Небо темнеет

      Жена нежно целует его в щеку, прикрывает глаза, а потом, пряча взгляд, отстраняется и смущенно краснеет, возвращаясь к своей прическе. Он тихо посмеивается и тоже касается губами ее щеки, чуть задерживается, позволяя поцелую эфемерным теплым ощущением остаться на коже, а потом мягко смотрит на Орихиме и, уходя из дома, тихо роняет: — До вечера.       Она поднимает на него взор, и улыбка, подобная лучу солнечного света, озаряет ее облик. Она так же, как и он, негромко говорит: — До вечера, — делает небольшую паузу, — любимый.       Они живут вместе уже пять лет, но каждое мгновение как новое, каждый взор и поцелуй — первый, и они, будто смущенные подростки, оглядываются друг на друга и с трепетом держатся за руки: сначала с нерешительностью и позже — с пронизывающей нежной тоской хватаются за пальцы второй половинки чуть сильнее.       Это неверие.       Дни сливаются в недели, те в месяцы и годы, но это ужасающее чувство нереальности и недоверия с каждым днем только укореняется в них. Жизни превращается в сон; Орихиме и Ичиго не могут поверить в счастье, окружающее их. Потому что реальность, расколотая когда-то на маленькие части, очень медленно восстанавливается в единое и привычное целое смертной счастливой жизни.       У них нет детей и быть не может.       Супруг заглядывает ей в глаза и нерешительно всовывает в руки буклет; пальцы Ичиго чуть подрагивают, а она мнет лист, почти разрывая острыми ногтями бумагу, и качает головой, укладывая голову на его плечо. Больше они не говорят на эту тему, и вечерами женщина долго расчесывает волосы мужа, удлинняющиеся день ото дня, и тихо напевает колыбельные, которые так и не достигнут ушей их детей. Когда-то ей на ночь пел брат. Она все еще помнит слова. Она не сожалеет.       На ужинах, куда их приглашают коллеги, они всегда самая блистательная и совершенная пара.       Каждый жест пропитан доверием и теплотой, каждый взор — это молчаливая поддержка. Они дополняют друг друга, как день и ночь, и когда Орихиме встречается в субботу с еще несколькими женщинами, которые с трудом претендуют на звание подруг, те лишь всплескивают руками и благоговейными от зависти и восхищения голосами восхваляют ее брак. Чужие мужья, тоже работающие в медицине или так же владеющие клиниками, постоянно проклинаются и оплакиваются по разным причинам. Орихиме лишь едва заметно смиренно улыбается и желает им благополучия.       Мало кто знает, что стоит за их собственным благополучием.       Они уходят из родительских домов. Они теряют родных. Она не помнит мать и отца, она благодарит мертвого брата каждую минуту и каждую секунду своей жизни за благословение неведения. Девочкой она сжимает в дрожащих руках рамку с его фотографией, перевязанной черной лентой, смотрит на свои яркие рыжие волосы, короткие волосы, и надевает детские голубые заколки-цветочки. Ей пятнадцать, а не шесть, но это — все, что у нее осталось от семьи.       А он улыбается сестрам, гладит их по головам, уходит в школу не оборачиваясь и уворачивается от ударов отца, от его безразличия и от его отрешенности, от его неумелой, искренней любви, страха. Кажется, отец Ичиго просто не знает, что делать и что в каждом неумелом жесте скрыто лезвие, которое раз за разом все с больнее пронзает душу ее супруга. Ичиго никогда ничего не говорит и не жалуется, но когда они навещают могилу Куросаки Масаки, он замирает перед ней, кладет руку на запястье и будто пытается считать собственный пульс, проклиная на деле свои кровь и силу.       Каждая встреча с Ишшином, запланированная или нет, — это боль и проклятие, потому что мир для них отныне похож на клубок пряжи, запутанной и испорченной, обрезанной и связанной в нескольких местах; цвета явно не совпадают. Потому что Куросаки — семья, Куросаки — никто друг другу. Они — молчание, отговорки и игнорирование проблемы, они — это ворох секретов, и ни один из них не намерен ими делиться.       Ичиго — не сын своего отца.       Ичиго — невозможное, появившееся на свет.       Ичиго — сын Бога иного мира, чудовища, захлебывающегося жаждой разрушения.       Ишшин — тот, кто косвенно привел свой клан к падению.       Ишшин — это ворох родственных связей, и у него столько сил для поддержки, которую он так и не оказал.       А сестры — отныне так близки и так далеки, потому что смертный мир, превращенный в груду осколков, кажется больше не для Ичиго, и смерть, мягко нашептывая ему на ухо голосами тысяч квинси, не собирается отпускать его так просто.       Благополучие Ичиго и Орихиме — это любовь друг к другу, потому что просто никого другого больше нет. Кажется, что каждый из них заглянул в бездну и вышел другим человеком.       Ложь.       Орихиме возвращается поздно вечером и готовит ужин, ее муж все еще не дома — он на поздней встрече аукционеров. Пятница. Торги на рынке закрываются на выходные. Она помешивает рис, кладет его в мультиварку, достает торт из пакета и убирает в холодильник, готовит рыбу и встречает Ичиго.       Нежно целует в щеку и чуть краснеет, отводя взор; тут же он целует ее. Мягко обнимает за плечи после ужина, усаживает на кресло и передает в руки кружку горячего шоколада, сделанного им для жены, чтобы уже самому спрятать голову на плече Орихиме. Потому что для него — она тихая гавань, потому что бездны — дыры в мироздании, в которой прячутся самые страшные твари и чудовища, не существует. Бездна — это ядовитая реацу, смесь невозможного, живущая и бурлящая под его кожей. Бездна — аромат распавшихся прахом душ, который окружает Ичиго. Бездна — золотые глаза и пустота, скрывающаяся за ними.       Но это ее муж, и она любит каждую черточку в нем, каждую морщинку и даже ту ужасающую матово-черную мощь, холодной волной обрушивающуюся на миры. Ичиго — это Ичиго. А Орихиме — его жена, и кто она такая, чтобы склонять голову, и прятать взор, и пугаться? Она любит его. Все невероятно просто. Ведь он тоже любит ее.