Идеальный брак

      Гарри остался один. Один настолько, как никогда прежде. Судьба будто подарила ему второй шанс, золотым снитчем промелькнувший прямо перед ним, когда все, казалось, было разрушено, потеряно, кончено — но, не успел он протянуть за ним руку, как безжалостно забрала обратно. Почему? За что?! Может быть, Гермиона вовсе не ушла сама, а её заставили, выманили, похитили?.. А записку она написала под угрозой, или может, Империусом? Разве могла она уйти, вот так, просто уйти — зная, что ему только что пришлось пережить её смерть?..       Разум продолжал искать какие-то причины, объяснения, оправдания, но в душе Гарри уже понимал, что все напрасно. Она ушла, в самом деле ушла — потому что больше не верила. Ложь, тайны, секреты наконец сделали свое дело — разрушили то, что казалось незыблемым: их дружбу, веру друг в друга, доверие. И то приглашение, что показывал ему Фоули, осталось неотправленным неспроста. Больше он не был тем, к кому Гермиона придет с любой проблемой, и он сам все разрушил, сам все сломал — и никакие благие намерения не были оправданием. А сейчас за ней охотится какой-то псих, Гермиона неизвестно где — а он вдобавок еще и отстранен от расследования, а значит, абсолютно, целиком и полностью бесполезен.       Неизвестно, насколько глубоко Гарри успел бы погрузиться в пучины отчаяния, но в камине вновь загудело, зашумело, комнату озарили отблески зеленого пламени — и его глаза в безумной надежде обратились к очагу. Она вернулась!..       Но из камина вышла вовсе не Гермиона, а Джинни — бледная, встревоженная, с еще мокрыми, слипшимися ресницами и искусанными губами. Она направлялась сюда, все еще до конца не веря в то, что «Пророк» написал правду, но одного взгляда на перевернутое, почерневшее от горя лицо Гарри было достаточно, чтобы понять: это действительно произошло. -      Гарри, я только узнала!.. Какой ужас!..       Он не успел произнести ни слова, только увидел — медленно, размыто, так, будто находился под водой — всполох рыжих волос, россыпь веснушек на вздернутом носике, голубые прозрачные глаза, а потом все исчезло в облаке густого цветочного аромата и тепле её такого знакомого, родного, сильного и гибкого тела. Её руки обвили его, прижимая такую глупую, никчемную, внезапно опустевшую голову к крепкому плечу, он неловко, не зная, имеет ли все еще на это право, протянул дрожащие, мигом повлажневшие ладони в ответ — и, вдруг поверив, вцепился в неё, словно в спасательный круг. Ощущения, казалось, давно забытые — её спины с чередующимися впадинками и выступами позвонков, гладких, мягких волос, дурманяще сладкого запаха — бисквитно-медового, настоящего, её собственного запаха — всколыхнули в памяти все, что было между ними, и Гарри вдруг почувствовал, что ему больше не надо никуда идти. Он наконец вернулся — в то лето, когда ему исполнилось семнадцать, и его руки точно так же робко, несмело, неловко лежали у неё на спине во время их первого, такого сладкого настоящего поцелуя. Тот поцелуй был обещанием вернуться, несдержанным, неисполненным, позабытым обещанием, о котором оба они отчего-то предпочитали не вспоминать. Тогда у него не было ничего, кроме пары друзей и веры в то, что они обязаны победить любой ценой — и он покинул её, выбрав долг. Сейчас долг был выплачен, а все прочее — потеряно, и он вернулся к ней — разбитый, побежденный, сломанный, такой, каким ему идти было больше некуда и не к кому. И она приняла его, приняла полностью и целиком — подставив плечо и позволив держаться за себя, став нежданной, но такой нужной, необходимой опорой в тот самый момент, когда он почти сорвался. Почти упал.       В глазах защипало, воздуха в легких стало не хватать. Гарри будто со стороны услышал страшный, сдавленный хрип — и только тогда, когда её ладони заскользили по его плечам и спине, а голос начал говорить что-то мягкое, успокаивающее, баюкающее, Гарри понял, что плачет. Плачет навзрыд, не стесняясь и не сдерживаясь, плачет так, как не плакал, наверное, никогда в жизни — если он вообще хоть когда-то плакал. Это было что-то сильнее него; что-то, рождавшееся где-то глубоко внутри и поднимавшееся вверх бурлящим гейзером, вынося на поверхность всю смуту, всю горечь, всю грязь, что скопилась в душе. Он плакал, и с этими бурными, тяжелыми, но такими нужными рыданиями выходило из него все, что не давало дышать, мешало чувствовать, не позволяло жить. Все то, что он последние часы, недели, месяцы, годы копил в себе, сейчас устремилось наверх, словно крысы, бегущие из трюмов тонущего корабля, и, словно крысы, все это переливалось через край и тонуло где-то там, за бортом, в волнах бушующего океана. Это было жалко, это было стыдно, это было так чертовски необходимо ему — и он плакал, позабыв обо всем, у нее на плече под её мерный, успокаивающий, как шум волн, шепот.       Время остановилось; весь мир будто замер, образовав вокруг них пузырь, не пропускающий ничего извне и не выпускающий ничего наружу. Он больше не был один в своем пузыре — их было двое, и это пробудило в Гарри острое, щемящее чувство, которое не имело названия, но настойчиво требовало выхода. Не обращая внимания на все еще льющиеся слезы, он, как сумасшедший, начал осыпать её короткими, торопливыми, безумными поцелуями, чувствуя, как с каждым следующим уходит, растворяется соль на губах, и вместо неё приходит целая палитра вкусов и ощущений. Это было так, как будто немой плоский черно-белый мир вдруг обрел краски, звуки и запахи; глубину и объем. Это ошеломляло, сбивало с ног — и пробуждало неуемную жажду, и каждый новый поцелуй был капельку дольше, сильнее, требовательнее. На белой полупрозрачной коже её шеи и плеч оставались алые пятна и багряные потеки, но это было не важно — все вдруг стало не важно. Ему хотелось больше, ему нужно было больше, и когда его жадные, ищущие губы наконец нашли её — податливые, влажные, ждущие — он не смог сдержать гортанного, тягучего стона. Ответного звука он не услышал — в ушах стоял только лишь оглушительный грохот крови, вскипавшей в венах, — он его почувствовал: по дрожи её горла, трепету языка, мучительно-сладко поджавшейся пухлой нижней губе. У него было только две руки, но в эти мгновения они были везде: путались в волосах, скользили по спине, плечам, голым рукам, забирались под короткий спортивный топ, ощупывая, оглаживая и узнавая каждую впадинку, каждую складочку, каждый сантиметр этой гладкой, бархатистой, такой горячей и такой пряной, пьянящей кожи. Он чувствовал её прикосновения к своему лицу, то, как она стягивает его жесткие, непослушные волосы на затылке, пробирается ловкими, быстрыми пальчиками под ремень его брюк, впивается острыми ногтями в тугое, упругое полушарие ягодиц и терялся, и растворялся в этих ощущениях, ласках, в ней… -      Святой Салазар, лопни мои глаза!..       Возвращение в реальность было похоже на перемещение порталом — резко, стремительно и, что уж там, неприятно. Гарри вскочил, неловко натягивая брюки на голый зад и одновременно пытаясь прикрыть собой обнаженную рыжую ведьму. -      Малфой?! Какого хрена ты здесь забыл?! -      Да уж точно не твою тощую задницу! - не удержался от язвительного замечания противный блондин. -      Как ты вообще здесь оказался?! Не квартира, а проходной двор!.. -      Ты сам дал мне адрес, - пожал плечами Малфой. - Где Гермиона? Вы, впрочем, не отвлекайтесь, мы выход сами найдем…       Гарри вдруг вспомнил о том, что произошло — обо всем, о чем он ухитрился забыть в объятиях Джинни, и ему стало так жгуче стыдно, так гадко от себя самого, что он не смог выдавить ни слова — лишь залился краской до кончиков ушей. -      Ох, Драко, - вдруг всхлипнула Джин, и её голубые глаза налились слезами. - Разве тебе не сказали?.. Она ведь… Гермиона же…       На несколько мгновений, показавшихся чудовищно долгими, парню показалось, что земля уходит из-под ног и он снова проваливается в давешний кошмар. Ему понадобилось несколько секунд, чтобы сообразить, что Уизлетта попросту не знает о том, что Гермиона осталась жива — конечно, Поттер предпочел сперва утешить расстроенную девицу, а уж потом перейти к объяснениям, и где-то в глубине души он его понимал. А может, он и вовсе не собирался ничего объяснять?..       Не зная, что ему можно говорить, а чего нет, Малфой перевел растерянный взгляд на Поттера — но тот так и продолжал стоять столбом, опустив голову, а его руки беспомощно, словно плети, повисли вдоль тела. -      Где Гермиона, Поттер? - повторил Драко, почуяв что-то неладное. В самом деле, не стали бы эти двое заниматься сексом прямо здесь, если она сидит в соседней комнате!.. -      Она ушла, - с трудом найдя в себе силы, признался он. - Вот что я нашел, когда вернулся.       Он неловкими пальцами выудил из кармана помятую записку и протянул её блондину. Два предложения. Девять слов. Где она теперь? Что с ней? Почему ушла?.. -      Какого хрена, Поттер? Что ты ей наговорил? -      Я?! - воскликнул Гарри, разом придя в себя. - Да она от вас сбежала! От всей вашей поганой семейки! И, видимо, решила, что я тоже во всем этом замешан, и мне нельзя доверять! -      Что ты мелешь?.. -      Что я мелю? Ты лучше у папаши своего спроси, как ему удалось обойти обет!.. Как он это провернул? Спрятал беглого преступника, ввел его в дом в качестве прислуги, а потом намекнул, что надо бы расплатиться? И вытолкнул его из окна, чтобы он не сдал своего покровителя!.. -      Ты прекрасно знаешь, что мой отец не мог этого сделать, - с еле сдерживаемой яростью процедил Драко. -      Фоули тоже так решил, потому что не нашел какое-то там перо! - выплюнул Гарри. - Так уничтожить перышко — минутное дело! -      Я не знаю, о чем ты говоришь, но это полная чушь! Мой отец терял от её смерти больше всех — тебе ли не знать, Поттер, что именно он все это затеял!.. Какой смысл ему убивать ту, на кого он поставил все, что имел — деньги, репутацию семьи, даже собственного сына!.. -      Так может, он сыночка пожалел? Невыносимо ему стало видеть, как мальчик мучается, да вдобавок о чистоте крови пришлось бы забыть? А может, ты сам его попросил, а, Малфой? -      Конечно, я же именно для этого на ней женился, Поттер! - издевательски поддакнул тот. - Зачем, в самом деле, позволять ей умереть самой, надо жениться, а потом воткнуть нож в спину! Ты кем меня считаешь?! -      Не имеет никакого значения, Малфой, кем я тебя считаю. Я всего лишь человек, и могу ошибаться — но больше у меня нет права на ошибку. Так что ты расскажешь мне все, что знаешь, хочешь ты этого или нет.       Гарри выбросил вперед руку, в которой неизвестно откуда появилась волшебная палочка, губы его уже разошлись и сомкнулись в первом слоге непростительного заклятия, но Малфой оказался на долю секунды быстрее — и Поттер с грохотом врезался в стену, отброшенный Ступефаем. -      Не смей наставлять на меня свою палочку, Поттер! Я ничего от тебя не скрываю, но и так обращаться с собой не позволю! Хватит уже! -      Немедленно прекратите оба! С ума вы посходили, что ли?       В пылу ссоры парни напрочь позабыли, что у их перепалки был свидетель — и теперь оба замерли, лихорадочно перебирая в памяти то, что успели наговорить. Выходило, что много — но почему-то оба были еще живы.       Джинни воспользовалась минутным замешательством и ловко выдернула волшебную палочку из оцепеневших рук Малфоя, потом проделала то же самое с оружием Гарри и помогла ему подняться. -      А теперь объяснили мне, что здесь происходит. Быстро! - потребовала она тоном, не терпящим возражений — и Драко как-то сразу понял, каким образом Молли Уизли удавалось держать в узде всю её семейку. -      Гермиона жива, - сухо ответил он. - Произошло недоразумение, и вместо неё убили девушку из прислуги. Это не афишируется, чтобы убийца думал, что у него все получилось. Мэнор обыскивали, и Поттер привел Гермиону сюда. А теперь она, оказывается, ушла!.. -      Она ушла, потому что не верит мне, - огрызнулся Гарри. - А не верит, потому что я постоянно защищаю тебя и твою семейку, а не её! Пытаюсь делать, как лучше, а выходит полное дерьмо! -      Это уж точно, - пробормотал Малфой.       Несмотря на разногласия между ними и бурлящую в венах злость, он чертовски хорошо понимал то, что сейчас чувствует Поттер. Они все хотели как лучше, а вышло… Лучше и не скажешь — полное дерьмо. -      Где она теперь?.. - с тоской спросил он. - Куда могла пойти? -      Может быть, к Рону?.. - предположила Джинни. -      Вряд ли, - мотнул головой Гарри. - С Роном они в последнее время почти не общались. Это Гермиона, и к тому же, у неё моя мантия-невидимка, так что мы её не найдем, пока она сама этого не захочет.       Малфой открыл было рот, чтобы что-то сказать, но, передумав, закрыл, и так не издав ни звука. -      Ладно, Поттер. Я возвращаюсь в мэнор, если что-то узнаешь — сообщи. -      Угу, - неразборчиво буркнул тот.       Лукотрусу было понятно, что ничего подобного делать он не собирался, ну и Мерлин с ним, обойдемся. Кивнув на прощание Уизлетте, которая наверняка ждет-не дождется его ухода, чтобы учинить Поттеру допрос с пристрастием — или закончить начатое, Драко вошел в камин и перенесся в мэнор. Однако выходить из него не стал, а взял еще одну порцию летучего пороха и, бросив её себе под ноги, назвал адрес Блейза Забини.