Не сейчас, малыш

Нейт не знает, как давно они берут номер с одной кроватью. Вначале это становится просто необходимостью – дорогой отель посреди Карибского моря не пестрит разнообразием свободных комнат, но вот Салли, блять, позарез надо место в этом "рассаднике толстосумов и мафиозных шишек", – а потом они оба, Салливан и Дрейк, практически не сговариваясь решают, что это, ну... банально удобнее. Иногда дешевле, иногда практичнее, ведь все равно большую часть путешествий они проводят на ногах, в поисках улик и сокровищ, пока одинокая отельная комната покрывается пылью и сторожит их походные пожитки, белье и одежду. Нейт видит комнату редко и редко запоминает ее в детальных подробностях. Как правило ему нужен только стол, чтобы работать над картами и расшифровкой дневника очередного пирата золотой эпохи, да удобная кровать, в которой, впрочем, удобство дело десятое – лишь бы перевести дух время находилось. Иногда времени не находится, и Нейт засыпает прямо так, уткнувшись щекой куда-то в район Нигерии, или не спит вовсе, потому как увлечен делом, точно восторженный школьник, полон сил, амбиций и всего того, что Салли считает своим самым успешным приобретением. И обычно, как подсказывает опыт, в любом отельном или мотельном номере есть оба этих удобства, так что сам юный расхититель гробниц не видит разницы, где остановиться – да хоть в закоулке древнего зиккурата, что, к слову, не такая и редкость. А вот что редкость, так это просидеть в номере день, два, а то и побольше, скажем, из-за сообщений о надвигающемся со стороны моря шторме, потому что в такие дни ни один прокатчик не даст разрешения на управление своим судном, а они с Салли, хоть и не чисты душой, но люди порядочные, и транспортное средство угоняют только в положении безвыходном, смертельном или требующем внезапной погони. Пиратский кодекс. Ну, типа. Прибавить к этому их страстный "служебный роман", который, по скромным меркам Нейта, завязывается исключительно из-за ударившего в кровь адреналина, такую же страстную пляску смерти у самого края и извечное спасение друг друга в распоследнюю секунду – как же тут не слететь с катушек и не засосать Виктора прямо в подводной лодке нацистов, действительно! – и надобность в двухместных номерах пропадает окончательно. Так что Нейт не жалуется, он вообще больше не следит за тем, где и какие номера выбирает им Салли. Его роль в их дружном созависимом тандеме совершенно иная. Сегодня один из таких дней, когда можно рассмотреть номер повнимательнее, когда спешить никуда не надо, и солнечный диск поднимается выше зенита, а Нейт просто лежит на мягком матрасе и в блаженной неге лениво греет отбитые после вчерашнего приключения косточки. И Виктора тоже греет, потому что кровать в номере всего одна, да и та узкая, полутороспальная. И плевать, что на улице знойная жара свыше тридцати градусов – Нейт не замечает, как обнимает во сне все, что попадается под руку. А, как известно, руки у Нейта действуют словно Бермудский треугольник – все, что окажется в них, загребущих, больше никогда оттуда не возвращается. По крайней мере все, что касается Салливана, определенно. Мышцы болят, и вставать никуда не хочется. От Салли веет текилой и кубинской сигарой. Нейт прижимается к нему со спины, любуясь проседью в волосах на буром затылке. Старший напарник возвращается поздно – ночью Нейт просыпается от полудремы, потому что пьяное тело очень невесомо катапультирует свое сидалище на край матраса, щекотно прикасается губами к горячему уху и, теряя равновесие, соскальзывает на подушку, – и Дрейк совершенно не удивлен, что сейчас Виктор спит, как пришибленный. Вот только докопаться до него в такие моменты жажда просыпается просто невероятнейшая: запустить руку ему в волосы, скользнуть на грудь и опуститься чуть ниже, невзначай, совсем мимолетно так просунуть пальцы между бедром и просторными пижамными штанами... Нейт держится. Видит Бог, он держится достаточно долго, чтобы получить статус гребаного святоши и замолить грехи за все проступки, что он совершил или совершит в будущем. Интерьер гостиничного номера изучен от и до: больше всего Нейту симпатизирует резная колонна, изображающая каких-то гавайских идолов, немного дикая на фоне дорогого дивана из кожи и полупрозрачных белых занавесок, неторопливо покачивающихся от теплого ветерочка, да и мини-бар, к слову, тоже смотрится вполне ничего так. Но все же нет и не будет в этой комнате зрелища прекраснее, чем натянутая спина Салли... и, быть может, сам Салли, натянутый на кое-что другое, о чем порядочные воришки не говорят вслух в приличном обществе. Хорошо, что Виктор – общество не особо приличное. Есть у Нейта в крови, в характере такая штука, как полная самоотдача. Чистая, горячая, искренняя до наивного, чем каждый новый напарник по делу непременно воспользуется в своих интересах. Нейт всегда такой, как подмечает Салли, бросается в приключение с головой, не щадя ни себя, ни окружающие его исторические памятники – и, о, их в особенности, потому как, если руки Нейта обладают загребущими свойствами, то ноги его, несомненно, наделены силой, способной сокрушать целые цивилизации, – и с таким вот прямолинейным подходом он, пожалуй, относится абсолютно к чему угодно. И похоть – любовь, желание, что это? – здесь находится далеко не в исключении. Виктор ведет плечом и что-то невнятно бормочет, и Нейт понимает – тот, похоже, медленно просыпается. С больной головой, возможно, не в духе, но уже бодрствует, пусть и находится сейчас в некотором пограничном состоянии. Глаза юноши сверкают нездоровым блеском. Кто Нейтан такой, чтобы упустить свой единственный шанс докопаться до Салливана сегодня, когда тот настолько обмяк, беспомощен и, что вероятнее, совсем не окажет ему сопротивления? Шаловливый язык проходится по пересохшим губам. Нейт придвигается ближе, прижимаясь животом к выгнутому дугой позвоночнику. Вначале очень цивильно, соблюдая все мыслимые и немыслимые рамки приличия – о, Нейт супер уверен, что даже монашки бы в эту секунду им точно гордились, – его руки непринужденно, словно бы совершая маленькую формальную прелюдию, обвивают мягкую талию Салли, сжимают ребра и расслабленный живот, но совсем скоро эти аккуратные движения смелеют, и ловкие пальцы нежно выводят круги на дорожке волос чуть ниже пупка, с каждым новым витком настырно опускаясь все ниже. Нейт остается в пределах разумного, в пределах соблазняющего, и Виктор по инерции ведет бедрами в его сторону. Нейт поклясться готов, на крови, на кольце, на чем угодно, в общем-то, что глаза Салли закрыты, и где-то там, за блаженно опущенными веками, ведется напряженная борьба двух зол – сна и бодрствования. Дабы подтолкнуть Салли к окончательному решению, Нейт впивается губами в его лопатку и опаляет шею нарочито томным горячим дыханием. Виктор мычит – больше сонно, чем возбужденно, – но дразнить его по-игривому приятно. — ...Не сейчас, малыш, — срывается с его уст лениво и полухрипло. На Нейта отказ оказывает действие сугубо противоположное. Он расценивает это как вызов и лишь демонстративно опускает руку еще ниже. — Что, импотенция застала? В твоем-то возрасте? — Нейт, — когда Салли зовет его по имени, дело действительно пахнет шашлыками, но Нейт упирается и прикусывает Салливану кожу. Тело Виктора, несмотря на слова, отвечает взаимностью, в противовес недовольному бурчанию подаются назад упругие бедра. Нейтан целует его в висок и зарывается носом в лохматую макушку. — На дворе уже полдень, пора бы вставать, Салливан. Уж если не целиком, то, — быстрые пальчики пробираются под резинку трусов, — одной конкретной встающей частью. — Это мой член, малыш, — устало вздыхает Салли. — Называй вещи своими именами. У Нейта дыхание перехватывает от его блядского голоса и того, с какой похабной прямотой буквально звучат эти гребаные "малыш" и "член" в одном предложении. — Хорошо, — он незаметно сглатывает и отводит взгляд в сторону. — Считаю большим упущением, Салли, что в середине дня твой член, — и Нейт подчеркнуто чеканит это слово, выделяет паузой, пока сжимает твердеющую плоть у самого основания, — безбожно указывает на полшестого. Предлагаю это недоразумение срочно исправить. — Я же сказал, малыш, не сейчас, прежде мне нужн... Остаток предложения теряется в глубоком настойчивом поцелуе. Нейт склоняется над ним и жадно накрывает губы своими, колючими, обветренными и избитыми после последнего приключения, хранящими сладкий привкус дурацких ирисок так чисто по-детски, и Салли ведет, как всегда ведет от одного только взгляда на эти прекрасные алые лепесточки. У Нейта прокачан скилл красноречия, особенно когда он применяет свой острый язык по прямому что ни на есть назначению. И Салли сдается, капитулирует окончательно, потому что упорства малышу не занимать, и устоять под его напором даже за все деньги мира – задача из невыполнимых. Нейт проводит рукой вверх и вниз, а языком выписывает что-то невероятное – у Салли путаются мысли. И желания путаются. Он пытается сфокусироваться на чем-то конкретном, но потом Нейт – и, боже, малыш, чему вас только учат в этих приютах? – ускоряет темп и задевает большим пальцем головку. Все чувства Виктора обострены в этот миг с особенной силою, что и приятно само по себе, и несколько напряженно. Салли опрокидывается обратно на подушку, прикусывает нижнюю губу – он знает, что Нейт смотрит, что Нейту нравится вытаскивать из него реакции, – и чувствует, страшится, что такими темпами скоро не выдержит. Нейт жадный. Жадный до касаний, до эмоций, до обладания. Не золотом, может, но всем, чего только душой пожелает. И целеустремленный до ужаса, поди встань у него на пути к достижению цели. А когда цель эта – Салли, что ж... Телу горячо – от жары и от крышесносной близости. Руки Нейта творят что-то немыслимое, грубые губы впиваются в открытую шею, и сам он в страсти своей выглядит таким же диким и удивительным, как резные идолы на колоннах, как вкус текилы из дорогущего мини-бара, и Салли, зажмурив глаза в томительном предвкушении, спускает ему прямо в ладонь с тихим скулящим сипением. С улыбкой объевшегося котяры Нейт сползает ему на плечо и мягко чмокает в заходящийся от прерывистого дыхания кадык в качестве небольшого, но благодарного заключения. Салли приходит в себя ровно через минуту. — Рисковая затея, конечно, — говорит он, восстановив сбитый голос. — В смысле? — В смысле отлить я хотел перед этим, освободи меня уже, пожалуйста.