***
Исида, снедаемый тревогой и сомнением, пристально следил за смертностью квинси, за тем, как жили перебравшиеся в мир живых, сжимал кулаки и старался подавить паранойю. Он был Принцем Света, он был тем, кто выпил кровь Императора, тем, кто носил шрифт «А» и был преемником Бога квинси. Он молился и просил, чтобы это не пало на его плечи, чтобы со смертью Яхве и последним взмахом меча Куросаки все кончилось. Судьба никогда не слушала Исиду Урью, она никогда не благоволила ему и изредка посмеивалась над ним, смотря на его полумертвое тело. Последствия смерти Яхве конечно же были: сила не может так просто куда-то уйти, всегда есть преемник, а у Императора, помимо Исиды и мертвого «Хашвальта», еще были тысячи детей. Урью боялся до дрожи в коленях, что его душа пропадет: исчезнет голубыми искрами, как и Альфреда, не оставив после себя ничего, не способная перейти в загробный мир, притянутая к новому правителю, станет лишь источником силы. До последнего верил, что Куросаки положил конец всему этому. Судьба посмеялась над ним еще раз — он не был мертв, но чувствовал, что готов умереть здесь и сейчас: нити его души, ленты натянулись в напряжении, мелькнули раскаленной добела вспышкой света и крепко связали его сущность. Новый преемник был определен, их души так и остались в плену. Преемником был не Урью, а душа мертвого пожилого мужчины, надеявшегося в посмертии обрести покой, ведомая едва чувствуемой связью, нашла душу наследника и вдохнула новые силы в почти разорванные узы реацу. Узы, что оказались крепче, чем кто-либо ожидал. Через неделю после смерти Альфреда Урью взял академический отпуск, спрятал мерзнущие ладони в карманы теплого белого пальто, которое так ненавидел, и решился во что бы то ни стало найти того, кто стал следующим, тем, кому Император оставил все. Полгода постоянных разъездов, недовольных голосов и криков, панических воплей осознания и десятка закрывшихся перед ним дверей и все без результата: пара слухов да звонок от отца, прознавшего, что он забросил обучение. Возвращение в Японию не принесло ему радости, и он, с раздражением поправив подушку, уставился в иллюминатор, наблюдая за проплывающими по голубому небу облаками. В мире мертвых на этом месте располагался бы Дворец ныне покойного Короля, о смерти которого никто не ведал. Его смерть была не более, чем слухом, гулявшим призраком по грязным и пустеющим улицам Рукона, тайной, запертой за семью замками, и Исида невольно задавался вопросом: слух, единственный стоящий, который ему удалось получить от пожилой пары, сколько в нем было правды? Возможно, столько же, сколько и правды в слухе о Короле, или же он окажется лишь пылью, которую скоро развеет ветер? Пожилой мужчина, зольдат и бывший адъютант, с трудом выживший и не попавший под Аусвелен лишь чудом, пусть и остался без сил, но сохранил свою душу, шепотом тихим рассказал бывшему Принцу Света о другом ребенке, несомненно, как полагал он, тоже Принце. Принце Тьмы. Яхве упоминал его лишь пару раз да и то в присутствии Хашвальта, сожалел, что ребенок оставил своего родителя и что дитя необходимо вернуть. Единственное дитя, рожденное во тьме. Особенное. Сын. Яхве, без сомнения, любил называть всех своими детьми, но он редко признавал кого-то своим сыном, и интонации в таком случае говорили больше: он с насмешкой звал так Урью, с высокомерием Юграма, с пренебрежением остальных Рыцарей. Однако, как уверял офицер, этого ребенка он называл сыном с яростью и трепетом, с надеждой и сомнением, с гордостью и ненавистью. Ребенок был сыном бывшего Бога Квинси. Кем он был? Каковы были планы на эту внезапно обретенную силу и власть? Исида старался не думать. Он еще раз поправил подушку и забылся беспокойным сном: он никогда не упустит наследника, если столкнется с ним, он знал это, благодаря крови в нем и Шрифту. Мужчина был уверен, что сможет позаботится об угрозе и наконец прервать этот бесконечный цикл. А в крайнем случае всегда был Куросаки.***
Замерший Ичиго хотел было покачать головой, но отрицать очевидное было бессмысленно. Испытующий взгляд Яхве сменился усталым, и его «отец» провел изнуренно рукой по лицу. Во внутреннем мире казалось на удивление темнее, чем было раньше, солнце, скрывшееся за горизонтом, оставило после себя багровый след, напоминая то утро, когда к нему впервые пришла душа одного из квинси. — Почему я? — наконец спросил Ичиго. — Всегда же еще был Исида. Но губы бывшего Императора только скривились в горькой улыбке, он мягко коснулся плеча «сына» и показал в направлении одного из небоскребов, где в воздухе медленно капля по капле собирались черные чернила. Неясный силуэт, висевший в небе, еще не был достаточно четким, чтобы разглядеть, что именно это было, но нехорошее предчувствие встало комом в горле и Ичиго еще раз хрипло спросил у Яхве: — Почему я? — под конец его голос почти сорвался. Тишина разливалась в воздухе, и ответа так и не было, как не было за эти пять лет ни одного слова или хотя бы объяснения. Почему он? Почему сын? Почему в его душе застрял осколок Яхве? Что означает то, что все это время до прихода в Королевский Дворец он пользовался силами квинси? Как никто этого не заметил? Почему после смерти Императора меч обрел свою прежнюю форму? — Исида Урью, — наконец раздался низкий голос, безразличный, безэмоциональный, будто имя, произнесенное им, было ничем и человека за ним, живого и дышащего, не существовало, — не подходил под условия. — Яхве взглянул на Ичиго. — Он ведь говорил, что твое рождение было особенным, к тому же, ты — победитель, а остальные, — легкий небрежный взмах руки, — недостаточно сильны. Ичиго в недоверии посмотрел на Зангецу, скрестил руки на груди и тихо поинтересовался: — И что же мне теперь делать? — Жить, — последовал простой ответ. Внутренний мир пропал, растворился миражом и больше не врывался в его жизнь. Вернулось чувство тревоги, вернулся душевный покой, навеянный силой чужой души, ныне несуществующей, и вернулись обеспокоенные взгляды жены, легкие поцелуи по утрам, завтраки, и жизнь медленно текла своим чередом, сменив быстроту бегущих дней на растянутую вечность, в которой он отныне существовал. Из этой вечности пропал Исида, с которым он так привык здороваться по утрам. Обеспокоенный и измученный, кузен просто исчез в один из дней, и, если бы не покой в солнечном сплетении, Ичиго мог бы решить, что тот мертв. Однажды позвонила обеспокоенная Рукия. Она долго жаловалась на тяжелую работу, выглядела уставшей в экране телефона, но не удержалась и подняла небольшой сверток, показывая лицо новорожденной дочери, хваталась тем, как они с Ренджи ходили и выбирали одежду, как училась сама шить и как училась бережно запеленывать ребенка. С нежностью во взгляде и с тяжестью на душе она рассказала, как боялась рожать, и не замечала мрачного взора Орихиме, которая прикрыла глаза. Они были бездетны. А потом взгляд Рукии неожиданно обрел серьезность, и она призналась, что Готей проводит новое расследование. С трудом сдерживая гнев, она медленно цедила слова про нового наследника, про неупокоенную душу и про нестабильную тень, про то, что квинси начали бежать в мир живых, и почти слезно попросила его беречь себя. Ичиго же натянуто улыбнулся и попросил в ответ то же: он знал, что то, что рассказывала Рукия, на деле было меньшей проблемой. Гремевшие тут и там бунты, забастовки голодающих — Готей с трудом восстанавливался после войны. Но эти тревожные звоночки — мелочи сейчас — сулили новую кровавую войну в будущем, потому что шинигами и квинси были всегда как вода с маслом, никогда не смешиваясь. После смерти Короля мечники приложат все силы, чтобы устранить угрозу, кем бы та ни была.***
Судьба хохотала громко, она смеялась от души, срывала голос и натянуто хрипела, смотря на Урью свысока. А Урью смотрел на Куросаки. Подбородок непривычно медленно клонился вниз в привычном же кивке, Куросаки кивал в ответ, и они расходились. Не было произнесено ни звука, как обычно правила тишина и его кузен поторопился к университету. Полгода отсутствия не были замечены, полгода были ничем для Ичиго и всем для Урью. Его короткая жизнь подходила к концу. Сновали вокруг ничего не подозревающие люди: матери и дети, подростки и взрослые, студенты и школьники. Оживленная улица Токио в разгар рабочего дня, ничего примечательного: как всегда мерзнущие руки и белое пальто, кивок кузена и надвигающаяся учеба. Только вот… Сомнений больше не было. Вопросов тоже больше не было. Было ясно, кому отойдут души, было ясно, кто является вторым Принцем, было ясно, какую роль отныне кто играет. «Я справлюсь!» — пронеслась мимолетная мысль, но Урью оглянулся на улицу, полную горожан, оглянулся на Ичиго, быстрым шагом переходящего дорогу, на детей и пожилых людей, а потом снова на Ичиго. Дрожал воздух и горели деревья, плавилась порода и стирались горы, исчезали улицы и на их месте появлялись кратеры, расщелины и трещины украсили город, раздавались крики и плач. Исида знал, что Куросаки не был на такое способен, но Исида знал, видел пейзаж места после битвы с Айзеном и мог представить то, что произойдет со столицей. Разумом знал — такого не будет, чувствами — видел горы трупов и чувствовал силу, окутывающую Куросаки, силу пока лишь десятка душ, не больше, людей, умерших в результате несчастных случаев, болезней, старости и горя. Но он их чувствовал и ощущал бесконечную волну страха. Казалось, что перед ним был центр мира и все нити реацу медленно тянулись к этому центру, души квинси цеплялись за наследника прародителя, жадно желали заполучить его внимание и крупицу силы. — Куросаки, — позвал Исида, и мир вокруг него взорвался. Что-то сдвинулось в самой его основе, правление тишины потерпело крах и он стоял посреди пустоты. Законы бытия были нарушены и воцарилась анархия. Обреченные одинокие вновь становились связаны, и сама вселенная, казалось, противилась этому. То, что сделал Исида, было неестественно. Исида Урью никогда бы в обычной жизни больше не окликнул Куросаки Ичиго. Исида Урью устроился бы работать хирургом в престижную больницу, наблюдал издалека и не находил бы тем для разговора и скончался бы в пожилом возрасте в собственном особняке, одинокий, с бессмертной, но отныне связанной душой, медленно превращающейся в силу и даже не подозревающей этого. Но Исида Урью позвал Куросаки Ичиго. Окликнул его. Нашел точку соприкосновения. Исида Урью знал.***
— Все в порядке. — Она медленно обняла его, уткнулась в его шею и не произнесла больше ни звука. Он тоже ничего не сказал ей в ответ, только крепче обнял и потер горящее солнечное сплетение, чувствуя смерть еще одного незнакомого ему человека. — Мы со всем справимся, — совсем неубедительно повторила она в десятый раз. Ичиго только кивнул: Орихиме рано или поздно должна была узнать об этом или просто заметить. Это происходило не так часто, но достаточно, чтобы близкий ему человек начал замечать изменения, темнеющие и багровеющие глаза, легкое чувство силы, витающее вокруг него, что летний ветерок, и его улучшающееся состояние. А еще легкие боли в солнечном сплетении. За последние пару месяцев погибло достаточно людей. Как и говорила Рукия, люди бежали из Тени, нестабильные проходы убивали порой сразу десятки, и Ичиго долго сидел с опущенной головой, медленно дыша на счет. Тревожимый последними словами Зангецу, он только и мог, что ждать да сворачивать свою реацу до предела. Он доживал свои последние годы в мире смертных. Сильный и так, он приобретал еще большую мощь и не мог ничего с ней поделать: другие души тянулись к ней, даже не осознавая этого, вся сила, отдаваемая тысячелетиями, стремилась вернуться к своему владельцу. Контролировал ли это Яхве? Неизвестно. Но это был еще не конец, потому что медленные, собирающиеся чернильные капли в небе его внутреннего мира не собрали даже четверти странной картины, а значит, что история повторялась вновь. Эти души безостановочно стремились к Яхве, пока Песнь не исполнилась, пока сила не вернулась к нему, сила, которой ему так не хватало и которую бывший Император так жаждал. Ичиго был готов оторвать ее от себя вместе с душой и выкинуть в дангай — чтобы больше никогда в своей жизни не чувствовать мерзкого летнего ветерка, который кружил вокруг него теплым вихрем, и не видеть медленно плывущих по воздуху чернил. Возможно, здесь, в мире живых, у него еще есть десятилетие. Ичиго крепче обнял жену. А потом силу станет совсем невозможно скрывать и всему настанет конец. Мужчина уткнулся в медные, рыжие почти как у него, мягкие локоны супруги и тихо признался: — Я не знаю. Время, медленно текущее, кажется, совсем замерло на месте. Людей стало погибать меньше, и Рукия с тревогой призналась, что проход Тени стал чуть стабильнее, сила квинси стала утекать медленнее, но таким же беспрерывным потоком стремились в неизвестность голубые, что небо, частички света — бывшие души. Месяц тек за месяцем, медленно плыли облака по небу, сменялся день ночью и ночь днем. И Ичиго учился жить, игнорируя боль в груди, пряча темнеющие глаза и смотря на рассветы с отстраненным спокойствием, привыкая любоваться размеренной вечностью. А потом вернулся все же живой Исида.***
Ичиго обернулся. Замерший мир, опустевшая и разрушенная вселенная, начинающаяся исчезать, как песочный замок, казалось, сыпалась сквозь его пальцы. Замершие люди и замершее время, застывший и будто кристаллизировавшийся воздух и девятый вал силы, несущийся на него, готовый погрести его под собой. — Исида, — одно слово, один ответ, спокойный, ровный и четкий. И мир снова приходит в движение, суетятся люди, отсчитывает последние секунды светофор, горит ярким светом реклама на соседнем небоскребе и плачет где-то вдалеке ребенок. А Ичиго идет к Урью. Шаг назад и побег? Или вперед и до конца? Но Ичиго, как обычно, не оставляет ему выбора и вытирает слезы смеха Судьба, с насмешкой склоняя голову. Они не кивают друг другу больше, пожимают руки, и дрожь, что молния, пронзает тело Урью: в человеке напротив него течет кровь прародителя его вида, сила Бога его мира, и его душа стремится-рвется, готовая вырваться из тела и склонить голову в ожидании нового приказа. Вспоминаются холодные и пустые, потухшие глаза Юграма, который действовал до конца согласно воле своего правителя. И Урью всегда задавался вопросом: почему в конце, верный и преданный, как никогда, Юграм, даже если эта преданность убивала его самого, изменил свое решение? Ответ конечно же был перед ним. Смотрел на него мягкими карими глазами, такими привычными — казалось, этот взгляд, упрямый и твердый, ничуть не изменился, как и наклон головы, разворот плеч и сложенные на груди руки в вызывающем жесте. И он бы с облегчением выдохнул, но теперь не мог себе этого позволить: в мягких карих глазах плавали багровые искры силы, а чуть отросшие волосы казались темнее у корней. Конечно же, Исиде Урью так и не довелось увидеть Завершенную Гетсугу Теншо — совокупность и пик всех сил Куросаки Ичиго. Пророческий образ, который претворится в жизнь спустя не одно столетие, не понятый и не услышанный тревожный звоночек из будущего. Однако Урью провел не один день подле Императора, видел его усмешку, высокомерный взор багровых глаз и темные волосы, и Исида никогда бы не признался, что сейчас он искал между ними семейное сходство, которое так и не находил. — Где пропадал? — как ни в чем не бывало спросил Куросаки. Он взглянул на часы, казалось, в абсолютно привычном жесте, выжидающе взглянул на Урью, ранее спешащего в вуз, и заинтересованно склонил голову. — Путешествовал, — будто невзначай обронил Урью, — искал кое-что. Уста Ичиго тронула мягкая улыбка, и в тот момент квинси почудилось белоснежное кресло, надвигающаяся темная ночь, полная звезд, крепкая хватка Юграма на его горле и Император в покоях, который слушал его отчет с такой же мягкой, насмешливой улыбкой, заинтересованный, но, кажется, ни капли не беспокоящийся о том, что ему скажут — слова были лишь бессмысленным набором звуков в тот момент. — Расскажешь? — попросил Ичиго. Кровь в венах Урью взорвалась, стремительным потоком понеслась по венам, и неосознанно Исида чуть склонил голову вперед, не в силах удержать себя от этого жеста, движения стали не его, разум был его, но душа, сила, реацу, кровь отказывались слушаться его. И они направились в небольшую кофейню. В тихом молчании выбирая себе завтрак, каждый из них осознавал, что с этого момента вся их жизнь, последние пять лет перестали что-либо стоить: их учеба потеряла смысл, квартиры и конспекты, банковские счета, мечты и цели. Заложники и правитель. С этого момента существование каждого из них было загнано в определенные рамки разрешений и запретов. — Нашел то, что искал? — тихо спросил его Ичиго. И Урью поднял голову, всмотрелся в человека перед собой и кивнул. Он взглянул из-под полуприкрытых век на своего кузена и постарался натянуть связывающую их нить до предела, перетянуть эту паутину жизней на свою сторону, он тоже имел на нее право, он тоже обладал силой, он был Рыцарем, он был назван наследником, он не мог позволить кому-то контролировать свою жизнь и посмертие!.. — Нашел, — против воли вырвался ответ из уст Урью, и Куросаки печально покачал головой. Нити силы не сдвинулись ни на миллиметр и теплый ласковый ветерок силы мертвых душ все также окружал мужчину перед ним — и с этим ничего нельзя было поделать. Бунт Урью потерпел сокрушительное поражение. Внезапно задумавшийся и печальный Ичиго чуть вздрогнул, громада его силы окружила их, не давая и двинуться, и кузен чуть виновато взглянул на него: — Я получил хороший совет, — объяснил он. — Знаешь, — он качнул головой, — у Зангецу во всем этом, — он махнул рукой, и волна теплого ветра хлынула на Урью, — куда больше опыта, чем у меня. — Мужчина прикрыл глаза. — Тебе просто лучше забыть об этом, — он сделал паузу, — понимаешь, забыть и не пытаться искать то, чего нет и быть не может. — Ичиго наклонил голову. — Я же просто не могу быть его наследником, Урью. Все давление пропало. Исида просто кивнул. Какая-то часть его сознания кричала, что Куросаки никогда не называл его так, никогда не произносил этого мягкого «Урью» убеждающим тоном, будто уговаривая маленького ребенка, но какое это имело значение? Куросаки здесь не было, и зачем ему вообще думать об этом? Он вернулся после долгой поездки и наслаждается прекрасным завтраком, до занятий еще было время. И вообще почему ему на ум пришел кузен, с которым они разминулись пару минут назад у светофора? Исида покачал головой в замешательстве, промокнул уголки рта, потянулся к чашке кофе и заказал еще десерт. Иногда можно было себя побаловать, родная Япония была гораздо гостеприимнее многих стран, которые он посетил. Так почему он должен беспокоиться пока о чем? Он может позволить себе передышку в пару дней и просто поразмыслить о себе, не взваливая судьбу целой расы на свои плечи. Жизнь медленно и неспешно шла своим чередом, Урью, занятый завтраком в кофейне, раздумывал о практике, об экзаменах, которые ему предстоит сдать, о скорой работе. Он был в достаточной степени занят, распорядок дня постепенно восстанавливался и, возможно, стоило внести немного разнообразия в пресную повседневность: посетить картинную галерею или снова взяться за старое школьное хобби — отличный шанс отвлечься. Однако не мог он и забыть о поиске Наследника Императора, но все же пока не сейчас, слишком давили эти мысли на него. Возможно, когда он его найдет, ему придется подстраховаться и убедиться, что тот мертв. Возможно, стоило позвать Куросаки. Невольно на ум пришел их привычный утренний кивок. Впрочем, все было как обычно.