Морковки

Все было… неправильно. Вернее, не так, как Казуо ожидал. Но, возможно, примерно так, как предполагала маленькая часть его существа. Та самая, что колотилась ему в затылок с первого дня. И вопила: «Признай, кому-то просто есть дело до твоей никчёмной жизни». Язык прилип к нёбу, и Казуо ничего не оставалось, кроме как хмыкнуть со всем возможным скепсисом и приготовиться к новой боли. Вторая часть порки вышла ничуть не легче первой, даже тяжелее — задница уже была алой с прошлого раза, а тут поверх этой воспалённой красноты с пулемётной скоростью прилетела новая заря, уже в оттенках фиолетового. Гурен вовсе не пытался сделать слишком больно, но урок должен запомниться — добрым словом и тяжёлой рукой можно добиться гораздо больше, чем просто добрым словом. Это он знал на опыте собственного седалища. Любые умные слова закреплялись в мозгу только после того, как их без халтуры вколачивали в задницу. Кричать, когда тебя всего лишь шлёпают ладошкой, Казуо считал недостойным. Однако его телу было срать с небоскрёба на то, что он там себе считал. Это, чтоб его, казалось хуже чем в яме! Истерические смешки застревали в горле, переходя в вымученное скуление, а затем сменяясь всё более частыми и громкими вскриками. Ну, хоть задыхаться не начал — и то хлеб. Парень больше не сопротивлялся, только вздрагивал инстинктивно и молился, чтобы у подполковника прорезалось милосердие. Ну, или хотя бы устала рука. Но омерзительнее всего — на глазах против воли выступили слёзы, готовые в любой момент заструиться по щекам и сдерживаемые лишь остатками изрядно потрёпанной гордости. Нет уж, реветь он не будет! Вслух словами Гурен никогда не смог бы объяснить все тонкости движения своей интуиции. Но его ладонь остановилась ровно за секунду до того, как первая слеза упала бы на ковер. Ладонь перестала безжалостно жечь огнем и снова погладила, словно снимая с кожи вуаль нестерпимой боли. Почти минуту в кабинете было относительно тихо. Гурен молчал, поглаживая пострадавшее место, Казуо имел возможность отдышаться и загнать слёзы поглубже. — Может отпустите уже? — когда первая волна обжигающей боли отступила, на смену пришёл не менее обжигающий стыд. Однако какое-то время пришлось молчать — просто потому что Казуо не верил, что сможет задать вопрос хоть сколько-нибудь уверенно. Голос и сейчас не прозвучал твёрдо, но, по крайней мере, дрожь в голосе удалось замаскировать смешком. — Может, и отпущу, — согласился Гурен с прежней невозмутимостью. Только она всё же немного изменилась. Стала более… теплая? — Если скажешь, что понял, за что получил. Поперхнувшись от возмущения, юноша затих, чувствуя себя до крайности глупо и не в силах решить, что быстрее приведет к мучительной смерти от унижения — если он будет и дальше лежать кверху выпоротой задницей на коленях командира или если придётся всё в той же позе отвечать на вопросы. К тому же прохладная рука продолжала невесомо касаться выпоротых ягодиц, принося облегчение вперемешку с мучительным стыдом. Наконец он сдался и, решив пойти проторенным путем бессмысленных препирательств, буркнул: — За то что не сошёлся во мнениях с преподавателем по вопросу методики изложения материала. — Неправильно, — гладящая рука приподнялась и шлёпнула, но совсем легонечко. И снова стала гладить. — Еще версии есть? — Может мы лицом к лицу поговорим?! — не то возмутился, не то взмолился Казуо, вздрогнув от шлепка и попытавшись извернуться, чтобы посмотреть на Гурена. Вышло хреново. — Нет, — спокойно ответил Гурен. — Будешь лежать до полного поумнения. Мне торопиться некуда. Но могу дать подсказку. Мне насрать на профессора, но не насрать на… кого? Тихо зарычав, Казуо попытался вырваться. И почувствовал, как глаза вновь начинает саднить от подступающих слёз. Даже, наверно, не от беспомощности — а от застрявших в глотке слов. Он отлично понял, к чему ведёт Гурен. Но, чёрт возьми, просто не мог сказать это вслух! — Вижу, слышу. Хорошо, что понял, — кивнул Гурен. — Вставай. Как только хватка разжалась, Казуо вскочил на ноги, одёргивая рубашку и возмущённо глядя Гурену куда-то над левым плечом. Просто потому что посмотреть в глаза сил не хватало. — Вы! — лицо пылало, но слов в голове осталось мучительно мало. — Я, — согласился Гурен. Он остался сидеть на своем стуле и как-то устало потёр лицо. Стало вдруг заметно, что сам командир не спал минимум пару суток. — Одевайся. Руки дрожали, а прикосновение ткани к багровой заднице вызвало шипение — Казуо, почему-то, был уверен, что это не будет также больно как после розог. Так же и не было, да. Было иначе, но с той же интенсивностью. А ещё мучительно хотелось что-то сказать. Хотя бы огрызнуться, чтобы прогнать мерзкий ком, вставший в горле. Почти оторванная при расстёгивании пуговица от мундира все же отлетела, укатившись в угол. Пришлось поднимать, мысленно матеря жёсткие форменные штаны. Гурен наблюдал за этим, не вставая со своего места, наоборот, он откинулся на спинку стула и вытянул ноги. Когда Казуо был готов, одет и даже почти вернул себе нормальный цвет лица, командир кивнул на дверь и попросил:  — Будешь идти к себе, загляни, пожалуйста, в столовую. Передай, пусть принесут мне кофе. Двойной крепости. Заранее спасибо. — Да… сэр, — в первый раз за день в слове «сэр» не звучало издёвки. Казуо сделал шаг к двери, помедлил. Осознал, что топчется бессмысленным образом, сам не зная, чего ждёт. Пришлось спешно одёргивать себя и загонять обратно в глотку неуместные слова. Хватит на сегодня с него откровений. — Я могу идти? — Конечно, — Гурен кивнул. — Только еще одно, Казуо. Я не шутил, когда говорил, что отныне все твои залёты будут оканчиваться здесь, — он похлопал себя по коленям. — У меня нет привычки отдавать своё, даже если это «своё» брыкается и матерится. Идите, курсант. Шумно вздохнув и попытавшись хоть немного сделать вид, что зол, юноша вышел из кабинета. Первым делом он заглянул в уборную и не отстал от крана, пока алое лицо не приобрело нормальный цвет, а растёкшийся мозг не пришёл в относительную норму. Затем пришлось тащиться в столовую. Издержкой прояснившегося разума стало то, что боль в заднице вспыхнула с новой силой. Вот уж где не помешал бы Сатоши с холодным компрессом! Казуо был уверен, что сделает всё, чтобы поскорее добраться до спальни — и сам себе удивился, когда к: «Нужен кофе двойной крепости для подполковника Гурена», вдруг добавил: «Мне велено отнести». Через пятнадцать минут, стоя с чашкой у кабинета, из которого не так давно мечтал сбежать, Казуо ругал себя последними словами. Но не идти же обратно! На стук никто не ответил. И на повторный тоже, но от него дверь вдруг сама приоткрылась. В кабинете обнаружился подполковник Гурен. Он всё так же сидел на стуле посреди комнаты и… спал, измождённо уронив голову на грудь. Казуо замер, тупо глядя перед собой и не зная, что делать. Вряд ли человек просит крепкий кофе, если у него есть время выспаться, наверняка его ждет уйма жутко важных дел. Но почему-то вместо того, чтобы громко доложить о своем прибытии, парень как можно тише поставил кофе на стол и вновь бестолково застыл, рассматривая Гурена. Боги, как же он хреново выглядит-то! Лет на десять старше, чем должен. Внезапно вспомнилось всё сказанное подполковником и стало почти смешно. Семья, о да. И замученный жизнью многодетный отец. Запах кофе разошёлся по кабинету и проник в подполковничий нос как злобный диверсант. Гурен резко вскинулся, просыпаясь, и недоумённо моргнул, наткнувшись взглядом на Казуо. — Курсант? — Я… кофе принес, — Казуо чересчур резко указал на источающую пар чашечку, будто обвиняя её во всех мирских грехах. — На кухне попросили. — М-м-м? — Гурен прищурил один глаз и вдруг улыбнулся. — Спасибо. Казуо машинально кивнул, понимая, что вот-вот снова покраснеет. Переступил с ноги на ногу. И вдруг спросил: — Юджи ведь вы тоже не по уставу наказали вчера, да? Запоздало пришла мысль, что по правилам следовало попросить разрешения вообще о чем-то спрашивать. Но, в конце-концов, не исправляться же уже задним числом. — Юджи так боялся наказания, что его заклинило, — спокойно пояснил Гурен, вставая, потягиваясь и забирая со стола свой кофе. — Он всё выучил, но не мог ничего сказать. Как только страх исчез — он сдал зачёт получше многих. Казуо снова кивнул, чувствуя себя ещё большим идиотом, чем раньше. Конечно. Как он вообще мог подумать о страшном наказании, если из кабинета Гурена Ю вылетел буквально окрылённым и светящимся. — Он очень старается. Внезапно мелькнула память о том, что говорил Гурен в начале наказания. Что-то про «ищи способ не убиться, защищая друга». Стало до боли интересно, что было в записке. Неужто Гурен о чём-то догадался? Или просто пришлось для красоты словца? Но не просить же, в самом деле, взглянуть на чёртову бумажку! То ещё было бы зрелище. Вместо этого Казуо ещё раз посмотрел на Гурена и вновь, будто по чужой воле, спросил: — Вы вообще спите? — Вообще сплю, — улыбнулся Гурен. — Но редко. Это плохо. Перед боевыми операциями всегда заставляю себя принять нужную форму, в остальное время не всегда получается. Он говорил удивительно свободно, как… как с кем-то очень своим. Не чужим. Не просто курсантом. На языке вертелось что-то вроде: «Так вылейте чертов кофе и поспите!», но логика подсказывала, что это не совсем то, что можно и нужно говорить командиру, даже если обстановка стала чуть менее формальной чем положено. Пришлось ограничиться коротким: «Зря». — Я… пойду? — почему-то формулировка «могу идти?» показалась глуповатой с учётом того, что припёрся он сам и даже в кабинет его по большому счёту никто не пускал. Хотя в озвученном варианте вышло не намного умнее. Скорее наоборот. — Иди, — кивнул Гурен и раскрыл первую папку на своем столе. — Кстати, забыл сказать. Спроси как-нибудь у тех, кто уже ходит в рейды, почему никто из них не курит. Все бросают, как только заканчивают курс и начинают участвовать в боевых операциях. И, Казуо… от бывшего курсанта-штрафника курсанту нынешнему. Если хватает смелости нарушать устав — должно хватать ума, чтобы не попадаться. А теперь — спокойной ночи. Рука машинально метнулась к карману и Казуо тут же трижды проклял себя за глупость. Разумеется, сигареты не торчали, хотя теперь делать вид что он ничего такого не делал поздняк. Доложил кто? Или Гурен сам учуял? Так или иначе, препираться совершенно не хотелось и стоило свалить сразу, пока командир говорит о проступке спокойно. Но удержаться и не ляпнуть вообще ничего юноша все же не смог, потому, отойдя к выходу, преувеличенно бодро отрапортовал: — Есть не попадаться. По примеру нашего доблестного командования перейду на зависимость от кофеина. Дверь уже почти закрылась, когда он позволил себе тихо, будто в надежде остаться неуслышанным, добавить: — И я правда понял. За что. Больше он не останавливался до самой комнаты. Комната пустовала, что стало, признаться, огромным облегчением. Голова шла кругом от обилия эмоций самого разного спектра, к тому же догнала усталость от практически бессонной ночи. Казуо хватило на то, чтобы дойти до кровати, и, неловко разувшись, рухнуть на покрывало. Он честно собирался поваляться всего пару минут. Сон накрыл крепко и моментально.