Мы поставим этот мир на колени

      Древний дух устал.       Он долго был лишь бестелесным воспоминанием, голосом в чужих снах, нежным ветром у костра усталого путника, и новую игру принял со смирением. Меч дал ему силы и воплощение, пусть и по-прежнему бестелесное. Меч дал ему силы говорить громче, а Юэ Цинъюань позволил остаться…       Но дух устал.       Он рассказывал древние, покрытые многовековой пылью истории и помогал их записывать. Весь мир забыл об истоках мира, забыл о том, как демоны появились и кем были до изменения, и это было правильно; правильно, но так больно. Смерть не в тот день приходит, когда дыхание на губах замирает, а в тот, когда о погибшем больше не помнит никто.       И для них пришло время окончательной гибели. Нужно было смириться, но он не мог. Снова и снова говорил о брате, который перестал быть живым, но стал камнем в основании стены, говорил о главе Цзян, способном со своим безумным упрямством сдвинуть горы и осушить моря, и справился-таки — сделал потомков своих демонами, дал им возможность жить, а не бесславно погибнуть. Глава Цзян и был самой жизнью, огнем и силой, смиренные жертвы не для него и не про него.       Для жертв есть другие, сильные, но без огня. Как они с братом. У них сил не хватило жить, только умереть.       Дух рассказывал свои сказки, последние крохи передавал ищущим знания. Ян Исюань вела подробные записи и обещала, что наложит на них самые сильные заклятия нетленности, какие только разыщет; это успокаивало его совесть. Вряд ли кто-то станет читать эти строки, которые теперь превратились в драматичную, но вымышленную историю.       Он помогал восстановить порядок в библиотеках и создал новую летопись последних лет жизни Тяньлан цзюня, безумного демонического правителя, боящегося неизвестности больше смерти. Была написана и еще одна летопись, лишь для избранных и облеченных властью. В ней было до последней черточки правдиво описано о роли каждого из лордов, о гибели и спасении, о божественной слабости и человеческой мощи.       Юэ Цинъюань его знания крайне ценил и считал своим советником, выспрашивая мнения по всем важным вопросам. Мобэй все еще был рядом, ощущаясь почти как…       Почти как брат. Как ни крути, но в прозрачных голубых глазах слишком часто пряталось такое же непримиримое ледяное пламя, огонек на остро наточенном лезвии, какой прятался в глазах Ванцзи. Кровь, плоть, дух. Все связано, все едино, сколько лет бы не прокатилось мимо.       Еще вчера он учил маленькую Шэнь Инъин складывать черточки в иероглифы, объяснял их значение, а потом задумался на мгновение. Будто воющий шторм вокруг, даже собственных мыслей не услышать; шторм этот не утихает и не становится сильнее, он остановлен, как остановлена вся его жизнь.       Вынырнув из воспоминаний, он оказался в перекрестье скандала и долго, многословно, мягко уговаривал взбешенного Юэ Цинъюаня не уничтожать крошечный орден, дерзнувший предложить брак его дочери. В это время Лю Цингэ с трудом удерживал Шэнь Цзю, пока Ло Бинхэ пытался втолковать ему, что за такое не убивают, хотя врал ведь, врал, и сам готов был броситься и растерзать!.. Глава из Ло Бинхэ вышел странный — не глава, а всеотец, готовый за детей своих из врагов и обидчиков снежинки вырезать и по деревьям развешивать. И, право, им пришлось труднее — Юэ Цинъюань хотя бы слышал и слушал, тогда как бывший лорд Шэнь впал в демоническую ярость и только пугающе шипел, когтями нарезая рукава Лю Цингэ.       Чжучжи-лан все происходящее воспринял на удивление спокойно, но Мобэй саморучно поймал несколько особо ядовитых змеек, с которыми нежный демон шептался по углам, и запретил убивать нахальный орден даже так, даже по-тихому, даже чтобы не догадался никто!..       Чжучжи-лан только сверкнул прозрачными глазами, но подчинился. Громких скандалов бывший змеиный генерал не любил, а на плечах его дремал младший сын, которого будить не стоило.       Юный змееныш от сестры отличался будто небо и земля. Послушный и спокойный, характер он полностью перенял от своего отца, Юэ Цинъюаня, как и фамилию: у Чжучжи-лана своей не было, и в семье появилась одна Шэнь и один Юэ.       Все возвращается, думал Лань Сичэнь. Все возвращается, кроме умерших и рассеявшихся по ветру.       Он с легким любопытством рассматривал Юэ-младшего. В змееныше не было той императорской яркости, которая была в его сестре. Серовато-зеленая чешуя была истинно змеиной, маскировочной, демонический знак на лбу горел совсем слабо, будто стесняясь. Мощь в юном наследнике горела огромная, но он не показывал ее миру. Зачем, ведь бояться ему было нечего.       Новый виток бесконечной спирали. Рождаются дети, старики умирают.       Дух устал.              Мобэй появился на пороге уже с закатом. Решительные шаги демона первой услышала Инъин — она дремала в змеином своем обличии в круглом мягком гнезде, уложив младшего в петлях бирюзового тела.       Приподняв голову, она язычком попробовала воздух и успокоенно уснула. Мобэй не был не то что опасностью — даже настроение никому не портил, чудесный гость, не о чем волноваться.       Вся решимость ушла у ледяного демона на один короткий стук. На открывшего дверь Юэ Цинъюаня он воззрился с замешательством и полной растерянностью.       — Я хочу ребенка, — заявил он и перешагнул через порог.       Юэ Цинъюань приподнял бровь.       — Могу на время отдать своего, — неуверенно предложил он. — Но ненадолго. Иначе Сяо Чжу придет спать к вам под порог, А-Цзю помчится следом, и я, конечно, тоже приду. А ребенок вместе с тремя взрослыми отцами и крайне решительной сестрой-подростком — не та компания, которой обрадуется Му Цинфан.       — Нет, я… — Мобэй огляделся и потер лицо, будто только сейчас понял, где он находится. — Мы можем поговорить наедине?       Взглядом он указал на меч в ножнах, висящий прямо на стене дома. В глазах Юэ Цинъюаня зажегся огонек любопытства.       — Идем в мастерскую.       Небольшая пристройка к дому служила полем для испытаний всех мастей. Кипучую энергию и беспокойный разум Шэнь Цзю нужно было чем-то занимать, а после и дочь подросла, ничем в этом вопросе от отца не отличаясь. Даже Чжучжи-лан собрал себе крошечное рабочее место и время от времени ковал изящные безделицы, раздаривая их мужьям, детям и друзьям; запасы камней в его демоническом дворце успели вывезти, а недостатка в деньгах семья не испытывала.       Мобэй присел на край массивного стола, покрытого шрамами от огня и кислот.       — Вообще я не о детях пришел говорить, — смущенно заметил он. — Я о…       Он замялся, но Юэ Цинъюань только легонько кивнул.       — Я сразу понял, как только ты указал на меч. Тебя беспокоит Лань Сичэнь.       — Он ведь не хочет больше жить, — Мобэй взмахнул руками, словно ему слов не хватало. Ледяной демон редко являл миру свои чувства, да и испытывал их нечасто — все-таки демоническое воспитание поощряло проявления только гнева, жадности и агрессии, но никак не беспокойства за ближнего.       — Он и не живет, — справедливо заметил Юэ Цинъюань и устроился на верстаке. — Но разумно ли уговаривать дух длить свои мучения, если от этой не-жизни он смертельно устал?       — Он думает, что не нужен больше.       — Все мы иногда думаем, что не нужны больше, — отстраненно заметил Юэ Цинъюань. — Ты не хочешь отпускать его?       Мобэй тяжело вздохнул и заговорил медленно, взвешивая каждое слово:       — Мы ведь чувствуем иначе, знаешь? Знаешь, давно ведь догадался, почему мужья твои всегда рядом, если в этом есть необходимость. Я думаю, такими мы и должны были быть с самого начала, но гнев и безумие совсем затмили нам разум… проклятый Тяньлан, пусть ему даже в безвременье до конца дней покоя не будет. Я чувствую боль и сомнения супруга, и радость его чувствую, а Лань Сичэнь ведь мой предок, часть моего духа. Он стал частью семьи, на которую я и не надеялся. И его безразличие я прямо возле сердца чувствую, как будто кусок льда застрял. Ему все одно, дальше ли существовать или умереть…       — Он недавно приходил ко мне. Просил отпустить.       Мобэй молча поднял глаза. Голубая глубина их заледенела полностью, выцвела до прозрачности льда.       — И ты?..       — Согласился. Нельзя заставить быть того, кто тянется в небытие.       — Я так не могу, — решительно отказался Мобэй и взмахнул рукой, словно отрезая всякие мысли о поражении. — Если он уйдет, то совсем ничего не останется. Он — последняя ниточка, но мой предок, я не хочу такой мир, который его не принял. Он чувствует себя выброшенной на берег рыбой, которая пыталась воздухом дышать, да не получается, а я не знаю, как все это исправить!..       — Мы договорились на пять лет, — заметил Юэ Цинъюань. — Он хочет закончить воспитание Инъин и передать младшему хоть что-то, но дольше оставаться не согласен. Хватит ли тебе времени?       — Я не знаю, что придумать, — сознался Мобэй. Хрупкие серебряные колокольчики в его косах зазвенели от неосторожного движения, рассыпали сноп искр по стенам: в каждом крошечном бутончике заключен был ограненный прозрачный бриллиант, и Чжучжи-лан по праву гордился и задумкой, и исполнением. — Как дать ему тело?       — Тело? — переспросил Юэ Цинъюань. — Мобэй, зачем ему тело? У нас есть цветы, а цветочный Лю Цингэ, уверяю, чувствует себя замечательно, и даже раны на погоду не ноют. Слепить новую оболочку — простая задача, но что помещать туда? Думаешь, он душа? Это не так. Душа цельная и плотная, она жива по-настоящему, проживает новый опыт, радуется и огорчается. Душа Лань Сичэня давно растворилась в мире и в тебе тоже, и я даже представить не могу, какой она была. Он — лишь эхо. Может рассуждать, но не может испытать что-то, что еще не испытывал. Как уже давно записанный рассказ, он сложен из одних и тех же символов, и финал этого рассказа не изменится никогда. Чтобы заставить его жить дальше, надо сделать так, чтобы он вообще жил. Чтобы чувствовал. Без души — невозможно.       — Значит, мы можем дать ему тело, — медленно проговорил Мобэй и упрямо сверкнул глазами. — Но нужно уговорить… и починить душу. Все так?       — Не починить, а дать новую, — поправил Юэ Цинъюань. — Собрать воедино все крохи знаний, найти отголоски и в мире, и в снах, и в твоей крови. Увидеть, каким он на самом деле был. Да не просто собрать, а сшить накрепко, жизнь вдохнуть, силы, боль и счастье. Для людей ли такая задача?       — Для богов, — Мобэй криво улыбнулся. — Но ты разве человек? Потому я и пришел.       — Знаешь, что я понял за годы брака? — задумчиво пробормотал Юэ Цинъюань и бросил короткий взгляд на накрепко запертую дверь. — В любви, ревности и желании защитить свое демонов остановить невозможно, лучше просто отойти в сторону. Вы не знаете, как это возможно — бросить на полпути. Не знаю даже, благословение или проклятие для Лань Сичэня встреча с тобой.       — Разве люди сильно отличаются? — удивился Мобэй. — Разве ты отличаешься?       — Пожалуй, нет, — усмехнулся Юэ Цинъюань, — пожалуй, все так. Я буду думать, можно ли сделать это. Постарайся найти причину, чтобы удержать… А причем здесь дети?       — Думал, что мой ребенок может его остановить, — демон смущенно потер кончик носа. — Но это слишком жестоко, привязывать его детьми.       — Жестоко, — согласился Юэ Цинъюань и вздохнул. — Иди. Иначе мои демоны покажут свою ревность во всей красе, а мне сегодня не хотелось бы.       — Ко мне?!       — Ко всем. Если бы ваши чувства подчинялись логике, вы не были бы демонами.              — Душу, значит, — задумчиво пробормотал Шэнь Цзю, под звук закрывшейся двери выступая из густой тени. — Забавно.       Юэ Цинъюань беспомощно вздохнул.       — Так и знал, что ты будешь подслушивать. Зачем?       — Я? — ужаснулся Шэнь Цзю и оборонительным жестом скрестил руки на груди. — Может, я спал в углу на грязном полу, а потом пришли вы. Я затыкал уши, но было так стыдно мешать вашему разговору… А, Ци-ге, у тебя сейчас такое недоверчивое лицо, как будто я тебе вру. Роскошный демон в парадных, нами подаренных колокольчиках утаскивает моего супруга в темный угол, а я должен смиренно терпеть? Так можно и одинокой матерью остаться, с двумя детьми и еще одной матерью, м-да…       — А-Цзю, — пробормотал Юэ Цинъюань и прикрыл глаза. — Иногда мне невыносимо мое счастье.       — Еще бы, — подобравшись поближе, Шэнь Цзю взгромоздился на верстак и по-кошачьи пролез под руку, боднув Юэ Цинъюаня острыми рожками. — Значит, душу заново слепить. Я думал, все невозможные дела мы уже переделали.       — Остались только настолько невозможные, что и взяться не получается, — проворчал Юэ Цинъюань, поглаживая острое плечо. — Все спят?       — Спят. Даже младший… сколько можно звать его младшим? Пора бы уже придумать имя.       — Я предлагал назвать его именем Тяньлана, но ты не соглашаешься. А ведь для Сяо Чжу он все-таки был родным и важным.       — Даже звука из имени этой мрази не будет в нашем доме, — скривился Шэнь Цзю. Метка на лбу от гнева стала ярче и даже будто из кожи проступила выпукло. — Как же жаль, что Лю Цингэ все-таки пересадили, как морковку с грядки на грядку. Было бы очень символично назвать сына именем павшего героя!       — Ша Хуалин успела первой, — напомнил Юэ Цинъюань и глухо фыркнул в гладкую макушку, стараясь не рассмеяться в голос. От волос пахло свежей травой, сладкими булками и совсем чуть-чуть — раскаленными камнями давно исчезнувшей Бездны.       — Переиграла, — проворчал Шэнь Цзю и потерся виском где-то между плечом и шеей, вскользь царапнув щеку рогом. Мгновенно устыдившись, рога он убрал, но вместо этого обмотал гибким хвостом запястье Юэ Цинъюаня и для надежности перетащил его руку к себе на колено. — Ладно, сдаюсь. Моя фантазия закончилась на имени для Инъин.       — Это посложнее души, — Юэ Цинъюань позволил руке соскользнуть вдоль гибкой спины и осторожно погладил сквозь ткань тот участок кожи, откуда в демоническом облике у Шэнь Цзю появлялись крылья. Даже в человеческой форме эти места отличались невероятной чувствительностью, не уступая основаниям рогов и некоторым другим местам, присущим уже не только демонам, но и людям.       Шэнь Цзю со свистом втянул воздух, и предсказуемо потерял нить разговора.       — Мы ведь попробуем? — спустя один долгий поцелуй и короткие размышления уточнил он.       — Попробуем, — вздохнул Юэ Цинъюань и сполз с верстака на пол. — Не чужие люди и демоны все-таки. И даже отчаявшиеся духи не чужие.              Если Лань Сичэнь и удивился вниманию своей персоне, то виду не подал. Мобэй ходил за ним следом, словно оставленный в лесу щенок, увязавшийся за первым попавшимся человеком: взгляд у него был до того тоскливый, что даже окружающие заметили, а кое-кто из лордов даже поспешил высказать Му Цинфану свое сочувствие за переметнувшегося к духу неверного демона. Му Цинфан покивал с непроницаемым лицом и выставил Шэнь Цзю из дому под заливистый хохот последнего; к счастью, помимо развлечений демонический лорд успевал переделать массу дел.       Ян Исюань вдруг заинтересовалась системой воспитания в том древнем ордене, где на свет появились братья Лань, и принялась выпытывать мельчайшие детали. Лань Сичэнь неуловимо хмурился, но послушно вспоминал прошлое, только острее ощущая свою неприкаянность. Он давно позабыл, как можно кому-то отказать, ведь просьбы оставались его последней каплей нужности. Пришлось даже по памяти восстанавливать некоторые наряды и показывать покрой прямо на себе, пока сопящий от напряжения Мин Фань пытался достоверно изобразить детали.       — Вот бы у нас такой пик создать, — мечтательно протянула Ян Исюань, подперев щеку ладонью. — Прекрасные заклинатели в белом…       — У нас Байчжань есть, — напомнил Мин Фань.       — Байчжань!.. В каком это году они были белые? Их тряпки теряют белизну еще в тот момент, когда над ними произносят страшное «а из этой ткани мы сошьем форму для пика воинов»!       — А прекрасных заклинателей у вас на каждом пике достаточно, — вступил в беседу Лань Сичэнь. Ян Исюань торжественно кивнула, Мин Фань покраснел и уткнулся в неоконченный рисунок.       — Все равно. Можно было бы изучить магию музыки… у нас все-таки мало таких знатоков. Да и строгая дисциплина… — Ян Исюань передернула плечами. — Все это так интересно.       Чжучжи-лан тем временем удалился в уединенную пещеру и там дремал в форме гигантского змея, обвившись вокруг каменной колонны. Его память хранила куда больше знаний, чем даже память Лань Сичэня, ведь жизнь его была куда насыщеннее; пока дух прятался в камне и спал, не имея представления о потоке времени, змеиный генерал вел за собой армии и порабощал демонические рода, разрушал и строил города, ни на секунду не прекращая бесконечного движения.       Юэ Цинъюань углубился в книги, пытаясь найти ответы на свои вопросы. Тело ведь можно вырастить по образу и подобию, заставить крошечные частички плоти собраться в такое же, но лучшее, более сильное и лишенное старых травм, так почему душу нельзя? Конечно, душа — дело куда более тонкое и сложное, не она ли определяет, кем ты являешься и что заслуживаешь?       Только вот не хотелось ему говорить слово «невозможно». Чем больше времени проходило, чем шире разливалась река его судьбы, тем отчетливей он избегал этого пустого и бессмысленного слова. Что такое «невозможно», если не препятствие, которое ты сам перешагнуть не захотел? Многое, слишком многое требует сил и времени, а некоторые поступки приходится совершать вопреки и через чужую боль, но можно ли назвать их невозможными?       Было бы желание, а способ вывернуть мир наизнанку разыщется. Разве мало их, этих способов? Заскучавший мир и сам не прочь иногда поменять местами небо и землю.       И разве Лань Сичэнь не заслужил свой способ?       — Он не от существования устал, а от безнадежности, — объяснил однажды Чжучжи-лан. Проснувшийся с первыми проблесками рассвета Юэ Цинъюань вышел на поиски с плащом — весенний ветер с гор был все еще ледяным, — и нашел бессонного змея на краю обрыва. Свесив ноги в бездну, Чжучжи-лан широко раскрытыми глазами смотрел на занимающуюся зарю, и огненные всполохи тонули в прозрачной глубине его глаз. Немыслимо древний, далекий и потерянный демон в эти секунды ни капли не напоминал Сяо Чжу, но был Чжучжи-ланом, оставившим после себя пыль и сожаления.       — От безнадежности? — накрыв хрупкие плечи плащом, Юэ Цинъюань опустился рядом на влажную после ночи траву.       — Это наш бич, бич демонов. Только новый опыт дает понимание, что ты все еще есть и растешь. Не важно, в чем. Битва, новая любовь, завоеванные земли или новый рецепт, который наконец удался. Пока жив, идешь вперед. А внутри Лань Сичэня ничего не меняется тысячи лет. Нет ни чувств, ни опыта, но даже не то самое страшное — самое страшное, что ничего и не изменится. И у него даже не хватает чувств, чтобы толком этому расстроиться. Бесконечная безнадежность.       Договорив, Чжучжи-лан передернул плечами и прикрыл глаза. На лице его проявилась столь странная и редкая нежность.       — Дайте ему возможность чувствовать, — прошептал он. — Даже если это будет чувство боли. Даже если он и не вспомнит о прошлом. Нет смысла в жизни мухи, которая застряла в янтаре. Она цела, красива и на вид будто вот-вот зажужжит, но постоянство не равно вечной жизни.              Му Цинфан ожидал чего угодно. За время своей жизни с ледяным демоном он раскусил твердый панцирь и точно знал, насколько трепетная и привязчивая душа таилась под слоем снега. И эта душа ни капли не мешала быть Мобэю демоном во всех его проявлениях — жадным до ласки, безумным в битве и отчаянно-немым в смущении.       Целитель ожидал задушевного разговора, долгого молчания или даже слез. Древний дух стал для Мобэя кем-то вроде отца и доброго дядюшки, которых от тоски выдумывает ребенок, игнорируя родню реальную — жестокую и отвратительную. Неизвестно, сочинял ли себе по ночам маленький демон другую семью, но у него хватило сил сплотить настоящую, пусть из духа и человека, но все-таки семью. Тепло, дом и надежду на будущее.       Однако Мобэй с демонической непредсказуемостью заявился под вечер с блестящими от надежды глазами, вильнул хвостом и заявил:       — Хочу ребенка.       Му Цинфан выразительно закатил глаза. Эта тема была вечной, прекрасная погода сегодня, не прогуляться ли нам на ужин к Юэ Цинъюаню, беспокойные дети Гунъи Сяо снова подрались, надо бы занести им примочки от синяков, не хочешь ли завести ребенка, посмотри какое милое облако прямо над головой, словно маленький носорогопитон!..       — Я думал, ты озадачен другими проблемами.       — Это одна проблема, — отрезал Мобэй и снова вильнул хвостом. — Я переложил часть решения на людей поумнее. Но кое-что я не могу сделать без тебя. Давай заведем ребенка? Если тебе не хочется его видеть, я могу воспитать его сам, только…       Осекшись, демон нахмурился и опустил глаза.       — Только не знаю, как так сделать, чтобы и ты не страдал, и он. Я никого из вас не оставлю, но если тебе противно…       Не выдержав, Му Цинфан отвернулся. Лицо горело от унижения, в груди распух болезненный шар размером с дом, или с весь этот пик, готовый вот-вот прорваться наружу.       Мобэй изменился в лице. Медленно опустившись на колени, он заглянул в лицо Му Цинфану снизу вверх, ловя поплывший взгляд.       — Я виноват, — пробормотал он. — Я сделал больно. Как исправить?       Целитель упрямо мотнул головой.       — Я никчемный отец, Мобэй. Почти не помню семьи, слишком занят, слишком… А вдруг я не буду его любить? Как быть хорошим, ты знаешь? На кого равняться?       — Разве у кого-то были хорошие отцы? — хмыкнул Мобэй, зажмурился и пристроил рогатую голову на обтянутых зеленоватым шелком коленях. — Все демоны выросли как трава. Всех лордов взрастили другие лорды. Всем было страшно. Но все справились.       — Справились или нет, мы посмотрим поближе к совершеннолетию детей, — рассеянно отозвался Му Цинфан и почесал ногтем основание голубоватого рога. — Что-то мне подсказывает, что справятся не все. Я просто боюсь, вот и все.       — Все боятся, — с глубокой убежденностью заметил Мобэй и приоткрыл один глаз. — Только ты, сердце мое, свой страх несешь как меч и вместе с ним идешь вперед. Там, где для остальных это камень на шее, для тебя — лишь темная комната, куда нужно войти во что бы то ни стало.       — Я знаю, как для тебя это важно, — Му Цинфан запрокинул голову. В глазах было подозрительно влажно. — Для меня, наверное, тоже важно. Но все-таки объясни, причем тут Лань Сичэнь?       — Для нас продление рода — необходимость, — Мобэй перебрался с пола на постель, но голову пристроил обратно. Косы свесились до самого пола и укрыли носки сапог Му Цинфана. — Раньше я думал, что родня — только для битв. Как песочница для маленьких детей. Но то было не наше, не настоящее. Тяньлан давным-давно рехнулся, вот и все. Не так давно я понял, что все свои вот тут.       Положив когтистую ладонь напротив сердца, Мобэй бесстрастно продолжил:       — Ты — здесь. Предок тоже здесь. И остальные все, люди, нелюди, демоны, все здесь, потому что они мои, понимаешь? Просто одни занимают больше места, другие меньше. Только так можно согреться. Без этого внутри такая стужа, что дышать тяжело. А если вырвешь большой кусок…       — Не надо, — попросил Му Цинфан и дернул за тоненькую косицу. Колокольчики отозвались нежным звоном. — Останется ледяная дыра, и болеть будет целую вечность. Я знаю.       — Поэтому отпустить не могу, — со вздохом закончил демон. — Никак не могу. Даже если ему больно и жить не хочется, не могу. Ни его, ни тебя. Юэ Цинъюань говорит, что ему даже на перерождение не уйти. Души-то не осталось совсем, и если уж уйдет, то вникуда, даже следов не останется. Разве так можно? Сколько он отдал этому миру?       — Но если он не хочет, как заставить?       — Не заставить, а сделать частью, — Мобэй перевернулся на живот и уткнулся в колени носом. Голос его зазвучал приглушенно. — Надо просто уговорить его дать разрешение. Мы соберем его душу и снова сделаем живым… Только забыть ему придется все.       — С таким грузом воспоминаний его разум не справится, — задумчиво согласился Му Цинфан. — Сейчас он лишь табличка с записями, но каждая запись несет в себе боль и чувства. Дай ему душу, и память обретет краски, и от боли он сойдет с ума.       — Если мы все сделаем правильно, он родится снова. Собой, и еще немного своим братом, и будет тем же человеком и одновременно совсем новым. Станет частью мира, забудет о прошлом и станет жить. Разве это плохо?       — Я связался с самым хитрым и предприимчивым демоном, — фыркнул Му Цинфан. — Всему найдет применение, все выкрутит как ему нравится!.. Предлагаешь мне воспитывать юного Лань Сичэня?       — По крови он будет твоим сыном. И моим, — пробормотал Мобэй и замер в тоскливом ожидании, не поднимая головы. Колени пахли успокоительно, а торопить с ответом было слишком страшно. — По крови… А душа ведь все равно придет чья-то. Так почему бы не выбрать самим?       — Мошенник, — Му Цинфан медленно накрутил одну косу на рог и вздохнул. — Ладно. Ладно, почему бы и нет.              Мир закрутился вокруг так быстро, что даже бесконечный ураган стих.       — Я не понимаю, — растерянно пробормотал Лань Сичэнь и даже поблек немного. — Как это возможно? Зачем вам?       — Зачем, — фыркнул Шэнь Цзю. — Потому что нам захотелось, какая еще причина тебе нужна? Сам выбрал нас, теперь мучайся.       — Ты обо всем забудешь, — терпеливо объяснил Юэ Цинъюань. — Собрать душу у нас получится, только понадобится вся мощь моего меча и твой дух, и память… А потом родишься заново.       — А как же вы без меча? — глупо спросил Лань Сичэнь. Юэ Цинъюань переглянулся с супругом и легонько улыбнулся.       — Да уж защитимся как-нибудь, — лениво процедил Шэнь Цзю и позволил клыкам выглянуть из-под верхней губы. Чжучжи-лан одобрительно кивнул.       — Этот змеиный клубок весьма активно размножается, — вскользь заметил Му Цинфан. — Скоро не им защита понадобится, а остальным — от них.       — Я промолчу только из уважения к твоему статусу будущей матери, — елейно отозвался Шэнь Цзю. — О чем тут думать вообще? Разве рождался ты полудемоном в семье сильнейших воинов, влюбленных друг в друга до тошнотворных кругов в глазах? Разве было у тебя счастливое детство в окружении целой орды других детей, один другого чудовищней? Даже интересно, что из тебя получится. Мы телу не будем придавать форму, как с Лю Цингэ. Позволим ему вырасти самому из крови отцов твоих будущих да твоей души, будешь совсем как настоящий! Ну?       — Я…       — Он согласен, — заявил Мобэй и прищурился. — Я же чувствую. Зачем упрямишься?       — Это новый опыт, — монотонно пробубнил Му Цинфан. От бессонницы у него под глазами пролегли темные круги. — Ему невыносимо решаться на такое, будьте помягче.       Разве было в его жизни?..       Разве было?       Что такое жизнь?       — У меня есть одно условие, — будто со стороны услышал свой голос Лань Сичэнь. — Если я вам нужен… я соглашусь. Только ведь я тоже кое-что понимаю. Вы не сможете отделить меня от брата. В крови Мобэя будут отголоски нас обоих, и мы оба станем одним целым. Верно? Так вот, тысячи лет я нес свое имя, и его уже не забудут. Позвольте мне в следующей жизни нести его имя.       — Му Чжань, — задумчиво произнес Шэнь Цзю. — Не надо на меня так смотреть, у демонов фамилий пока нет, так что будущий ребенок отдается в род Му моим величайшим повелением. Ладно, пока никто не передумал… Теперь нам остается работать, а тебе, уважаемый, спать. Спать сладко, потому что детям не до сна; отдохни впрок, так сказать.       Ураган наконец стих. В пустоте и тишине оказалось так спокойно, что мелькнула мысль остаться тут насовсем, но Лань Сичэнь усилием воли отогнал предательские порывы.       Он нужен и будет жить. И брат будет жить тоже. Пусть и иначе.              — Завидую, — пробурчал Шэнь Цзю, заглядывая через плечо Юэ Цинъюаня. — Наши из яиц вылезают в слизи, а цветочные смотри-ка, сразу чистые и красивые! Ну и где справедливость?       — Можем завести третьего, цветочного, — успокоил его Юэ Цинъюань. — Если жажда отцовства в тебе никак не утихает.       — Змеиное логово, — проворчал Лю Цингэ.       — Дорогой лорд Лю! — Шэнь Цзю мигом обернулся и нехорошо оскалился. — А ведь ваше семейство такие потрясения пережило, но до сих пор без наследника!..       — Учитель, — простонал побледневший Ло Бинхэ. — Прошу, только не…       — Какой я тебе учитель? — брюзгливо отшатнулся Шэнь Цзю. — Посмотри на себя, два метра росту, лицо бандитское, вся школа в подчинении, а все туда же!       — Тихо, — шикнула Лю Минъянь и от волнения прижала ладони к груди. — Выходят.       Крошечную пещерку заливал солнечный свет, сочащийся из отверстий в потолке. Лорды и демоны толпились за ее пределами, опасаясь помешать таинству.       Огромный цветок с бархатистыми темно-синими лепестками раскрылся, срок его жизни подошел к концу. Он сберегал плод долгие месяцы, чтобы наконец открыть его свету и высохнуть, как только младенца возьмут на руки.       Мобэй вышел первым. Глаза у него стали совсем иными, как будто внутри случилось что-то немыслимое; быть может, для него случившееся немыслимым и было. Пальцы дрожали, и демон непрерывно комкал край лишнего теплого одеяльца, которое Лю Минъянь всунула «на всякий случай».       Му Цинфан шел осторожно, лицо у него было сосредоточенным. В руках он удерживал крошечный сверток.       — У него демонические глаза, — тихо пробормотал он и растерянно показал сверток затаившей дыхание толпе. — Уже голубые, и рога тоже, голубые рога!..       — Зато волосы черные, — утешил его Шэнь Цзю. — Можно сказать, что-то и от тебя взял.       Он первым протянул руки и принял младенца. Новорожденный Му Чжань сосредоточенно сопел и смотрел куда-то вглубь себя, познавая таинства обретения тела.       — Ну здравствуй, — деловито поздоровался Шэнь Цзю и покачал его из стороны в сторону. — Добро пожаловать в самую безумную секту. Все самые невероятные дела тут творятся, но ты это и так знаешь, только забыл… Тебе тут понравится, обещаю.       Малыш сонно моргнул. В его глазах отражались лица, плывущие облака и солнечные блики, и ему было невдомек, что змея снова вопреки всему догнала собственный хвост и укусила его, завернувшись тысячелетним кольцом.       Мир никогда не заканчивается, можно только догадываться, в какой точке он стал кольцом и покатился дальше.       Жизнь никогда не заканчивается — даже после смерти.