***
А потом все происходит так быстро, что он не успевает следить за ходом событий, не успевает понять, когда все пошло по одному месту и почему сложилось именно так. Он просто смотрит, как некогда высокомерный и неимоверно раздражающий тип ошарашенно смотрит перед собой, силясь сложить два и два. Тень Мадарамэ оглушающе хохочет, кажется, доламывая в своем ученике то, что доломать еще не успела. Джокер же просто силится вдохнуть. Получается хреново, потому что грудь сжимает тем же чувством, что и в первую встречу, только теперь неоформившееся ощущение перерастает в боль, которую терпеть практически невозможно. Он отстраненно радуется тому, что за маской не так-то просто перехватить чей-либо взгляд. А еще пытается понять, что с ним, черт подери, не так. - Мерзкий ублюдок, - шепчет Череп, крепче сжимая биту. Кажется, Мадарамэ решает, что с разговорами на сегодня покончено. Гротескная картина поднимается во весь рост, опаляя силой и ненавистью. Оказывается, в Джокере этой ненависти ничуть не меньше. Он не знает, почему встает на два шага впереди Лиса. И совершенно точно не понимает, почему его пальцы почти на секунду стискивают тонкое, почти как у девчонки, запястье. - Держись. Мы справимся. Джокер не оглядывается, но слышит тихое «рассчитываю на тебя». Кажется, впервые в нем нет и доли презрения. Остается только кивнуть и объявить начало боя. Персоны вспыхивают в груди ярким огнем, каждая из аркан вихрем закручивается вокруг сердца, ощущение, как и в первый раз, пьянит, поэтому приходится глубоко вдохнуть и выдохнуть, прежде чем способность рассуждать возвращается. Мадарамэ – точнее то, во что он превратился – силен. Джокер лихорадочно перебирает колоду, пытаясь сообразить, с кого начать, и кто сможет ударить сильнее. - Я не вижу слабых мест! – привычно кричит Моргана. Конечно, не видишь. Какие слабые места могут быть у такого ублюдка? - Матадор! Тот издает победный клич и вырывается вперед, давя противника психической атакой. Боль в груди почему-то усиливается, и Джокер с ужасом смотрит на цифры урона. Так мало?! Издевательский смех эхом отдается в ушах. Энн посылает огненный залп, Череп выпускает полную обойму, но повреждения минимальны. Разумеется, Мадарамэ тоже это понимает, поскольку начинает хохотать в полный голос, даже не пытаясь сдержаться. Боль в груди становится почти нестерпимой, и атаки товарищей ускользают от внимания Джокера. Зато он прекрасно видит ответный ход и холодеет, понимая, что первый удар нанесен по Лису. Разумеется, учитель будет безжалостен к разочаровавшему ученику. Почему так больно?! Снова его черед, и он на секунду прикрывает глаза, пытаясь справиться с болью. Не сразу, но это удается, а со следующим глубоким вдохом его осеняет пониманием. Это не боль. Это одна из Персон яростно рвется в бой. Элигор? Почему он? Джокер слабо помнит, как заполучил его. Кажется, призвал на свою сторону во время одной из битв во Дворце Камошиды. И с тех пор не использовал ни разу, тот же Матадор оказался сильнее по ряду характеристик. Но если ему так хочется… - Элигор! Конское ржанье оглушает, но лязг доспехов оказывается громче, и рыцарь, пришпорив пятками лошадиные бока, устремляется в сторону Мадарамэ. Лидер Призрачных воров ошарашенно понимает, что не успел выбрать атаку. И с удивлением осознает, что боль практически отступила. - Отличный ход, Джокер! – комментирует Моргана. Он не верит своим глазам, смотря на цифры урона. Гротескные портреты кривятся в агонии. Почему?! Он подумает об этом потом. Сейчас не время. Бой долгий и изматывающий. Элигор раз за разом наносит сокрушительные удары, но противник силен. Моргана не успевает лечить всю команду, и вскоре Энн с тихим вскриком оседает на каменные плиты. Впервые за все время их вылазок. Сердце простреливает уколом страха. Он знает, что в Метавселенной нельзя умереть, но боль ощущается, как в реальном мире. - Пантера! – это опять Моргана, в голосе отчетливо слышится ужас. Джокер заставляет себя не паниковать. Осталось немного. Они справятся. Чтобы закончить бой, им требуется четыре удара. Усталость здесь тоже ощущается, как в реальности, поэтому он без сил оседает на каменные плиты. Отстраненно смотрит, как Лис выхватывает у поверженного учителя картину и с ужасом понимает, что Дворец начинает разрушаться. - Бежим! Сил нет, но это не имеет значения, поэтому они несутся в сторону выхода. Джокер не успевает заметить, когда Моргана превращается в автобус, но с облегчением влетает в распахнутую дверь и оглядывается назад, проверяя, что вся команда здесь. В него с размаху врезается острый край картины, а потом автобус делает крутой вираж, и ее хозяин валится сверху, вдавливая его в сиденье. - Поосторожнее! – кричит Энн, с трудом удерживаясь на своем месте. - Может, поменяемся? – огрызается Моргана, закладывая еще один поворот. - Извини… - виновато вздыхает та. - Да к черту все! – Череп с восторгом бьет кулаком по приборной панели. – Мы победили! Джокер их почти не слышит. Джокер честно пытается дышать. И не по той причине, что придавившее его тело уж такое тяжелое. Вот только дело в том, что причину он объяснить не может. - Извини, - Лис – уже Юсукэ, с трудом находит равновесие и отстраняется. - Ерунда, - он старается звучать равнодушно, но голоса почти нет. - Мы победили, - следом за Черепом повторяет Юсукэ и слегка улыбается. Джокер с ужасом осознает, что ему нравится эта улыбка. Он кивает и отворачивается, еще не понимая, в каком дерьме оказался, но уже точно что-то предчувствуя.***
Ночью Акира долго не может уснуть, и прекрасно понимает, почему. Думать об этом совершенно не хочется. Однако не думать не получается. В конце концов он стискивает зубы и изо всех сил сдерживается, чтобы не врезать кулаком по краю кровати – не следует привлекать внимание Морганы. Свернувшись под боком клубком, кот давно спит, спрятав нос. Акира отстраненно думает, что утром пойдет дождь. Когда сон наконец одолевает, вместо долгожданного облегчения он видит перед собой уже знакомые очертания Бархатной комнаты. Жуткие, но одновременно завораживающие. Хозяин, как и много раз до этого, сидит в центре, и в его взгляде опять не удается что-либо прочитать. Акира делает шаг вперед и сжимает пальцами толстую решетку. - Эй, Заключенный! Близняшки всегда смотрели неласково, однако сегодня он наблюдает в единственном глазе Жюстин еще и толику презрения, Каролин же и вовсе отворачивается. Акира мысленно пожимает плечами и краем уха слушает об еще одном успешном шаге на пути реабилитации. Сегодня ему на это плевать. - И в заключение, - улыбка Игоря сочится ехидством. – Ты ничего не хочешь спросить? Почему Элигор рвался в бой? Почему сам выбрал тип атаки? Почему нанес столь сильный урон? Конечно, хочет. Но вместо этого лишь качает головой. Игорь смеется, все громче и громче, а в следующий миг Акира просыпается от звука будильника. Он все-таки бьет кулаком по подушке. Бесполезно ходить вокруг да около. Он втрескался. В парня. Который вряд ли на него когда-то посмотрит.***
Ни разу за шестнадцать лет он не испытывал подобного. Смутно вспоминается, что когда-то, еще в средней школе, ему нравилась одноклассница, но сейчас Акира не может вспомнить даже имени. А потом случился ублюдок на темной улице, обвинение и испытательный срок. Какие уж тут отношения. Поэтому он понятия не имеет, что теперь делать. Под сердцем снова скребется, Акира уже знает, что это Элигор, но что ему понадобилось сейчас, не может даже предположить. Все же надо было вчера сказать хозяину Бархатной комнаты: «Одна из моих Персон сошла с ума. Можете заменить?» Мысли против воли возвращаются к человеку, о котором думать хочется меньше всего, но для Акиры это сейчас непозволительная роскошь. Потому что с периферии сознания не сходит точеный профиль, чуть высокомерная усмешка и серые – когда он успел разглядеть и запомнить?! – глаза. Черт бы тебя побрал… Он стаскивает очки и протирает воспаленные от недосыпа веки. Разумеется, Юсукэ в его сторону даже не посмотрит. Во-первых, он… ну… парень. Во-вторых – слепой не заметит, что тот положил глаз на Энн. И, в-третьих – как гвоздь в крышку гроба – испытательный срок. Другими словами, нахрен преступник Курису Акира сдался будущей звезде изобразительного искусства Юсукэ Китагаве. Поэтому все же нужно решить, что с этим делать. Наверное, самое простое в этих случаях – свести контакты к минимуму, не звонить, не писать, не пересекаться, не обсуждать девчонок, не делать вместе домашку и не гулять по улицам. Короче, ни-че-го. И это было бы идеально, если бы он сам не согласился принять будущую звезду в ряды Призрачных воров. Просто, блять, прекрасно. - Курусу-кун! Он вздрагивает, поспешно натягивает очки и ошарашенно смотрит перед собой. Каваками-сенсей хмурится, и, кажется, ждет ответа на поставленный вопрос. С ума сойти, он забыл, где находится. Разумеется, ответ дать не получается. Энн пытается подсказать, но делает это столь неумело, что он еще больше запутывается. Невнятное шипение Морганы из-под парты тоже не помогает, и в итоге Акира получает недовольный взгляд, напутствие быть внимательным и насмешливые шепотки одноклассников за спиной. - Эй! – тихо зовет Моргана. – Ты в порядке? - Да. Телефон в кармане отзывается короткой вибрацией. Энн. «Извини». «Пустяки. Ты не обязана». Та отправляет в ответ грустный смайлик, а он пытается понять, злится на нее или нет. Глупый вопрос, конечно, нет. На Энн невозможно злиться. Даже с учетом того, что парень, в которого он втрескался по самые уши, мечтает ее нарисовать.***
Можно сказать, что он неплохо справляется. По крайней мере те два дня, что они не видятся. А потом Мадарамэ делает публичное признание, а Энн приходит в голову это отпраздновать. Остальные, к сожалению, поддерживают. Акира с ужасом сидит за накрытом столом, в ужасе осознает, что этот стол – в его комнате, с ужасом понимает, что Юсукэ меньше, чем на расстоянии вытянутой руки и с ужасом смотрит на сложенный в углу футон. Он в дерьме. Он, хоть и старается, не может поддерживать непринужденный треп, поэтому вяло ковыряется в еде и усиленно отводит взгляд от изящных пальцев и тонких запястий. Вспоминает, как сжимал одно из них в своей руке и с ужасом осознает, что мечтает прижаться к ним губами. Он сумасшедший. За каким-то чертом Энн решает, что вздремнуть – лучшее время и лучшее место, поэтому разговор быстро переходит на личное, а Рюджи не придумывает ничего лучше, чем обсудить его прошлое. Акира его почти ненавидит, когда вынужден пересказывать не самые приглядные моменты своей биографии. И тот факт, что он виноват только в том, что просто хотел помочь, помогает мало. Он говорит и говорит, потому что скрывать сейчас что-то – бессмысленно. Потому что Рюджи и Моргана знают всю историю целиком, и потому что утаивать что-то от нового товарища, как бы ты к нему не относился – нечестно. Однако, когда он заканчивает, то не осмеливается посмотреть на Юсукэ. - Мерзавцы. В первую секунду кажется, что ему послышалось, а во вторую он все же скидывает взгляд, чтобы столкнуться с потемневшими от ярости глазами. - Да как они посмели повести себя столь низко и недостойно?! Сердце яростно колотится, еще бы, чего ему не биться, оно мало что понимает, кроме того, что, Юсукэ, кажется, не собирается его презирать. - Вот и я также сказал ему чувак, - тянет Рюджи. - Только менее пафосно. Сердце все трепыхается под грудной клеткой, и, словно решая его добить, где-то там же начинает ворочаться Элигор. Не смотри, не смотри, не смотри… Бесполезно. Он не может отвести взгляд и только надеется, что по его лицу ничего не получится прочитать. Что сидящий напротив не сможет понять, что здравый смысл разваливается на тысячи мелких осколков, и мысль, что он считал себя сумасшедшим только от желания зацеловать тонкие запястья, сейчас кажется просто смешной. Потому что фантазия рвется вперед вместе с первым ударом копыт Элигора о ребра. Ногу прошивает резкой болью, это отрезвляет, и он, наконец-то, может повернуть голову, чтобы увидеть острые кошачьи когти, которые впиваются в его стопу. Рюджи, к счастью, ничего не понимает. Моргана как ни в чем не бывало возвращается на место, и, конечно, понимает все. Остаток вечеринки проходит как в тумане. Акира всерьез задумывается о том, чтобы, придумав любую ерунду, свалить из кафе к чертям, а завтра что-нибудь решится само. Потому что иначе он либо сойдет с ума, либо сотворит что-то такое, за что Юсукэ возненавидит его раз и навсегда. Разумеется, никуда уйти он не может, и это просто глупые фантазии о том, как сохранить рассудок в неком подобии порядка. Они справляются с посудой быстрее, чем хотелось бы, Энн и Рюджи начинают прощаться, и тут, к ужасу Акиры, Моргана заявляет, что тоже, пожалуй, пройдется. Нет, он не в ужасе. Он парализован, неверяще смотря, как пушистый хвост выскальзывает за дверь и исчезает. Ладно. С чертовым котом он разберется завтра, а пока надо решить, как пережить сегодняшнюю ночь. И завтрашнюю, если Юсукэ планирует поселиться здесь на какое-то время. И послезавтрашнюю тоже. Внутри него кто-то сардонически хохочет, потому что задача кажется невыполнимой. - Тебе что-нибудь нужно? – он осмеливается повернуться. Выходит несколько грубее, чем он рассчитывал, но в его ситуации это не самое страшное. – Ванная там. Тот качает головой, и смотреть на него, такого красивого, почти больно. Но уже удалось взять себя в руки, уже удалось усилием воли затолкать неподобающие мысли на задний план, потому что если он не хочет все испортить, другого выхода просто нет. - Уступлю тебе очередь, - слегка поводит плечом Юсукэ, поднимаясь наверх. Он умывается в рекордно короткие сроки, бормочет что-то вроде «внаясвбдна» и, хоть ночи стоят жаркие, ныряет под одеяло. Хочется укрыться с головой, но это будет выглядеть совсем уж по-детски. Разумеется, тут же становится жарко, однако раскрыться его не заставит даже сошествие сильнейших монстров из Метавселенной во главе с их боссами. Сна, конечно же, ни в одном глазу. На что он рассчитывал? Акира старается не прислушиваться, как Юсукэ возвращается в комнату, как расстилает футон, как готовится ко сну. Зажмуривает глаза, чтобы не представлять, как тот раздевается. Само собой, картинка становится только ярче. Никакой он не Джокер и не лидер Призрачных воров. Он просто подросток с бушующими гормонами, который не может держать себя в руках. Дыхание сбивается, и жара здесь совершенно ни при чем. Он не знает, сколько лежит так, крепко зажмурившись и сжав кулаки. Может быть, несколько минут, а может, за окном вот-вот начнет заниматься рассвет. - Курусу-кун. Он едва не подпрыгивает – то ли от неожиданности, то ли от нарочитой вежливости обращения, и только теперь осознает, что, в принципе, нормально пообщаться они ни разу так и не успели. Проклинает японский этикет и несколько раз сглатывает, чтобы голос не был похож на хриплое карканье. - Акира, - обреченно поправляет он. Он и так в полном дерьме, так что обращение по имени не сделает ситуацию еще хуже. - Ладно, - легко соглашается Юсукэ. – Тогда тоже можешь обращаться ко мне без фамилии. Как будто ему без этого не было паршиво. - Я, - его собеседник прокашливается, как будто у него тоже есть проблемы с голосом. – Я только теперь понял, что не поблагодарил за то, что вы для меня сделали. - Не стоит, - отзывается Акира. Не из-за благодарности они пытались вывести Мадарамэ на чистую воду. А потому, что таким ублюдкам не место в нормальном обществе. - И все же… Спасибо. Он не знает, что на это ответить. «Пожалуйста» будет слишком банальным и неуместным, а сказать что-то еще – страшно, потому что он боится наговорить глупостей. Но и промолчать сейчас тоже кажется неправильным, потому что он почти уверен – Юсукэ с трудом начал этот разговор. Поэтому собственные мысли о нем могут подождать, как бы не хотелось обратного. - Как ты вообще? Судя по шуршанию ткани, тот садится на футоне. Акира делает усилие и поворачивается на другой бок, заставляя себя открыть глаза. В комнате темно, но света с улицы оказывается достаточно, чтобы уловить очертания тонкой фигуры, и благодарит всех святых за то, что на нем сейчас нет очков, а значит, он не может разглядеть слишком много. Юсуке отвечает не сразу. - Не знаю. Все… стремительно изменилось. Понимаешь, до этого тоже не было достаточно просто, но… как это объяснить… привычно? А теперь я вообще, кажется, перестал что-то понимать. Акира пытается улыбнуться. Разумеется, выходит криво, но в темноте этого не видно. Где-то на улице заходится лаем собака. - Это… Нормально. Наверное. - А как ты… справляешься? Я не справляюсь, хочется закричать ему. Я ни хрена не справляюсь, потому что ты так близко, потому что говоришь на откровенные темы и больше всего хочется не отвечать что-то правильное, а броситься к тебе, сгрести в охапку и пообещать, что я никому и никогда не позволю тебе навредить. Однако спустя секунду он понимает, что Юсукэ спрашивает не об этом. Да, разумеется. Та история, которую он рассказывал спертым от страха голосом. - Не знаю, - он заставляет звучать голос ровно. – Наверное, сначала было паршиво, а потом закрутилось все… вот это, и стало не до того. Юсукэ издает смешок, которые пробегает раскаленным огнем по напряженным до боли нервам. - Я могу понять. Не будь вас, я бы вряд ли справился. А теперь даже обрел нечто большее. Грудь сжимает ледяной рукой отчаяния, заставляя Элигора слабо и обиженно трепыхаться под сердцем. Он прекрасно знает это «нечто большее», и думает, что сам бы, наверное, в нее влюбился, если бы не оказался настолько странным и неправильным. - Давай спать, - резко отвечает он, снова отворачиваясь к стене. В глазах закипают злые слезы, и он не пытается с ними справиться. Черт возьми, он не плакал ни когда оказался под следствием, ни когда родители спровадили его сюда, посчитав что малолетнему преступнику лучше держаться от них подальше. Какого черта происходит теперь?! Он позволяет слезам течь, и, когда слышит за спиной ровное дыхание, с облегчением понимает, что его почти-истерика осталась незамеченной. Моргана возвращается к середине ночи, запрыгивает на его кровать, и, осторожно поведя носом возле его лица, слизывает соленую влагу. Он не думает о том, насколько это уместно, и кто может скрываться под кошачьим обличьем, он просто утыкается носом в меховой бок, сгребает в охапку и плачет тихо, уже без слез. Моргана, кажется, не возражает. Он не помнит, когда проваливается в сон.***
Утром комната пуста, но ожидаемого облегчения это не приносит. - Ушел ранним утром, - поясняет Моргана, намывая морду. - Слушай, - Акира садится на кровати, прислоняясь затылком к стене. – Насчет вчерашнего… - Поговори с ним. Страх проносится по венам, потому что признание – то, на что он никогда не решится. И только глупая кошка не может этого понимать. - Все же ты куда больше животное, чем человек. Разумеется, это не может не оскорбить. Моргана раздраженно фыркает, но не уходит, хоть он втайне на это надеялся. - Ты можешь рыдать в меня хоть каждую ночь, я не против. Но ты серьезно считаешь это выходом? Он вообще не видит выходов из этой ситуации, так что вариант не самый худший. Акира спускается в кафе, вяло ковыряется вилкой в карри и вдруг поднимает глаза, застывая столбом. На стене, прямо около входа, висит «Саюри». - Шедевр, правда? – по-своему истолковывает его замешательство Соджиро. – Твой друг решил, что здесь ей будет лучше, чем в любом из музеев. - То есть, он остается? – хрипло спрашивает он. - Нет, принял решение переехать в общежитие своей школы. Он сильный мальчик. С этим Акира не может не согласиться, и обреченно думает, что, теперь входя в кафе и выходя из него, будет испытывать маленький сердечный приступ. Впору менять собственное сердце и душу, потому что сейчас он считает себя точно таким же отпетым негодяем. Он задумывается, каким был бы его собственный Дворец. Наверное, что-то вроде музея Мадарамэ, вот только на всех картинах будет изображен один и тот же человек. Он старается не представлять, насколько откровенными были бы эти картины. Черт возьми, он просто жалок.