Мы поставим этот мир на колени

      Это странное напряжение нарастало исподволь, копилось глубоко внутри, тяжелое и незаметное; его ядовитое дыхание отравляло.       Едва успев принять бразды правления школой, Ло Бинхэ полностью окунулся в водоворот бесконечных дел. Три года одиночества понемногу стирались из его памяти.       Он стирал их сам, стирал ежедневно, не желая помнить.       Каждый день его был наполнен отчаянием, упрямой верой и железистым привкусом во рту. Каждый раз после встреч с Лю Цингэ он до крови прокусывал губу и долго лежал в темноте, слепо глядя в потолок.       Никто, кроме него самого, никогда не узнает, как сложно было делать легкомысленно-уверенный вид, глядя в безразличные серые глаза!..       Сотни раз он думал о том, что взялся за чужую ношу. Этот лорд больше не хочет его, не желает видеть, его сердце тверже камня. Он, Бинхэ, лишь все испортит.       С Цингэ станется и не воскреснуть из чистого упрямства.       Почему-то именно это упрямство помогало Бинхэ подниматься по утрам и снова идти вперед. Именно оно помогало смотреть в глаза Юэ Цинъюаню, не скрывая ужасающих синяков усталости. Оно тянуло на пик целителей за очередным зельем.       Даже Шэнь Цинцю не встревал. Молча смотрел на своего бывшего ученика и задумчиво хмурился, скрывая лицо за веером. Иного Бинхэ от него и не ждал.       Учитель не только изменился сам, но и провел много времени рядом с Чжучжи-ланом, а уж тысячелетний змей как никто другой знал ржавую горечь одиночества и пустоту бесконечных поражений.       Одна мысль о том, насколько Цингэ упрям, поднимало в душе полудемона волну бешенства.       Теперь посмотрим, кто из нас упрям по-настоящему.       Невольно он превратил все эти три года в соревнование и только редкими вечерами не мог сдержаться: прижимался губами к прохладному стеклянному шару и молча просил помочь ему. Хоть немного поддаться, чуточку отступить. Ему было бы достаточно и этого.       Он захлебнулся немым восторгом, когда молчаливый Цингэ в своем холодном призрачном сне впервые поднялся ему навстречу. Поднялся и не отвел глаза, пусть и хмурился как обычно.       В ту ночь Бинхэ впервые поверил, что все-таки справится.       Он казался самому себе упрямым ослом. Цингэ провалился в бездну, и он вместе с ним, но тянуть их приходилось одному Бинхэ.       К моменту пробуждения цветочного тела он на самом деле оказался на самом краю. От него словно не осталось ничего — одна выжженная оболочка. Он даже не сразу сообразил, реально ли все происходящее, и долго цеплялся за прохладные грязные ладони.       Он справился и загнал все свои сомнения глубоко-глубоко. Рядом был человек, которого он любит. Рядом была мама, и брат, и наставник, и даже раздражающая Ян Исюань.       А потом он стал главой хребта, а потом навалилось столько дел… И в один из вечеров ему вдруг показалось, что Цингэ отвечает ему слишком уж рассеянно.       Отошедший от дел лорд устроился за столом. Распущенные чернильные волосы мягко скользили по плечам, серые глаза казались немного усталыми, но сосредоточенными. Тонкая алая ткань наряда не скрывала ширины плеч, а бледная кожа приобретала легчайший румянец, окрашенная теплыми бликами.       Бинхэ на мгновение замер, как замирал каждый день своей жизни с тех пор, как впервые решился увидеть в Цингэ не только лорда. Замер и вдруг нахмурился.       Он даже не мог описать, что именно было не так. Может, слишком холодное выражение лица, или отсутствие украшений, которые Бинхэ выбирал с таким тщанием…       Изнутри поднялось что-то давно похороненное. Не произнося ни слова, Бинхэ развернулся и вышел из комнаты.       Он даже не понимал, куда держит путь. С каждым шагом внутри пульсировала одна и та же мысль, словно вцепившаяся в собственный хвост змея.       Эта мысль заставляла землю под его ногами превращаться в ничто.       Лю Цингэ закрыл его своим телом, но была ли в этом любовь?!       Он просто вынудил гордого лорда. Вынудил впервые, едва не воспользовавшись своей кровью. Вынуждал снова и снова, проверяя на прочность его границы и жадность тела.       Даже там, по ту сторону жизни и смерти, в холодном бесконечном сне, он продолжал вынуждать. Он заставлял Цингэ говорить, вспоминать, злиться, рассказывал новости и язвил, пытаясь вызвать искру жизни в потускневших глазах.       Он добился, но добился ли?       Лю Цингэ мог смириться с беспокойным полудемоном, он ведь даже воскресать не желал. Есть ли ему дело, с кем проводить эту ненужную жизнь?       Внутри у Бинхэ кипела лава.       Несколько дней он избегал встреч, старательно пестуя и растравляя собственные раны.       Лю Цингэ хмурился все сильнее, пока однажды не заявился к нему прямо в кабинет — мрачный и неотвратимый, как сама смерть.       Войдя, он скрестил руки на груди и сурово посмотрел на Бинхэ.       — Ничего не хочешь мне сказать?       — Нет, — легко соврал Бинхэ, с непроницаемым лицом перебирая десятки бумаг. — Что-то не так?       — Все не так, — процедил Лю Цингэ.       Он не был мастером говорить о чувствах и разбираться в них тоже не любил, потому что не видел в этом смысла. Раз уже однажды все решили и сказали, то незачем повторять снова и снова.       Но что-то все-таки произошло.       Упершись ладонями в стол, Цингэ наклонился и заглянул в слишком уж спокойные темно-карие глаза. Спокойствия в Бинхэ не было никогда.       — Ты прячешься от меня, — едва сдерживая раздражение, заговорил Цингэ. Стол под его руками опасно затрещал. — Уходишь, скрываешься, не возвращаешься домой и ничего не объясняешь. Как я должен это понимать? Если тебе все это надоело, то имей смелость сказать в лицо!       Только сейчас Бинхэ заметил, что черно-красный наряд, который Цингэ стал носить после воскрешения, завязан кое-как и впопыхах.       — Надоело? — звенящим от ярости голосом переспросил он и поднялся. — Как мне может надоесть? Я ведь до сих не знаю, вернулся ли ты или просто смирился с тем, что жить дальше все-таки придется?       Лю Цингэ немного опешил. Лицо его приняло задумчивое выражение.       — Глава Ло, пик Аньдин просит… — в дверях показался растрепанный старший ученик с кипой бумаг. Уже на пороге он поднял глаза, увидел двух стоящих друг напротив друга заклинателей и тихонько охнул.       — Выйди! — рявкнул Цингэ, в два шага достиг двери и захлопнул ее с таким грохотом, что стоящая рядом изящная ваза рухнула на пол и раскололась на две половины. Закрыв глаза, он со свистом выдохнул и обернулся к Бинхэ.       — Что значит — ты не знаешь? — почти спокойно уточнил он, поправляя рукава.       — Я не обвиняю, — Бинхэ отвел взгляд и опустился на место, сгорбившись и опустив голову. — Помнишь, ты говорил, что я тобой манипулирую? Наверное, это правда. Я ведь не дал тебе выбора. Это нормально, если сейчас ты больше не хочешь продолжать. Я только должен знать…       Рывком распахнув дверь, Цингэ молча вышел из кабинета, даже не дав Бинхэ закончить предложение.       Вечером глава хребта наскоро свернул все свои дела и бросился домой, но скорость его движения постоянно менялась. Стремительный и легкий, он вдруг замедлялся и словно тяжелел, сбиваясь с шага.       А если там уже никто не ждет?       Что, если Цингэ только этого и ждал? Или сам не понимал, как тяготят его эти отношения, а теперь вдруг понял?       Понял и ушел. Снова бросил его, только теперь ему и притворяться не надо, делая вид, что они незнакомы. Цингэ давно уже передал свой пик и теперь может просто уйти, куда захочет.       Куда захочет и с кем захочет.       Дом встретил его тишиной и темными окнами.       За ночь внутри что-то словно выгорело. Нужно было подняться и спрятаться от душащего ужаса среди бумаг и дел, или посетить дом главы Юэ, чтобы уже там в шуме и гаме обрести подобие тепла. Нужно было хотя бы подняться, но Бинхэ продолжал лежать, разглядывая убранство комнаты.       Ему хотелось вернуться на неделю назад, когда мир еще не был таким сложным и холодным.       Никому не пришло в голову искать его. Наверняка решили, что снова по делам отправился и никаких причин для беспокойства нет.       Только когда в окно пробрался красно-золотой предзакатный луч, дверь внизу тихо хлопнула. От этого звука по коже пробежали мурашки, и Бинхэ мигом подобрался, откинув в сторону одеяло.       Лю Цингэ появился на пороге не сразу, словно какое-то время топтался на лестнице, не решаясь войти. Все его тело от подбородка до щиколоток скрывал глухой темный плащ, но Бинхэ словно облили кипятком. Он даже задышал чаще, чувствуя, как щеки неудержимо краснеют.       Бог войны, до сих пор не уступивший своего титула, шагнул внутрь. Под краем плаща виднелась ярко-алая обувь, густо расшитая серебром. Строгие серьги с искристыми бриллиантами, которые Бинхэ так долго выбирал, покачивались в ушах и собирали в себя закатные лучи, разбрасывая их по стенам. Не говоря ни слова, Цингэ щелкнул застежкой, и плащ соскользнул ему под ноги.       Однажды Бинхэ рассказал ему о том самом первом сне, где увидел тогда еще лорда в наряде не то наложника, не то танцовщика. Теперь настоящий Цингэ стоял перед ним в таком же наряде, молча и напряженно глядя прямо в глаза.       Взгляд Цингэ казался решительным, но вместе с тем смущенным.       Оголенный торс пересекали тонкие серебряные цепи. Они свивались в причудливые узоры и волнами опускались на алую ткань широких штанов. тонкий шелк не скрывал ни очертаний тела, ни движения каждой литой мышцы на крепких бедрах. Широкий пояс с серебряными пластинами крепил поверх штанов широкую юбку из десятка длинных лоскутков, похожих на языки пламени.       На каждом запястье Лю Цингэ сиял браслет с россыпью бриллиантов, которые сейчас горели розово-алым, ярким и жгучим.       — Ты однажды рассказывал мне, что увидел меня таким и потерял покой, — спокойно и буднично заметил он и шагнул вперед. Вся растерянность в его глазах растаяла, а многочисленные подвески и цепочки отозвались нежнейшим звоном.       Бинхэ пытался выровнять дыхание, но грудь словно стискивала огромная рука. Он непроизвольно облизнул пересохшие губы, не смея отвести взгляда от ослепительно-бледной кожи и алого шелка.       — Ты говорил мне, когда впервые понял, что я тебе нужен. Говорил, когда проникал в мою память, — безжалостно продолжил Цингэ. С каждым шагом он подходил ближе, и теперь острый демонический слух различал не только звон украшений, но и нежнейший шорох ткани по коже. — Ты каждый день напоминал мне о том, что было и есть в твоем сердце. А я ни разу ничего тебе не сказал.       Остановившись на расстоянии вытянутой руки, Цингэ переступил с ноги на ногу и тихо закончил:       — Прости. Ты открыл мне все, но я… я не умею так. Если я решил остаться с тобой, то останусь до самого последнего дня. Это куда проще, чем рассказать, как я влюбился в чумазого, покрытого засохшей слизью мальчишку где-то в пустыне. А потом ты перестал со мной говорить, а без слов я не понимаю совсем ничего.       Ошеломленный Бинхэ поднял голову и попытался заговорить, но Цингэ оборвал его одним резким движением ладони. Камни в его браслете сверкнули так ярко, что едва не ослепили полудемона.       — Я не знал, что все это так важно для тебя, — сердито договорил он. — Не знал, что ты считаешь меня равнодушным. Не мог бы ты в следующий раз заранее говорить мне, какие глупости завелись в твоей кудрявой голове?..       Объятая рыжим и алым фигура казалась ненастоящей, словно осколок теплого сна, после которого долго щемит в груди, а мир вокруг кажется серым и безрадостным. Бинхэ невольно протянул руку навстречу, не замечая, как крупно дрожат пальцы.       Чуть не упустил весь свет, который ему в этой жизни отмерен.       — Ты слушаешь меня? — уточнил Цингэ и снова переступил с ноги на ногу. Должно быть, наряд вызывал в нем некое внутреннее сопротивление, и он все время двигался, но от этого Бинхэ становилось только хуже.       Шелк шелестел, превращая давно изученное до последней черточки тело в запретный плод, а цепочки так и просили схватить их в горсть и потянуть на себя.       — Слушаю, — спустя долгую паузу прохрипел Бинхэ и снова облизал губы.       Цингэ немного нахмурился. Когда он только-только начинал раздражаться, то всегда выпрямлял спину и поднимал подбородок выше, глядя на собеседника с легким презрением. На Бинхэ он с презрением не смотрел, но тело отреагировало привычным образом.       Мышцы груди напряглись, становясь отчетливее, и от незримого чувства превосходства Бинхэ совсем повело. Он сполз с постели, выпрямился и все-таки коснулся залитой закатными лучами кожи.       — Значит, я тебе нужен? — шепотом переспросил полудемон, подцепляя тонкую цепочку. Цингэ только тяжело вздохнул.       — Нужен, — сурово отозвался он и смущенно отвел глаза. — С тех пор, как мы вернулись, всегда был нужен.       — Даже когда ты меня прогнал? — в голосе Бинхэ прорезались кровожадные нотки.       — Даже тогда, — сдался Цингэ. — Мне не стоило связываться с тобой, но я…       — Даже тогда, — едва слышно повторил Бинхэ, вцепился в сплетение цепочек на груди и потянул на себя. С глухим возгласом Цингэ подался вперед и мгновенно выровнялся бы, но Бинхэ успел схватить его обеими руками и всем своим весом опрокинул на кровать.       — Если нужно, я согласен говорить все это целыми днями, — пообещал он, заглядывая в серые глаза. — Ты только слушай меня, хорошо? Ворчи, смейся, язви, только не молчи. Иначе я сразу чувствую себя ненужным.       Цингэ приподнялся, опершись на локти и колени. Все цепочки с его груди свесились вниз, касаясь одежд Бинхэ.       — Ша Хуалин сказала, что красный и для демонов цвет брака. А еще сказала, что я принял украшения, но без свадьбы… Выходит, что я тебе отказал.       У Бинхэ даже затылок онемел.       — Я не смею заставлять тебя, — сухо заговорил он. — Я подарил украшения как знак своей…       Цингэ сердито сверкнул глазами и зажал ему рот ладонью.       — Да или нет, — без эмоций проговорил он. — Бинхэ, да или нет? Тебе нужна свадьба, чтобы чувствовать себя спокойно? Нужно, чтобы я носил украшения? Я не умею гадать, я умудряюсь все испортить, даже если мне говорят прямо. Просто скажи, да или нет.       Бинхэ прикрыл глаза и спустя мучительно-долгое мгновение осторожно кивнул.       — Вот и славно, — Цингэ приподнялся и выпрямился, глядя на Бинхэ сверху вниз. — Значит, свадьба. Надо сообщить…       — Ничего не надо, — глухо пробормотал Бинхэ, устраивая обе ладони на узкой талии и большими пальцами поглаживая пластины пояса. — Не сейчас. Неужели ты рассчитывал прийти ко мне в этом и спокойно уйти?       Цингэ презрительно хмыкнул. Наклонившись, он коснулся губами уха Бинхэ и прошептал совсем тихо, но выразительно:       — Нет, на такое поражение я не рассчитывал.