"Ватек" и Мифы Ктулху

      Общеизвестно, что в детстве Лавкрафт ознакомился со сказками из сборника «Тысячи и одной ночи» и, несмотря на весь свой расизм, проникся живым интересом к культуре мусульманских народов. Он даже воображал себя арабом, пользуясь придуманным кем-то из его взрослых знакомых псевдонимом «Абдул Альхазред», позднее ставшим именем автора придуманного Лавкрафтом «Некрономикона». К сожалению, насколько мне известно, тема влияния на творчество Лавкрафта сюжетов исламской культуры недостаточно исследована людьми, занимающимися его творчеством (во всяком случае, я таких исследований не видел). В данной статье я попытаюсь в меру моих скромных сил восполнить этот недостаток, хотя и сознаю свою недостаточную компетентность.       Работая над статьей, я обнаружил, что попытки рассмотреть возможную связь Мифов Ктулху с исламской культурой всё же были как минимум однажды предприняты[1]. Но соответствующее исследование, к сожалению, не свободно от значительных натяжек. Возьмем, например, авторские параллели между суфийской концепцией слияния человеческой личности с Аллахом и встречей Рэндольфа Картера с Умр ат-Тавилом, описанной во «Вратах Серебряного Ключа». Они довольно шатки, поскольку не учитывают того, что ещё до появления суфийских орденов и даже до проповеди Мухаммеда концепция слияния человеческой личности с Богом существовала в мистической традиции как неоплатоников-язычников, так и предшествовавших исламу авраамических религий — иудаизма и христианством. Представление о определенной иллюзорности чувственной реальности характерна уже для платоновской традиции. Мотив вещих снов вовсе универсален и присутствует ещё в языческих культурах Ближнего Востока. Да и не факт, что Лавкрафт был знаком с суфийской традицией.       Но не стоит думать, что заимствованные из культурного поля ближневосточно-исламской цивилизации сюжеты в авторской мифологии Лавкрафта сводятся к Абдулу Альхазреду, отдельным метафорам наподобие «султана демонов Азатота» и упоминанию легендарного «города колонн» Ирема как центра культа Древних. Нет, влияние это значительно более масштабно, хотя, возможно, являлось не только прямым, но и опосредованным. Я постараюсь показать это на примере повести Уильяма Бекфорда «Ватек» — написанного в 1782 году произведения, относящегося к ранней литературе ужасов. Лавкрафт был знаком с «Ватеком» — и в своей статье «Сверхъестественный ужас в литературе» отдал ему дань уважения. Чем «Ватек» мог заинтересовать Лавкрафта и какие мотивы из этого произведения писатель использовал в Мифах Ктулху? И какие из использованных Лавкрафтом мотивов «Ватека» являются изобретением самого Бекфорда, а какие взяты им из настоящей исламской традиции? Попробуем разобраться.       На первый взгляд, «Ватек» — тривиальная история о дьявольском искушении. Ко двору погрязшего в гедонизме «Ватека» — аббасидского халифа аль-Васика (реальное лицо, правил в 842-847 годах) — прибывает посланник Иблиса (сатаны), предлагающий Ватеку отвергнуть веру в Аллаха и склониться перед силами тьмы в обмен на колдовское могущество и доступ во «дворец подземного пламени», где обитают многие великие люди древних эпох, такие как царь Соломон. Ватек соглашается, предается черной магии и соглашается принести Иблису человеческую жертву (пятьдесят детей своих сановников). В итоге он попадает во «дворец подземного пламени» и приговаривается вместе со своими сообщниками к адским мукам. Результат был немного предсказуем©.       Но не всё так просто. Обратимся, для начала, к личности искусителя. Это существо, именуемое Гяуром («неверным»), описывается как отвратительный толстый негр с грязными зубами. Его появлению предшествует предсказание придворных астрологов, что «необыкновенный человек должен прийти из неизвестной страны». С собой он приносит волшебные дары: «Тут были туфли, помогавшие ходить; ножи, которые резали, едва их брали в руки; сабли, наносившие удары при малейшем движении, — все это было украшено никому не известными драгоценными камнями». Данная коллизия заставляет вспомнить ранний рассказ Лавкрафта 1920 года «Ньярлатотеп».       О Ньярлатотепе в одноименном рассказе говорится, что «никто не мог сказать, кто он»; он «пришел в цивилизованные земли, постоянно покупая странные приборы из стекла и металла и собирая из них приборы еще более странные» — для сравнения, Гяур из «Ватека» также объявился во владениях халифа под личиной торговца из «страны, неведомой никому». Несомненно, что лавкрафтианский Ньярлатотеп, в отличии от Гяура, выглядит величественно, а не уродливо (он «смуглый, стройный и зловещий»), а также что на его образ у Лавкрафта мог повлиять современный ему изобретатель Никола Тесла, но сама сюжетная коллизия, в сущности, близка сюжетной коллизии «Ватека».       Ньярлатотеп «демонстрировал способности, от которых видевшие его теряли дар речи» — у Бекфорда Гяур способен есть за семерых («ел не меньше сотни носильщиков и пил соответственно»), свертываться в шар и кататься как мяч, передвигаясь с невероятной скоростью (что интересно, в исламской традиции способность сворачиваться, пусть и не в шар, а во что-то вроде свернутой циновки, приписывается демону под названием сутих)[2]). Ньярлатотеп являет взору людей ужасающих «абсолютных богов» — Гяур приводит Ватека и его близких во «дворец подземного пламени», где живут злые духи, такие как дэвы и ифриты, возглавляемые самим Иблисом. Лавкрафт не идет по пути примитивного копирования Бекфорда, но вместе с тем нельзя не заметить определенного сходства соответствующих сюжетов.       Гяур — слуга Иблиса, сатаны. Также и Ньярлатотеп в «Сомнамбулическом поиске Неведомого Кадата» сравнивается с падшим ангелом, а в «Снах в ведьмином доме» прямо предстает в качестве главы ведьминского культа, то есть дьявола, и доставляет Уолтера Джилмена к черному трону Азатота, где Джилмен расписывается кровью в некой книге (классический топос в сюжетах о продаже души дьяволу). Интересно отметить, однако, следующую деталь. Роль Иблиса в сюжете, несмотря на его красочное описание в духе милтоновского Сатаны[3], сводится к тому, что Ватек со своей женой Нурониар предстает перед ним и Иблис их приветствует. На деле основной сверхъестественный антагонист «Ватека» — именно Гяур. Лавкрафт, заимствовав этот мотив, довел его до логического конца — Ньярлатотеп, несмотря на то, что описывается как герольд Иных Богов, в действительности действует по собственной инициативе (что и неудивительно, поскольку у Лавкрафта Азатот — безумный идиот), а в одном из сонетов «Грибов с Юггота» даже демонстрирует непокорность по отношению к Азатоту, владыке мироздания[4].       Хотя Лавкрафту был чужд христианский моралистический пафос «Ватека» (ведь, в его понимании, «человеческие законы, интересы и чувства не имеют никакого значения и ценности в огромной Вселенной в целом»), он, несомненно, согласился бы с идеей «Ватека» — присутствующей и в Мифах Ктулху — что обращение за могуществом к существам, превышающим человеческое понимание, приведет к превращению человека в раба этих существ. Даже итоговый вывод «Ватека» — что человек не должен пытаться постигнуть то, что лежит за пределами его разума, что его удел — «быть смиренным и неведущим» — перекликается с пессимистическими наблюдениями самого Лавкрафта[5].       Интересны слова, которые Иблис у Бекфорда обращает к Ватеку и Нурониар: «Вы сможете проникнуть в крепость Ахермана и в залы Ардженка, где находятся изображения всех разумных тварей и животных, живших на земле до сотворения презренного существа, которого вы называете отцом людей». Данный мотив идеально укладывается в лавкрафтианскую картину мира, в рамках которой человек — вовсе не центр мироздания, а не первое и даже не последнее из населяющих Землю разумных существ. Цари дочеловеческих цивилизаций («преадамитов») Ватека описаны как обладающие потрясающим могуществом: «У ног их виднелись надписи, сообщавшие об их царствованиях, могуществе, гордости и преступлениях. Солиман Раад, Солиман Даки и Солиман по прозванию Джиан бен Джиан, султаны, заключившие дивов в темницы пещеры на горе Каф и ставшие столь самонадеянными, что усомнились в существовании Высшего Начала, составляли там почетный ряд».       Этот мотив взят Бекфордом из исламской традиции, которая не разделяет мнения христианства о человеке о единственном разумном создании Бога и исходит из концепции множественности миров (не случайно Аллах в исламе называется «Господом Миров»). Согласно ней, до сотворения первочеловека Адама Землю уже населяли разумные существа, такие как джинны; в некоторых источниках, особенно у не-ортодоксальных направлений в исламе, таких как друзы и алавиты, также упомянуты существа под названием «джанны», «бинны», «хинны», «тиммы» и «риммы». Они обладали большим могуществом — в частности, царю джиннов Джанн ибн Джанну приписывалось строительство египетских пирамид и Истахара-Персеполиса (около последнего в «Ватеке» как раз находится вход во «дворец подземного пламени») — но вели между собой ожесточенные войны, опустошая Землю. Аллах покарал их, послав на Землю армию ангелов, изгнавшую джиннов за море и за горы Каф, опоясывающие мир.       У Лавкрафта мы видим (например, в «Хребтах Безумия» и «За гранью времен») соответствующий мотив, только в секуляризованном виде — в древности Земля была населена множеством нечеловеческих цивилизаций, более развитых и могущественных, чем человечество, и ведших между собой ожесточенную борьбу за власть над Землей: это и Старцы, и Потомки Ктулху, и Летающие Полипы, и Великая Раса Йит. Большинство из них исчезло или пришло в упадок в ходе войн друг с другом или природных катастроф. Ещё один нечеловеческий вид — шогготы, искусственно созданные Старцами в качестве своего рода биороботов — напоминают мотив «джинна-слуги» (правда, слуги опасного и в конечном итоге враждебного хозяину), присутствующий как в аутентичных сюжетах исламской культуры, так и в их европейских адаптациях вплоть до современных мультиков про Алладина или фильмах вроде «Исполнителя желаний». Мотив «джинна-слуги» присутствует, разумеется, в том числе и в «Ватеке» Бекфорда[6].       Вместе с тем, на мой взгляд, мотивы из мусульманской культуры преломлялись у Лавкрафта в ключе его скептицизма по отношению к концепции благого Бога. У Бекфорда в «Ватеке» действует благой (по идее) Бог, покаравший Ватека и его присных за их злодеяния. В Мифах Ктулху высшие силы и есть зло — это бог-идиот Азатот, обманщик-губитель Ньярлатотеп и способный представлять опасность, пусть и не враждебный сам по себе, Йог-Сотот. Особенно примечательно, что в рассказе Лавкрафта «Обитающий во мраке» (1936 год) секта почитателей Ньярлатотепа поклоняется инопланетному черному камню, прибывшему из космоса и являющемуся «окном в любые пространства и эпохи», что может быть сознательной авторской пародией на поклонение мусульман Черному Камню, находящемуся внутри Каабы и, согласно мусульманскому преданию, принесенному архангелом Джибриилом (Гавриилом) из рая.       Подводя итоги. Мы видим, что мотивы, взятые из исламской культуры (даже если не брать образ Ирема, цельно тянутый из арабских легенд, в частности — из «Тысячи и одной ночи»), пусть и в превращенном виде, прошедшие определенную трансформацию как у адаптировавших их для западного читателя европейских авторов (как в «Ватеке» Бекфорда), так и у самого Лавкрафта (радикально отвергшего теистическую парадигму как оригинальных мусульманских сюжетов, так и «Ватека»), несомненно повлияли на ряд значимых сюжетов Мифов Ктулху, без которых данный сеттинг был бы немыслим. [1] https://vk.com/@oltas-ien-almond-temnyi-islam-v-amerikanskoi-gotike-sufiiskie-moti [2] https://cyberleninka.ru/article/n/shikk-nasnas-i-sutih-v-srednevekovoy-musulmanskoy-kartine-mira «Внешность сутиха достаточно своеобразна: «У него лицо на груди, а ни головы, ни шеи у него не было», то есть это существо не имеет головы, шеи, костей и конечностей, его лицо расположено на грудной клетке, и он может запросто сворачиваться, подобно циновке, — отсюда и его название, буквально с арабского «плоский». [3] «Множество старцев с длинными бородами, африты в полном вооружении лежали ниц у ступеней возвышения, где на огненном шаре сидел грозный Эблис. Он казался молодым человеком лет двадцати; правильные и благородные черты его лица как бы поблекли от вредоносных испарений. В его огромных глазах отражались отчаяние и надменность, а волнистые волосы отчасти выдавали в нем падшего Ангела Света. В нежной, но почерневшей от молний руке он держал медный скипетр, пред которым трепетали чудовищный Уранбад, африты и все силы тьмы». [4] Я вторгся с вездесущим бесом в паре Из мира измерений — за Предел, Туда, где нет ни времени, ни твари, Но только Хаос, бледен и дебел. Непризнанный ваятель мирозданья, Он жадно и бессвязно бормотал Какие-то смешные предсказанья И сонм крылатых бестий заклинал. В его когтях надрывно голосила Бесформенная флейта в три дыры — Не верилось, что в звуках этих сила Которой покоряются миры. <Я есмь Его Глашатай, > — дух съязвил И Божеству затрещину влепил. [5] См. «Зов Ктулху»: «Проявлением наибольшего милосердия в нашем мире является, на мой взгляд, неспособность человеческого разума связать воедино все, что этот мир в себя включает. Мы живем на тихом островке невежества посреди темного моря бесконечности, и нам вовсе не следует плавать на далекие расстояния. Науки, каждая из которых тянет в своем направлении, до сих пор причиняли нам мало вреда; однако настанет день и объединение разрозненных доселе обрывков знания откроет перед нами такие ужасающие виды реальной действительности, что мы либо потеряем рассудок от увиденного, либо постараемся скрыться от этого губительного просветления в покое и безопасности нового средневековья». [6] В «Ватеке» проникновение во «дворец подземного пламени» позволяет, завладев находящимися там талисманами, отдавать распоряжения злым духам, но при этом попавший во дворец рано или поздно обречен претерпеть вечные муки