Underneath the Snowman

      После перекуса Джоуи наконец удаётся воплотить в жизнь свою мечту увидеть Биг-Бен и умереть пофоткаться на его фоне, стоя у Темзы. Мёрвин даже великодушно соглашается побыть фотографом и щёлкает Хосе из дешёвого полароида, правда, не за бесплатно — одну фотографию забирает себе. На память, говорит. Гомес же радуется мысленно, что полароид маггловский, а значит его фотография не будет вытворять что-то, за что потом Натан сможет подколоть. Сам факт возможной подколки не пугает Джоуи, скорее, тревожит гипотетическая глупость, которую может совершить «двойник» на бумаге. Например, рассказать о симпатии Гомеса.       Хосе параноил бы ужасно, но не-волшебные фотографии молчат, и поэтому заслуженную плату Мёрвин всё-таки получает, прячет в карман. Джоуи наглеет и предлагает теперь пофоткать Натана — и очень удивляется, когда не получает ожидаемого отказа. Слизеринцу вроде как похуй, он даже не пытается встать в красивую позу, смеша Хосе своими ужимками, однако Гомесу не кажется, что плёнка потрачена зря. Какое зря, когда у него теперь небольшая стопочка мёрвинских морд во внутреннем кармане пуховика (не забыть бы достать потом) и парочка совместных, получившихся почти случайно.       — А тебя камера любит, — хмыкает Натан, перебирая «трофеи», заставив Джоуи пожать плечами: вполне возможно. Сам пуффендуец не особо обращал на это внимание. Да и фоткаться было не с кем. — Охренеть, у тебя без очков глаза совсем огромные. Не пробовал исправить зрение? В смысле…       Гомес, вздёрнув бровь, смотрит на неожиданно занервничавшего слизеринца, резким движением вытащившего сигарету откуда-то из-за воротника и закурившего. От сигареты идёт тепло, совсем немного, но отодвинуться всё же приходится: дым попадает прямо в лицо, заставляя глаза заслезиться.       — В смысле, в очках ты тоже ничего, не подумай, — Мёрвин выпускает очередную струю дыма, трёт замёрзший нос рукой, смотря куда-то в сторону, — прикинь, сколько девчонок подцепил бы, будь ты без них.       — Мне твоей мамки достаточно, — Джоуи растирает замёрзшие пальцы и вытирает подмокший от дыхания кончик носа, разглядывая фотографии, — я симпатичный слишком. Поверишь, нет, но мне так говорили, мол, я б в тебя влюбилась, но ты похож на девчонку. Потом, когда выяснилось, что у меня и ориентация… — Хосе запинается, — «девчоночья», совсем все отвалились.       — Забавно, что гейство разное бывает, — хмыкает Хосе, прячет фотоаппарат в карман, засовывает туда же ладони. Поворачивает голову: Темза красиво переливается снежным блеском, хотя день уже клонится к закату. Джоуи это воспоминание сохранит бережней любых фотографий. — Ну типа… Колчеку, например, идёт гейство. Оно ему обаяния добавляет. А мне как-то…       — А тебе и не надо обаяния добавлять, иначе у окружающих случится передоз, — Мёрвин скалится и подходит ближе, нагло суёт свои руки Гомесу в карманы, не слушая возмущений, — не бухти, я аккуратно, не помну ничего.       — Ну смотри у меня, — бурчит Хосе, стараясь игнорировать, как в животе, по ощущениям, летают не бабочки, а целые крылатые кони. У Мёрвина на куртке свои карманы есть, а он так обезоруживающе самоуверенно липнет к Джоуи. К чему это? Что это значит? Гомес вдобавок вспоминает, что они на улице, в публичном месте, и резко поворачивает голову, боясь поймать чей-нибудь взгляд, но прохожие будто совсем их не замечают, прогуливаясь по набережной. Натан вытаскивает одну руку и с довольным выражением лица стучит пальцем по лбу:       — Защита. Помнишь? Если уж прославленные мракоборцы меня найти не могут, то магглы тем более. Охуенные штуки эти амулеты. Так что можно спокойно… — Мёрвин повышает голос, свистит, — эй, гондоны!       На окрик никто не оборачивается, хотя Джоуи вздрагивает и трясёт головой, пытаясь избавиться от резкого звука в ушах:       — Мёрв, бля! Всю бошку просви…— слизеринец наклоняется совсем к его лицу, близко-близко, и окидывает Гомеса хитрым взглядом, — …стел. Что смотришь?       — Хос-с-се, — Натан шипит как заправский змей, только выглядит по-человечески. Слизеринская натура, видать, проснулась, однако, в отличие от него, Джоуи чувствует себя не барсуком, а каким-то мелким зверьком, или очень большим, но очень неуклюжим зверем, — я хочу нарушить одно из наших условий.       — Опять? — бормочет Гомес растерянно, разглядывая лицо Мёрвина. Под хвалёной слизеринской уверенностью во вседозволенности (вон как лыбится хитро) виднеется собственная боязнь отказа: Натан перебирает нервно пальцами в карманах куртки, плечи напрягает, и улыбка отдаёт ожиданием. Думает, что Джоуи не видит, а Джоуи видит всё, по крайней мере, так близко, пока позволяют очки. — И какое именно?       — Украду один поцелуй. Потом верну, обещаю, — звучит абсолютно нелепо, но Гомес падок на нелепости и Мёрвина, их говорящего. Пуффендуец скребёт пальцем подбородок в задумчивости, прикидывая наскоро, с чем эта просьба может быть связана. Может, у Натана губы Амортенцией намазаны? Тогда это абсолютно бесполезная трата зелья — Хосе и так по уши, курса этак с четвёртого. Эта мысль веселит Джоуи: влюблять кого-то в себя при помощи мощного приворотного зелья звучит очень по-слизерински, но тогда зачем всё остальное? Рождественское полусвидание, покупки все эти, подарок. Зачем всё это? Гомес сомневается, что он может быть полезен Мёрвину в каких-нибудь тёмных делишках.       — Итак?       — Что, итак? — Джоуи наблюдает за тем, как Натан недовольно дёргает уголком губы:       — Вот же угораз… Детка, ты долго думаешь, а у меня сейчас отмёрзнет жопа, — видимо, Мёрвину позарез надо нарушить поставленное Гомесом условие, и это почему-то заставляет Джоуи чувствовать себя немного счастливее, чем следовало бы. Помнить про то, что это всё ненастоящее, на спор, тяжело, и тем тяжелее, чем нелогичнее выглядят поступки Натана.       — Ладно, — соглашается Джоуи. Главное, насладиться этим сейчас, а пожалеть можно потом.       Очень-очень потом: Натан чмокает его по-простецки пару раз, словно на пробу, проверяя — не укусит ли? но Гомес не собирается кусаться ни за что на свете — и подтаскивает к себе, целуя уже по-нормальному. Карманы пуховика трещат от натуги, однако Джоуи сейчас на них глубоко похуй, потом пришьёт, в конце концов. Сейчас у него на губах горячее дыхание вперемешку с холодом, и уши мёрзнут из-за свалившейся шапки, и пальцы тоже, даже в перчатках, так вцепился в чужую куртку, притягивая ближе, очки елозят по носу, мешая. «Датыжбля», неразборчиво бормочет Мёрвин, подцепляет дужку, оторвавшись, и снова целует ошалелого Гомеса, даже не успевшего толком оклематься. Держит эти проклятые очки аккуратно, так же, как обхватывает второй рукой Джоуи за талию, между поцелуями на вяло-обеспокоенное «пальцы отморозишь» только фыркает на отъебись, зато ухмыляется ладони на затылке. Джоуи бы соврал, если бы сказал, что от всего этого — от Натана — у него не кружится голова. Конечно, были поцелуи и получше в техническом плане, более искусные, более мастерские, но: от них не слабеют колени. Это неловко, неуклюже, и уже кожу начинает ощутимо щипать мороз, и можно простудиться, но это малая цена. Согревающие чары никто не отменял, а вот Целовательных чар или чар регулирования дыхания, чтобы не получались такие ужасно громкие вздохи, ещё не придумали, к сожалению или счастью.       — Пойдём, — от хрипотцы в голосе Мёрвина у Джоуи мурашки по спине; его дрожь слизеринец, видимо, принимает за дрожь от холода, потому что повторяет настойчивей, — пойдём, уже как-то вообще не жарко.       Лично Гомесу жарко. И так хорошо-хорошо, что он даже не обращает внимания, когда Натан надевает ему на нос очки, дёрнув уголком рта:       — Э, да ты совсем расклеился, — он тычет Джоуи в бок, подгоняет хлопком по заднице, — пошли, у меня нет задачи тебя заморозить.       — Как заморозишь, так и согреешь, — вырывается у Гомеса. Абсолютно идиотская фраза, но Мёрвин ухмыляется шире, подгребает его поближе (не целуя, к огромному сожалению Джоуи) и вытаскивает какой-то медальон, опутанный змеями:       — Согреть-то согрею, но я хладнокровный, так что греться придётся долго. Держись за меня крепче, — он беззвучно двигает губами, не обращая внимания на то, с каким интересом наблюдает за всем этим действом Гомес, довольно щурит глаза, — к тому же, на первых свиданиях я не «греюсь». Получается не очень.       Зато трансгрессировать получается отлично, Джоуи только успевает почувствовать ещё не слишком знакомое давление, грозящее протолкнуть глаза куда-то внутрь черепа, и оказывается посреди того самого магазинчика в Лютном переулке, из которого они вышли в начале своего свидания. Под потолком по-прежнему висят гирлянды глаз, в витринах крючатся какие-то руки рядом с банками, полными когтей и мутной жижи, и Гомеса, пусть уже бывавшего здесь однажды, передёргивает во второй раз. Пожалуй, это местечко он бы с радостью вычеркнул из целого воспоминания о сегодняшнем дне и оставил бы только то, где изо рта вылетают облачка, пока Мёрвин целует, держа очки чуть в стороне. И ещё пораньше, когда Мёрвин сунул руки ему в карманы. И то, где они сидели в БургерКинге…       — Порядок? — осведомляется Натан, дождавшись кивка, поправляет на Джоуи шапку, не отпуская за талию, ведёт к камину, обменявшись с владельцем магазина парой реплик. — Когда прибудем в Хогсмид, далеко не убегай, провожу до вашей гостиной.       Неожиданно и приятно. Хосе не против, хотя сквозь туманящую голову радость пробивается самую каплю беспокойство: вроде нет никакой нужды его провожать. Это просто джентельменский жест или Натан хочет показать своим друзьям, что это всё не подстава, что Джоуи не сбежал?       Мёрвин пускает Гомеса в камин первым, шагает вслед за ним, чуть задержавшись, пуффендуец даже успевает испугаться, что Натана пустили на ингредиенты для какого-нибудь зелья вредности. Но нет, слизеринец выходит жив-здоровёхонек, счистив с себя сажу парой взмахов палочки, и кивает в сторону Хогвартса, мол, пошли, пока нас не хватились. Взглядов, провожающих их, становится к концу дня ничуть не меньше, однако теперь это Хосе колышет намного меньше, ему есть чем занять свои мысли. Точнее, кем.       И впервые за всё это время у Джоуи проскальзывает робкая, пролетевшая тенью мыслишка, настолько смелое предположение, что Гомес глубже зарывается носом в шарф, чтобы скрыть улыбку до ушей. Может, он… просто нравится Натану? Может, решение на самой поверхности?       — На что деньги потратишь? — слизеринец нарушает молчание, поглядывая на Гомеса. В голове у Хосе такой шум от собственных закопошившихся мыслей, у которых и смысла-то нет, что вопрос он разбирает не сразу. А разобрав, чувствует, как надувшийся было шарик внутри подсдувается.       — Не знаю, может растение какое куплю, — Джоуи мечтательно поднимает глаза к потолку в коридоре, перебирая в голове возможные варианты, — если хватит после того, как маме отошлю. А ты?       Мёрвин хмыкает глухо, бродит незаинтересованным взглядом по головам проходящих мимо людей, пожимает плечами:       — Да хер знает, может, пропью или проиграю, как пойдёт.       — Ты же не проигрываешь, — Хосе подлезает рукой ему под локоть (Натан не реагирует, но позволяет это сделать), подпихивает плечом лукаво, — знаменитый слизеринский змей, который смог переспорить даже саму МакГонагалл! Разве ты можешь проиграть?       Мёрвин усмехается уголком рта, глядя на Гомеса снисходительным, ну очень слизеринским взлядом:       — Все рано или поздно проигрывают, малыш. Иногда проигрывают тогда, когда считают, что победили. Или что остались в выигрыше, получили даже больше, чем могли бы. И это может заставить очень сильно пожалеть.       — Победа же всегда радует, разве нет?       — Не всегда, Хосе. Особенно если её можно было получить по-другому.       Спросить, что это значит, или развить тему дальше пуффендуйцу не удаётся: они доходят до бочек у входа в «барсучью» гостиную, Мёрвин подталкивает Джоуи к двери:       — Давай, пиздуй к своим, тебя небось заждались, — Хосе просто так не прогнать, он уворачивается от руки и чмокает Натана в щёку:       — Гулянка получилась охрененная, — Мёрвин засовывает руки в карманы, бросив «да не за что», но в ответ ничего больше не говорит. Не то чтобы Джоуи ждал, банальная вежливость; впрочем, что с этих змеев взять. Хосе не в обиде, он машет Натану рукой и уходит в гостиную, где ещё никого нет. Это ему на руку: некому будет мешать смаковать сегодняшний день по крупинкам, сидя у камина.