Азия моя

                    Шуи всегда злился некрасиво, агрессивно, по-японски. Может, поэтому Шидэ в такие моменты хотелось взять его за плечи и трясти, чтобы извлечь из него чужеземное, острое, словно катанами заточенное нечто. Его самурайскую начинку. Она не нравилась ему. Это она заставляла Шуи быть стремительным и смертоносным. Торопила жить. Шидэ понадобилось десять лет, чтобы признаться, Шуи управился за неделю. А теперь, месяц спустя, когда узнал, что его парень улетает за океан, Шуи злился. Это нечестно, говорил он. Ты должен был сказать мне сразу. Ты же давно об отъезде знал! Бака, бака, бака. Шидэ кивал — бака он, да. Но дальше Шуи кричал что-то вовсе непонятное, переходя полностью на японский, и в крике его очень много было злого, раскатистого, некитайского звука «эр». Шидэ аккуратно тряс Шуи за плечи — боже, сколько в тебе этого самурайского дерьма, милый, хватит истерить. — Тогда, — сказал Шуи, как-то неправильно разом успокоившись, — мы должны до твоего отъезда сделать это. — М? — поднял бровь Шидэ. Они встречались меньше месяца. — Сделать. Это, — раздельно повторил Шуи. — Я хочу, чтобы ты сделал меня своим. Настоящий секс. Так понятно? Он что, сказал это на китайском, спросил сам себя Шидэ, потому что совершенно фразы не понял. Или не хотел понимать? Или это не понимал Шуи? Пришлось объяснить достаточно прямо. А то мало ли, как там в Японии мужчины делают мужчин своими. Ты и я, Шуи, голые. В постели. Ну, и так далее. Шуи глянул взбешённо. — Гао Шидэ. Шидэ снова кивнул — он Гао Шидэ, всё верно. Неторопливый человек, который страдал и ждал десятилетку. Который столько времени приучал себя к будущей боли безответного чувства, что просто не мог сейчас позволить спешки, вовсю наслаждаясь взаимностью. Но в Шуи кипела его чёртова японская кровь. — Сделаем это, — сказал, как убил. — У тебя или у меня? — по-джентльменски предложил Шидэ. — У тебя, — выбрал Шуи, не раздумывая. — И давай побыстрей. А то, мало ли. Шидэ открыл рот и хотел сказать, что никаких «мало ли». Он уедет и вернётся. И будет у них ещё много-много всего... такого. Но постепенно, красиво и со вкусом. Как бы это сказать — он желал распробовать вкус своего Шуи маленькими глоточками. Но Шуи решил его добить: — Ну, что молчишь? Ты вообще меня хочешь? А? Ну и кто из них, скажите, был дурак? Шидэ прислушался к себе и даже опустил глаза вниз — чисто технически он хотел Шуи прямо сейчас. Немедленно. Стало неловко и вместо ответа он уставился ему в лицо — под правым глазом у Шуи была заметная родинка, отличный ориентир для медитативного зависания. — Хватит таращиться на меня, — прервал его Шуи и фыркнул. — Давай послезавтра. Да? Послезавтра была среда. Обыкновенный день. Шидэ послушно кивнул и всю ночь мучился. Зачем я согласился. Сделаю ему больно. Неприятно. У меня большой. А в среду застилал кровать свежим бельём. Даже руки не дрожали. Я хочу. Хочу сделать ему больно. Я хочу его. Наволочка была нежно-синего цвета. Совсем как тонкие вены на шее Шуи. Или наверняка как венки на его красивом, аккуратном пенисе. Шидэ строго одёрнул себя: я даже не видел его пениса. Я ничего не видел. Их связывали десять лет любви Шидэ, осторожная заинтересованность Шуи, признание на мосту и много-много поцелуев. А также — тесные объятия в раздевалках бассейна, тяжесть худых бёдер Шуи на коленях Шидэ; жадные руки под футболками. Шидэ припомнил — последний раз они лежали в одежде на кровати в его комнате, и Шуи осторожно трогал его, запустив ладонь под трикотаж толстовки. Плечи, руки, грудь — Шидэ, замерев, давался, приучая к себе, к своему твёрдому, мужскому телу, с усилием переплетая их пальцы, чтобы не начать трогать самому — что там трогать было вообще — Шуи был тонким, лёгким, гибким и невесомым. Но кто бы сомневался, что кодекс самурая велел ему убивать противника быстро и максимально болезненно? Шуи, натрогавшись, прижался бёдрами к бёдрам сильнее — член к члену прямо, и серьёзно посмотрел в глаза, ничего не говоря. — Ты хочешь... — начал Шидэ, угадывая с ходу. — Хочешь... Он выразительно повёл глазами вниз — мы можем расстегнуть джинсы, я и ты, потрогать друг друга там руками. Недотрога-Шуи смешно округлил глаза и затряс головой. Шидэ кивнул — нет, значит, нет, я понял. Никуда не торопимся. Тогда... что? — Давай... так, через одежду, — уставившись куда-то за плечо Шидэ, тихо пробормотал Шуи. За плечом была комната. В комнате находилось множество интересных вещей — Шуи, в принципе, мог смотреть на любую. — Ты поставил нашу фотографию в рамку? — разглядев, вдруг спросил он и хихикнул. — Как сентиментально. Шидэ облегчённо выдохнул — даже не глядя на него, Шуи не видел ничего постороннего. В комнате были только они двое. Никаких вещей не существовало. Комнаты не существовало. — Иди ко мне, — сказал и притиснулся плотнее — если Шуи хотел потереться об него через одежду — они будут тереться друг о друга столько, сколько нужно. И если не оргазм, то, возможно, добудут огонь. Через несколько долгих минут они лежали потные, взлохмаченные, неудовлетворённые. Без огня и оргазма. Шидэ готов был разорвать проклятые узкие джинсы Шуи голыми руками. А Шуи вдруг застонал тихонечко: сильнее, можешь сильнее прижаться ко мне? К... нему? Там, внизу? Шидэ плюнул тогда на очевидный запрет, вырвал руку из цепких изящных пальцев, опустил вниз и сжал Шуи через джинсы. Там, между бёдер, он был очень твёрдым и не очень-то крупным. У всех японцев маленькие, мелькнуло дурацкое в голове. После прикосновения Шуи замер, задрожал под ним — когда это Шидэ успел так на него навалиться? А под рукой стало тепло, как бывает, когда окунаешь ладонь в нагретую воду. И теперь этот безрассудный полуяпончик хотел вот так сразу получить всё. Не торопимся, да? Шидэ с тоской глянул вниз, на ширинку — Шидэ всегда было много. Тоска стала невыносимой. Он неминуемо сделает ему больно. Да блядь. Зачем он надел белое, зачем он вообще пришёл, думал Шидэ в среду, аккуратно сажая Шуи к себе на колени, потому что сажать Шуи к себе на колени он в последнее время наловчился. Белое на Шуи красиво сочеталось с синим. Шидэ опрокинул его на постель и удобно уложил его голову в васильковую подушку. Склонился к нему. — Сделать своим, значит, — немного зло повторил ту его фразу, немного зло дёрнул ширинку собственных брюк, оставляя её распахнутой; снял с себя свитер, футболку, лишь бы не передумать, не пожалеть и не вспоминать о том, как мало у них было времени на тягуче-томное сближение; на всю эту японскую, живущую в нетронутом Шуи поэзию, которую Шидэ только-только начал выковыривать из него, такого колючего, острого, как стальная катана. Мальчик-катана смущённо держался за горло своего белоснежного свитера. — Что мне... делать? — спросил неуверенно. — Раздеваться. Давай я, — потянулся к нему Шидэ. Под белым свитером была белая кожа, но голый Шуи не дал собой полюбоваться: быстро подтянул острые колени к груди, сжавшись. Шидэ вздохнул. Не стал снимать с себя полностью брюки, просто чуть спустил вместе с бельём — член упруго выскользнул из боксеров, закачался. Шуи медленно опустил на него глаза. Сейчас скажет, что... Что это ошибка. Что, в общем-то, месяц назад он был влюблён в девушку, и парни — это такое себе. Что любит, но не может. Что любит, может, хочет, но у тебя слишком большой, вали в свою Америку давай. Что любит, хочет, но. Шидэ приготовился. Ну же, Шуи, говори. — Можно потрогать? — кратко сказал Шуи, протягивая к нему руку. Шидэ сглотнул и кивнул. Шуи сомкнул пальцы почти у самого корня, уложив в узкую ладонь полувставший, но уже тяжёлый полнокровный пенис. Шидэ секунду смотрел на это, опустив глаза вниз. Я сейчас с ума сойду, или меня стошнит, подумал, чувствуя, как кровь отливает от головы слишком стремительно. Покачнулся, упёрся рукой в матрас, крепко схватил Шуи за тискающую руку, отвёл. Содрал с себя брюки с бельём окончательно, забрался на кровать. Шуи следил за ним блестящими глазами. — Отпусти, — хрипло потребовал Шидэ, потянув за одеяло, в которое Шуи успел вцепиться. Без одеяла пошло тяжелее — Шуи вдруг отвернулся к стене, пытаясь утопиться половиной лица в подушке. — Куда ты, Шуи... Ну, что ты... Шуи, Шуи... — ложась на него, зашептал Шидэ, откуда только силы на этот успокаивающий шёпот взялись. На шёпот, на уверенность в том, что надо заставить смотреть на себя, дышать в рот, возвращать стоны. Шуи замер под ним испуганной ящеркой. Разозлить его, а. — Шуи, будем трахаться? — спросил Шидэ прямо, обхватил его голову, запустив пальцы в рассыпавшиеся по подушке волосы, вынуждая смотреть на себя. — Я... хочу. Хочу тебя. Мне нужно быть уверенным, что ты хочешь этого тоже. — Я же уже сказал, ну, — тихо и напряжённо ответил Шуи и поднял на него глаза. — Жалеешь меня, что ли? Сказал это зло и яростно, и после этого всё в нём закипело, правильно, логично отзываясь на их голые тела, прижатые друг к другу. Они целовались. Шидэ засунул язык ему в рот, щекотал кончиком шёлк дёсен, изнанку щёк. У Шуи был сладкий, маленький, аккуратный рот. Узкие плечи, напряжённые соски, глубокий пупок, невыбритый пах... — Подожди, не трогай меня там, — отстранил его Шуи. Шидэ поднял голову и непонимающе уставился на кончик его курносого носа, соображая. Если он вообще мог соображать в этот момент. — Я могу слишком... быстро, — неловко пояснил Шуи и покраснел. — Давай потом. Ага. — Шуи. Какое потом? Ну? Потом, мало ли, ты сбежишь от меня, от моей долгой, молчаливой любви, с которой я протаскался по миру целых десять лет. — В общем... Шуи, — Шидэ опустил руку на жёсткие волосы у самого члена Шуи. Смешно ими пошуршал. — Я тебе подрочу. Или... ртом. — Не надо. — Давай, Шуи. Мне надо. Родной мой. Так сильно люблю его, думал Шидэ. Хочу сделать хорошо. Хочу пососать. Вылизать. Что угодно. Сердце колотилось, как ненормальное. — Что??? — с ужасом в голосе выдавил из себя Шуи, словно услышал невысказанные мысли Шидэ. — Ничего. Перестань ершиться. Нам совсем необязательно сразу... Ты не готов, я же вижу. Куда торопился, зачем? Я уезжаю на два месяца, а не на пять лет! Поэтому позволь мне... — Нет! Не позволю! Давай трахаться! По-настоящему! — рявкнул Шуи и ощутимо пихнул его в плечо. — Я просто не хочу... Я не знаю. Остаться ни с чем? Когда ты уедешь. Поэтому не будь сейчас таким... идеальным. Мне... слишком. Просто слишком много тебя, такого хорошего. Дурак. Шидэ молча смотрел на него. На своего красивого, наполовину японского парня. — Ты не мог бы теперь повторить всё это на китайском? Я понял только последнее слово, — попросил осторожно, потому что в этот момент осторожность была обязательной для выживания. Иначе можно было умереть либо от любви, либо от убивающего взгляда Шуи. Шуи ничего не ответил. Потянулся за поцелуем, приподнявшись с постели, и медленно развёл колени. Ну, знаете. Шидэ вовсе не был железным. — ...Будет лучше, если мы... Сзади. Шуи, — бормотал Шидэ ему в губы, крепко удерживая, потому что уже предчувствовал истеричное дёрганье. — Первый раз так будет легче нам обоим. — Хорошо, хорошо, — согласился Шуи неожиданно послушно, щекотно схватился за бок, повёл рукой выше, зацепил ногтями сосок, Шидэ вздрогнул, перехватил руку, поднёс к губам, поцеловал. Потом перевернул Шуи, посмотрел на маленькие ягодицы, на то, что между ними. На тёмную промежность; сухой, крепко сжатый вход. Поцеловать? Нет? Прямо туда? Или сбежит? Поцеловал-таки осторожно в белую половинку, одновременно рукой приподнимая бёдра Шуи, вынуждая встать его в максимально раскрытую позу. — Это так стыдно. Чёрт, — тихо прошептал Шуи и осторожно выглянул из-за плеча. Шидэ смотрел на него — теперь он всё видел. Все его нежно-голубые, змеящиеся под кожей вены. И венки. Презерватив щёлкнул по коже слишком громко, Шидэ поморщился, Шуи вздрогнул. Слишком громко щёлкнула крышка тюбика с лубрикантом. Шидэ медленно провёл скользкими пальцами по собственному члену, следом по промежности Шуи, массируя, надавливая и чувствуя иную, более высокую температуру кожи в серединке. — Я остановлюсь в любой момент, Шуи, только скажи, — сказал он столь очевидную неправду, что во рту мгновенно стало кисло. Шуи кратко ответил одним японским словом, выражая им всё своё отношение к этим унизительным для истинного самурая промедлениям. Поэтому Шидэ сделал всё максимально быстро. — Выйди, выйди из меня!!! — сорванным шёпотом орал Шуи несколько минут спустя и лягался ногой. Шидэ был насмерть оглушён взрывом долгожданного удовольствия; этими тугими, плохо идущими фрикциями, от которых было сначала больно даже ему, а потом... Потом они приладились друг к другу, Шуи устал зажиматься, и у Шидэ вышло войти в него на всю длину. Он прижимал Шуи к простыням всем телом, медленно и любовно двигался в нём, тихо кусая в плечо, пока не кончил. — Хватит меня бить, я сейчас беспомощный, — пробормотал он в полуобмороке, когда Шуи наконец спихнул его с себя. — Ты животное, — прошипел Шуи. — Я животное, — согласился Шидэ и снова навалился на тонкого, затраханного Шуи, перевернув его к себе лицом. — Слезь с меня, — жалобно попросил Шуи. — Нет. — Слезь. — Лежи смирно, — приказал Шидэ и зажал Шуи на всякий случай ладонью рот. Скользнул вниз, распихал стиснутые ляжки, губами потёрся об упавший пенис. — Ты хотел, чтобы я сделал тебя своим. Я сделал. Ты мой. Теперь позволь мне быть нежным. Шуи замер. Тёплый бочок его члена пошевелился возле щеки, первым отзываясь на бархатный баритон Шидэ. — Ты знаешь, сука, какой у тебя сумасшедший голос, а? — сказал вдруг Шуи, всхлипнув. — Ты знаешь, как я люблю тебя? Зачем ты уезжаешь. Почему всё так. И Шуи горько заплакал. А Шидэ стало не по себе, словно два месяца разлуки, им предстоящие, сквозь призму этих слёз превратились во что-то неясно-тревожное, неправильное. Чего не должно было случиться в их судьбе. Захотелось ударить себя, чтобы очнуться, и он действительно ощутил горящей щекой призрачную пощёчину и слишком серьёзный, взрослый взгляд знакомых, японского разреза глаз, в которых отражалась грядущая катастрофа — с любимым ли, с ними обоими... — Я тоже люблю тебя. Люблю, Шуи, — сказал эхом, отмахиваясь от предчувствий и нежно прижимаясь всем лицом к его бедру. Шуи затих. Вплёл пальцы в волосы Шидэ. Закрыл свои невозможно красивые глаза. Сердце забилось ровнее. Сейчас сделаю ему хорошо, подумал Шидэ. Сейчас он кончит и успокоится. Угомонит свою японскую кровь. Не будет больше предчувствия катастроф, никакой тьмы. Не с Шуи. С Шуи будет только любовь, тепло и солнечные блики в пустующей чаше бассейна. Япония, в конце концов, это не только про остро заточенное самурайское оружие, но и что-то про Солнце, что-то про свет.