***
Коренастая темно-гнедая лошадка бодрой рысью шлепала по дорожной грязи и лужам, таща за собой неуклюже переваливающуюся через кочки и ухабы телегу. Флора, сидя на охапке сена и украдкой запустив пятерню в жесткие волосы мирно спящего Коннора, вполуха слушала непомерно говорливого мальчишку лет двенадцати - сынишку великодушно согласившегося подвезти их бродячего торговца. - ...а потом я как дам этому рябому придурку! – парень взмахнул руками, изображая драку. – Он даже сдачи не дал! Убежал как последний трус! Правда, здорово? - Очень здорово! – с усталой улыбкой согласилась Флора, почесывая Коннора за ухом, словно кота и боясь даже подумать о том, что индеец может проснуться в такой неподходящий момент. Хотя, вроде бы не должен... Он ранен и устал... И не спал. Нет, вроде бы не должен. С вовремя подвернувшейся под руки телегой им, безусловно, очень повезло. От места сражения поначалу идти пришлось пешком – как Флора ни просила, ассасинам не выделили ни одной лошади, сославшись на то, что все животные заняты перевозкой тяжелораненых к ближайшим докторам. Девушке хотелось думать, что она могла бы попросту угнать лошадку, но, во-первых, животное у нее всё равно отобрали бы, ибо патриоты превосходили ее численностью, а во-вторых, и это главное, Коннор попросил ее не прибегать к таким крайним мерам, пригрозив обидой. Вспомнив, как еще недавно ассасин сам пытался заслужить ее прощение, Флора подумала, что месть его будет ужасна, и просьбе вняла. И, в конце концов, кто тут раненый, он или она? А вот раз он, то пусть сам и мучается! Впрочем, кто всё-таки мучился больше, было пока не ясно. Коннор, спустя около получаса пути, впал в чём-то смахивающее на анабиоз состояние, на внешние раздражители реагировал не больше, чем среднестатистический овощ, и ногами перебирал, кажется, чисто на автомате. А вот Флора, совершенно не собиравшаяся отключаться от внешнего мира, переживала за Коннора всей душой, нервничала и места себе не находила. Девушка маялась от бессилия, от нервотрепки, от постоянного ожидания того, что вот сейчас Коннор рухнет, потеряет сознание, и ей придется искать помощь на этой пустынной дороге. Одной, с полуживым ассасином на руках. Каково же было ее облегчение, когда позади она услышала стук копыт, фырканье лошади и скрип телеги. Девушка обернулась, полная решимости добиться, чтобы ее и индейца довезли до Дэвенпорта. А еще большее облегчение она испытала, когда бродячий торговец узнал Коннора и сам предложил довести их до поместья. Флора, прислонившись к бортику, слушала непрекращающуюся болтовню Дэрила. Мальчишка, совсем не в молчаливого отца болтливый, говорил много, громко и взахлеб. Порой он не успевал досказать одну историю, как принимался за другую и тут же – за третью. Он бешено жестикулировал, иногда не слишком удачно дергая повод и заставляя лошадь ускориться, а на особо эмоциональных моментах даже начинал кричать. Впрочем, такое звуковое сопровождение совсем не помешало Коннору отключиться, едва телега выехала на дорогу. Девушку поразила болтливость мальчишки. Флора сначала боялась, что Дэрил может разбудить индейца своей болтовней и просила парня говорить тише, но потом заметила, что Коннору голос сына их возницы совсем не мешает. Ассасин спал сном младенца. «Ну и спи», - немного обиженно подумала Флора, вынужденная выслушивать рассказы двенадцатилетнего мальчика. Нет, против детей она ничего не имела, но только не в том случае, когда они настолько много разговаривают. У Флоры перед глазами всё еще стояло сражение, страшные лица умирающих в муках солдат, их последние корчи, предсмертная агония. Грохот выстрелов, крики, кровь, боль, страх... и смерть. Кругом смерть и страх. И, как и любому человеку, пережившему что-то из ряда вон выходящее, Флоре хотелось поделиться с кем-нибудь своими чувствами, эмоциями, мыслями. А кто, как не Коннор, сражавшийся рядом с ней, мог понять девушку? Выслушать, тихо усмехнуться, упереть взгляд в пол... и понять. Хотя, стоило представить эту «исповедь», становилось как-то страшновато – не примет ли за трусиху, не станет ли почитать за светскую барышню, в жизни в руках оружия не державшую? А раз так, то не лучше ли будет рассказать обо всем спящему ассасину? Он вроде как и выслушает, но и помнить ничего не будет... С другой стороны, это всё равно, что мягкой игрушке исповедоваться – толку меньше, чем с гулькин клюв. А если так, то его можно разбудить и ясно дать понять, что пока не выслушает, покоя знать не будет. Можно... если лишних ушей не будет. В конце концов, Коннор тоже не каждый день в таких битвах участвует и вряд ли остался к произошедшему равнодушен. До кучи, он еще и мальчишка. Глупый маленький мальчишка! У него еще даже борода, считай, не растет – лишь кое-где реденький пушок на верхней губе. И неужели такой юнец может так спокойно, если не флегматично, отнестись к крупномасштабному сражению, в котором они мало того, что победили, в котором он мало того, что получил рану, так в котором он еще и командовал солдатами! Флора этого понять не могла. Будь она на его месте, окажись она... Да она бы!.. Но на самого Коннора это сражение, кажется, не произвело ровным счетом никакого впечатления. Он не пылал желанием обсудить битву. Даже не догадался, что Флоре необходимо высказаться. Он безмятежно спал, словно умотавшийся за день ребенок, и досады напарницы совершенно не замечал. «Чурбан бесчувственный!» - негодовала девушка, нервно стуча пальцами по бортику телеги и сверля индейца гневным взглядом. Однако спустя несколько минут ее осенила идея использовать сон Коннора себе во благо. Глядя на спящего индейца, с головы которого сполз капюшон, она вспомнила ту ночь в Бостоне, вспомнила, как Коннор в качестве платы за ее прощение позволил ей немного похозяйничать в своих волосах. Вообще Флора безумно любила, когда кто-то шебуршил в ее шевелюре, перебирал прядки, расчесывал, просто гладил по волосам. Она испытывала невероятное наслаждение, сидя в кресле у парикмахера и всегда заказывала сложные стрижки или прически, чтобы это блаженство длилось подольше. И вот теперь, видимо, подсознательно желая сделать Коннору приятно, она непреодолимо хотела снова запустить руки в эти жесткие, вероятно, страшно непослушные волосы, пропустить черные пряди между пальцев, распустить этот нелепый хвостик… Убедившись, что Дэрил увлечен собственной болтовней, а Коннор спит крепко и не реагирует ни на прикосновения к руке, ни на тычки пальцем щеку, а на попытку усадить его бубнит что-то сонное и невразумительное, даже не открывая глаз, девушка осторожно коснулась его головы. Со стороны ассасина реакции не последовало. Флора, не сдержав улыбки, смело запустила пятерню в так привлекавшую ее копну темных волос, получая не меньшее удовольствие, чем если бы кто-нибудь произвел аналогичные действия с ее шевелюрой. Коннор признаков жизни не подавал, по всей видимости, либо слишком крепко уснув, либо предпочтя пойти на небольшую жертву ради сорокаминутного сна, и Флора осмелела до того, что для удобства положила голову ассасина себе на колени. Так продолжалось до самого Дэвенпотра. Флоре эти минуты казались прямо-таки неземным счастьем, хотя, казалось бы, чего уж там особо необычного! Но было что-то в ее нехитрых действиях, в безмятежности, резко контрастировавшей с напряженностью обстановки за пределами телеги, в умиротворенно-довольном выражении лица Коннора и в разноцветных бусинах, вплетенных в волосы индейца. Но рано или поздно всему приходит конец. Показался знакомый лес, лошадь ускорила рысцу, почуяв близость деревни. - А знаете, тетя, - набравшись духу, поделился Дэрил своими подростковыми мечтами, - я, когда вырасту, хочу стать таким же крутым, как Коннор! Он такой сильный! А видели бы Вы, как он по деревьям лазает и из лука стреляет! Он один раз стрелой сшиб для меня яблоко с самой макушки яблони! А она высоченная, во-о-от такая! А еще мне мальчишки из Бостона рассказывали, что он помогает им еду у жадных торговцев воровать... - Дэрил, будь другом, не позорь меня, - внезапно подал голос Коннор. - Коннор! – воскликнула Флора, отдернув руки от его головы, словно от кипятка. – Ты же спишь! - А, да, я забыл. Извини. - Что?! – в порыве эмоций Флора как следует потрясла ассасина за плечи. – И сколько ты уже так лежишь?! - Не знаю, - ассасин приоткрыл один глаз, и Флора увидела, как его губы дрогнули в улыбке. – Примерно с того момента, как Дэрил рассказал тебе про свое падение с коня. «То есть почти всю дорогу», - закатила глаза Флора. - Мог бы и предупредить, между прочим. - Зачем? – Коннор снова закрыл глаз. - Мне и так хорошо было. - Что, правда? – Флора почувствовала, как у нее замерло сердце. Она не смогла бы объяснить почему, но… замерло. Затрепетало. – Тогда ложись обратно, - решив, что терять уже нечего, с деланным вздохом сказала она. – Хотя уже почти приехали…***
Дэрила, вместе с оказавшими им такую неоценимую услугу отцом, телегой и лошадью, отпустили домой, не доезжая до Дэвенпорта. Всё-таки торговец и так их очень выручил, а ехать ему было еще очень далеко. Чутко прислушиваясь к лесным звукам и глядя по сторонам, чтобы не прохлопать ушами подкрадывающегося волка, Флора шла рядом с Коннором и с удовольствием отмечала, что узнает дорогу. Еще большее удовольствие ей доставлял тот факт, что Коннор, то ли почувствовав близость дома, то ли умудрившись немного восстановить силы за время поездки в телеге, теперь шагал куда увереннее и даже иногда вполне уместно отвечал Флоре, которая, сама не зная зачем, завела разговор-монолог ни о чем. Деревня встретила ассасинов выскочившими навстречу женщинами, волновавшимися за отправившихся к Северному мосту мужей. Едва завидев на дороге Коннора и Флору, Диана, Кэтрин и Пруденс бросились наперерез. Еще издалека начали они расспрашивать о своих мужьях – живы ли, не ранены? Флора бросила на Коннора быстрый взгляд: ни одного знакомого лица она сегодня еще не видела. По растерянному взгляду ассасина девушка поняла, что он тоже своих соплеменников в битве не заметил, в чём честно признался женщинам. Впрочем, их стенания, охи и ахи, которые так не любила Флора, быстро сменились кудахтаньем по поводу ранения Коннора. Особняком стояла Мириам, спокойная и уверенная, по всей видимости, присоединившаяся к обеспокоенным женам чисто за компанию. Охотница предложила свою помощь, и, получив в ответ благодарность и уверения в том, что ассасины в силах самостоятельно дойти до поместья, оказала неоценимую услугу, в меру своих возможностей деликатно оттащив соседок от Коннора. - Как они тебя всё-таки любят! – через силу улыбнулась Флора, глядя, как Коннор в очередной раз стискивает зубы и непроизвольно тянется поковырять повязку: видимо, рана снова начала болеть и ныть. Конечно, на самом деле до жительниц Дэвенпорта ей сейчас не было абсолютно никакого дела, но она не могла просто оставить Коннора наедине с болью и раной, а отвлекать его фразами из разряда «дай поцелую больное место» было как минимум глупо. Он же не ребенок. Хотя иногда Флоре казалось, что это именно так. Наконец деревья расступились, и дорога вывела смертельно уставших ассасинов к такому желанному дому. - Пф-ф, наконец-то, - шумно выдохнула девушка, поглядывая на уставшего индейца. Коннор только растерянно посмотрел на нее, не зная, что ответить. Его спас Ахиллес, вовремя спустившийся их встречать и открывший дверь. - Старик, меня продырявили. Заштопаешь? - несколько виновато попросил Коннор, глазами набедокурившего ребенка глядя на учителя. - Так и знал, что без сувенира не вернешься. Вечно с тобой одни проблемы, - проворчал Ахиллес, скрывая беспокойство за маской раздражения, однако кому как не Флоре, искусной актрисе и просто женщине, было увидеть это беспокойство. - Могу я чем-нибудь вам помочь, Ахиллес? - спросила Флора, стараясь не смотреть мастеру в глаза и чувствуя себя виноватой в том, что не уберегла друга. - Сама-то хоть в порядке? - заботливо спросил Ахиллес. - Да вроде в порядке, - немного слукавив, ответила девушка. Всего-то нос чуть-чуть побаливает - и всё. Пустяки. - Тогда иди спать, я сам разберусь с этим горем луковым, вечно пополняющим мою коллекцию пуль, - махнул рукой старик. Одарив мастера полным благодарности взглядом, Фло поплелась наверх. Поднимаясь по лестнице, она слышала, как Ахиллес что-то высказывает Коннору, а тот возмущается, но ничего конкретного она не разобрала. Да и не до того ей было. Слишком устала. В комнате царило спокойствие и умиротворение. Золотой солнечный луч заглядывая в окно, резвился на полу, переливаясь крупным солнечным зайчиком. Никаких выстрелов, залпов, криков. Никакой крови, никакой смерти. Только чириканье птиц под окном да доносящийся снизу голос Ахиллеса. Флора распахнула окно. В комнату ворвался запах моря и леса, шум прибоя и шелест листвы. "Красота, - подумала девушка, глядя на покачивавшегося на волнах "Аквилу". - Фолкнер его сюда, что ли, пригнал? В принципе, да, не оставлять же его посреди моря. У него тут прямо как домик свой... хорошо ему тут, словно природа именно для такого корабля гавань создала. Для такого небольшого, легкого и маневренного. Да, маневренного... И как Коннор с ним справляется? Его ведь разве что барашки с курса не сбивают. Слушается буквально прикосновения к штурвалу. Надо будет попросить его дать мне потренироваться ходить на "Аквиле". Всё равно ему с прострелянной рукой тяжело с кораблем справиться будет". Флора прикрыла глаза, греясь на солнышке и наслаждаясь спокойствием. Но стоило подумать про Коннора, про его ранение, про битву, как в голове всплыли эти страшные минуты, этот ужас, этот кошмар. И не верилось, не верилось, что произошло это всего несколько часов назад, всего в нескольких десятках миль отсюда. Что столько человек расстались с жизнью, не вернулись домой... Под окном паслась лошадь. Рыжая, поджарая, с крутой мускулистой грудью и тонкими сильными ногами. Улегшись на кровать, Флора прислушалась к фырканью этой лошади, не понимавшей, что началась война, что наступило страшное время. Не понимавшей, какой ад творился у Северного моста, не думающей о том, что девушка, только что глядевшая на нее из окна, тоже могла там умереть. Ее тоже могли убить. И Коннора могли убить. "Но не убили. Не убили. И это хорошо. Нас не убьют, потому что нам еще слишком много надо сделать, - думала Флора. - Слишком много нам надо сделать". Солнце тоже ничего этого не понимало, хотя и видело всё с высоты пронзительно-голубого бесконечного неба. Видело, но осталось равнодушным и, как обычно, словно ничего не произошло, продолжало светить и греть весеннюю землю. Разморенная спокойствием, убаюканная ласковыми звуками природы и теплом светила, Флора сладко зевнула и, уставшая физически и морально, крепко уснула. Сквозь сон Флора слышала далекие голоса матросов, что есть мочи кричащих друг другу с "Аквилы", слышала чьи-то шаги, короткое визгливое ржание рыжей лошади. Проснувшись и протерев глаза девушка обнаружила, что на улице уже темно, птицы не поют, голоса матросов стихли, а окно вновь заботливо прикрыто. Решив, что уже ночь, и хозяева дома спят, Флора повернулась на другой бок, накрылась пледом, ибо раздеваться и ложиться в постель ей было лень, и попыталась снова уснуть.