Азия моя

                    И даже спустя годы их отношений, Киёи всё ещё иногда спрашивал себя — а что, если?.. Хиру вышел из душа, как всегда прилично завёрнутый в глухую пижаму, хотя оба они предчувствовали — сегодня у них будет секс. Роскошь, на самом деле, они работали как проклятые; встречались поздно вечером, ели вместе, принимали по очереди душ и падали на постель, засыпая не донеся голов до подушек. Секса почти не было. Для Киёи это не было проблемой; Киёи знал, насколько был холоден. Также Киёи знал, насколько Хиру был горяч. Знал, что их темпераменты ни черта не были схожи, но бесился от этого только сам Киёи. Впрочем, от чего только Киёи ни бесился. Хиру тихонько присел рядом на кровать, вытирая густые чёрные волосы полотенцем. Киёи его убить был готов. Посмотрите, запаковался в пижамку, праведник хренов. А сам, наверно, только и ждал, что... Что? Киёи, опомнившись, запоздало заметил, как Хиру смотрел слишком внимательно. Полотенце медленно выскользнуло из его пальцев. — Чего уставился? — спросил Киёи грубо. Хиру молчал. Потом начал деловито расстёгивать пуговицы своей пижамы. Киёи закатил глаза — как же быстро Хиру научился его читать. — А если бы я не заставил тебя тогда мне признаться, а? — спросил Киёи, откидываясь на подушки в обманчиво расслабленной позе — внутри всё сжималось от сладкого, медового предвкушения. — Сидел бы сейчас один дома в холодной постели, в этой своей пуританской пижаме. Да? Хиру молчал по-прежнему, но уголки рта приподнял. Улыбался. — Вот надо тебе было, чтобы я просил? Чтобы... умолял, объяснял, мучился, подбирал слова... Да? Да??? — Киёи уже била нервная дрожь будущей истерики, без которой он совсем не мог — она всегда была необходимой прелюдией к прелюдии другой, и это правило оставалось неизменным. Как его ещё Хиру терпел, боже. Обычно он молчал и просто без слов его трахал. Сегодня зачем-то открыл рот. Смелый какой. — Тебе никогда не нуж... нуж... Н-н-не нуж-но было бы меня п-п-просить, — заикаясь, тихо произнёс он, и это, блядь, была уж слишком длинная для него фраза. — А? — глупо переспросил Киёи, бессмысленным взглядом отслеживая движения тонких пальцев своего парня: они справились с пуговицами и теперь стягивали с бёдер пижамные штаны. Под ними присутствовали трусы, ну конечно, скромник какой, куда же без них! И снова, как всегда, стало обидно, до кипучих в глазах слёз — он, глупый, никогда не мог спокойно вспоминать те несколько страшных минут их объяснения в школе. — Что значит — мне не нужно было просить? Ты заставил меня это сделать! — проорал он шёпотом и сжал в кулаке простынь. Хиру опустил глаза на этот его судорожный жест — Киёи умел красиво комкать бельё в любом контексте. — Ты мог просто потребовать, — ответил без какой-либо запинки, плавной, уверенной фразой — пятилетка их отношениям, они всё друг про друга уже давно поняли. Киёи вжался в подушку сильней. От Хиру в такие моменты хотелось бежать на край света. — И ты бы... послушался? Если бы я потребовал от тебя секс, например? — спросил он вкрадчивым голосом, потому что до сих пор чувствовал себя неловко и жутко, уже зная ответы на все свои вопросы, которые почему-то всё ещё хотел Хиру задавать. Хиру посмотрел серьёзно и нежно. — Я бы сделал для тебя всё, — как давно заученную мантру, проговорил он. — Всё, что ты бы от меня потребовал. И отвернулся от Киёи, будто не сказал ничего особенного. Начал спокойно стягивать с бёдер трусы, пока Киёи с нарастающим ужасом смотрел Хиру в его узкую, изящную спину — он был всё такой же худой, немного угловатый, нескладный. Но Киёи всегда чуял эту силу, мощь; это безумие, медленно закипающее под смуглой кожей Хиру, и не в первый раз задумывался о том, а что можно было бы потребовать от него ещё. Зачем — вопрос уже вторичный. Мы все хоть раз в жизни хотим ощутить именно такую абсолютную преданность, которая будет слепа настолько, что требовать от неё чего-то невозможного, нечеловеческого будет реальным. — Ты жуткий, — привычно сказал в спину своему парню, словно в любви признался. Хиру обернулся к нему — уже голый. Посмотрел влюблённо и страшно — были у него тёмные-тёмные глазищи красивого разреза, а чёлка почти касалась линии ресниц. В эту минуту Киёи хотел его так сильно, прямо до слёз. Но по-нормальному у них редко когда выходило. Хиру потянулся к нему, а Киёи заполз под простыню глубже. — Не лезь, — предупредил и сжал задницу — идиот, он целых полчаса впихивал в себя смазку и пальцы попеременно, после того как тщательно намылся и начистился в ванной. Всё для того, чтобы сейчас быть самой капризной сукой на свете. — Не лезу, — послушно повторил Хиру и сделал церемонный поклон, и почему-то выглядело это так красиво, так... правильно, даже если и был он совсем голый, уже немного дрожащий и влажный там, на самом кончике головки. — У тебя с члена течёт, — вредным, противным голосом брезгливо констатировал Киёи и стыдливо скосил глаза в сторону — он не ожидал, что Хиру окажется таким. За эти пять лет он всё ещё не смирился с его однажды обнаруженной физической привлекательностью, спрятанной под нервным заиканием и тихим нравом. Не смирился и не насмотрелся на гладкую, чистую кожу; на тонкие, но сильные руки, тёмные маленькие соски и красивый аккуратный член. Красивый, блядь, член Хиру. Киёи тогда с ума чуть не сошёл, проговаривая про себя эту фразу. В общем, сейчас Хиру тоже был красивым и возбуждённым. Так что. — Давай, приласкай себя, хочу посмотреть, — потребовал Киёи: не мучить друг друга ну никак не выходило. Хиру покладисто опустил руку себе между ног. Потёр там. Вытаращился чёрными глазищами прямо Киёи в лицо. Вот о чём он там себе думал? Я умру, но никому не расскажу твой секрет? Я умру, защищая тебя? Я за тебя... убью? Киёи зажмурился так, что под веками вспыхнуло. Никаких между ними вопросительных знаков никогда не было, кого он обманывает. Сквозь грохот пульса где-то в затылке, он слушал тяжёлое дыхание Хиру, ритмичный хлюпающий звук. Воровато нырнул рукой под простыню, трогая себя. Думая, что, может быть, стоит отбросить одеяло, и пусть Хиру на него смотрит? Дрочить. Смотреть друг на друга. Господи, чем они занимаются. Взрослые, состоявшиеся мужчины. Хиру так и кончил, глядя ему в лицо. Конечно, он видел, что Киёи тоже ласкает себя. Но кончил, уставившись именно в глаза — что он там видел, какие вселенные. А Киёи всё не мог — болезненное натяжение каких-то струн в районе сердца мешало и не давало додрочить. — Не могу... Не могу кончить... — прошептал с усилием Киёи, не понимая, от усталости ли в конце рабочей недели, или от того, что любовь его была так сильна, что все прочие чувства не дотягивали по силе до этого так очевидно, что становились просто не важны. Хиру уже не ждал никаких приказов, властно откинул с дрожащих бёдер Киёи тонкую простыню, и когда он был такой, Киёи всегда немного сходил с ума. Между ног было влажно, даже мокро — от пота, от предэякулята. Хиру наклонился и взял у Киёи в рот. Пальцами подхватил вытекающие ниже мошонки густые капли смазки. Вернул их обратно, вставляя сразу два. Поднял к лицу Киёи другую руку и, уверенным движением огладив губы, пропихнул пару пальцев внутрь тоже. Киёи облегчённо вздохнул — всё, теперь не нужно думать, не выйдет зажаться и нет смысла говорить — с чужими-то пальцами на языке. Он закрыл глаза, и его унесло — Хиру всегда делал минет жёстко и уверенно, не растягивая ласки, а прямой дорогой ведя Киёи к оргазму. После того как Киёи кончил ему в горло, Хиру сглотнул и даже не подумал отодвинуться. Киёи чувствовал бедром, что у него снова стояло. Как он забыл — Хиру был горяч, Хиру всегда было много надо. Не хочу трахаться, капризно подумал Киёи, но вместо того, чтобы требовать тишины и покоя, да что угодно требовать — приказать и получить всё на свете — готовился сейчас к шторму и безумию, зная железно — с оружием шутки плохи. Особенно с таким совершенным. Поэтому крепко обнял Хиру за шею и покорно раздвинул перед ним ноги.