Целитель моей дочери

Джинни Гарри дышит тяжело, прикрыв глаза, толкается в меня, комната наполняется влажными звуками шлепков, которые, на наше счастье, скрадывает Заглушающее, а я вдруг ловлю себя на мысли: «Мерлин, когда это уже закончится?». Ответными движениями бёдер побуждаю мужа ускориться, сжимаю его чувствительные к ласке соски и слегка покручиваю их пальцами. Завтра предстоит суматошный день. Джеймсу надо будет купить учебники, сову и школьную мантию, Альбуса отвести на тренировку по квиддичу… Вечером придут Рон с Гермионой, нужно будет испечь торт… Легонько царапаю вспотевшую спину, издаю негромкий дразнящий стон… Темп становится совершенно бешеным и рваным, прежде, чем Гарри, замерев на секунду, кончает с еле слышным вздохом, ещё несколько раз толкаясь в меня, опустошаясь и приводя дыхание в норму. Некоторое время мы неподвижно лежим, тесно переплетясь руками и ногами, пока он наконец не выскальзывает из меня: — Всё хорошо, любимая? — Да, — успокаивающее прикосновение губ. — Давай спать, Гарри. — Мамочка! — зовёт из своей комнаты Лили. — Я схожу! — подрывается Гарри. — Ты же знаешь: если она зовёт меня, то и идти придётся именно мне, — возражаю я. Когда, перечитав добрую половину «Сказаний о драконах», я возвращаюсь в спальню, Гарри уже крепко спит. Я смотрю на разметавшиеся по подушке непослушные чёрные волосы, никогда не поддававшиеся ни одному заклинанию, на родное лицо, такое мягкое и расслабленное во сне, на сильные руки, всего какой-то час назад привычно ласкавшие меня, и сердце сжимается в горьком недоумении: куда ушла наша любовь? Да и была ли она? Вспоминаю себя — десятилетнюю пигалицу, до дрожи влюблённую в худенького зеленоглазого мальчика, принца из сказки, которую мама рассказывала мне перед сном. Я и рта не смела раскрыть, когда моя наивная детская мечта однажды летним днём вдруг появилась на пороге нашего дома. Кем я была для него? Смешной малышкой, младшей сестрёнкой лучшего друга? Последняя, на кого он мог бы взглянуть, кого мог бы пригласить на Святочный Бал. Он без устали спасал мир, сражался с чудовищами, выигрывал кубки, что бы ни случилось — ловил неуловимый снитч, а я… Я изо всех сил пыталась стать собой, понять, кто такая Джинни Уизли? Не младшая сестра Рональда Уизли, верного друга знаменитого Гарри Поттера, не дурочка, много лет страдающая по недостижимому кумиру, а… кто? Я много и упорно училась, осваивала сложные заклинания, чтобы быть достойной хотя бы дружить с Гарри Поттером, как Рон и Гермиона, и тоже, как и он, играла в квиддич. О моём Летучемышином Сглазе в Хогвартсе ходили легенды, парни начали смотреть на меня с интересом (даже спесивые слизеринцы!), а квиддич… Квиддич наконец-то подарил мне меня. Взмывая в небо, я забывала, что недостойна такого героя, как Гарри Поттер, и родившаяся в объятиях ветра уверенность в себе больше не покидала меня даже тогда, когда приходило время спускаться на землю. Удивительно ли, что именно после победы в квиддичном матче я впервые поцеловала моего Гарри? Мерлин, я могла бы сжечь дотла всю гостиную Гриффиндора, да что там, я могла бы сжечь к чертям весь Хогвартс, если бы охватившее меня в тот момент счастье было огнём! А Гарри? В его глазах я видела лишь мягкое тепло, но мне и этого было достаточно, чтобы захлебнуться восторгом. Я горела за нас двоих. Я обжигала его поцелуями и плавилась сама в его ласковых, надёжных руках, я была готова на любые, самые отчаянные, самые безумные эксперименты — в душных хогвартских теплицах, в пустующих после занятий классах, в библиотеке под носом у строгой мадам Пинс. Весь это сжигающий меня изнутри огонь я направила на страстную, беспощадную борьбу с режимом Кэрроу, когда мы с Гарри вынуждены были расстаться перед его походом за крестражами. А когда битва закончилась — мы с Гарри вдруг обнаружили себя под прицелом колдокамер. «Лучшая пара Магической Британии» «Победитель Тёмного Лорда и его боевая подруга» «Подающий надежды юный аврор и восходящая звезда «Холихедских Гарпий»… Мы и оглянуться не успели, как всё решили за нас. Огонь в глазах моего любимого так и не разгорелся, а я внезапно поняла, что сгорела дотла. Я задыхаюсь в этой его недолюбви, в этой тёплой дружбе, в этих семейных заботах — кашках, соплях, игрушках, детских книжках. Я чувствую, что живу лишь в небе, лишь когда взмываю над ревущим стадионом, полном восхищённо следящих за моим полётом зрителей, купаясь в их обожании, ощущая себя особенной, яркой — настоящей звездой. Той, кем так и не смогла стать для моего Гарри. Гарри Со второго этажа доносятся звуки взрыва и досадливый стон. Джеймс спускается из своей комнаты, весь перемазанный сажей и копотью, в лучших традициях нашего бывшего однокурсника Симуса Финнигана. Всплеснув руками, Джинни достаёт из кармана мантии палочку и принимается спешно отчищать лицо, руки и одежду нашего старшего сына. — Мама! — уворачивается тот, когда неприятно пощипывающее заклинание проезжается по его щеке. — Чем ты там снова занимался? — недовольно восклицает Джинни. — Это секрет, — бурчит Джеймс. — И вы с папой не имеете права заходить в мою комнату без разрешения! Это нарушение моих личных границ. Ай! — он обиженно трёт только что очищенный нос. — И твои навязчивые Очищающие — тоже! — Мадам Малкин нас на порог не пустит, если увидит твоё чумазое лицо! — бушует Джинни. Альбус тихонько хихикает, и старший брат в ответ испепеляет его взглядом рассерженного василиска. — Ма-ам… — робко прощупывает почву младший сын, — может, если мы сегодня идём в Косой за покупками, мне можно будет пропустить тренировку? Ведь чтобы купить все вещи для школы, требуется очень много времени! Альбус Северус Поттер не любит квиддич. Да, сын самого молодого и успешного ловца в истории Хогвартса и легендарной охотницы «Холихедских Гарпий» ненавидит полёты на метле и боится, кажется, не только бладжера, но и квоффла. — Об этом не может быть и речи, Ал! — отрезает Джинни. — Единственная причина, по которой можно пропустить тренировку — это смерть, а ты, насколько я могу судить, вполне себе жив-здоров. Альбус понуро вздыхает. — Слабак! — шипит Джеймс. — Держу пари, Шляпа распределит тебя на Хаффлпафф. Все гриффиндорцы обожают квиддич и отлично играют. — Вовсе нет! — прихожу я на помощь скривившемуся от обиды Алу. — Тётя Гермиона, к примеру, совсем не умеет играть в квиддич. — Зато наша мама играет лучше всех! — не сдаётся забияка Джеймс. — Да и ты, папа! Я уверен, что даже наша Лили, когда поправится, первым делом сядет на метлу. — Папочка! — раздаётся голосок из комнаты Лили. — Иду, милая! ***** Сегодня нашей дочери снова стало хуже. Она слишком слаба для аппарации и долгой прогулки по магазинам, поэтому я остаюсь с ней дома, а Джинни отправляется в Косой Переулок с сыновьями одна. — Как ты себя чувствуешь, Дракончик Лили? — преувеличенно бодро спрашиваю я, заходя в детскую. Лили полулежит в постели, со всех сторон окружённая разноцветными плюшевыми дракончиками разной степени потрёпанности. Драконы в её комнате везде: на обоях, на обложках книг, на одеяльце, укрывающем худенькое, почти прозрачное тело. Порою мне кажется, что горячая любовь к этим гордым, смертельно опасным существам, незатухающий интерес к ним — единственное, что удерживает Лили здесь, с нами. — Хорошо, папочка, спасибо, — улыбается Лили. — Ты снова отказалась от завтрака, — ласково укоряю я, с тревогой оглядывая нетронутый поднос: молоко, булочки, фрукты. — Но папа, ты же знаешь — драконы не едят ни булочек, ни апельсинов, — уверенно сообщает дочь. — Оу! Чем же тогда они питаются? — интересуюсь я. — Возможно, подойдёт жареный цыплёнок? — Если только совсем чуть-чуть, — сдаётся Лили. — Знаешь, я совсем не голодна. Но… если я всё же немного поем, ты расскажешь мне про дракончика Норберта? — Конечно, моя хорошая. Пока дочь отщипывает крошечные кусочки от оставшегося с вечера жаркого, я в сотый раз пересказываю историю о том, как в хижине Хагрида из яйца вылупился кусачий огнедышащий малыш, как огромный бородатый лесничий превратился в нежную сюсюкающую мамочку, как мы несли неугомонного подросшего детёныша под мантией-невидимкой, чтобы, рискуя вылететь из школы в первый же год, передать его друзьям Чарли Уизли. Я столько раз пересказывал эту историю, что могу, повторяя её для Лили, одновременно размышлять о чём-то своём. Например, о нас с Джинни. О том, что моя супруга, кажется, не чувствует себя особенно счастливой рядом со мной. Возможно, она ожидала чего-то другого от нашей воспетой волшебной прессой сказочной семейной жизни. Больше страсти, больше романтики? Но я никогда не был силён в этом. Стоит лишь вспомнить мой крайне неловкий поцелуй с Чжоу или разобиженную моим откровенным невниманием на Святочном Балу Парвати. С Джинни мне всегда было легко, так же просто, как с друзьями — Роном и Гермионой. Джин была, к моему счастью, совершенно лишена этого непонятного мне, утомительного женского кокетства, этой раздражающей манеры недоговаривать, мучить намёками. Даже в сексе всегда напрямую заявляла о своих желаниях. Я привык, что не должен ждать удара в спину, всегда могу положиться на мою жену, как на лучшего друга. Но возможно, это вовсе не то, чего на самом деле хотела она? Сколько я помню Рона и Гермиону — между этими двумя вечно летали искры. Начиная с того момента в Хогвартс-Экспрессе, когда самоуверенная девочка с копной каштановых кудрей заявила моему новому другу: «И кстати, у тебя на носу — грязь. Вот здесь!». Они заставляли друг друга ревновать и творить глупости, плакать и страдать, но также и заливаться глупым, счастливым смехом, смотреть ошалевшими глазами, бросаться в объятия друг друга под вспышками тёмных заклятий. Гермиона всё ещё краснеет, как девчонка-подросток, стоит Рону украдкой шепнуть ей на ушко что-то, чего я не хочу знать. А судя по тому, что Рон порою просит меня достать ему на вечерок аврорскую форму и лимонно-жёлтую целительскую мантию — их ночи по-прежнему проходят нескучно. А ведь у них уже двое детей! Наши с Джинни отношения — ровные и спокойные. Я и представить себе не могу, что в комнате, полной гостей, прошепчу ей на ухо грязные словечки, или что она в припадке ревности натравит на меня стайку клюющихся канареек. Взаимные тычки и подколки, эмоции, бурлящие через край, кровь, закипающая в жилах при одном лишь взгляде на чужое лицо — такое у меня в жизни было, пожалуй, лишь с одним человеком. Вот только связывала нас с ним вовсе не любовь, а противоположное ей, не менее сильное чувство… — Папочка, — вырывает меня из моих мыслей голос дочери, — а я смогу увидеть Норберта? — Конечно, милая, — обещаю я, старательно игнорируя болезненно сжавшееся сердце. — Тебе нужно поскорее набираться сил, и, когда ты поправишься — мы с тобой непременно отправимся в драконий заповедник к дяде Чарли.