Позвоночник

Мясо отделяется от костей с влажным звуком, позвоночник хрустит, ломаясь под пальцами. Смешно, на что способен упырь: глотать кровь да давить в кулаке кости; вот и всё, что даёт ему блистательное перерождение, великолепная новая жизнь. Князь Свечников говорит, посмеиваясь, что они, мол, конечный продукт эволюции, тупик, в который они сами же себя и загнали. Дальше - только деградация, возвращение к истокам, слияние со зверем. Никакого сверхразума, никакого постижения вселенной - инстинкты, голод и темнота. Князь Свечников читает газету, потягивая ещё тёплую кровь из хрустальной рюмки, а Руневский медленно сжимает окровавленные пальцы, слушая, как трещит кость, и каждый из них, в общем-то, по-своему доволен своим посмертием. Они даже не понимают, что чего-то не хватает. Время идёт, отмеряет минуты и дни точно, уверенно, бесстрастно; время вносит в их довольно размеренную жизнь нечто новое, нежданное: будто запускаешь руку в горячие внутренности и вынимаешь окровавленный бриллиант с колкими гранями. Руневский знает толк во внутренностях и бриллиантах. Он возвращается домой и идёт по следу из сброшенной одежды и обуви: туфля, платье, чулок; кровь ещё не смыта с рук, и потому он не трогает её вещей. След ведёт в ванную, где она лежит в горячей воде, откинув голову на бортик и вытянув голую ногу. Она чувствует, конечно, и его собственный запах, и запах крови, но открывает глаза, только когда он подходит вплотную и склоняется, чтобы оставить поцелуй на белом колене. - Я вернулся с подарком, - он говорит на русском, но думает на польском, а язык, на котором мыслит она, должно быть, незнаком и неподвластен ни человеку, ни упырю, ни богу, потому что для того, кем она теперь стала, все языки мира чересчур просты. Она смотрит на него, чуть склонив голову набок, и Руневский извлекает из кармана человеческий позвонок, завёрнутый в тонкое кружево платка. Эти анархисты, грязные, вшивые собаки, что расстроили её, разочаровали, не годятся, в общем, даже на то, чтобы быть символом и украшением - он хочет раздавить их, превратить в ничто. Но что-то должно остаться и напоминать о тех, кого они выслеживали так долго, вдвоём и поодиночке, возвращаясь домой по кровавому следу друг друга. - Я залью его золотом, - говорит он вслух, а мысленно продолжает: "Чтобы ты всегда помнила, на что я способен ради тебя", и она знает, что он имеет в виду. Она улыбается, хотя вряд ли это тот самый подарок, о котором она мечтала - но Руневский слушает её и учится, зная, что однажды подарит что-то по-настоящему достойное. - Это десятый? - спрашивает она. - Юбилейный. Она запускает пальцы ему за перепачканный ворот рубашки и тянет на себя, Руневский опирается на край ванны, и поцелуй обжигает ему губы, словно первый глоток крови столетие назад. Он вслепую сбрасывает обувь и перекидывает ногу через бортик, упираясь коленом между ног Алины, и подсохшая кровь с рук и одежды неторопливо растворяется в воде, делая её мутной.