Левая рука отдаёт, правая — забирает

      У Олега на запястьях — пламенные цветы, перья, смола, подбитые крылья, жгучее солнце, высокие идеалы, всё причудливо перемешалось, как на картине Босха, всё в строгом порядке, как в классической архитектуре.       Про метки объясняли ещё в детстве — всем, и в детдоме тоже. Завязываются рано, когда только-только начинаешь себя осознавать, со временем становятся ярче и сложнее. У кого-то на руках расцветают целые картины, от пёстрых пейзажей до фотографически точных портретов, у кого-то остаются абстрактные фигуры и точки — это неважно, ты всегда поймёшь, о чём твои метки, о каком чувстве, о каких воспоминаниях.       На то, чтобы понять, о ком твои метки, может уйти целая жизнь.       Метку не свести. Она вберёт шрам в себя, сделает его частью изображения, главой истории, она выступит поверх ожога, она переползёт вверх по коже на плечи, на шею, если потребуется.       Меток две. Все объясняют по-разному: на героях и злодеях, на ангелах и демонах, на родственных душах и злейших врагах, — но принцип один: на левой руке — тот, кто больше всего подарит тебе, на правой — тот, кто больше всего у тебя заберёт.       Совсем маленьким Олег ещё не понимал, почему все так странно, почти подозрительно косятся на симметрично расположенные линии и пятна на его запястьях.       Годам к двенадцати, когда на руках уже начали просматриваться более-менее чёткие изображения, сомнений уже не оставалось — они абсолютно, совершенно, до последнего штриха одинаковые.       В четырнадцать Олег начал носить свитера с длинными рукавами, заматывать метки бинтами, прятать — не столько беспокоился об этом, сколько заебался закатывать глаза на жалостливые взгляды.       К пятнадцати подвёл для себя, что его человек просто плох и в том, чтобы любить, и в том, чтобы ненавидеть, — и это, в общем-то, можно пережить.       К шестнадцати начал шутить про «суженую с раздвоением личности».       В двадцать семь, не чувствуя земли под ногами, но зато отчётливо ощущая, как в кожу врезается ошейник, Олег смотрит на Разумовского через прутья решётки и думает, что он, блять, дошутился.       Серёжа вытягивает правую руку, направляя на него пистолет: из-под рукава показывается вторая метка, самый-самый край, но Олег вдруг понимает, может угадать её целиком: у Серёжи там пламенные цветы, перья, смола, подбитые крылья, жгучее солнце и высокие идеалы.