* * *
Утро начинается с тишины и кофе — но не тогда, когда надо решать проблемы. Этот факт Такемичи запомнил надолго. Особенно этим утром. Дзинь. Просыпаться не хочется. Такемичи жмурится, сильнее прижимаясь к сестре, которая лежала рядом — ночью снова приснился кошмар, поэтому спали они на одной постели. Рен аккуратно гладила его по голове, прижимала трясущегося брата к себе, шепча слова успокоения — кошмары о будущем не могли позволить Такемичи спокойно поспать. Рядом с сестрой, он впервые смог ощутить теплое забытое чувство тишины в своей голове. А ещё от неё пахло вишней и тем жасминовым чаем — который она так часто пьет, почти не выпуская из рук чашки. Дзинь-дзинь. — А она рано. — тихий бархатный голос сестры щекочет ухо, но брюнет не отпускает её руки из объятий, продолжая прижиматься щекой к родному и теплому плечу. — Ты как котеночек, братец. — Ты теплая, — Мичи приоткрыл глаза, глядя сонными глазами на неё. — и очень мягкая. Рен, уже сидевшая на кровати, улыбнулась, рукой теребя брата по спутанным волосам. Тот смешно скорчил нос, мягко улыбаясь — это редкая возможность для Такемичи: не думать о том, как спасать друзей от смерти. — Ты тоже, но нас и правда ждут. — Рен неохотно встала с кровати, оставляя брата ещё с одеялом. Такемичи с вопросом смотрел на неё. — Ты плохо себя защищаешь. — Она почему-то посмотрела на кухню, где был выключен свет. Там же…никого нет? Рен иронично улыбнулась, залезая рукой под подушку, на которой она спала. — Что ты… — Такемичи замирает, замечая чужую тень в комнате. Все происходит слишком быстро. Он не успевает даже сфокусировать зрение. Слышится шорох, голубые глаза замечают прядь ярких огненных волос, Такемичи падает обратно на подушки, потому что его толкает сестра, резким движением вытащившая из-под подушки чертов пистолет. Такемичи слышит своё дыхание и два хриплых смеха. У незнакомки в руках тоже пистолет — она почти приставила его дулом ко лбу его сестры. Впрочем Рен поступила также. Она вплотную приставила оружие к виску рыжеволосой, с азартом глядя в глаза напротив. Послышался щелчок — Такемичи отлично знал этот звук — так пистолет снимают с предохранителя. Плохо. Этот звук был плохим. После таких звуков происходило худшее — из свежего: смерть Чифую, самоубийство Майки, а, если вспомнить самое последнее будущее, то и смерть Сои Кавата. Такемичи выпал из реальности, утопая в воспоминаниях, которые атаковали его сознание, пока сестра и незнакомка угрожали друг другу пушками.* * *
10 апреля 2020 года Всемирный семейный день
Такемичи не помнил и не понимал — как началась стрельба на кладбище. Причин не было. Мицуя с Хаккаем уже ушли, проведя около надгробия больше семи часов. Парень еле согласился уйти — Хаккай уже сам начал тормошить лучшего друга, который увядал на глазах. Прошло больше двух лет: и время не лечило. Лишь слова о том, что Юзуха была бы расстроена, если бы они не заботились о себе, смогли достучаться до молчавшего дизайнера. Но Хаккай знал. Мицуя не сможет. Это тяжело: хоронить младшую сестру, год наблюдая за её медленным увяданием из-за онкологического заболевания мозга. А потом — быть единственным выжившим в теракте и понимать — вместо него живой могла бы быть Юзуха, ну или вечно-недовольный Тайджу. Хаккай всегда с теплом относился к другу — считал своим братом. Помогал и ему помогали тоже. Но…эти смерти…сломали все то, что могло бы позволить им быть счастливыми. Для Мицуи счастье было в трёх его девочках. Одна — два года назад умерла от рака мозга. Его милая маленькая Луна. Она до последнего улыбалась — Мицуя уверен, что она улыбалась ради них, ведь самой было так жутко и больно — говорила, что не стоит просить у неё прощения, что от такого исхода никто не застрахован, но…её старший брат не мог услышать её и не хотел. Он денно и нощно был у неё в палате, Мана тоже. Они вместе читали книги, Мицуя говорил с ней обо всем на свете, панически боясь хоть на секунду уходить из больницы. Хаккай приносил ему сменную одежду — хорошо, что его мастерская могла управляться из больницы редкими командами. Вторая — Мицуя теперь водит её к врачам: боится такого повторения, обещая себе, что не позволит себе жить без неё. Не сможет, черт возьми. Читает ей на ночь сказки, хотя ей давно не семь, а все двадцать. Они вместе ходят в храм, молятся за усопших и Мана с всей искренностью своего сердца молит Бога, если он ещё есть, чтобы её братик, её добрый и самый лучший старший брат был в порядке. Она не глупа. Слышит эти стоны и хрипы по ночам, видит упаковки успокоительных препаратов и знает о кошмарах. И не знает, как ему помочь. Третья — крепко обняла его за мгновение до взрыва, руками обхватывая его голову. Юзуха в последний момент какой-то интуицией поняла, что происходит что-то плохое. Подбежала к нему, вся дрожала и тряслась, улыбалась и крепко — словно в последний раз — обнимала его, пока он не понимал в чем дело. А потом до него дошло — Юзуха услышала писк бомбы в её последние мгновения подсчета. Черт, ему потом — в больнице — рассказали, что он выжил только благодаря ей. А не закрой она его собой — она бы могла оказаться живой, а вот он — нет. Юзуха умерла, чтобы он жил. Не слишком ли жестоко? Забрать его сердце, своими руками мягко гладить по щекам, обещать ему разделить с ним одну фамилию, а потом — отдать свою жизнь. — Ребята, вы уже уходите? — Ханагаки тихо спросил это у Хаккая, когда тот тормошил друга за плечо. — А мы, — он указал на братьев Кавата — пришли сюда. Соя держал в руках четыре желтых тюльпанов. Их было больше. Два цветка украшали могилу бывшей и единственной возлюбленной Дракена. Ещё два тюльпана вместе с букетом бело-синих лилий лежали на семейной могильной плите. Ханагаки Хината. — Странно, да? — горько спросил Хаккай, глядя в небо. Хотелось плакать, но он не мог ничего выдавить из усталых глаз. — Сегодня праздник, а мы тут… Не нравится мне такое… Такемичи пробирает дрожь, когда он замечает на соседнем участке от них группу людей в черном, копошащихся над каким-то гробом. Да, ему тоже это… очень не нравится. — 10 апреля я сделал твоей сестре предложение. 10 апреля ты, наконец, примирился со старшим братом. — Мицуя говорил это тихо. Почти шипел. — 10 апреля я предложил съездить в торговый центр за продуктами. и 10 апреля был взрыв. — Мицуя всхлипнул, стискивая свои волосы рукой. — 10 апреля она умерла. А 10 апреля два года назад Луну отключили от аппарата. У меня есть все причины, чтобы ненавидеть эту дату. — с его глаз сорвались пустые, колющие слезы. Минут тридцать они молчали. Было сложно говорить. — Пошли домой. — Мицуя стал немного мерзнуть, что заметил друг. — У нас есть карри. — Хаккай по привычке говорил о себе во множественном числе, считая, что так его семья все ещё где-то рядом. Пусть он их и не видит. — Таканчик? Ни братья Кавата, ни Такемичи не говорили — это не их беседа. Да и кроме Шибы — вряд ли кто-то мог бы встряхнуть Мицую сегодня. — С курицей и базиликом? — Отвлекся Такаши, опираясь спиной на стоящего позади Хаккая. — Угу. Ещё джем апельсиновый. На хлеб можно намазать к чаю. — Ммм… — Дизайнер по-светлому улыбнулся, прикрывая глаза. — Юзу всегда готовила карри с базиликом и курицей. Вкусно. — Такемичи заметил просветление на лице друга. — И тепло. Такемичи грустно смотрел на этих двоих — так нечестно. У Мицуи и Юзухи должен был быть ребенок… Такемичи не уверен — правильно ли он поступил, скрыв этот факт от Хаккая и Мицуи. Это же ложь во спасение? А такая ложь разве спасает? А если он снова солжет? А потом ещё и ещё…? Не станет ли он панически бояться говорить с людьми — боясь выдать правду, ведь из-за лжи запутается, что он говорил, а что нет. Но с другой стороны… Мицуя и так каждый вечер почти ночует на кладбище — как и Дракен — сидят, разговаривают с молчаливыми плитами. Пытаются заглушить едкую боль внутри сердца. Насколько бы ситуация стала хуже — узнай Мицуя, что погибла не только Юзуха, которую он любил, любит и, наверняка, будет любить всем сердцем, но и их нерожденный ребенок. Маленький человечек с кровью Мицуи и Юзухи. Малыш, которому не дано было появится на свет. Такемичи также не знает — правильно ли он сделал, когда отдал Мане дневник Юзухи, который он, по её личной просьбе, хранил у себя. Но…главное не это. А письмо, которое Юзуха написала на имя своих братьев и на имя Такаши. Просто мысли вслух о том, как она благодарна им за их существование в её жизни.А ещё её признание о том, что она была беременна. Была. Ещё она была жива. И Мицуя с Хаккаем были счастливы в их маленьком мирке «Мицуя и остальное семейство Шиба. Даже Тайджу, с которым в последние годы младшие смогли найти общий язык». — Мичи? — Шиба его тянет за плечо, как бы отвлекая. — Мы пойдем. Не засиживайтесь. Знал бы Такемичи, что он чертовски прав… — Эй, ребят. — Находя посмотрел на него, не понимая тревоги в голове Мичи. — Пойдем уже? — Ты нервничаешь? — младший из близнецов склонил голову, укладывая цветы на могилы семейства Шиба. — Да. — Такемичи резко распахивает глаза, в ужасе глядя на братьев. На Сою. — В твою смену в вашем ресторанчике ты видел нечто странное? Скажи, что нет. Ты же ничего не видел? — он косил глаза на незнакомых людей. Вооружены. Нахоя замедленно моргает, не понимая нервозности Ханагаки, но через пару минут понимает, что всё может быть. — Да нет, вроде… Блять, только двое парней утащили с собой какую-то девчонку. Она ещё орала что-то про…про… — он расширяет глаза — про тебя. — Парень пальцем тычет в Такемичи, озираясь по сторонам. — Эти фрики искали Ханагаки. Как по щелчку, группа людей начали направляться к ним. Такемичи резко потерял тревогу и панику в глазах. Только холодное спокойствие и желание уйти живыми. — Нахоя. — Да? — нервно ответил старший брат, крепко хватая руку Сои. Сейчас надо просто добежать до ворот кладбища. Там много домов — они смогут уйти от этих сталкеров. — Взял Сою в руки, не смей отпускать его, и… бегите. Быстро. Они вооружены. Минимум десять огнестрелов. — эти слова стали отравно точкой. Соя вздрогнул, резко обернулся и вместе с братом ринулся бежать прочь. Не понимал, что это он — свидетель. А свидетели нужны только в суде — для оправдания или доказательства. И эти люди явно не из суда. Такемичи тоже ускоряет шаг, уходя поскорее, но не успевает ничего сделать. Слышит шепот людей, а потом чертов щелчок. Таким же щелчком Кисаки снимал предохранитель с пистолета, прежде чем застрелить Чифую. Застрелить единственного человека Такемичи у него на глазах, а потом и его самого. И заставить Ханагаки до дрожи в коленях боятся посвящать Мацуно в свои планы — его смерть просто убьёт Такемичи. Все произошло слишком быстро. Быстрее, чем скорость света. Вот они бегут, а их преследуют. А потом Такемичи кричит братьям. — На землю! — поздно. Два выстрела раздаются раньше и Соя замирает, в шоке приоткрывая свой рот и хватая им воздух. На белой толстовке с желтыми вставками растекаются алые пятна. Такемичи останавливается, понимая, что так у братьев есть шанс убежать и успеть до того, как Соя умрет от потери крови. Пули прошли на вылет. — Что вам от нас нужно?! — его голос писклявой нотой режет слух, пока один из нападавших подходит ближе. — Тот заяц. — Мужик в маске дышит ему ментолом в лицо — Твой пахан, заяц синий, он знает Ханагаки. И, как совпало, наш босс как раз хотел бы решить вопросик. С Ханагаки. Такемичи не понимает, что происходит. Он вообще не понимает, что за парни и босс. Майки? Тогда…но что он успел сделать Бонтену? Он же, блядь, не ринулся, как в прошлый раз, надеясь образумить Манжиро. Он о нем постарался забыть — чтобы остальные были живы. Но нихера. Майки сам стал методично уничтожать все частички его прошлой жизни. Сам. Такемичи его не понимал — просто не мог. Он всегда винил себя. Майки не умел. Он умел давать отпор и закрываться в себе. Ещё умел херить все его титанические усилия по спасению ребят. Талантище. — Это я! — Истерично кричит брюнет, мотая головой. — Я Ханагаки Такемичи. Какого хуя вам нужно от меня?! Мужик замирает, заинтересованно рассматривая Мичи своими красными глазами. Пистолет уже в кобуре. Остальные его приспешники ждут и выжидают. — Ты Ханагаки? — Да, это я. — Тогда поведай-ка мне правду, милашка. Сколько пакетов кокса было в порту? — Он оскалился, хватая Такемичи за волосы. — Ну? Сколько?! И где мои пакеты?! — Да о чем вы?! — Где моя наркота, еблан? — Ему сильно прописали ногой в солнечное сплетение. — Я, бля, не шучу. Может мне пострелять в тех разноцветных? Кролики так быстро умотали куда-то. — Не трогай их! — Такемичи встал с земли, хромая на левую ногу. — Я правда не знаю о каких, сука, пакетах вы твердите! — Слышь. — Пистолет щелкнул, но вдруг на плечо главаря положили руку. — Что забздел? — Это не наша цель. Нам нужен тот, кто товар украл. Или хочешь встретиться с ебнутым Бонтеном и нашим Мирко-доно? Бандиты цокают, теряя интерес к побитому парню. Они уходят с кладбища, уже не ища близнецов. Как теперь стало очевидно — им плевать на Сою. Они просто…ебанные шестерки Бонтона и наркобарона Мирко Цукен. Вот и весь блядский секрет. — Черт, — пальцы трясутся, телефон сложно держать. — Ало! Ало, Нахоя? Да ответь ты! — Мичи. Господи, я рад. Жив. — Такемичи вздрогнул: у Нахои никогда не было такого испуганного голоса. — Соя… Он… Помоги… Мы около церкви…все ещё на кладбище. Я тебя отсюда даже вижу. Пройди метров триста на север. — Соя… Блять, вызывай скорую, хера ли ты медлишь?! — Ханагаки понесся в сторону, где виднелась персиковая голова среди листвы. Небольшая церковная лавка была закрыта. Сука, как вовремя. Нахоя сжимая Сою, сдавливая рану на груди, чтобы уменьшить количество потерянной крови. — Алло! Алло, бля! — Такемичи орет в трубку, влажными глазами глядя на Злюку. — Скорая! — на той стороне трубки ему решили ответить. — Тут огнестрел! Человек ранен. Кожа бледная. Много крови. Кладбище Шибуи. Около церкви. Быстрее! Он падает на колени перед братьями, бледнея лицом. — Десять минут. Злюка, слышишь? Помощь скоро приедет. Все будет хорошо. — Ханагаки замечает, как трясет старшего брата. Ещё бы. Нахоя всегда оберегал и защищал младшего, он его до беспамятства обожает. А тут…злюка истекает кровью…умирает. Его младший брат умирает у него на руках, истекая кровью. Блядство! Соя истекал багровой жидкостью, рвано выдыхая. Его обнимал Нахоя, чьи руки и левая щека были полностью окрашены кровью младшего. Он трясся, сжимая руку его Сои в своей ладони, которая всё белела и белела от ужаса. От дикого страха потерять брата-близнеца. Потерять своего ненаглядного младшего братика. Парень лежал на спине, чёрт подери, чуть улыбаясь губами своему перепуганному брату мол все окей. Сам Такемичи сидел слева от него, напряжённо считая минуты до скорой. — Эй, Мичи… — голос у него тихий. — Всё будет хорошо. — Его плечи и руки трясутся, но он не прерывается и ждет скорую. Нахоя едва себя контролирует. — Эй, Мичи… — Злюка грустно усмехается, привлекая внимание. — Всё…нормально. Никто не всесилен… — Нет же! Я должен был предотвратить…! — Он снова сжимает смартфон, проклиная скорую. — Соя… — Нахоя громко кричит ему в ворот, обнимая брата за плечи. — Почему ты…?! Почему ты?! Почему?! Почему?! — он трясётся, громко и протяжно воя от боли, разрывающей его сердце. Что-то говорит ему, что все бесполезно. — Да брось… Прости. — он мягко улыбается, касаясь окровавленной рукой его щеки. — Я не хотел бы, чтобы ты грустил… — он зашёлся в кашле, сплёвывая кровяные сгустки на землю. — Эй. Соя? — Нахоя замирает, в ужасе глядя на Такемичи, а потом мотает головой. Нет. Нет. Нет. — Эй, братиш… Эй, Соя?! Эй, не закрывай глаза! Такемичи холодеет — телефон летит в стену церковной лавки. Не хватило минуты. Всего одной минутки. Скорая приехала поздно. Погрузили троих ребят в машину, уже по пути в больницу, читать как морг, проверяя их состояние. Какое, к черту, состояние. Нахоя похож на труп. Белый, не моргает, не двигается, только дышит. Такемичи трясет — он боится того, что последует за этим. Впрочем, лучше бы он об этом не думал. — Джиро-сан, реанимация не помогла. — Холодный голос медбрата вырывает почву из-под ног ребят. — Дата 10 апреля ровно полдевятого. Смерть пациента от потери крови двух сквозных пулевых. — Тц, бедный. — Мужчина мазнул взглядом по близнецу своего пациента. Персикоголовый парень не реагировал, как мантру повторял имя брата. — Слышь. Парень. Эй, парень. — А…? — Такемичи вздрагивает, вжимаясь в стенку скорой. — Ч-что? Ч-что ещё? Что я не так сделал? Почему снова смерть?! Не хочу! Лучше бы я сам! Почему не я?! Почему Соя?! — Парня крупно трясло, он руками вцепился во врача. — Это моя вина? Да, кого я спрашиваю?! Конечно, я виноват. Я…! Всё я! Почему снова?! Вина…вина…вина моя…я… Такемичи железной хваткой тряс врача, пока тот мотал головой медбрату. Успокоительное. Внутривенное. Паническая атака. — Спокойно, вдо-ох. — Врач скорой вколол в плечо шприц, вводя успокоительное. — Выдох. Тише, пацан. Все пройдет. — Рю, приготовь ещё один шприц. Медбрат кивнул, спиртовой салфеткой плечо Нахои. Тот вообще ничего не замечал. Иголка прошла под кожу, вводя лекарство внутрь. Рыжеволосый вздрогнул, размеренно оглядывая медбрата глазами. — Что…вы мне вкололи? — Голос у него был медленный, как и все реакции из-за лекарства. — Тиоридазин. У вас пассивная паническая атака. — «Рю» спокойно говорил слова, пока сам Джиро-сан был занят с Ханагаки. Его сильно плющило. — Это успокоительное. — Какое, нахуй, успокоительное. — Нахоя замедленно говорил, тормозя словами. — Соя…мертв…мой брат убит. Я должен быть спокоен? Да я живым права быть не имею теперь. Не защитил его. Не спас. Не уберег. Я. — Молчите. Лекарство скоро подействует, чтобы вы были во вменяемом состоянии. — Рю убрал шприц, бросая взгляд на отключившегося Такемичи. Ему не помог Тиоридазин, поэтому сейчас он спал от снотворного. — Эмоции. Фура затормозила около больничного крыла. Врач мотнул головой водителю. Тот поняв команду, удалился, уйдя за персоналом клиники. — Молодые люди, выйдите из скорой, — Джиро-сан встряхнул Такемичи, который все ещё дергался немного, постоянно роняя пустые слезы на ворот кофты. — вам прокапают физраствор, пока вы придете в себя. Потом официальное опознание и документы. — медсестры уже забрали Нахою. Сою забрали тоже. Точнее, его безжизненное тело. — Почему…вы…так…спокойно…говорите…так…? — еле проговорил Ханагаки, чувствуя, как лекарство подавляет все эмоции, которые были готовы разорвать ему голову. — Мне…плохо… — Потому что это моя работа. — Джиро говорит спокойно, понимая, что для парней все это жутко и страшно. Для него тоже, но он не впервые сталкивается со смертью. Это рутина. — Прозвучит бессердечно, но я работаю врачом скорой помощи: не твой друг первый труп и не он последний. Так что не вини себя. Лучше живи. Хотя бы ради твоего мертвого друга. И брату его передай. Такемичи заторможенно кивает, кода его забирают медсестры, уводя куда-то внутрь. 10 апреля закончилось пустотой и снотворным, которое медсестра вколола и Такемичи, и Нахое, когда у них снова начался припадок и панические крики. Утро следующего дня было ещё хуже. Потому что в больницу приехали Мицуя с Хаккаем. — Такемичи. Я позвонил Чифую. Он скоро подъедет. — Мицуя сидит около его койки, наблюдая за тем, как пусто на него смотрят голубые глаза. — Почему мне позвонила дежурная медсестра и сказала «забрать» тебя? И что с Нахоей? — … Давление било по вискам, тишина убивала, а глаза выжигало больничным светом. Хаккай пугался таких перемен Такемичи — а ещё нигде не было Сои. Это не лучшее начало. — Ханагаки? — Шиба замер, чувствуя, как Нахоя от них отвернулся к стенке палаты, беззвучно сотрясаясь в рыданиях. — Блять, Мичи. — …А, привет, Мицуя… Хаккай… — заторможенно ответил Ханагаки, поворачивая голову к друзьям. Мицуя сжал пальцы рук, чувствуя подступающую тошноту — страшно стало спрашивать что-то ещё. Жутко страшно слышать то, что они хотят узнать. — Мичи, где Соя? — Хаккай старается быть спокойным, но давление и нервозность бьют по голове, выбивая воздух из легких. — В морге. — эти слова даются ему ужасающе просто. Он так привык к тому, что вокруг кто-то умирает, что уже просто не понимал: в какой именно раз он говорит эти слова кому-то. Страшно трясло от осознания, что он снова оплошал. И снова убил друга своей никчемностью. — Соя в морге. Нахоя на соседней койке дергается, прячась в одеяле. Его трясет, он в голос воет и мотает головой. Хаккай метнулся к другу, слабо обнимая рыжеволосого за плечи, пока тот не дышал, дрожа всем телом. Его лихорадило паникой. — Нет… — Мицуя улыбается, махая рукой. — Да неее… — Он замирает, глядя на реакцию Такемичи. Тот бледен и почти прозрачен. Похож на труп. — Что…? — Соя мертв. — Ханагаки говорит это тяжело. Мицуя смотрит на Хаккая. На Нахою. И понимает, что готов взорваться. От отчаяния и ненависти к чертовой жизни. — …Когда? — Телефон на беззвучном трещит в кармане брюк. Кажется, Чифую подъехал. Это хорошо. Такемичи медленно поворачивается к окно, вставая с кровати. Душно. Нереально душно — ему уже даже не грустно. Он просто устал. Очень сильно устал. — Вчера. В полдевятого. На кладбище стреляли. — говорить, что искали кого-то с такой же фамилией, как и у него, он не смог. Сейчас главное, уследить за Нахоей. — Ты не виноват. — эти слова произносят родным голосом, от которого апатичного Такемичи прорывает и он начинает бледнеть, сползая по стене на кафель. Зеленоглазый проходит в палату, по пути кивая Хаккаю и Мицуя, которые просто не знают, что делать дальше. Нахою теперь вообще нельзя оставлять. Ни на миг, если не хотят его потом мертвым найти. Старший из близнецов слишком сильно привязан к младшему. А теперь… — Ч-чиф… — Такемичи блестит глазами, прячет лицо в ладони, пока Мацуно крепко обнимает его за шею, гладя по голове. Это не помогает, вина за новую смерть душит Ханагаки. — Я… — Я звонил тебе, но ты не отвечал. Мы с Наото уже хотели к тебе ехать, как Мицуя позвонил. — Чифую мягко гладил лучшего друга по голове, с волнением глядя на него. Плохо. Только Такемичи перестал страдать от панических атак после смерти Хинаты, а теперь по новой. Плохо. — Как ты себя чувствуешь, м? Чифую бы хотел вывезти партнера куда-нибудь загород, где нет никого из знакомых. Ханагаки надо наконец отдохнуть. Чифую и Наото понимали — либо они увезут Такемичи подальше от Токио и Майки с его группировкой, либо в скором времени они найдут его мертвым. Такие финты от жизни не способствуют желанию жить. Только вот Такемичи был против. Ещё он был против, когда Наото вытащил его из ванны со вскрытыми венами на следующий день после похорон Хинаты. Мацуно понимал. Нет. Не понимал. Ни он, Ни Наото не хотели давать Такемичи умирать. Чифую злился. Он улыбался, внутри себя злясь на всё вокруг. И на себя в первую очередь. Как-то Такемичи обронил слова о том, что проще было бы ему умереть. Да, черт возьми, так проще. Намного проще. И легче. Но… Все люди — эгоисты. А для Чифую… Ханагаки — причина жить и не ломаться до конца. И он эгоистично не позволит другу убежать от всего. Он не сбежал. Наото не сбежал. Пусть Такемичи пожалеет их и не будет думать о подобном. — Плохо. Мне плохо. Нахое плохо. Я не в порядке. Никто не в порядке. Страшно. Снова? Снова я. — пальцами хватается за плечи Мацуно, мотая головой. Мицуя кивает ему, когда Мацуно подхватывает под плечи друга. — Я его заберу. — голос у него тихий, Хаккай понимает. У Чифую остался разве что Такемичи и Наото. После смерти Казуторы он окончательно закрылся. Шиба иногда приглашал его к себе, но без Такемичи им всем было неудобно друг с другом. Много дерьма и смерти пережили для счастливого будущего. Им бы спокойно жить. Всем. — Хорошо. — Мицуя хрипит, сил нет. — Нахою я заберу. И прослежу. — Понял. — Мацуно забирает с тумбы смартфон Ханагаки, уходя из палаты. — Позвони мне, мы вечером к вам хотели зайти… На этом их встреча в больнице закончилась. Уже темнело, когда на порог знакомой квартиры постучался Чифую с Такемичи. Было сложно — зеленоглазый видел этот ужас. Такемичи на протяжении последних часов постоянно думает о смерти. Шептал, думая, что его не слышат. В мозгу промелькнуло, что Сенджу должна скоро вернутся от подруги с Окинавы. Хотя, если честно, Чифую подозревает, что у неё кто-то появился. А то эти странные курьеры с цветами и подарками явно не от подружки. Хотя… Сенджу вроде рада даже. Хоть и отсылает всех курьеров обратно. Не это главное… Ханагаки хотел с ней очень поговорить. Может, беловолосая оптимистка хоть немного поможет вытащить брюнета из этой черной дыры. Да и Мацуно сам с удовольствием сыграет с Кавараги в монополию. Давно не играли. Надо иногда вспоминать прошлое — так проще жить. После трех коротких звонков в дверь, с обратной стороны послышались шаги и громкие маты. Чифую фыркнул — всегда этот ворчун Наото так к гостям относится, хотя на самом деле рад. Потому что после смерти старшей сестры боится надолго оставаться один — отсюда и причина его любви работать сверхурочно. — Кто ночью воообще приходит… Что за… — дверь открылась и Наото замер, понимая, кто пожаловал в его квартирку. — Черт, прости, Мацуно. — Наото неловко почесал шею, улыбаясь друзьям. Но состояние Такемичи снова напрягло его. Нехорошее предчувствие. — Проходите, я сейчас чай нам организую. В квартире зажегся теплый ламповый свет, который не бил по глазам, Такемичи уже немного сориентировался, усаживаясь за стол на кухне. [Хината любила ночью сидеть за этим столом и читать какой-нибудь роман. А потом делиться эмоциями с ним. Ещё Хината любила подойти со спины и долго обнимать, целуя в щеку. От неё всегда пахло сиренью и она красиво улыбалась. И Такемичи обожал укрывать её пледом, потому что Хината часто мерзла. Поэтому любила шастать по дому в толстых шерстяных носках и огромном свитере с елочками, который Хината так-то подарила своему мужу, но потом под шумок забрала себе, аргументируя тем, что ей он идет. Такемичи умилялся, улыбался и позволял ей всё. Он любил её.] — Мичи, тебе как обычно? — Наото не спрашивает ничего у Ханагаки, предпочитая сначала отпоить его чаем, а потом дождаться разговора. Уж точно не ему лезть в душу брюнета. Слишком там много. ВСЕГО. Утопиться можно. — Да. — Такемичи улыбается, но тут сидят те, кто в такие улыбки уже не верят, поэтому он просто молчит, пустыми глазами глядя на стол. — С-спасибо. Чифую наливает стакан воды, ставя его перед партнером. Тот кисло улыбается, благодаря за заботу. — Я чувствую себя кисейной барышней. Все обо мне заботятся. — Вот держи, согрейся. — Наото поставил перед ним дымящейся кружку облепихово-имбирного чая. — Меду? — Нет. — он отпил чаю, чувствуя там приятную сладость цветочного меда. — Издеваешься? — примирительно спросил Ханагаки, наблюдая за Наото, суетившимся на кухне и наливавшем себе крепкого ночного кофе. — Ещё как. — Чифую хрюкнул, наблюдая за почти домашней перебранкой друзей. — Надо же хоть кому-то над тобой издеваться. — саркастично ответил Талибана, наконец усаживаясь за стол. — Как ты? — от прежнего веселого голоса ничего не осталось. — …Мм? Норм. Такемичи вздрогнул, наблюдая за тем, как Наото прикрыл глаза, выдыхая табачный дым в противоположную от него сторону. — Я начальник полиции по нашему району. — Ханагаки вздрогнул, пока Мацуно мешал ложкой сахар в черном чае с кусочками сушеного апельсина. — Соя Кавата был убит не по твоей вине. Это разборки Бонтена. Дышать стало нереально. — Что…ты имеешь в виду? — Брюнет замер, анализирую сказанные слова. Бонтен. Виноват. Бонтен. Группировка. Майки. Плохо. Больно. Нечестно. Жестоко. За что? — У них сорвалась крупная поставка, а виновник, как стало известно, либо твой однофамилец, либо жуткий шутник. — Кофе жгло язык, но Наото пил, скрывая от друзей факт недавнего очередного ночного кошмара с убитой сестрой и ебанными шавками гребанного Манжиро Сано. — Стоит быть начеку. — Тц, — Чифую потушил тонкую черную сигарету в пепельнице, запивая вкус ментола черным ароматный чаем. — какого хуя он творит? Решил очистить себя от прошлого привычным способом? Прийти и поубивать? Херово же его выдрессировал Рюгуджи. — Нет, — Такемичи хрипло вставил свои пять копеек, отпивая теплого и спасающего напитка из оранжевой кружки. — Майки не мог. Он не такой. Просто запутался. Вы же понимаете. Понимаете? Он просто запутался. Он же наш друг. Так ведь? Делать больно друзьям это плохо! А Майки нам не враг. Да? Да же?! Скажите, пожалуйста, что да! Мне страшно! Я виноват. Я снова… — Да, конечно. Мичи, конечно это так. — Чифую молча приказал Наото закрыть подальше все свои мысли об одном беловолосом ублюдке. У Такемичи есть два триггера для суицида. Напоминание о смерти Хинаты. И Манжиро Сано. Которого уже никто из друзей спасать не хочет. Спасибо Майки и тому, как он поговорил с Казуторой. Поговорил до летального исхода. — Тихо, все хорошо. — Чифую словно добрый родитель гладил его по голове, пока Наото молча капал в стакан с чаем успокоительное. Это уже почти рефлекс. Молча понимать, когда надо заткнуться и не говорить о чем-то в присутствии Ханагаки. Ради его же стабильного состояния. — Хочешь съездим к морю? Ты же хотел там побывать? М? Солнце, пляж и красивые горы? Ему невнятно отвечают, вроде даже соглашаются, пока Наото усаживается обратно, понимая, что тема главаря Бонтена в очередной раз вызывает у него с Чифую блевотную реакцию, а у Ханагаки — приступ истерики. — Так, — Наото закинул в рот малиновую мармеладку в форме ягодки. — Такемичи, как Кавата? Нет, плохой вопрос. — он взглянул на брюнета, который прижался к теплому Чифую как побитый жизнью кот — Кто за ним смотрит? — Мицуя и Хаккай. — Это хорошо. За ним сейчас следует присматривать. — Чифую отпивает чая, прижимаясь щекой к макушке лучшего друга. Тот иногда дрожит, пьёт чай и тихо дышит, молча благодаря и Мацуно, и Наото, что те так сидят с ним. Как с маленьким. Забота — это то, чего так не хватало тому, кто постоянно заботился об окружающих, забывая про себя. — Давайте завтра на Окинаву? Нет, а что медлить-то? — Наото глотает поостывший кофе, глядя на притихшего Ханагаки. — Мне сегодня Сенджу звонила. Она тоже скучает. — Джу? Мы так давно не виделись вживую…— Такемичи ожил, с интересом глядя в свою кружку, в которой плавали ягодки облепихи и нарезанный имбирный корень. — Она ещё у подруги же? Может и правда хорошая идея…но…я не могу. Нахое же тяжело будет. Мы должны его поддержать… Чифую усмехается, глядя на лучшего друга — тот грустит. По Кавараги соскучился — Сенджу в конечном счете была одной из близких друзей Ханагаки. И ненаглядной собутыльницей, что уж таить. — А давайте его тоже с нами? — Наото прикидывает, сколько еды надо будет прикупить в их домик. Пять лет назад его сестра купила дом на острове, каждое лето проводя там время. Да и они все. — А Хаккай Мицую точно же уже пригласил к себе домой. Ну, я имею в виду его лавку с игрушками. Этот мастер дел древесных давно всех звал отдохнуть. Думаю, стоит прислушаться и на время уехать. Такемичи почти кумарит на плече Чифую, обнимая его руку своими. По мнению Ханагаки, Мацуно похож на кота. Теплый, понимающий и такой уютный. — А я недавно видел Инупи. — тихо проговаривает Мичи, поудобнее укладываясь на сидящего партнера. — Он с Хаджиме недавно виделся. Не по своей воле. Тот сам пришел. — И почему у этого предложения вкус драмы? — устало прошипел Наото, закидывая в рот пару печенек. — Какого черта второй член в Бонтене объявился с Сейшу? Я думал, что в прошлую их встречу этот преступник услышал всё, что о нём думают. Мацуно прикрыл глаза, понимая, что скоро объявиться и блондин. Нет, он не против. Инуи очень даже хороший, просто когда Сейшу и Мичи собираются вместе, то каким-то чудом непосредственные члены верхушки Бонтена сразу же наведываются на рандеву с обычными смертными. — Особенно, когда Хаджиме попытался контролировать решения Сейшу. — Тачибана зажег новую сигарету, вдыхая дым. — Но, полагаю, этот активист сам с нами поедет. Он же как мы с Чифую. — Что ты имеешь в виду? — непонятливо протянул Ханагаки. Он засунул в рот лимонную засахаренную дольку и скривился под тихий смех Мацуно. — Он тоже тебя очень ценит и считает семьей. — Наото встал из-за стола и приоткрыл окно, пуская ночной воздух в квартиру. — Что уж поделать, если ты такой хороший. Такемичи неловко улыбнулся, под тихий смех Мацуно. Сейчас Ханагаки вроде даже расслабился, позволяя себе не думать. Чифую доволен — завтра надо съездить к Такаши, похоже они забыли о его просьбе позвонить, и предложить им идею о море. И Нахою навестить. — Кстати… А? Пх, Мацуно, ты посмотри на это. — Тачибана, наколов на вилку кусок дольки лимона, тычет в Ханагаки, который отключился на плече зеленоглазого. — Он наконец уснул. Сам донесешь его до кровати? — Чифую усмехается, подхватывая друга и доходя с сонным и засыпающим брюнетом до кровати. Тачибана идет следом, будучи готовым помочь если что вдруг. Стоило Ханагаки головой коснуться подушки, как он отключился тут же. Зеленоглазый, под тихий смех Тачибаны, стягивает с друга толстую кофту, оставляя хлопковую футболку. С ног стягивает джинсы и укрывает огромным одеялом, оставляя вещи на стуле сложенными. С утра у Ханагаки иногда слишком пессимистические мысли. Хорошо, он пока не закрылся от них. — Ну что, Мацуно, пойдем? Свет в комнате гаснет и Такемичи остается одним, пока два других парня прошли обратно, устраиваясь поудобнее на кухне. — Как думаешь, кто из нас следующий? — Наото ставит на стол два стакана. И бутылку. — Сано окончательно ебанулся, да…? А я когда-то ему симпатизировал. — он откидывает голову, глядя в окно на ночной город. — Все мы ему симпатизировали. — плюет Мацуно, смотря как в телефоне загорается сообщение. Мицуя пишет, что Нахоя наконец заснул. После дозы снотворного в чае. — Я тоже. А сейчас…он непросто сошел с ума. Этот гений убирает своё прошлое физически. Что за блядство. — он глотает содержимое стакана, закусывая долькой лимона. — Нахоя. Если это и правда его рук дело, то близнец будет следом. — М? — Тачибана мрачно улыбнулся. — А я боюсь за Сейшу. Он же пожарным работает. Хаджиме уже пытался выгнать его с этой работы. Вроде умный в финансах, но тупица по жизни. — Брюнет смотрит в темный потолок. — После их феноменального разговора пять лет назад, я не думал, что они ещё будут говорить. — Кха, — Мацуно кивает, кашляя от крепости напитка. Не первый раз пьет, но все не привыкнет. — ты про тот раз, когда Коконой обматерил, по сути чужого ему человека, сказав, чтобы тот отпустил мертвую сестру и начал жить. Ага, только это и впрямь не его дело. Инуи тогда, я уверен, уже думал, где прятать труп этого беловолосого кошелька. — Что там с Сенджу? — Наото положил голову прохладный стол, кусая лимонную дольку третий раз. — Такемичи не в курсе же? — Ты про то, что она в стационаре лежала больше пяти месяцев из-за меланхоличной степени депрессии? Нет, я не говорил. Я не идиот. — Чифую жмурится, скрепя зубами. — Мичи сам недавно лежал в стационаре психбольницы. У него панические атаки похуже обострения шизофрении. — Ага. — Тачибана прикрывает глаза. — Не напоминай. Как вспомню его приступы, становиться жутко. — По мне страшнее было, когда мы его в ванной нашли. Я думал сдохну от страха. — Мацуно опрокинул стакан с алкоголем внутрь, морщась от вкуса. — Да и не мне одному. — А я и не скрывал. Да я ревел, как мальчишка. Но у меня никого не осталось. Ханагаки мне очень дорог. — Наото зевнул, потягиваясь. — Уже второй час ночи…нам завтра ещё надо пораньше встать. Да и мне уже успел Сейшу написать. Черт блондинистый, и чего он ночами не спит? — Сказал тот, кто в два часа ночи глушит вискарь. — Чифую облокотился о стену, чувствуя приятно тепло в теле. Тишина не давила на виски, хотя немного нервозности и было. — Ой, Мацуно, глохни. — Наото потянулся, хрустя косточками. — Пойдем спать. Ты на футоне, как обычно? — зеленоглазый кивнул — Тогда я на татами. — Ага. Спокойной ночи.* * *
Возможно, Такемичи потерял счёт времени, а может и не вспоминал всё это так долго, потому что когда он пришел в себя, то и сестра, и незнакомка были в таких же позициях, что и раньше. Хотя теперь, Ханагаки осознал, что не ощущает враждебности от рыжеволосой. А это было странно — учитывая её пистолет у лба Рен. Без предохранителя. — Так, сладкая, давай заканчивай. — Пропела его сестра, поправляя взлохмаченные волосы. — Мой братишка еще не привык к таким шуткам. Такемичи глупо моргает, наблюдая за тем, как незнакомку убирает оружие и приторно улыбается, крепко целуя его сестру в правую щеку. Рен только улыбается, гладит девушку по голове и смеётся. — Ч-что…происходит?