чимина была непреклонной. Кажется, поговорил бы он с ним о науке, тот бы вообще не слушал. Поэтому в некоторых случаях нет смысла убеждать людей в обратном. И, вообще, пусть все думают сами. Сами приходят к собственной истине, и пусть не навязывают эту истину другим. Не имеют на это права, потому что. Каждый отвечает сам за себя. И да, если существует в конце жизни Судный день, там тоже будут отвечать за свои ошибки. Хоть и говорят, что на ошибках учатся. По логике Богов или Бога это запрещено? Тэхён уже доходит до кафе, дабы сделать пару глотков эспрессо. Уж очень утомил его этот парень, что на сонный желудок захотелось утолить непоправимую жажду, хоть это и вредно. Хочет поправить очки, но обнаруживает, что их нет. Длинными пальцами лезет к лицу, но ничего не обнаруживает. Очки исчезли. Те самые итальянские дорогие очки, купленные за собственные деньги три года назад в бутике. Их нет.
* * *
Каковой будет цель жизни, если завтра тебе скажут, что ты умрёшь? Такой очевидный вопрос? Тот самый, на который ответ любой влюблённый человек найдёт сразу же. Посейдон бы ответил, что его держит живым только одно: жизнь атлантов. Пока что так. Никакого больше смысла он не видит. Хочет и сказать всем, что устал в этой вечности нежиться и убивать самого себя с каждым глотком собственной воды. Надо так, надо сяк. Посейдона это, честно говоря, очень бесит. Люди, которые приблизятся к загадкам воды, станут ближе к тем, кого он скрывает. Такой исход событий Посейдон не допустит никогда в своей жизни, даже если эта жизнь и вечна. Каждый человек должен сторониться Атлантиды, каждый человек должен сторониться глубины, ведь она его заберёт в свои объятия сразу же, поцелует в лоб так смертоносно, что больше его никто не найдёт. Атлантида является единственной его ценностью. Если там что-то случится, то он весь мир зальёт своим океаном. Чтобы все жалели. Абсолютно все. Поэтому Посейдон и сохраняет этот баланс: не найдут атлантов, обезопасят и себя. Всё будет довольно хорошо. Так ведь? Так. Мужчина в беге спускается вниз по ступенькам, по пути на комоде стягивая свои наручные часы и надевая их, пока взгляд устремляется вдаль двора, где слуги красят забор. Светло-синий цвет красиво ложится на поверхность, от чего Посейдон ненароком улыбается и шмыгает носом: немного заболел. Человеческое тело очень даже паршивое, если так брать. Афродита всегда говорила даже здесь следить за здоровьем. Даже в сурово тёплом и свежем климате Олимпа, с сотней безупречных деревьев Диониса и красоты Аполлона. Даже здесь стоит быть обычным человеком, пока ты ходишь на совместные встречи Богов Олимпа в те самые руины, которых те же самые обычные люди видят просто руинами. Знали бы они, какая красота там скрывается. Какая древняя греческая гравировка, как долго они работали и придумывали её, с какой страстью подходили к каждой вещице. Посейдон отчётливо помнит всё, некоторые стены он даже возводил собственноручно. Правда, радость красоты, принесённая глазам посторонних людей, сделала всё намного хуже. В период застоя богам пришлось превратить всё так, чтобы здания для внешнего мира старели и ломались, а для них остались прежними. Для их только глаз. Для таких же светло-голубых глаз Посейдона. Так они смогли бы защитить себя, так смогли бы жить, раз уж всё в мире придумали и обустроили так, что по-другому бы не работало. Ничего изменить теперь не получится. Посейдон выдыхает, садится в машину, кидая последний взгляд на слуг. И самое страшное то, что они не знают одного: это Посейдон. Они работают на настоящего Бога водной стихии. Узнали бы, сразу же признали бы себя сумасшедшими. Он умеет всё. При случае даже и прочитает их мысли, но ему безумно не интересно блокировать голову такой ненужной информацией. Зачем она ему? За столько тысячи лет уже прилично наслушался. Он может телепортироваться. Куда угодно. Но эту способность не использует также, как и не использует способность читать мысли. В современном мире всё записывается, каждый шаг виден. В любой момент его действия проследят по камерам. Что же скажут все вокруг? От такого раскрытия личности будет непривычно. Посейдон предпочитает быть в одиночестве. В уединении с самим собой. И с любимой Атлантидой. Опасно подвергать опасности атлантов, ведь только их он любит, только их и видит. Людей терпеть не может, каждый из этих особей доставляет неприязнь и невероятное желание сжечь самого себя в собственной бездне Челленджер. Посейдон уезжает подальше. На Олимпе у него много дел: нужно разобраться с распоясанным Гермесом на долине. Хоть он и ненавидит Зевса и его «шайку», следить за его детьми становится уже его обязанностью номер два. Как-то даже и нравится, что ли? Гермес сильно возмужал, из-за травмы ноги остался в Олимпе на пару недель, а так его всеядная торговля не заканчивается никогда. Он работает с ведущими торговыми точками мира, его все «боготворят», ибо момент, когда Гермес оказывается на месте руководителя процессом, становится для продаж переломным в позитивном смысле. Всё идёт вверх. Как какая-то магия происходит. С рождения Гермеса называли гением, умным, но прекрасным шалуном. Ведь он таков. Неожиданно для всех сможет своровать то, что по ему по душе. Ему ничего за это не будет. Абсолютно. — Сисий, не хочешь сегодня вечером прогуляться по Криту? Как в старые добрые, — по ту сторону телефона бубнит Дионис, занимаясь обрезкой своих деревьев. Даже в таких делах участвует сам, уж точно прирождённый для вино. — Через несколько часов учёные спохватятся на итоги моего гнева, так сказать. — Да ладно уж, Посейдон, — смеётся тот, откидывая ветку на землю. — Как скажешь, вместе прогуляемся. Посмотрю, как ты там поранил всех. — Не поранил, немного лишь изуродовал, как и стоило, — прикусывает губу, следя за дорогой. В отличие от дорогого брата он соблюдает все правила дорожного движения. — В последнее время контролировать гнев сложнее, чем кажется. — Дядь, ну... а ты постарайся. Посейдон заезжает на улицу руин, где прямо там же стоит здание его отеля. Такое красивое и непривычное для местности. Там он забыл свои иностранные документы, а посылать кого-то непонятного за ними не было бы хорошей идеей; ведь не раз таким образом кто-то сходил с ума, узнав, что это настоящий Посейдон, все били тревогу и не оставляли это без новостей по всей округе. Иностранный паспорт Посейдона совсем не такой, там действительно написано «Посейдон», и каждый на верхушке власти знает, что он есть и что он живёт среди всех. В такие моменты он ощущает своё могущество. Такое горькое и ужасное. — Приветствую Вас, — Посейдон доезжает до отеля, выходит из машины и перед собой сразу же видит парня, ростом значительно меньше, чем он, — Господин Чон. Парень усмехается. Хромает на несколько шагов и, вскидывая брови, одаряет другого своим ироничным взглядом. — Господин Пак, что Вы забыли на территории моего отеля так рано? — Посейдон цокает, но делает это не со свойственной ему злостью, естественно. — После вчерашней вечеринки я знатно опьянел и остановился у тебя, — Гермес закатывает глаза, протягивая Посейдону стакан с клюквенным соком. — А ещё я стырил классные очки, глянь, — показывает пальцем на новый за сегодня аксессуар, висящий на воротнике футболки. — Какой же ты идиот, — говорит Чон, качая головой в раздражении на племянника. — И для тебя я просто Чонгук. Отстань уже. — Дядя, — смеётся. — Для тебя я Чимин, но не с другими мы в наших настоящих обличиях, — сглатывает неприятный сок, именно клюквенный Гермес уже не любит. — Много времени проведёшь на Крите? Вот же ты, дядя, неудачник. Сам же под воду пустил бедный остров, сам теперь и пытаешься это скрыть. Чонгук вздыхает. Его Посейдонская мощь иногда не контролируется. Сам это прекрасно понимает и знает. Ему так и хочется перестать «нечаянно» затоплять своим гневом целые территории, но только так он может от этого гнева избавиться. Беспощадный. Причину, почему уже сотню лет Посейдон называет себя Чонгуком, разгадать немного сложно. Он и сам не знает. Как-то раз прогуливался со своим немецким телом в водном Пусане, встретил красивого человека и узнал о том, что он болеет раком головного мозга и жить ему осталось совсем ничего. Тогда Посейдон предложил ему вечную жизнь, на что тот согласился. Оставшись молодым навсегда. Вероятно, душа того человека давно забыла об этом, но даже сам Посейдон не забудет. Ему настолько привычно и приятно находиться в этом теле, что даже теперь он предполагает одно: останется тут навсегда уже так. Это уже он. Чонгук является им. И он будет не против, если в реестре родословной рядом с настоящим именем поставят именно это. Он Чон Чонгук, тридцатилетний предприниматель, у которого есть маленький секрет. Мало ли что? Люди об этом не должны задумываться, потому что Посейдону это не понравится. Смоет морями их территории, заставит дышать под водой. — Вот там тебе встретятся твои учёные, — смеётся Чимин в очередной раз. — С одним из них я уже поговорил, оказался каким-то настойчивым с цветными линзами на глазах, — смотрит на цветущее дерево, расплываясь в восхищённой творением улыбке. — А Дионис старается-то как! — Умопомрачительно, не скажешь? Мы были великими, а сейчас прячемся. — Меня считают ангелом всех продаж, — Гермес прижимает к себе своеобразный рюкзак, подаренный Афродитой несколько лет назад. Потом смотрит впритык в глаза Чонгука. — Это папа так сделал. Сам скрылся на небесах Лондонских, а меня тут оставил бытовые торговые дела разрешать… я не скажу, что ненавижу это, но мне и нравится… просто… Чонгук закатывает глаза. Чимин неприлично много любит разговаривать. На всех встречах Богов он не умеет заткнуть рот, придумывая или рассказывая какие-то непонятные истории из своей жизни. Такое быстро утомляет, из-за чего Посейдон, как искренний и любящий дядя, отправляет его куда подальше. Помимо этого всего Чимин обожает пить, из-за чего с Дионисом у них проходят частые пиры, никому не понятные, полные разврата и спиртного. Дионис терпеть не может, когда Посейдон отказывается от времяпровождения с ними во время таких пиров. Вместо такой благодати он предпочитает зарыться в глубину Тихого или Атлантического и поговорить со своими существами. Хиазмодоны навсегда останутся любовью всей планеты. Это его любимые золотые, а иногда и чёрные, серые рыбки. Странно, что без слов Чонгук доносит им свою любовь, а они, хоть и маленькие (хоть и хищники) требуют от него всё больше ласки. Как-то понимают, что он их хозяин. Только к океану Посейдон добр. Других ненавидит до боли в глотке. К другим жесток, беспощаден. Не прощает. Чонгук уходит подальше от Чимина, вдалеке замечая Намджуна, того же самого Диониса. В руках его стеклянная бутылка, впрочем, как всегда и бывает. Он этим вином любуется каждый день, сам же боготворит его восхитительность. Другим тоже советует, но Чонгука после спиртного сильно разносит, и он устаёт настолько сильно, что энергии на разговор с хиазмодонами не хватает. — Сисий! — Чон Ноэс, — смеётся, вспоминая одно из греческих имён Чонгука. — Надоело меня по твоему имени называть тебя вне Олимпа, — обнимает старшего и, хрустя шеей, делает глоток напитка. И Посейдон подмечает, что он похож на самого настоящего алкоголика. — Зря ты так рано Олимп вчера покинул… Аполлон сказал, что уезжает куда подальше от Греции и собирается поселиться в Кубе на некоторое время. Посейдон встречался с другим племянником под утро, когда решил выйти в парк и послушать одиноко молящегося мужчину. Аполлону, очевидно, совсем не спалось, раз даже сейчас он не осмелился сделать долину более солнечной. Огорчает. — За Вами следить не получается, — закатывая глаза, Чонгук проводит Намджуна к другой площадке, где в гараже хранятся два самолёта. На них он обожает летать, хоть и не владеет воздушной стихией. Дионис никогда не катался на воздушных аппаратах Посейдона. Не его же, всё-таки. Но отказываться не хочет, уж очень он устал за эти дни, а отдохнуть на красоте Крита он бы был совсем не против. Только сам даже и не знает, насколько изменилась территория острова из-за бесподобного гнева Чонгука. Ничего нового, опять же. Такое часто происходит, но сейчас хуже происходит. Очень даже. Посейдон нажимает на кнопку открытия гаража, улыбается своим малышкам и кивает Дионису, дабы тот оценил их. Чёрный самолёт, на котором нарисован трезубец, изящно выходит из гаража, не оставляя даже самого Чонгука без восхищённого внимания. Красота. — Ну ты и раскошелился на самолёты, — произносит Намджун, надувая губы. Чонгук опять замечает, что он настоящий алкоголик по его пьяному виду. — Прекрасно, вылетаем сейчас? — зевает. Чонгук кивает. Прямо сейчас и вылетят. И встретит их Крит со своими учёными, которых Посейдону нужно проконтролировать, даже если он не может сейчас контролировать подводный водопад у острова. Настолько он прекрасен, что менять его не хочется. Поэтому и не контролирует. Против своих принципов не идёт.* * *
Миллионы лет прошли с рождения Земли, а люди создали себе огромное количество верований, и каждый из этих верований настолько друг другу сопротивляется по своей правоте, что вся ситуация превращается в самый настоящий хаос. С тех пор как на Земле свои пророчества начал вести Иисус, всё изменилось. С тех пор на других, кто не христианин, стали смотреть косо. Потом появились другие религии. И нет, до христианства существовали их огромное множество, и каждый говорил о разном, в одно время и о том же. Мораль почти у каждой одинакова. Настолько всё не понятно, что в панике по желанию узнать своё происхождение и смысл существования, люди проповедуют, молятся и следуют жизни согласно Божественному. Никто не знает, стоит ли так делать. Никто совершенно не уверен в чём-либо на сто процентов. И это так грустно, депрессивно и непонятно. Всех людей на планете можно назвать грустными. Мы не знаем, для чего мы тут. Древнегреческие Боги тоже не знают. Игрушка ли мы для самого главного? Никто не знает об этом. И лучше не задумываться, потому что от переизбытка эмоций, приносимых этими мыслями, люди смогут сойти с ума. И это страшно. Безумно страшно. Чон Хосок. Ему двадцать пять, на уме не то, что характерно для человека, стоящего на пороге возраста экзистенциального кризиса. Всё хорошо, у него никаких кризисов нет. Тем более, в жизни он многого навидался, чего тут уже бояться? Он ведь старше, чем этой отметки страшной – 25. Ему тысячи и больше лет. Хосок этого совершенно не скрывает. Даже прохожим может это сказать, а они его в конце концов посчитают сумасшедшим выродком, возомнившим из себя непонятного идиота. И, скорее, Хосок больше непонятый, а не непонятный. Он хорош. В револьвере у него все пули есть, в любое время может убить того, кто посмеет против него пойти. У него также идеальная квартира в центре Лондона, где он и живёт, постоянно тусуется. Совершенно вдали Олимпа. Чон Хосок — преподаватель мифологии в Оксфорде. И Зевс. Самый настоящий. Для людей, совершенно не имеющих критического мышления, это бы послышалось чем-то безумным и правдивым. А для людей с критическим мышлением, конечно же, нет. Никто бы не поверил Хосоку, никто бы его и не послушал. Ведь все позабыли обо всём. И о том, какой мощью Хосок обладает. Какие силы имеет. И как спокойно он может оказаться на небесах, если реальная жизнь его уже докучает. Провернуть это всё может за долю секунды. Облака развести, дождь пролить. Даже всего света лишить. Всё настолько просто. Хосоку двадцать пять, но столько лет всего лишь тому человеку, тело которого он занял уже, получается, навсегда. Всегда нужно иметь в виду. Зевс. Хосок сидит в своей машине, наблюдает за стекающими капельками дождя по лобовому стеклу, и громко вздыхает. Он совершенно один, ни с кем в последнее время не общается, а для других остаётся быть врагом. Столько всего он прожил и увидел, что уровень его грусти сейчас несравним. Настолько низкий. Настолько на дне. Но своя гордость ему ничего не позволяет. Поэтому грусть он засовывает куда подальше, а потом с грозным и гневным взглядом смотрит на всех, кто его окружает. Он зол, беспощаден, настолько ужасен и невыносим. — Кэролайн! — пускает в свою машину Хосок девушку года на три визуально младше него. Она работает в аспирантуре Оксфорда на факультете международной журналистики. С Хосоком встречается уже два года и радуется жизни, потому что такого заботливого парня она не видала нигде. И ничего, наверное, страшного нет в том, что все эти два года она проводила с Зевсом. Буквальным Богом небес, грома, молний. Он всем миром ведает, всё знает. Родина его точно уж не корейская, он из Греции прибыл. А в последний раз по Олимпу прогуливался шесть лет назад. Все отвернулись от него и перестали разговаривать. Даже собственные дети, кроме некоторых. Мир вот так вот меняется на его глазах, и он уже устал что-либо с ним делать. Хорошо то, что он в любое время может поменять погоду Лондона. Хочется солнышка? Он сделает его сразу же. А Кэролайн, бывает, рассказывает новости о погоде, чему она удивляется. У него, похоже, метеорологический талант. — Устала? — Немного, — девушка целует его в щёку и, поправляя свои волосы после дождя, улыбается парню. — Хотелось бы тепла, так? — смеётся Хосок, застёгивая для Кэролайн её ремень безопасности. От этого у девушки дыхание прерывается, как в первый раз. Настолько приятно становится, когда он её вниманием таким поощрает. Отношения у двоих немного бывают натянутыми. Кто ещё так обычно будет встречаться с Зевсом и его частыми командировками, не связанными с работой? Кэролайн на многое закрывает глаза, но часто не может сделать для себя вывод об их отношениях. Они ведь настолько непонятные. Особенно когда Хосок без слов уходит. Он ведь привык, всю жизнь на Олимпе разбивал сердца своим любовницам. Эта привычка так и осталась, и он не сделает теперь с ней ничего. Он до конца дней бесконечных будет видеть себя на высоте. Это такая высокомерность. Всегда будет так делать. И после Кэролайн появится другая или другой. Всё изменится. Но он нет. — Тепла бы в твоих объятиях, — Кэролайн нежится, подбираясь к его плечу и проводя по нему своей ладонью, прижимаясь щекой после. Так красиво это, по правде говоря, выглядит на глазах Зевса. Многие это делали. И это не в ново. Кэролайн действительно пробуждает в нём непонятные чувства. В жизни Хосока такое было пару раз. Тот выезжает в сторону главной улицы с улыбкой на лице. Его машина абсолютно новая, а девушка не может понять, откуда у того столько денег. Количество спорткаров Хосока не сосчитаешь на пальцах. Он похож на того самого богатого азиата, которого ничем не спугнёшь, потому что имеющиеся им деньги превышают состояние каких-либо шейхов всех вместе взятых. Хосок плавно едет, своими силами мысленно воздействуя на людей так, чтобы они пропускали его на дороге. Он могущественен, не будет отрицать этого сам. Специально делает так. Специально пользуется своими силами, дабы улучшить свою ненастоящую и конченную людскую жизнь. Телефон начинает разрываться от звонков, пробуждая в Зевсе сильный гнев, из-за которого тучи в небе сжимаются и на восточной стороне Лондона проливной дождь неожиданно озаряет всех людей, совершенно не предвещающих о таких изменениях в погоде. Настолько легко великого Зевса разозлить, настолько легко это сделать. Как же живёт с этим Кэролайн, отнюдь не подозревающая ничего такого о своём парне? Сумасшествие, верно. Хосок принимает звонок, несколько секунд держа молчание. Это снова незнакомый номер, но греческий. Значит, в семидесяти процентах из ста, ему звонят из Олимпа. Чон не хочет думать дальше, ведь небольшая тоска по тому месту быстро одолевает организм, по маленьким капиллярам растекаясь. — Братик, — хриплый голос. Зевс его сразу же узнаёт, сдерживает свою злость, управляя машиной, пока Кэролайн на соседнем сидении слушает музыку в огромных наушниках. Это хорошо. Не услышит кипящий во всех его внутренностях гнев, не увидит пот, который он всеми силами сдерживает, дабы не превратиться в свою настоящую сущность, где он бог света, где он одной неудачной мыслью может всех убить. Разве не так происходит? В нынешнем мире всё неудачно. Неожиданно. Непонятно. Значит, в этот момент Зевс разозлился. Он проклятье из своих уст сбросил. — Аид… Он не может даже слышать это имя. Поэтому и самому себе отрицать не станет, как противно было его произносить. Уже несколько десятков лет Хосок терпеть не может голос брата, его вид и всю его сущность, которая заставляет его ненавидеть своё скорое возвращение в Грецию. Аид – враг чистокровный. — Я вижу, ты прекрасно скрываешься рядом с любовью всей своей жизни. Так к жизни людской прижился, Зевс? — смеётся, хриплым голосом протягивая последнее слово – имя брата. — Эгоистичен. Хосок закатывает глаза. Вот-вот очередная серая туча от его гнева весь город во мрак покроет. — Что тебе надо?! Костяшки пальцев белеют, когда Зевс крепко сжимает руль, с полностью сведёнными в переносице бровями отъезжая от центра Лондона подальше. Теперь он едет по трассе, но всё равно какие-то преграды из машин встречаются на его пути, из-за чего он нечаянно устраивает нескольким из них смертельную аварию, чтобы проехать дальше. Кэролайн в шоке вертится на месте. А он безразлично едет вперёд. На лице ни капли сожаления. Настолько суров. Настолько ужасен. Настолько прекрасен в глазах девушки. — Четверых убил. Прямо сейчас на дороге, — цокает. — Хотел просто сказать, что мне безумно надоело за твоими жертвами места пригревать. Был бы ты человеком, об тебя бы уже спички зажигали, — Аид злится. Места себе не находит. — Мой мир не станет домом для твоей агрессии. Хватит убивать людей, иначе… — Иначе что? — смеётся. Действительно. Иначе что? Все знают, насколько Зевс велик и могущественен. Подраться с ним будет невозможно. На кольцах Сатурна даже если устроят бунт, ни у кого не получится этого сделать. Все знают. — Не думаешь, что мы… я, Посейдон, твои дети… та же самая Гера, которую ты потерял, — давит на больное. Но этого больного у Хосока нет. — Не думаешь, что один ты против нас будешь выглядеть тупым, одиноким и печальным? — Попробуй, Аид, — не прерывисто смеётся. Аид бы попробовал. Все внутренности Зевса бы вытащил и в своём же мире мёртвых похоронил бы их. Никогда даже запах его не пропустил бы за миллиарды километров. С таким отчаянием и желанием он хочет избавиться от Зевса, смотреть на его муки, страдания и моления о помощи. Увы. Зевс силён. Слишком. Его сила превышает настолько, что одним лишь ударом с его стороны Аид будет погребён в собственном мире мёртвых навсегда. Правда, Зевс Аида всегда жалел. А теперь думает, что зря это делал. Надо было сразу же устроить ему войну, чтобы в криках молил о помощи его самого. — Тебя все ждут в Олимпе на совете, — пыхтит, забрасывая прошлую тему куда подальше. — Не придёшь, мы все тебя найдём. И будет всё равно… — Умру в морских муках? Или в твоих? — истерически смеётся. — Чонгук-и так постарается, что я под его волнами буду прогибаться как тот самый атлант, которого он каждую неделю трахает? — воет. Кэролайн не замечает, думает, что это очередной разговор по работе. А зря. — Я приеду в Грецию. Увижусь с каждым из Вас в миллионный раз за секунду. Я сделаю так, чтобы все Ваши тусовки в моём логове прекратились. Пора вернуть своё прежнее место, не думаешь? Соскучился я управлять каждым из Вас. — Ошибаешься, — цедит Аид. — Слишком, — настойчиво это говорит. — Теперь всё не так. Ты не представишь, с какой силой будешь сравниваться. Даже тот атлант, который трахается с Чонгуком, пойдёт против тебя. — И что мне этот атлант сделает, кроха? — хрустит шеей. — Придёт к тебе со всей Атлантидой. Со всей. — Умора. — Атлантида – не только атланты. Миллионы других существ. И тот самый древний кит Бон, от которого ты в детстве убежал плакать к папе Кроносу. Страх ещё остался, я знаю, дорогой. А Чонгука сотни и миллионы страшных существ окружают, которых ты даже в жизни своей вечной не видел, — ядовито произносит Аид, от чего Хосок рычит, прикусывает нижнюю губу и выпускает одно лишь злобное цокание в ответ. Зевс смеётся. Нервно. Сглатывает слюну, решительно едет дальше, преодолевая все предупреждающие знаки дорожного движения. От него пахнет гневом. Пахнет ненавистью ко всей семье, которую он раньше любил. Которую потом возненавидел. Которая потом возненавидела его самого.* * *
Тэхён с радостью смотрит на море. На периодически встречающиеся с его кроссовками на высокой подошве волнами, такими мягкими и любимыми, от которых лицо озаряется улыбкой. Ему становится хорошо от одного только запаха, так отчаянно бьющего в нос. Скучал. Скучал по воде. На Олимпе рядом нет никакого моря или океана, только самодельные озёра, которые не дают испытать тот спектр эмоций, как обычное Средиземное море. Парень поправляет свою рубашку, из-за ветра развевающуюся во все стороны. Его крепкое стройное тело покрывается мурашками от радости. Позади сто метров пешком до вертолёта, из него он выбрался сразу же, как они приземлились, ведь этот берег Крита необычайно красив. И Тэхён предполагает, что огромные волны, был бы он здесь, в его глазах отражались бы с неадекватным превосходством. Он восхищается каждым движением воды до боли в зрачках. Вдыхает ещё раз полный свежести и любви воздух, прикрывает веки и, прикусывая нижнюю губу, из рюкзака вытаскивает датчик. Тот самый, которым он пользовался и в Сицилии. Первым делом нужно измерить всё, дабы доступно для самого же себя добиться того самого чувства моря. То чувство, сносящее крышу и избавляющее от переживаний, будто бы в мире всё хорошо и процветает. Датчик аккуратно пристраивает, открывает свой водонепроницаемый ноутбук, в руках также держа контролёр. От приятного на слух звука аппарата, будто азбукой Морзе очерчивающей каждый бик, Тэхён ровно выдыхает, радуется исправности прибора больше, чем порадовался бы чему-либо другому. Дэйвон быстро оказывается сзади, располагая ладонь на плече парня и мягко с каким-то непонятным намерением поглаживая. Это немного вводит того в заблуждение: зачем ему переходить на тактильный метод общения? Они на работе, им подавно не стоит заниматься такими вещами, притом Тэхён ненавидит, когда его кто-то посторонний трогает. Не любит это дело совсем. — Прости, не стоит, — отходит Ким. — Прости, — Дэйвон же на эти слова отстраняется, недоумённо посматривая на Тэхёна. Он надеется, что никакого большого неудобства он не причинил. По химику видно, что ему до безумия нравится океанограф. Смотрит на него и восхищается. Это каждый заметит. Дэйвон засматривается на его истерического превосходства голубые глаза, попадая в этот омут тех же превосходных ожиданий о больших чувственных действиях между ними, с желанием провести пятернёй по светлым шелковистым, ненормально мягким волосам постоянно сглатывает слюну. А сейчас он, постаравшись сделать какой-то первый шаг, становится отвергнутым. На душе парню становится паршиво, он начинает чувствовать себя неловко рядом с Тэхёном. — Мы выплываем к югу, — кричит один из команды. Высокий мужчина тридцати лет, с которым Ким познакомился в вертолёте, на самом деле очень даже хороший человек. У них, оказывается, были похожие проекты по течениям в Атлантическом океане, из-за чего они перекинулись парой добрых фраз, смеясь. Тэхён очень готов к этому моменту, из-за чего он стягивает с себя штаны, под которыми находится специальный купальник, надетый им специально заранее. После он таким же образом снимает рубашку и под взгляд Дэйвона, так страшно не отрывающегося от него, натягивает верхнюю часть купальника, которая потом специальным замком фиксируется со штанами. Он не был смущён, что его торс, немного выразительные кубики и крепкие руки увидят посторонние люди. Тэхёну было совершенно наплевать, ведь не раз он переодевался прямо у берега, не желая заходить в специальные для этого комнаты. Дэйвон же смущается. Ему не суждено попасть на юг моря, так как тут он находится лишь по химическим вопросам, но поплавать бы с Тэхёном он был отнюдь не против. Тем самым, он до колючести в грудной клетке желает сблизиться с ним, во что бы то ни стало. Киму всё равно. Абсолютно. Ему бы поскорее оказаться в воде, ведь на этот раз им придётся исследовать ту самую подводную волну, чем-то напоминающую водопад. Она огромная, на фотографиях выглядела значительно больше берега, на котором он стоит, настраивая посадку акваланга. Отправляться именно на волну слишком опасно. Никто не знает, что она может сделать, но именно Тэхён согласился взять пробу воды. Именно эта волна, подобная водопаду, отличается цветом от всего моря. Действительно, для учёных это очередной природный шок, который они объяснить не в силах. Светло-голубой оттенок сильно выделялся рядом с тёмно-синим. Такое непривычное сочетание в Тэхёне зажигало азарт узнать всё об этом чуде. Парень вместе с другими океанографами и спасителями сел в судно, размерами в несколько раз меньше, чем те, в которых он обычно бывал. Правда, ему покататься на таком достаётся не впервые. Он также закрытыми глазами может показать, в каком распорядке находятся приборы и дисплеи, ведь в мышечной памяти это всё приелось настолько, что лет через сто он, будучи даже прахом, сможет это то самое всё повторить. Тэхён смотрит в экран ноутбука, хмурясь показателям давления воды. Для него это что-то новое, но он не сдаётся. Прямо сейчас держится за край судна с железной трубой, наблюдает за удаляющимся берегом и тем же самым Дэйвоном, которого он отшил несколько минут назад. Не может сказать, что этим сам огорчился, но внутри стало неприятно, ведь химик, скорее всего, сам почувствовал себя куском говна. Всё равно. Тэхён наслаждается воздухом, хоть и в костюме становится немного душно. До нужного места остаётся проплыть примерно пятьдесят метров, но даже сейчас невооружённым глазом он замечает тот самый водопад, из-за факта существования и превосходства которого он сегодня тоже засыпал с трудом. Перед глазами сразу же высвечивалась та прекрасная фотография, где смешение разных консистенций воды отдавала чем-то невесомо удивительным. — Тэхён, — смеётся тот самый высокий мужчина, которого зовут Эрик. Он проводит языком по губам, щурясь в сторону места назначения. — Ты непробиваемый, сам захотел, — смеётся. — Ну же, где мой акваланг? Могу и без него обойтись, в принципе. — Элиот! Ты слышал? У нас тут русалка на борту, — все заливаются смехом, чем заражается и Тэхён. — Нет, Тэхён, это опасно. Мы ведь сами не знаем, что эта волна за такое. Эрик вздыхает. Как-то отчаянно это делает, из-за чего в сердце Кима начинает зарождаться какой-то страх. Нет же, он быстро его отгонит и пойдёт действовать. Ему нужно добиться правды чуда воды. И он обязательно сделает это. Отдаст пробу, поработает сам, а дальше уже посмотрят всё, что им надо сделать. — Так, готовимся, — кричит Саймон, старший в этом отделе. — Сейчас качнёмся сильно назад из-за течения, ребята! Так и происходит. Тэхён старается крепко держаться, но чуть ли не падает в воду из-за отплывшего почти на десять метров судна. Течение неадекватное. Ким сглатывает слюну, чувствуя подступающий к горлу ужас. Становится совершенно непонятно, от чего такое происходит, но волна даёт о себе знать. Снова это течение, будто цунами отбрасывает их в сторону. — Море не хочет нам что-то показывать, — цокает Саймон, вращая руль в правую сторону. — Но мы сами тебе покажем! — мужчина настойчиво выруливает. По его хозяйственному виду можно понять, что он всех вытащит из бед. Охает, когда очередная волна заставляет корабль чуть ли не перевернуться. Тэхёна прижимает к стенке тяжёлой стальной дверью судна, из-за чего он начинает кашлять в нехватке воздуха. Такое ощущение возникает, что вот-вот он задохнётся, так как непонятное давление от двери и от моря прижимает к белой поверхности судна, колит его своими силой и мощью. Становится больно. Но его вовремя спасает Эрик, который сам перебирается со сложностью. На его лице сразу же сверкает улыбка, когда Тэхён выползает из-под двери и возвращает свою хватку на такую же стальную ставню, пока судно раскачивается как вне себя. Саймон управляет своей крошкой как может. И наконец. Они останавливаются с правой стороны, буквально в десяти метрах от начала большого подводного водопада. Транспорт уже практически уверенно держится на месте, слегка раскачиваясь и припуская к себе такие же волны, из-за которых вся одежда людей на борту мокнет вместе с их лицами. Тэхён сам же удивляется прохладности воды. И понимает, что тут явно происходит не то. Как там говорил Джэ? Не Атлантида влияет, конечно же, но впервые за столько времени Тэхён ощущает, как на него воздействует какая-то непонятная высшая сила. Начинает голову кружить, а от давления доставлять невыносимую боль в висках. В груди тоже щемит. И совсем непонятно, почему так происходит. Скорее, стресс и волнение. Эти два слова за последнее время для Тэхёна стали друзьями. Да, ему сейчас сложно дышать, но он быстрыми движениями настраивает всё на заплыв. Датчики и остальные приборы подключает, хватает в руку океанский рюкзачок с другими аппаратами, не забывая туда пристроить неразбивающуюся колбу и пару таких же её запасов, которые потом вместе с собранной в них водой отправятся в лабораторию к специалистам премиум-класса. Тэхён делает всё для науки. Качаясь в этом бесстрашном судне, пока его за талию, дабы не упал, придерживает Эрик. Тот сам старается не упасть, но не подаёт виду и всеми силами пытается удержаться ровно на ногах, очень надеясь, что течение снова не колыхнёт с очередной силой. Страшно. Тэхёну тоже становится страшно. Даже в Тихом океане такого не было. Что ожидать теперь? Почему так болит грудная клетка? Почему он, так безумно любящий воду, всегда радующийся каждому заплыву, сейчас боится сделать прыжок? Жар одолевает весь организм, но он его не слушает. Просто делает прыжок. Сам. На то хватили силы. На то долго, годами без отдыха учился. Воздух с акваланга поступает сразу же, но ему от этого чистого кислорода не становится легче. Голова снова кружится, а вода кажется настолько прохладной, что ясные деньки в Сицилии и её прелестей тепла моря вспоминаются с ностальгией. Тэхён ныряет под воду, сам же впадая в шок от увиденного: огромный водопад, будто не находящийся под водой, тёмно-синим, немного с зелёным цветом движется куда-то вниз. Дна, естественно, Ким не видит абсолютно. Но эта красота не сравнивается ни с чем. Тот громкий водопад в Тихом океане тоже не сравнится. Тот подводный, безумно красивый водопад в Маврикий тоже. Тот остров Муреа со своей богатой рифовой системой таким же образом не сравнится с тем, что он видит сейчас. Но Тэхён понимает, что задерживаться здесь надолго не стоит. Ему бы хотелось смотреть на это величество вечно. Ему бы хотелось подружиться с делами этого необычного водопада, но он не может это сделать сейчас. Позади его с волнением ждут коллеги, которые при любом неожиданном течении могут попасть под воду и умереть. Это опасно, безумно опасно. А рисковать жизнями Тэхён определённо не будет. Надо набраться смелости. Тэхён моргает несколько раз подряд, движением в виде брасса проплывая дальше. Ему нужно приложить уйму усилий, дабы проплыть как можно вперёд. И он это делает, он старается изо всех сил. Течение сильнее его, давление моря сильнее его, но кто сказал, что он не сможет провернуть эту афёру? Тэхён ведь всю жизнь в воде. Обожает её, сделает всё ради неё. Поэтому прямо сейчас удостоверяется, что трос с корабля остаётся крепко прикреплённым к специальному ремню, и плывёт дальше. Сложно. Силы иссякают. Водопад таинственно продолжает течь под воду, но Тэхён сильный, он справится со всем. Против океана пойдёт, против всего пойдёт, лишь бы осуществить свою мечту. А этой мечтой сейчас является именно этот подводный водопад Средиземного моря. Он плывёт дальше. Бицепсы напрягаются настолько сильно, что боль в них начинает отдавать по всему телу небольшими судорогами. Но ничего. Тэхён делает ещё один заплыв. Ведь у него получится. Обязательно. Он знает об этом. Он сделает всё, чтобы вернуть честность науке океанологии. Он кричит. От боли. От висков, в которые будто пулями стреляют, вонзая по самый мозг. Голова ноет настолько, что хочется просто зарыдать. Тэхён старается терпеть это всё, поэтому делает ещё один заплыв полубрассом. Этот заплыв полон боли, крика и внутреннего плача, который Тэхён внешне произвести не в силах, ведь пачкать плавательный шлем не хочется ни при каких обстоятельствах. Больно. Невыносимо. Вот-вот доплывает. До другой стороны водопада остаётся примерно метр с половиной, который стоит Тэхёну очередного крика, смешивающегося с невообразимым исцелением внутри, ведь он наконец доплыл. Наконец оказался у самого начала водопада. Сквозь кровь, пот и слёзы. Сделал это. Прямо здесь оказался, где уже такового давления нет, но тело продолжает потряхивать назад в сторону корабля. Но нет, Тэхён не позволяет этому контролировать процессом. Он до сих пор держится изо всех сил, даже если они уже давно иссякли и перестали представлять собой хоть что-то. Тэхёну невыразимо больно. Он уверен, что у него случился разрыв мышц: на бедре, руке и где-то в районе шеи. Такое ощущение возникает в его голове, что он прямо сейчас умрёт от бессилия. Прямо сейчас не выдержит и упадёт назад, на самое дно, где этот водопад не прерывает свой плач. Парень вытаскивает колбу, еле дышит через трубку, так отчаянно ему хочется выплыть и вдохнуть Земного воздуха атмосферы. Ужасно хочется это сделать, но он вместо этого приближается к водопаду и приставляет к его непонятному началу колбу. Вода, естественно, в неё набирается, но Тэхёна снова оттряхивает, из-за чего он с болью по всему телу снова возвращает себя туда, где пристроился после мучительного заплыва. Тщетно. Ничего не получается. Тэхён снова отлетает, колба из-за давления выпадает из рук, проваливаясь в визуальное бездонное. Паника охватывает парня сразу же, ведь в запасе у него остались всего лишь две колбы, с которыми нужно провернуть эту миссию как можно аккуратнее и быстрее. Силы иссякают настолько, что дышать становится невозможным. Тэхён не выдерживает. Плачет. Со всей силы. Заливает очки слезами, не выдерживает. От боли по всему телу ему становится невыносимо. Разрывы мышц не позволяют нормально двигаться. Он не может больше дышать, заливаясь собственными слезами, которые застилают маску изнутри, делая мутным взор. Нет сил. Тэхён из-за неадекватного стресса на организм не может перестать дрожать, плакать и думать о том, как он всех сейчас подводит. Он ведь так любит воду. Так любит её, почему не может выполнить эту простую миссию? Слабак? Тэхён с новым чередом плачет, дрожащими пальцами из-за той же самой боли в разорванных мышцах ухватываясь за другую колбу, плотно закрывая оставшуюся на запас, лишь бы та тоже не вылетела случайно из океанологической сумки. Он чувствует, как пальцы под водой потеют, как лава внутри превращается в снежную сель, ведь вода настолько холодна и непривычна, что конечности подвергаются судорогам и почти что замерзают. У Тэхёна возникает ощущение, что тому виной этот костюм. Но кто даёт гарантию, что без него он обойдётся? Умрёт сразу же. Тэхён не может дышать под водой. Такое под силу только водным существам. Он даёт себе ещё одну попытку, хватает колбу крепко, даже если пальцы скользят, но давление и течение не позволяют ровно приставить сосуд к воде. Руки снова начинают дрожать, без контроля. Тэхён перестаёт чувствовать свои конечности уже полностью, плач в очередной раз прогрессирует. Море бушует. Не хочет его. У Тэхёна буквально не остаётся сил. У него их нет. Совсем. Тэхёна отбрасывает вниз, по траектории того самого водопада, он падает в глубину, ведь трос обрывается. А жизнь перед глазами так и пролетает, плач не прекращается, ноги парализуются из-за холода, колба падает вместе с ним. Он видит своего отца, Джэ, мать, фотографию которой он в голове как-то оживил. Видит свой первый поход в сторону океана, когда его отец улыбался этой страсти и любви в глазах сына. Видит первую встречу с кумиром-океанологом на общем исследовании. Видит всё. Так быстро, так скоротечно, прямо как напор этого самого водопада. И вдали он не слышит крики коллег, которые в панике от сорванного троса бегают по судну. Некоторые из них с полным намерением готовятся броситься в воду. Но нет. Тэхён не позволит им даже сейчас это сделать. Не позволит это пережить. Не позволит пережить разрыва мышц, которых он знатно ощутил на самом себе сейчас. Не позволит. Никаким образом. Пусть лучше умрёт сам. Ведь Тэхён уже лишается своего сознания. Отключается под объектом собственного воздыхания, любимой воды, когда одинокая волна безжалостно впитывает его ко дну. Он ничего больше не чувствует. Умер, что ли?