Квир-личности

Глава сто пятнадцатая ЛИЧНОСТИ Краткое содержание: Не конец, а начало. Коттедж на озере Кардинал, штат Огайо, август 2004 года. Байан Я думаю, что мог бы остаться здесь навсегда. Прохладный ветерок с озера. Гамак слегка покачивается. Много льда в лимонаде. Новый выпуск GQ. Дэйв Брубек на iPod. Не хватает только одной вещи. Этот пизденыш с круглым задом слишком часто посещает похотливых лесбиянок. Нет, не наших сумасшедших лизуний — их не должно быть здесь с детьми до выходных. Это те две пожилые лизуньи вниз по озеру. Художники. Он всегда возвращается оттуда домой, пахнущий скипидаром, с набитым выпечкой животом. Мне нужно это время простоя. Последние пару месяцев были безумными. Никогда не планируй выпуск двух картин одновременно. Никогда. Сойдешь с ума. Подготовка «Красной рубашки» к Тайбеку, а затем к премьере, само по себе было чертовски удивительно, но едва мы с Дорианом закончили интервью и прочую ерунду, как отправились в Канны на премьеру «Красной реки», затем на кинофестиваль в Лос-Анджелесе, а затем на Аутфест. Моя голова все еще, блядь, кружится, и тело вялое из-за смены часовых поясов Каннский фестиваль был и лучшим, и худшим. У нас было всего несколько дней, чтобы добраться до Франции и подготовиться, и этого было абсолютно недостаточно. Я думал, что дурдом был с «Олимпийцем» и вихрем, окружающим Джимми и его обычную драму, но это ничто по сравнению с Клинтом Иствудом и сотнями иностранных журналистов с дикими глазами, студийных идиотов, жадных прихлебателей и туристов Евротраша, которые хотели получить кусочек «Красной реки». К счастью, картина получила отличные отзывы и сделала отличный бизнес для вестерна с пожилой легендой и педиком играющим мачо-ковбоя. Иствуд, как всегда, воспринял все спокойно. Он странный парень, но прошел через все, что может бросить ему кинобизнес, поэтому я просто последовал его примеру. Мы не выиграли никаких призов в Каннах, но на самом деле не ожидали этого. Речь шла не о призах, по крайней мере для меня. Речь шла о выживании. И я выжил. Естественно, несмотря на все это безумие, Джастин прекрасно провел время. Он всегда отлично проводит время. Думаю, что он сделал больше фотографий, чем папарацци. И он влюбился в Канны. Влюбился во Францию. В людей, еду и все это безумие. Его энтузиазм всегда возвращает меня на землю, особенно когда я становлюсь циничным и раздражительным, что происходит большую часть времени. Господи! Когда я стану стариком, буду гребаным брюзгой. Наверное, я уже гребаный брюзга. Надо пересмотреть это. Не хочу быть каким-то привилегированным мудаком, который всегда жалуется на то, как тяжело ему живется, когда есть люди с реальными проблемами. Думаю, это работа Джастина — Джастина и детей — следить за тем, чтобы я не был слишком, блядь, самонадеяным. Чтобы не забывал, какой я счастливый ублюдок. Чтобы не забывал, как далеко я зашел, и всех людей, которым я этим обязан. Да, вся эта чушь Айн Рэнд о том, что ты можешь сделать все сам, и тебе никто не нужен, и ты должен смотреть на мир эгоистично и быть номером один, и больше никем — это хорошо и привлекательно, когда ты молод и свободен, и тебе плевать на всех остальных. Но когда у тебя есть партнер, сын и дочь, и ты видишь все, что у тебя есть, и тех людей, которые помогли тебе на этом пути, тогда это совсем другая история. Ты получаешь новую перспективу. Что-то более реалистичное. Что-то более истинное. Лучшее. Дориан позвонил мне прошлой ночью, писая кипятком в свои панталоны. Диана беременна. Хa! Джастин точно назвал время. Она едва смогла дождаться, когда кольцо будет у нее на пальце, прежде чем позволить себе залететь. — Добро пожаловать в клуб, папочка! — сказал я, смеясь. — Когда это должно произойти? — В марте, — сглотнул Дориан, — что мне делать? — Смирись с этим, папаша. Смирись. Это не так уж сложно. Женщины делают всю работу. Только постарайся не упасть в обморок и не уронить ребенка на Крестинах. — Крестины! О боже! Дориана я бы не назвал набожным евреем, но как только Диана начнет нести религиозную чушь, ее уже не остановить. В конце концов, они поженились у священника. И он выглядел как натурал, по крайней мере, насколько я мог судить, но определенно приметил Джастина с первого раза! Ах, да. Мне нужно наслаждаться этим отпуском, пока я могу. Потому что Дориан нашел работу для меня. — Пьеса? На сцене перед аудиторией? Я не могу играть пьесу. Для этого нужна настоящая актерская игра. — Ты можешь сделать это, и ты сделаешь это, Брайан. В Лондоне. Первый в этом году. Я прорабатываю детали с Сетью «Занавес». — Занавес? Но это кабельное телевидение. Какое, черт возьми, они имеют отношение к сценической пьесе? — Они хотят создать серию классических американских пьес, а затем транслировать их по своей сети. Это вопрос престижа. Они хотят получить несколько номинаций на Эмми, и уверены, что это лучший способ сделать подобное. Я уже сообщил им предварительное «да». И сказал, что буду режиссером, а ты будешь играть главную роль. — Как, черт возьми, я это сделаю?! — Ты сделаешь, Брайан. Я дал устное обязательство. Тебе нужно сделать это, чтобы размять ноги как актеру. Физически ты идеально подходишь для этой роли, и она привлечет много внимания. И делая это в Лондоне, ты будешь уверен, что тебя окружают лучшие доступные актеры. Я позову свою старую театральную команду. Со всеми деньгами «Занавеса» это будет первоклассная постановка. — Лучшие доступные британские актеры? Я, блядь, действительно буду выглядеть как гребаный болван! Какую пьесу мы должны играть? — Теннесси Уильямс, — сказал он, — «Кошка на раскаленной крыше». Ты будешь играть Брика. Иисус Христос. — С таким же успехом я мог бы играть Кошку Мэгги. По крайней мере, я бы хорошо смотрелся в нижнем белье. Я не могу этого сделать, Дориан! Это слишком сложно! Но он не принял бы «нет» в качестве ответа. — Я уже нанял преподаватей по драматургии и диалекту, чтобы, когда вы с Джастином вернетесь в Лос-Анджелес, начать работать над твоим южным акцентом. Так что это теперь висит над моей гребаной головой. Театральная пьеса. О чем, черт возьми, думает Дориан? Тем не менее, это отличная вещь. Может быть… Нет. Мне придется сказать Дориану — ни за что на свете. Я не могу рассказать об этом Джастину. Он захочет, чтобы я это сделал. Он, кажется, думает, что я могу все. Думаю, что Брик определенно был педиком. Они всегда играют так, как будто это двусмысленно. Но в наши дни эта двусмысленность смешна. Парень явно педик. И его приятель покончил с собой, потому что они были влюблены, и Брик не мог с этим смириться. Неудивительно, что он не может это пережить! Это даже не подтекст — это вся гребаная пьеса! Разве я могу это донести? Не могу. Для этого нужен настоящий актер. С образованием. Опытом. Я мог бы сделать акцент. Нет проблем. Лучше, чем Пол Ньюман в фильме. Это не такой уж сильный южный акцент. Я мог бы сделать лучше, если бы сыграл эту роль. Чего, конечно, не могу. Но если бы я это сделал, то смог бы. Мне нужно составить список. Что нужно сделать. После покупки коттеджа, я немного поработал над крышей и фундаментом. Хотел убрать весь хлам внутри — старую мебель, пыльные чучела животных на полках, гравюры с петушиными глазами на стене, поставить новую технику на кухне, но Джастин не захотел ничего переделывать. — Это то, что делает место особенным, — настаивал он. — Это гребаное чучело совы представляет опасность для здоровья. И от опоссума у меня мурашки по коже. — Они придают дому характер. — По крайней мере, дай мне его окурить. Он согласился, но едва-едва. Хочет, чтобы все осталось прежним, говорит, что коттедж полон воспоминаний, и те новые воспоминания, которые мы собираемся создать в нем, должны соответствовать старым, что бы это ни значило. Звонит чертов сотовый. Иногда мне хочется бросить эту ебаную штуку в озеро, но это может быть важно. Это может быть звонок Джастина или Линдси с чем-то о детях. Поэтому я отвечаю. — Брайан? Это Лесли из Лос-Анджелеса. — Что случилось? Лучше бы это было важно, раз ты прервала мою овощную прогулку в тени. — Это важно, Брайан. Потому я и позвонила. Я слушаю ее. Дерьмо. Блядь. Сука. — Спасибо, Лесли. — Что ты собираешься сказать Джастину? — Я просто буду честен с ним. Это единственный способ. Да, единственный способ. Двойной пиздец. Пока я жду, когда Джастин вернется от старых лесбиянок, прикуриваю косяк. Обычно я приберегаю это для хорошего, жесткого траха. Это расслабляет меня, снимает напряжение. Чтобы не говорил доктор Горовиц, но какого хрена? Знаю, что я наркоман, и это то, с чем мне всегда придется иметь дело. Но я также Брайан гребаный Кинни. Я должен быть самим собой. Но просто не могу позволить, чтобы Брайан гребаный Кинни взял надо мной контроль. Распустил меня. Потому что Брайан гребаный Кинни — просто еще одна личность. Еще одна роль. Это не моя истинная личность. Не моя тайная личность. Только несколько человек знают это. Джастин. Майкл. Тим. Иногда Линдси. Время от времени даже Деб понимает все правильно. И давным-давно, в другое время, в другом месте, Рон знал это. Я все еще думаю о Роне. Ничего не могу с собой поделать. Джастин это понимает. Но Рон ушел. Сейчас он нам не угрожает, если вообще когда-либо угрожал. Он всегда будет где-то внутри меня. Но мне нравится думать, что он тоже на своем месте. Он и Джек. Как в том сне, который я видел зимой 1988 года, где всегда Нью-Йорк. Но я отпустил его. И он позволил мне уйти. Это как в той старой битловской песне: «Хотя я знаю, что никогда не потеряю привязанности К людям и вещам, которые были раньше, Я знаю, что часто буду останавливаться и думать о них, В своей жизни я люблю тебя больше.» — Привет! — зовет Джастин, когда привязывает свое каноэ. — Как поживают Гертруда и Гортензия? Он смеется. — Мисси и Лидия. Не притворяйся, что не знаешь их имен. — Неважно, — говорю я. — Иди сюда. Нам нужно поговорить. Он забирается в гамак рядом со мной. — Звучит серьезно. — Так и есть. Он смотрит мне в лицо, и я вижу в нем тень страха. — Все в порядке? — Да, все в порядке. Это другое, — я делаю паузу. Лесли была права — это сложнее, чем я себе представлял, — Лесли звонила. Я хотел сам сказать тебе, прежде чем услышишь это в новостях. Верховный суд Калифорнии… они постановили сегодня, что… ну, в общем, они аннулировали все браки, совершенные в Сан-Франциско прошлой зимой. И это включает в себя и наш. Джастин очень, очень неподвижен. — Они не могут этого сделать, — шепчет он. Затем гораздо громче. — Они не могут! У нас есть лицензия! Мы поженились в мэрии! Раввин Гроссман провел церемонию! Все это видели! — Так и есть, но они это сделали. Он выпрыгивает из гамака. — Это несправедливо! Это чушь собачья! Они не могут этого сделать! — Могут и сделали. — Но все эти люди… — Более четырех тысяч, — говорю я, — все признаны недействительными, — я вылезаю из гамака и хватаю его. Держу его, — это не имеет значения. Это всего лишь лист бумаги. Я знал, что так, скорее всего, и будет, это был только вопрос времени. Джастин отстраняется от меня. — Теперь ты сорвался с крючка, — с горечью говорит он. Я притягиваю его к себе и встряхиваю. — Заткнись на хрен! Никогда не говори так! А теперь возьми свои слова обратно! Джастин моргает — Я… Извини! Я не хотел этого говорить. — Никогда не говори этого и никогда не думай об этом. Никогда не сомневайся во мне. Если хочешь, завтра мы полетим в Торонто и поженимся там. Или где угодно, черт возьми. Но то, что суды в Калифорнии наебали нас, не значит, что борьба окончена. Это только начало. Ты веришь в это? — Я не знаю, — говорит он, — они ненавидят нас. Они не хотят, чтобы мы женились, были счастливы или даже жили! Почему они нас ненавидят? — Не все нас ненавидят. Ты это знаешь. И я самый большой гребаный гетерофоб в округе. Но как насчет Дианы? Или Деб? Или твоей мамы? Или Дориана? Джастин ухмыляется. — Дориан не совсем натурал. — Но и не совсем педик. Он заставляет меня поверить в бисексуальность. О, кстати, Диана беременна. — Вау, — все, что он может сказать на это. — Ну и что теперь? Мы снимем наши кольца? — Нет. Как я уже сказал, эта война еще не закончена. Я не юрист и не политик, но есть одна вещь, которую я могу сделать. Мы оба можем сделать. — Что это? — Говорить. Лесли сделала предложение, и я думаю, это то, что мы должны сделать. Позволь мне позвонить ей сейчас. Джастин кивает. — Что угодно. Я не хочу чувствовать себя беспомощным. — Я тоже. Я достаю сотовый и звоню. *** Трудно пропустить Зал славы рок-н-ролла. Это гигантский стеклянный треугольник на берегу озера в центре Кливленда. Вот почему Херб, друг Лесли, предложил это для нашего «пресс-мероприятия», как он это назвал. Я не так хорошо знаком с Кливлендом, но это ближайший город к коттеджу и лучшее место для этой вечеринки, потому что я, блядь, уверен, что не собираюсь приглашать толпу репортеров в свое маленькое убежище от гребаного внешнего мира. Солнце садится над озером Эри, когда мы с Джастином едем по I-90 на запад, к городу и ожидающей прессе. — Брайан, что ты собираешься сказать? — Черт меня подери, если я знаю. Что ты собираешься сказать? — Я собираюсь сказать им правду. Говорить от всего сердца. Это все, что я могу сделать. Он храбрый маленький засранец. — Тогда сделай это. И я попытаюсь сделать то же самое. Во дворе перед Залом собралось больше людей, чем я ожидал — репортеры, фотографы и множество видеокамер. Это действительно смешно. То, что я должен сказать, никак не повлияет на закон. Это, вероятно, ничего не изменит. Но я снялся в паре фильмов. Люди узнают мое имя. Я знаменитый — или печально известный — педик. Поэтому они хотят услышать, что, черт возьми, я могу сказать. — Брайан. Я — Херб, — большой лысеющий мужчина в очках и коричневом костюме протягивает руку для рукопожатия. Но акулы уже продвигаются вперед, выкрикивая вопросы и мигая огнями нам в лица. — Отойдите, ребята. Мистер Кинни будет делать заявление. Каждый получит фотографию и возможность задать вопросы. Вопросы. Я так не думаю. А что касается заявления, я все еще не знаю, что, черт возьми, собираюсь сказать. Там установлен ряд микрофонов, а позади маячит стеклянный треугольник, ловящий блики заходящего солнца. Зрители, вероятно, зададутся вопросом, какое это имеет отношение к рок-н-роллу. Ответ — никакого. Я волнуюсь, когда подхожу к микрофонам. Обычно не так нервничаю, когда делаю рекламу. Там я эксперт. Но это другое. Я не продаю продукт или кусок пластика. Это реально. От всего сердца, как говорит Джастин. Смотрю и вижу, стоящего прямо передо мной, этого подонка из «Нэшнл Инкуайрер», бесчестного Рексфорда Уолкотта. Он ухмыляется, показывая длинные желтые лошадиные зубы. Черт. Как он сюда попал? Я не могу позволить ему достать меня сейчас. — Я… гм… просто хочу сделать краткое заявление о том, что произошло сегодня в Калифорнии по вопросу однополых браков. Кажется, все хотят знать мое мнение, потому что Джастин и я были двумя из тысяч, поженившихся в течение тех недель в Сан-Франциско прошлой зимой. И тысячи, более четырех тысяч мужчин и женщин, чьи браки теперь аннулированы росчерком пера. Мы все поженились по доброй воле. У нас есть лицензия, мы заплатили пошлину, у нам даже пригласили раввина для церемонии — спасибо, раввин Гроссман! — но теперь какой-то суд говорит нам, что этого никогда не было. Наш брак уничтожен, — я беру Джастина за руку, — но нас не уничтожат. Нас не смогут игнорировать, или сбрасывать со счетов, или говорить, что наши семьи что-то меньшее, чем у гр… гетеросексуальных людей. Это наше… наша любовь почему-то стала меньшей. Это не так. Она такая же сильная, преданная и правильная, как… как… Я должен остановиться. Не знаю, почему, черт возьми, я становлюсь таким эмоциональным. Но это факт. — Мы хотим только наши права, — вмешивается Джастин, — Брайан, я и все другие геи и лесбиянки, являющиеся гражданами Соединенных Штатов, хотим только того, что есть у всех остальных — права на жизнь, свободу и стремление к счастью. И если счастье не означает женитьбу на человеке, которого ты любишь и с которым хочешь провести остаток своей жизни, тогда я не знаю, что означает это слово, — он смотрит на меня, и я киваю, — и это все, что мы можем сказать. Спасибо, что выслушали. Конечно, возникает множество вопросов, но я не готов ответить на них. Вы собираетесь пожениться в Канаде? Брайан! Вы собираетесь подать в суд на штат Калифорния? Брайан! У вас с Джастином будут дети? Брайан! Каков ваш следующий проект? Брайан! Какой на самом деле Клинт Иствуд? Херб попросил двух парней из службы безопасности проводить нас обратно к джипу, проталкиваясь сквозь репортеров и стайку туристов, которые, похоже, не совсем понимают, что происходит. Мы забираемся в джип, и, убедившись, что никто не сидит у нас на хвосте, я вылетаю оттуда, возвращаюсь на I-90, направляясь на восток. Назад в коттедж. Назад в реальный мир. *** Тик-тик-тик. Я всегда слышу эти часы в своей голове. Время убегает. Всегда убегает. Но я больше этого не боюсь. И не позволю ему победить меня. Знаю, что это неправда, что я всегда буду молодой, всегда буду красивый, но пока кто-то верит в это — Майкл, мои дети, Джастин — тогда, может быть, небольшая часть меня тоже поверит. Это продвинет меня вперед. Я гей, и всегда бросал вызов этим. Делал то, что хотел делать, наплевав на то, что думал об этом мир натуралов. Я бросил им вызов и позволил судить меня. Моя жизнь состояла из секса, пьянства, наркотиков и потрясающей внешности. Но теперь я стал старше и понял, что, хотя эта жизнь была такой, какой я хотел в то время, во мне есть нечто большее, чем это. Я актер. Друг. Любовник. Муж. Отец. И я сын, даже если она не хочет признавать меня. Моя мать не может стереть меня из памяти. Никто не может стереть меня. Я Брайан Кинни. Это моя личность. Вот кто я такой. И я все еще выгляжу потрясающе. Завтра приедут дети с Линдси и Мел. Все будет повергнуто в смятение. Эммет и Теодор, вероятно, тоже приедут на несколько дней. И Майкл, и Бен со своим подопечным. Возможно, я даже пригласил Дебби и Карла. Это будет гребаный зоопарк здесь, в коттедже. Как ни странно, я с нетерпением жду этого. Но сейчас в маленькой комнате под карнизом темно и тихо. Окно открыто, и я слышу, как вода озера плещется о причал. Затем звук какой-то птицы — совы? Ястреба? — плачет на лету. Джастин шевелится. Он что-то бормочет во сне. — Что, Солнышко? Он зевает. — Люблю тебя. О снова засыпает. — Я тоже тебя люблю, пизденыш. Несмотря ни на что. Думаю, что мог бы остаться здесь навсегда.