Сопутствующий ущерб

Последнее, что он запомнил перед тем, как мир погрузился во тьму — лицо умирающей дочери. «— Прости меня, Зиал. Я прощаю тебя, прощаю» Удивительно, как весь мир может перевернутся буквально за секунду. Вот, мгновение назад, он победоносно стоял в центре управления Терок Нора среди союзников, ожидая неизбежную победу. Все было решено уже заранее, все ставки сыграны, а проигравшие бессовестно обобраны и выставлены вон. Что могло пойти не так? Единственный выживший корабль никак не мог одолеть многотысячный флот Доминиона, даже с таким упертым капитаном как Сиско. Сиско. Эмиссар видимо решил стать канонизированным посмертно, раз уж не удалось победить в этой войне. Иначе к чему был тот последний фактически суицидальный рывок на встречу безжалостной свирепой армаде? Дукату даже стало несколько не по себе от этой мысли о капитане. Хоть у них и бывали стычки, недопонимания, но все-таки нельзя не отдать должное, Сиско и правда был достойным соперником, и даже стал за это время в своем роде почти другом? В любом случае, это уже не имело значения, с покойниками отношений не выяснишь. Мгновение. Открытие червоточины. И ничего. Ничего? Зловещая тишина повисла в зале управления на мгновение. Она тугим туманом охватила всех присутствующих. Даже Основательница — местное доминионское божество — казалось, несколько растерялась на секунду. Снова открылась червоточина и выплюнула из себя один злосчастный вражеский корабль. Мгновение. Осознание. И вот уже безоружную станцию беспощадно расстреливают ее старые-новые владельцы. Как будто вселенная, столь дружелюбно распахивающая объятья спасителю Кардассии, дала Дукату очередную оплеуху вместо долгожданной награды. Неразбериха. Паника. Эвакуация. Зиал. Зиал! Единственное, что осталось у Дуката, что осталось от Дуката в этом мире. Самое важное. Как жаль, что он не осознавал этого раньше, проводил с ней чудовищно мало времени, да и, к тому же, обидел ее, сильно обидел. Ещё не поздно! Не поздно найти дочь и наконец-то все исправить, начать новую жизнь, не важно где, главное с ней. Рывок. И вот Дукат уже бежит по безлюдному коридору в поисках каюты дочери. Встреча. Казалось бы, вот и все, теперь пора скорее покидать эту проклятую станцию, но нет. Зиал не хочет идти. Она говорит о том, что она одна из них и помогла предать своего отца. Ужасно! Неважно! Сейчас важно только одно — Зиал, ее счастье. На Кардассии не примут изменницу, подставят, подстроят несчастный случай. Возможно она права, тут — её место, место, где ее любят и принимают люди, ради которых она пожертвовала своим будущим в художественной академии, их с отцом общим будущим. Но Дукату тут никогда не были и не будут рады, как бы ему не хотелось обратного. Скрепя сердце он все-таки решается ее отпустить, дать ей счастье жить той жизнью, которую она хотела бы прожить. «— Я люблю тебя, отец» Медленно отступая спиной к выходу, Дукат не замечает притаившегося Дамара. Не успевает спасти дочь от фазерного выстрела в грудь. Это конец. Трясущимися руками Дукат вцепился в плечи угасающей дочери. Она была напугана, в её взгляде был страх и непонимание своей неожиданной и странной смерти. Мир Дуката раскрошился, перепутался в этот момент до неузнаваемости, превратился во что-то несуразное, уродливое. Из оцепенения Дуката вывела сильная хватка Дамара на предплечье, который пытался спасти его и увести из зоны боевых действий. Дукат одернул руку и свирепо зыркнул на него. Убийца! Слепой, он пытался спасти Дуката от слабости, погубившей его и все надежды на Новую Кардассию, но Дамар не увидел одного — без Зиал Кардассия оказалась Дукату ненужной. Возможно Дукат и сам не до конца осознавал это, пока не столкнулся со смертью самого близкого человека во Вселенной лицом к лицу. Дукат не знал сколько просидел так, рыдая от боли и злобы, смотря в неживое, но уже спокойное лицо. Он не заметил, как его подхватили под руки и начали волочь в противоположную от дочери сторону. Дукат вырывался, пытался бороться изо всех сил с баджорскими работниками службы безопасности, но, когда попытка вырваться не увенчалась успехом, расслабил изнывающие от долгих бессонных ночей мышцы и позволил вести себя. Его привели в комнату охраны и посадили в камеру, закрыв силовым полем. Оставленный стоять на слабеющих ногах, Дукат не смог долго держаться и, прислонившись к стене камеры, медленно сполз на пол и поджал колени. Он все еще не мог осознать происходящего. Его тело пробивало мелкой дрожью, а мысли никак не могли сфокусироваться на чем-то конкретном. Все события сегодняшнего дня со страшной скоростью мелькали в голове. Единственные образ, который периодически всплывал в его разуме, как будто припечатанный к нему намертво — это лицо дочери после смерти, воспоминание о котором вызывало у него страшный озноб по всему телу и холод, будто бы вырывающийся из сердца. Как ни старался, он не мог вспомнить её счастливой, грустной, живой. Перед глазами стояло только посмертное выражение лица, которое он изо всех сил пытался не вспоминать. Он не мог сфокусироваться, его мысли улетали, вихрями кружа по событиям прошедшей жизни, особенно ярко выделяя какие-то яркие эмоциональные образы: понижение в должности после оккупации, повторный захват станции, практически самовольное подписание мирного договора с Основателями, не встретившее никаких препятствий со стороны жителей Кардассии, конец оккупации, отступление со станции и человек, который являлся либо причиной всех перечисленных событий, либо косвенно их касавшийся — Бенджамин Сиско. Удивительно, но Дукат совершенно не чувствовал к этому человеку ни ненависти, ни злости, ни даже обиды. Еще до их первой встречи было очевидно, как должны были складываться отношения представителей двух «нейтрально» настроенных конгломераций, которые буквально несколько лет назад были в состоянии войны друг с другом. В первую встречу все так и прошло — чинно, презрительно и холодно. Однако, Дукат сразу подметил, что Сиско не испытывает к нему скрытого отвращения или злобы как многие другие новоприбывшие и старые сотрудники станции (бывшие рабы). Нет, Сиско был совсем другим. Холодный и собранный снаружи, как и подобает коммандеру Звездного Флота, Сиско всегда держал лицо перед многими недоброжелателями и проходимцами как на станции, так и на «чужой» территории. Однако был у коммандера тот предел кипения, некая ватерлиния, после пересечения которой эмоции захватывали Сиско бурным потоком и несли совершать совершенно импульсивные и не всегда обдуманные поступки. Дукат при личных встречах очень любил прощупывать эту линию, плавно доводя его до кипения как крайне искусный кулинар, но не перегибая палку. Это было интересно, забавно, хотя иногда и оборачивалось против самого Дуката, когда на нём самом отыгрывали этот прием, что было крайне интимно по кардассианским понятиям. Сиско, скорее всего, даже не подразумевал о таких нюансах их личной игры, однако, очевидно сам наслаждался, наблюдая за искаженным злостью лицо кардассианца. Да, Сиско вообще был очень противоречивой фигурой в жизни Дуката. С одной стороны, он просто беспардонно забирал все, что принадлежало Дукату, начиная от станции и заканчивая баджорским народом, а с другой — частенько спасал жизнь великому, но крайне невезучему кардассианцу. Удивительные перипетии судьбы постоянно сводили их вместе, кружа вокруг небольшой станции у планеты, буквально находящейся на краю альфа-квадранта. Вот и сейчас судьба снова столкнула их — кардассианца, бывшего полчаса назад на грани оглушительного триумфа и захвата всего альфа-квадранта, а сейчас трясущегося и бредящего на полу камеры «собственной» станции и человека, который эту станцию у него и забрал, снова, силами одного только корабля и благодаря покровительству неких «Пророков». Теперь этот человек стоял в комнате охраны и крайне обеспокоенно и расстроенно смотрел на кардассианского пленника. Да уж, не похож он был на победителя в этот момент. После того как бывший начальник службы безопасности, которого Дукат сам назначил на эту должность, осторожно поднял и взял Дуката под руки, чтобы вытащить из камеры, пленник немного пришел в себя, переключившись в этот момент на зашедшего посетителя. Этот взгляд отпечатался у Дуката где-то на подкорке, так Сиско на него никогда не смотрел — с какой-то глубинной скорбью, сокрытой под суровой личиной флотского капитана. Перешагнув порог камеры и сфокусировавшись на лице стоящего перед ним человека, он все-таки смог собраться с мыслями и сказать: — Тебя я тоже прощаю. И передал Сиско его любимый атрибут — бейсбольный мяч, как ключи от станции и как очередную победу капитана над ним. ______________________________________ Первые дни в лечебнице прошли как в тумане: в ушах все еще звенело от собственных недавних криков, а мысли никак не могли собраться в цельную картинку, то запутываясь в хаотичные узлы событий, то отсутствуя совсем. Но самое страшное началось потом, после нескольких дней пребывания в лечебнице. Где-то в подреберье зародилось свежее ощущение тревоги и боли, неприятно пульсирующей глубоко в нутре Дуката. Он, конечно, не раз испытывал чувства «тревоги» и «боли» и раньше, но вот «это» было чем-то совсем другим. Это чувство можно было описать только метафорически: разливающийся по всему телу холод, идущий из самого сердца, который только усиливался из-за более низкой температуры комнат в человеческой больнице. И, может, люди и не замечали этого противного холода, от которого стыли кончики пальцев, но Дукату становилось от него все хуже, холоднее. С каждым новым днем в лечебнице температура как будто бы опускалась еще на градус. Каждый день Дуката трясло все больше от этого неощутимого для других холода, который, как будто, наморозил внутри него самого целый ледник. Когда мед персонал всё-таки заметил его состояние, ему стали колоть еще какие-то препараты, после которых он отчетливо ощутил, что это не холод, а сильнейшая боль вымораживала его изнутри, как будто поглощая душу. Что ж, с этим новым осознанием жить Дукату стало не легче: он часто просыпался от того, что где-то в области подреберья нечто билось и выворачивало его на изнанку. Несмотря на общую расслабленность мышц из-за уколов, боль никуда не уходила — сидела в нем мерзким червяком, выгрызающим внутренности и росла, росла с каждым днем. Приемы у психотерапевтов и психиатров не помогали, Дукату в принципе было сложно сконцентрировать свое внимание на чем-либо, кроме сдерживания этого внутреннего червя, чтобы он ненароком не выполз посреди приема наружу, оголяя свою зубастую ненасытную пасть. Боль достигла такого предела, что Дукат уже и не помнил её истока; когда врачи просили поговорить о Зиал и рассказать о своих чувствах, он понимал, что даже не может вспомнить её: её лицо, голос — все меркло под этой холодной пеленой. И вот, в одну из похожих одну на другую ночей, Дукат понял, что у него больше нет сил бороться с этим чувством, нет сил даже сдерживать его. И он заплакал, сначала тихо-тихо, чтоб ни одна живая душа не услышала. Пульсация в подреберье усиливалась, не давая дышать, и вскоре тихий плач превратился в неконтролируемую истерику. Дукат изо всех сил старался не выть, затыкая рот подушкой. Легче не становилось. Прошел, наверное, час, показавшийся вечностью, в течении которого истерика не прекращалась ни на секунду. В итоге Дукат просто вырубился от изнеможения, а может и потерял сознание — кто знает? На утро еле разлепив глаза Дукат понял — ему не легче, совсем. Боль по силе была такая же, как и вчера, если не хуже. На глазах непроизвольно выступили слезы — Дукат правда не хотел плакать, но контролировать себя был не в силе. Слезы горячими потоками стекали с его щек, а он даже не мог пошевелиться — все тело как будто было скованно незримой цепью боли. До подъема оставался где-то час времени: придет санитар и, увидев состояние больного, сделает укол, после которого сознание почти полностью померкнет. Дукат уже видел это — как «давшие слабину» превращались в овощи буквально на следующий же день. Он не мог позволить им сделать тоже самое и с ним самим. Мысль громом прозвучала в голове, заглушая вялый болезненный фон: «нужно что-то делать. Срочно.» Дукат вспоминает, что до всех этих грандиозных событий его интересовала достаточно интересная вещь: баджорская религия. Кардассианцам она была не интересна от слова совсем — они даже насмехались над ней, но вот отношение баджорцев к своей религии и правда вызывало уважение. Религия смогла сплотить их для общей борьбы настолько сильно, что даже превосходящая по технологичности Кардассия вынуждена была в итоге отступить. Это было непостижимо, особенно для таких скептиков как кардассианцы. Думая об этом, Дукат стал замечать, что контроль снова возвращается к нему: хоть боль и не утихала, но бесконтрольный поток слез остановился. Дукат решил воспользоваться доступом к библиотеке и начать читать что-то о баджорской религии. Конечно же, как и многие другие религии во Вселенной, она уходила корнями в древние легенды, с которых Дукат и решил начать свое вынужденное исследование. Проглядев предложенный в поиске каталог, взгляд зацепился за «Легенды о призраках Па». Открыв первую страницу, Дукат начал с жадностью читать книгу так, что даже не сразу заметил медбрата, пришедшего, чтобы отвести его на завтрак. В течении дня Дукату тяжело, поддерживает он себя только небольшими перерывами на продолжение чтения, к которому он приступает в любое возможное для этого время: во время еды, тихого часа и в промежутках между прогулками и приемами врача. Под вечер он так изматывается, что отключается сразу же после ухода медбрата, запершего его комнату на ночь. Так проходят еще несколько дней, пока врачи не обнаруживают его измотанное состояние. Отследив его действия, достаточно быстро определяют причину истощения и почти полностью закрывают пациенту доступ к библиотеке, оставляя всего пару часов в сутки на чтение. И снова Дукату приходится искать, чем же заткнуть ноющую дыру внутри, чего бы такого дать червю на съедение, чтобы он ослабил хватку хотя бы ненадолго. Тяжело. Закончился еще один день. Дукат без сил сполз по стенке на пол комнаты, как только переступил порог после окончания больничного дня. В последнее время самая тяжелая борьба в его жизни происходила внутри него. Часть сознания, как будто отделившаяся от его, Дуката, основного, пыталась диктовать ему что делать. В случае непослушания она жестоко наказывала «носителя», посылая болезненные импульсы по всему телу. Общение с этой частью своего сознания и правда было странным: оно постоянно выкрикивало какие-то слова, потом еще долго звенящие у Дуката в ушах. Вдобавок ко всему начало тошнить, фантомно болели многие части тела, которые на самом деле не были травмированы физически. Эта неделя измотала Дуката так сильно, что у него уже не хватало сил, чтобы сопротивляться, чтобы вообще сделать хоть что-то в таком состоянии. Липкой змеей прокралась предательская мысль: А может все-таки хватит? И только эта мысль осела осознанным грузом в его голове, как вдруг над ухом раздался резкий крик: — Что, неужели уже сдаешься? Дукат встрепенулся. Рядом никого не оказалось. На этой неделе его мозг уже подбрасывал ему такие «приятные» сюрпризы, однако так отчетливо чужеродную мысль он не слышал еще ни разу. Казалось, что этот выкрик прозвучал не у него в голове, а где-то в комнате. Он закрыл глаза, стараясь избавиться от наваждения, как вдруг снова услышал: — Ты хочешь разрушить все, что строил долгие годы из-за предательницы, которую ты сам не смог убить в свое время? Дукат открыл глаза — увидел стоящего перед ним его верного помощника, Дамара, который гневно взирал на него, сидящего, сверху вниз. Дукат немного опешил — никогда раньше его чужеродный голос в голове не обретал форму. Хотя, очевидно, это должно было произойти рано или поздно. Интересно, почему та часть, вечно перечащая основной, превратилась в его голове в образ друга? Хотя, и правда, Дамар любил спорить с Дукатом во время их службы (при любом удобном случае), в этом его сознание преуспело, сделав образ правдоподобнее. Дукат слабо пошевелил потрескавшимися губами: — Я итак сделал все, что было в моих силах. И проиграл, потому что их оказалось недостаточно. Мое существование уже ничего не изменит в этой войне. Силуэт присел так, что Дукат отчетливо увидел глаза, смотрящие прямо в душу. Он почувствовал себя неуютно. По спине пробежала неприятная дрожь. В груди снова появилось ощущение пульсирующего где-то под сердцем айсберга. Дамар разражено выдохнул: — В войне уже ничего менять и не нужно. Это стихия, остановить которую невозможно. Ты лишь разжег ее, что уже немаловажно. Теперь, думаю, ты и сам знаешь, на какой фронт тебе нужно идти воевать. Дамар загадочно посмотрел в сторону планшета с открытыми мифами. Дукат поймал его взгляд и понял: да, ведь он и правда об этом слишком давно задумывался. А сейчас как раз пришло время. Пришло время вернуться на Баджор и попытаться объяснить понятным им языком, что они не правы и не поняли его, не услышали того, что он хотел до них донести. В этот момент он услышал другой голос, женский: — Ой, да ладно тебе, Дукат. Думаешь, твои бесполезные жалкие похвальбы нужны кому-то кроме тебя? Лучше заканчивай уже с этим скорее, надоело. Переведя взгляд, Дукат увидел лейтенанта Киру, сидящую напротив и смотрящую на него с презрением. Он промолчал, а она продолжила: — Неужели ты думаешь, что в этот раз тебя, убийцу и узурпатора, примут на Баджоре только лишь из-за того, что ты слишком много потерял из-за него? Дукат сжал зубы от бессилия. Разговор продолжать не хотелось, но деваться было некуда. Поборов злобу, он ответил: — Я старался избежать ненужных потерь всеми силами. Я пытался помочь Баджору и его народу как только мог в те смутные времена. Кира зло усмехнулась и поднялась с места: — От того, что ты чаще повторяешь эту мантру — правдой она не становится. Дукат разозлился, ударил со всей силы стоящую рядом тумбочку, оставив на ней вмятину. Оглядевшись, он увидел, что снова один в комнате. Собрав последние силы, он встал и, доковыляв до кровати, рухнул на неё и провалился в густой липкий тревожный сон. Неспокойный сумбурный сон был развеян тяжелой рукой санитара, трясущей Дуката за плечо. Он медленно открыл глаза и еще секунд 30 пытался сфокусироваться на лице стоящего над ним медика. Желудок резко скрутило, но так как он был пуст Дуката не вырвало, а он резко согнулся пополам на кровати. Санитар испугано отпрянул от неожиданности. Однако, быстро вникнув в происходящее, окрикнул охранника, стоящего в коридоре, прося позвать доктора. Дукат медленно, как сквозь вату, наблюдал за происходившим, но мало что понимал. Да и на самом-то деле ему было все равно. Он сфокусировался на резкой пульсирующей боли где-то в районе желудка и ни о чем не думал. Дукат видел, как перед его глазами мелькают люди, просят его что-то сделать, но что он так и не смог понять. Он слышал слова, сказанные полным высоким врачом, который сканировал его трикодером, но не мог уловить смысл. Спустя какое-то время Дукат увидел мелькнувший перед его глазами гипошприц и настороженно дернулся. Санитар немного придавил пациента. Дукат не успел что-либо предпринять перед тем, как весь его мир погрузился во мрак. ______________________________________ — Доктор, как он себя чувствует? Высокий мужчина в капитанской форме медленно шел вдоль застекленного коридора. За стеклом мерно поблескивали миллиарды звезд, равнодушно бросая свой свет на немного сбавившую обороты кровавую бойню. Несмотря на грандиозную победу Сиско, тысячи вражеских кораблей все ещё были разбросаны по альфа-квадранту, нападая на слабо защищенные места Федерации. Но сейчас не совсем об этом думал капитан. Сфокусировав свой взгляд на мерцающей тьме, видной в иллюминаторы, он думал о потерях, которые эта война принесла каждому. Помимо погибших, многие пострадали физически на поле битвы или же морально после него. Дукат не был его другом или товарищем, а, скорее, бывшим поверженным врагом, но Сиско все-равно волновался о нем? Слушая краем уха слова доктора о заметно улучшившемся состоянии пациента, Сиско продолжал размышлять: что будет с Дукатом? Понятно, что его отправят под трибунал сразу же после окончания войны, но что до этого? Даже после такой сильной травмы, Дукат все еще опасен и если ему представится шанс сбежать, то он непременно им воспользуется. И не известно, сколько еще невиновных погибнут из-за его тщеславия. И несмотря на все эти мысли, где в глубине души Сиско душила горькая досада. Он все время прокручивал у себя в голове все, что знает об этом кардассианце и убеждался, что если бы события сложились иначе, то все было бы по-другому. Дукат был хорошим лидером и стратегом, хорошим отцом, да, он стал таким не сразу, а только благодаря вмешательству майора Киры, но все-таки — в нем начало зарождаться чувство эмпатии. Слабое и неокрепшее, оно могло бы пустить корни в душу Дукату и изменить его. Сколько бы жизней могло быть спасено, если такой энергичный лидер Кардассии обладал бы чувством сострадания. Но история не терпит сослагательного наклонения. Сделанного не воротишь. Попрощавшись с доктором, Сиско проследовал в предоставленную ему на время пребывания каюту. Медленно он зашел внутрь, сел на кресло. Устало потерев виски, оставил следующую голосовую запись: «Уже 2 дня я нахожусь на борту Хотсю, но все ещё не говорил с ним. Хотя врачи уверяли меня, что он полностью выздоровел, но может этого я и боюсь? Может, мне спокойнее считать его сумасшедшим, сломанным, так он менее опасен. Как бы это ни звучало, часть меня хотела бы, чтобы он был мертв. Но это мысль, недостойная офицера звездного флота. Он потерял власть, потерял свою дочь и почти потерял разум. И что бы он не совершил в этой жизни, он уже за все расплатился.» Устало выдохнув, Сиско встал и направился к тому, ради кого и проделал весь этот долгий путь. ______________________________________ Среди пациентов то тут, то там слышались перешептывания о каком-то важном госте из офицерского состава Объединенной Федерации Планет. Все недоумевали, кто же такой важный пожаловал в их «глушь» и зачем? Но Дукат сразу понял, кем являлся этот загадочный незнакомец, вернее, даже почувствовал. Когда к нему стала возвращаться способность мыслить после огромного количества лекарств и походов к психиатру, он начал понимать, что к нему придут. Не только как к военному преступнику, но и из личной мести. Сиско был слишком воспитанным для того, чтобы насмехаться над слабостью другого, но где-то глубоко в душе он наверняка злорадствовал его никчемному поражению, и будто специально оттягивал момент своего посещения. «Наверное ждет, чтобы извести сломленного меня еще сильнее» — думалось Дукату. «Нет, Сиско не такой. Он не бьет лежачих и слабых» — подсказывала другая его часть. «Поживем, увидим» — говорила третья. Утром его вывели из палаты и поместили в камеру временного содержания, огородив полем от окружающего мира. «Значит, время пришло. Надо подготовиться» — выучивший за это время все ритуалы баджорских верований, Дукат сел на колени в молебной позе и соединил указательный и большой палец обеих рук, принялся читать про себя одно из учений пророков. Можно было бы назвать удивительным то, что воспитанный в духе кардассианских традиций галл станет религиозным, причем поклоняться он будет богам порабощенного и презираемого всеми уважаемыми кардассианцами народа. Но Дукат не презирал их, нет. Они были отсталыми, гораздо более отсталыми как в техническом, так и в мировоззренческом плане, однако, у них правда можно было многому поучиться, ну или хотя бы взглянуть на мир под другим углом, с помощью их главного атрибута познания мира-веры. Удивительное явление для культуры, построенной на атеизме — наблюдать за теми, кто осознанно преклоняет ноги перед чем-то незримым, неосязаемым и как будто бы более мудрым, чем все живущие. Это загадка, загадка баджорского народа, которая сплотила их сильнее, чем одну из мощнейших армий во Вселенной и это было непостижимо, невероятно. В последнее время религия и стала тем единственным, что отвлекало его от повседневной круговерти и возвращало мыслям правильный ход, в то время как беседы с психиатром только отвлекали его от лечебного занятия и мешали восстановлению. Двери, ведущие в отсек с камерой плавно распахнулись. Сквозь них ровной походкой, по-флотски прошагал мужчина в офицерской форме. Не отрываясь от своей молитвы, Дукат начал диалог:  — Я знал, что ты на борту. Подняв голову, он уже внимательно смотрел на мужчину, стоящего в метре от него: — Все думал, когда соберешься заглянуть. Сиско сделал вид, будто и не заметил подначивающего тона собеседника. Слегка взволнованно спросил: — Как ты? Дукат спокойно ответил:  — Лучше Закончив свой обязательный ритуал, Дукат поднялся с колен и переместился на скамью. Теперь он смог сфокусировать все свое внимание на собеседнике: — Врачи сказали, что я полностью восстановился Дуката не особо волновало то, что говорили о нем врачи. Ему хотелось узнать: как Бенджамин теперь относится к нему. Презирает ли его? Или, наоборот, жалеет его, как последнее ничтожество? Сиско ровным тоном ответил на последнее высказывание Дуката: — Мне они сказали то же. Несколько безразлично Дукат бросил: — Отлично, не хотел бы думать, что они мне врут. После непродолжительного молчания Дукат всё-таки решил «рубить с плеча»: — Итак, я военный преступник? Дукат и до болезни был далеко не самым терпеливым кардассианцем в баджорском секторе. А теперь, когда каждая свободная от боли минута была на счету, он старался сократить все любезности до минимума. Сиско обезличено ответил: — По законам федерации ты не виновен пока вина не доказана. Немного раздраженно Дукат попытался поставить волнующий его вопрос ребром перед Сиско:    — Мне говорили. А по-твоему я виновен, Бенджамин? Сиско опустил глаза на мгновение. «Странно» — подумал Дукат — «это совсем не обычное поведение для него. Почему он не говорит прямо?» Немного помедлив, Сиско все-таки снова взглянул на Дуката. Было заметно, что он не хочет продолжать этот диалог: — Я видел не все обвинения. Дукат быстро среагировал: — Увиливать не в твоем стиле. Как бы сильно Дукат ни старался выудить из Сиско хоть какие-то сведения, ничего не выходило. Капитан был непреклонен. В конце-концов, оба поняли, что беседа зациклилась и ни к чему уже не приведет. Сиско решает сменить тему и сказать то, что должен был сказать уже давно: как он сожалеет о том, что случилось с Зиал. Сиско и правда привязался к этой девушке, да и вся станция тоже. Для многих она была хорошим другом, а майор Кира вообще воспитывала её как родную сестру или даже как дочь. Дукат поднял на Сиско такой взгляд, полный злобы и отчаяния, что у капитана защемило сердце от невыносимой тоски. Узнав, что Сиско поднял эту тему не по указу доктора, а из искреннего сострадания, Дукат смягчился. Сломленный, он впервые за многие дни почувствовал себя не одиноким в своём горе. Его доверие к Сиско выросло еще на порядок, а вместе с ним и желание узнать как Сиско к нему относится? Сиско уже разворачивается, чтобы выйти из помещения, как вдруг весь корабль начинает трясти изо всех сил. Бен обо что-то ударяется, падает на пол — похоже теряет сознание. Защитное поле камеры отключается само по себе. Дукат понимает, что это его шанс, шанс начать все сначала. Переступив порог его бывшей темницы, Дукат на секунду замирает, смотря на неподвижное тело бывшего «врага». Он не колеблется, а набирается сил перед тем как одним рывком преодолеть разделяющее их и Сиско пространство, подхватить его и быстро понести в сторону спасательных шаттлов. Все происходит так быстро, что Дукат даже не замечает как оказывается уже на приличном расстоянии от станции, бывшей когда-то его тюрьмой. Взрыв и обломки разлетаются по всему близлежащему пространству, слегка задевая шаттл Дуката. Чудом оставшись в живых, Дукат экстренно сажает шаттл на одну из близлежащих неприветливых планет. Выдохнув, Дукат оглянулся на своего «заложника»: у него явно были тяжелые травмы, но не смертельные. — Это твой шанс выяснить все раз и навсегда. — отчетливо раздалось у него в голове. План действий возник мгновенно. Просканировав местность, Дукат увидел, что рядом находится нечто похожее на пещеру. Поднявшись с места пилота, он вышел из шаттла и направился к тому самому месту. Пещера оказалась достаточно небольшой, но хорошо защищенной от неприветливой погоды этой бушующей песчаными ветрами планеты. Найдя какой-то большой камень, Дукат подтолкнул его к центру пещеры и, направив на него фазер, развел небольшой костер. Вернувшись в шаттл, он немного обработал раны Сиско и наложил повязку на сломанную руку. Затем, найдя какие-то носилки, уложил Бенджамина на них и выволок его бессознательное тело в пещеру, усадил поближе к костру. Немного отошел и как истинный художник осмотрел созданную им картину — крушение, укрытие, спасенный подручными средствами капитан — чего-то не хватает? Верно, самих подручных средств, которые могли бы создать антураж правдоподобности картины. Вернувшись на шаттл, Дукат быстро собрал все самое необходимое для выживания в одну кучу — аптечку и кое-что из еды. Намереваясь уже вернуться обратно, остановился на пороге. Сиско ведь не глупец, даже в таком состоянии, в котором он сейчас находится, он попытается выбраться с планеты, которая поневоле свела его с преступником. Нужно расположить его к себе, чтобы узнать то, что нужно. А потом убить его? Мысль так и не успела полностью сформироваться в сознании Дуката, когда его взгляд упал на узел связи. «Ага, вот оно!». Приложив немало усилий, Дукат все-таки смог вырвать его из переднего корпуса. Передатчик был полностью исправен. Пару движений и вот сложное устройство уже превратилось в бесполезную бутафорию, на экране которой застыло неизменное оповещение об отсутствии связи. На обратной же стороне, дабы создать видимость работы горела фальшивая «System on-line». Последний раз с улыбкой взглянув на свое творение, Дукат поднял его за ручки и вынес из спасательного шаттла.  Дотащив его в пещеру, поставил как бы ненароком стороной с мерцающим экраном к все еще бессознательному Сиско. Вернулся еще раз в шаттл за собранной снедью, отключил все системы и вернулся в пещеру. Огонь стал уже понемногу угасать, так что Дукат занялся его разведением. Отвлек Дуката протяжный сухой кашель капитана. Взглянув на Сиско, он увидел, что тот начал бредить: Сиско покрылся испариной, а зрачки лихорадочно перемещались под закрытыми веками. Дукат вспомнил, что забыл вколоть противовоспалительное. Метнувшись к аптечке, он быстро открыл ее, сразу нашел нужный гипошприц, но остановился: «Он сейчас такой беззащитный. Как просто будет сейчас от него избавиться.» Обращаясь к взывающей его пустоте, Дукат прошипел: — Замолчи Найдя глазами еще и обезболивающее, Дукат выхватил его из аптечки и быстро подойдя к лежащему Сиско, вколол лекарство. — Тот, кто отнял у тебя все, находится прямо перед твоим носом, а ты помогаешь ему? Повернув голову, Дукат увидел облокотившегося о стену пещеры Дамара. Его лицо в отблесках костра выглядело еще более угрожающим. Неодобрительно сощурив глаза, он продолжил: — Зачем тебе так нужно его признание, если у тебя уже есть признание всей Кардассии. Убей его или оставь здесь умирать, это всего лишь малая жертва на пути к счастью целого народа. Твоего народа! Поднявшись, Дукат зло посмотрел на силуэт и высказал: — Молчи, Дамар! Если б ты понимал, — Дукат осекся, но с новым пылом продолжил — что Бенджамин не «просто жертва», а целый капитан Звездного Флота, который смог остановить весь флот союзников одним махом, то не смел бы так говорить! — Это еще более веский повод избавиться от него! Крайне разгоряченную дискуссию прервал звук спазма: Сиско тошнило. Дукат вернулся к пострадавшему, бережно поддерживая ему голову. Когда спазмы прекратились, Дукат взял флягу с водой и, не найдя под рукой никакой подходящей тряпки, оторвал часть своей штанины, смочил водой и приложил ко лбу Сиско. Он стал менее горячим, чем до антибиотиков — и это радовало. Прибравшись, Дукат снова вернулся ко все еще бредящему Сиско, снова приложив холодный компресс к его лбу. — Все еще надеешься получить прощение? После всех тех зверств, что ты совершил, он даже не взглянет на тебя — раздался циничный женский голос. Ну конечно, как же без этого ценного мнения: — В отличие от тебя, Бенджамин может смотреть глубоко и не предвзято. Поэтому мне нужно услышать его мнение. Мне нужно услышать, что он меня уважает! Послышалось небольшое шевеление со стороны Сиско: он начал потихоньку приходить в себя. Достав пару бутылей с водой, Дукат натянул на себя самую доброжелательную маску из всех, что только можно было, и присел рядом с дезориентированным Сиско. Сразу же посыпались вопросы о произошедшем, о судьбах членов команды и о чудесном спасении. В первые же минуты разговора, взгляд Сиско упал на «работающий» передатчик, который раздражающе не издавал ни звука. Дукат даже подошел ближе, чтобы подробнее акцентировать внимание на своем творении. В целом, все шло по плану, не считая только вечно отвлекающих его от дела назойливых Дамара и Киры, которых, он почему-то так и не мог контролировать. Дукат чувствовал, что его самого начинало понемногу потряхивать как в лихорадке, и снова где-то в грудине разливалось это мерзкое, холодное, сковывающее чувство. И чем больше оно разрасталось, тем тяжелее ему становилось держать эту маску доброжелательности, тем чаще вымораживали его своими призывными речами невидимые спутники. И вот, наконец-то, появился он — тот самый третий голос, который вечно преследовал его все мучительные ночи в лечебнице, звучал набатом где-то на заднем плане, но неустанно, постоянно. Теперь он предстал в виде того самого ворты, что отнял у него власть, что заставил его подчинить Кардассию захватчикам из другой Вселенной и вовлечь ее в жестокую, нескончаемую войну. Лицо его было как всегда надменно и насмешливо. Искривив губы в оскале-полуулыбке, силуэт язвительно выплюнул: — Решил поплакаться о своем горе и одиночестве давнему противнику? Доктор Кокс гордился бы тобой Дукат попытался отмахнуться от видения, оригинал которого он ненавидел всей душой: — Пошел прочь. Видение не отставало: — Убей его сейчас, пока он слаб. — Нет. — Избавь меня от этого позерства. Радуйся, что я вообще с тобой разговариваю после тех жалостных сцен в больнице. — Прекрати. — Так тебе неприятно это слышать? Что бы подумал капитан Сиско, если бы увидел как ты каждую ночь жавшись комком плакал в подушку. — Хватит! — Едва ли он бы также уважал тебя, если бы слышал как ты кричал и кричал как безумный, пока не прибегали медсестры и врач не давал тебе успокоительное. — Нет!! Глаза застилает пелена ярости. Дукат уже не понимает, что он делает, он просто хочет заткнуть этот мерзкий, ехидный, незамолкающий рот! Выхватив фазер, стреляет в то место, где секунду назад был его «голос разума». Громкий звук, но обвала пещеры не произошло, лишь небольшая вмятина на скалах. Благо, что он удалился на достаточное расстояние от Сиско, а то что бы он подумал о друге, стреляющем в стену? Нет, надо скорее с этим заканчивать, а то, кто знает, к чему это все приведет? Вернувшись к костру, Дукат снова натянул милую улыбку, но взглянув на капитана увидел в его глазах беспокойство. «Слышал ли?» — пронеслось в голове — Что там произошло — тревожно спросил Сиско. — Просто ветер Ложь, слабая и неотточенная. Видно, как в глазах капитана появились затаенные огоньки сомнения и страха. Дукат умел врать лучше, гораздо лучше, а иначе как бы он добился статуса главнокомандующего Кардассии и префекта Баджора, пытаясь при этом помогать всеми силами баджорцам? Но нет, сейчас он был не в том состоянии, чтобы начать изыскано лгать. Его раздирало мерзкое чувство неопределенности и недосказанности, чувство того, что его не поймут, не поддержат, когда он заговорит, ведь всегда, все вокруг судили о нем только из-за навешанных ярлыков, даже не пытаясь разобраться. Но Сиско, он ведь не такой, верно? Эмиссар, преданно исполняющий долг, навешанный на него суеверным чужим народом, старающийся помочь тем, кому можно помочь, неужели он не поможет ему, Дукату, старому другу? Из размышлений его вывел голос Сиско, который предложил на сегодня закончить и лечь спать: он все еще был слаб и, по-хорошему, ему нужна была медицинская помощь. Дукат согласился, лег напротив костра, отвернувшись спиной к Сиско, и принялся размышлять: «Ничего, как только он скажет мне то, что я хочу знать, я смогу помочь ему лучше. Думаю, на шаттле вполне возможно добраться до ближайшей базы Федерации и оставить его там, незаметно улизнув. Возможно наткнемся на корабль Доминиона, но это будет хуже: они убьют Бенджамина либо как только ступим на борт, либо в одной из их ужаснейших тюрем. Вот если бы баджорцев захватил Доминион, посмотрел бы я как они б возмущались и негодовали, сидя штабелями в тюрьмах или же будучи полностью уничтоженными с лица своей планеты…». Под эти витиеватые мысли Дукат и заснул. Сон его был тревожен, он просыпался несколько раз то потея, то замерзая. Проснувшись в очередной раз, он решил не мучить себя более насильственным сном и принялся за готовку: поставив на разгоревшийся костер казанок с разведенным сухпайком, он принялся добавлять какие-то имеющиеся пряности, которые он задумчиво принялся закидывать в небольшой казанок. А думал он все о том же, назойливая мысль прокручивалась в его голове как зацикленные контакты передатчика, что он отключил — вроде работает, но, чтобы запустить нужна помощь со стороны. А если быть более точным, со стороны раненого человека, лежащего прямо напротив него. Из раздумий его вывел нежданный комментарий одного из лучших поваров-капитанов Флота: «не переборщи». Скептически взглянув на оставшиеся пряности у себя в руках, а затем на Сиско, Дукат оставил едкий комментарий, но все-таки выполнил просьбу. Уступил, потому что Дукату сейчас было уже не до споров. Это все слишком затянулось, пора бы уже разрешить, устранить тот вопрос, который мучал Дуката долгие ночи в больнице и продолжал мучить до сих пор: виновен ли он? Отдавая острой болью в сердце, этот невысказанный вопрос как будто бы пытался прогрызть себе путь наружу, трудясь без устали. Дукат пытался подвести Сиско к этому вопросу как можно более осторожно. Но Сиско будто нарочно отклонялся от темы, пытался сгладить углы, чтобы не спровоцировать Дуката. А Дуката это злило — боль, вновь разрастающаяся в груди железными шипами, оглушала его, а Сиско никак не хотел помочь ему (может быть и хотел, но не понимал, что делает своим отмалчиванием только хуже). Состояние Дуката ухудшалось — помимо боли в груди, растущей в геометрической прогрессии, участились его «видения» и не просто участились, они стали более агрессивными, требовали все больше. Из-за жестокой внутренней борьбы Дукат не заметил даже того, что Сиско все-таки разгадал его неработающий передатчик и даже смог починить его. Когда Дукат это заметил, было уже слишком поздно-сигнал отправлен, а ответа на свой вопрос он так и не получил. На Дуката навалилось все то, что он переживал последние дни, все отчаяние, вся боль, которую он испытал и от которой не имел средств избавиться и она выплеснулась на единственного находившегося рядом человека, на Сиско. Удар палкой был достаточно сильным, но Сиско все-таки остался в сознании. Теперь, черта была перейдена, отступать некуда, теперь Сиско, без страха, понимая, что уже обречен на смерть, высказал все, что думает о нем: — Да что ты знаешь о правде? Ты всю жизнь искажал её так, как тебе хотелось! «Да как он смеет! Всё время все кругом только и делали, что врали, врали мне в лицо или за спиной. Да даже сам Бенджамин все это время обманывал меня, притворялся доброжелателем, другом!» Сиско не верил ни единому аргументу, которые приводил Дукат в свою защиту, хотя все они были чистой правдой: разве не он облегчил в разы труд пленных баджорцев, которых предыдущие наместники заставляли работать до последнего издыхания, не давая им достаточно еды и крова, отбирая их детей для такой же адской работы! Дукат может быть и хотел бы, чтобы рабство и оккупация баджорцев закончилась, хотел бы! Но невозможно отменить решение Центрального Командования, невозможно пойти одной маленькой станцией против могущественной армии и против своего же народа, который эту оккупацию и поддерживал. НЕВОЗМОЖНО! Почему ни баджорцы, ни Федерация, ни даже Сиско не могут понять такую простую вещь? Напрашивается только один верный вывод — во всем виноваты они сами. Эти напыщенные баджорцы, «кусающие дающую им руку», покушающиеся на единственного кардассианца, способного им хоть как-то помочь. Неблагодарные! Напыщенные гордецы, не имеющие ни в технологическом прогрессе, ни в культурном и половину того, что имела захватившая их Кардассия. Ничтожные, те, кого и правда следовало бы жестоко истребить, всех, всех до одного! — И после этого ты, конечно же, не злодей — зло выплюнул Сиско, который внимательно слушал все, что ему говорил Дукат, про которого последний и забыл уже, отдавшись полностью во власть своего рассказа. Неожиданный удар по голове был достаточно сильным и Дукат потерял сознание. Сознание вернулось довольно быстро. Бенджамина в пещере уже не было. Резко поднявшись, Дукат побежал в сторону шаттла «Опять предательство! Обманули! Снова!» — рой нестройных отчаянных мыслей проносился в голове Дуката, подгоняя его. Когда он выбежал из мрака пещеры, то увидел, что шаттл еще на месте, и рванул к нему изо всех сил. Шлюз уже закрывался, когда Дукат из последних сил запрыгнул в шаттл. Завязалась потасовка. Дукат выбросил Сиско из шаттла, хорошенько приложив его головой. Задыхаясь злобой, Дукат стал кричать об уничтожении баджорской расы в лицо человеку, который помог ему прийти ко внутреннему консенсусу. Сиско ответил болезненным ударом в колено. Боль отрезвила Дуката. Собрав последние силы, он мощно ударил Сиско по голове, из-за чего тот потерял сознание. Поднявшись, Дукат доковылял до шаттла, обернулся, бросая последний взгляд на оппонента: «Спасибо тебе, Бенджамин, за то, что помог разобраться». Как только захлопнулся шлюз шаттла, Дукат сел за штурвал и поднял шаттл в воздух. Времени на раздумья и сожаления уже не было. Но одно чувство всё ещё остро пульсировало в груди Дуката - сожаления, что их возможно последняя встреча прошла далеко не так, как планировалось. После того, как шаттл вышел из атмосферы планеты, Дукат принялся сканировать близлежащее пространство. И, что не удивительно, по близости оказался корабль, отчаянно ищущий своего капитана. Облегченно выдохнув, Дукат вбил координаты пустынной планеты, на которой остался раненый Сиско, и без сомнений отправил их кораблю: «Это тебе за все, что ты сделал для меня, старый друг». Затем, включив варп, быстро скрылся, чтобы осуществить тот план, на который он решился.