l o √ ﻉ
В коридоре привычно тихо и спокойно: знакомая черта, когда каждый из участников сидят по своим студиям-комнаткам и занимаются делами. Чимин по дороге на своём автомобиле сообщил ребятам, что сегодня заедет на ночь к ним, поэтому им лучше сразу признаться рылись ли они в его оставленных вещах или нет. Ведь он по волосинке или крошке со своей маниакальной наблюдательностью заметит непорядок, что кто-то оставил. Но все не так плохо, возможно, стоит благодарить Намджуна, следящего за порядком как своей студии, так и остальных. Приятная привычка, думает Чимин, поднимаясь на лифте – следить друг за дружкой со времен тесной общаги, где все спали чуть ли не друг на друге, стирали без стеснения нижнее белье и рылись в залежах чьих-то запасов, что пропадали бесследно в маленьком на семерых человек помещении. Сейчас же другой уровень жизни – подстать им самим. И они это заслужили тем из всем известной песни про кровь, пот и слёзы. Поднывая вновь закатить бунт, Чимин поджимает губы и давит в себе мысли, что оставил экс-убмудку, помимо перечисленного, еще и свое семя в нефееричные оргазмы. Тишина и не выскакивание со всех углов мемберов селят тоску, что его не ждут, но для второго раза разочарования для этого вечера с Чимина достаточно – и самые дорогие лица отыскиваются в общей гостиной, выделенной для их группы. Сюда могут заходить продюсеры, менеджеры и другие, будем называть, коллеги, но сегодня день совпадает с выходным – и никто тревожить их не станет. Может, поэтому Чимин не скупился потратить время на всю вывороченную теперь квартиру? Ее-то он и показывает по телефону через несколько минут приветствий, объятий, листая большим пальцем фотки. Они как памятные трофеи его пакости, но обоснованной. Больше всех свистит пришедший только-только из спортзала Чонгук, чуть не отбирая телефон и не выпучивая глаза на увиденное. Джин с Хосоком на пару уливаются сообразительностью Пака накидать в ванную полные водой презервативы, которые выуживать голыми руками оттуда будет проблематично, так как Чимин налил сверху еще и смазки, и специального масла для эротического массажа – короче, гремучая смесь латекса и масла. Тэхен жмется с правого бока к Паку и мягко целует в щеку, спрашивая, как он, а тот лучше и не опишешь, получая одобрение почти от всех… почти. Юнги в своей излюбленной апатии обращает внимание больше на экран телевизора, где идет какая-то спортивная игра. Нет, он поприветствовал Чимина, даже дал себя полуобнять, но в дальнейшем мракобесии по продолжению банкета выноса бывшего парня Пака, участия не принимает. Шуга просто в холодной прострации. Бросая взгляд от телефона на Мина, что сидит с краю общего дивана и кладёт в рот соленый попкорн, Чимин вспоминает еще одного человека, который выводит его, но только на протяжении больших лет. Выводит и тут же вводит обратно в свою же зону комфорта, когда дружелюбен и подставлен под ласку, а это бывает редко. Чимин бесится, когда тот не бесится. Чимин не любит, когда Юнги много болтает, а тот любит болтать, зная, что все внимание камер или фанатов отдано сейчас ему, а не великолепному Пак Чимину по центру. Пинаются – мирятся, не смотрят друг на друга – смотрят как впервые видятся, обнимаются и руками касаются – сидят по разным углам и подрываются навстречу друг к другу, если даже не к ним обращаются. Беситься на него, с ним, самому от него - тоже уже как часть каких-то отношений. Скорее дружеских, чем нечто большее, но Чимин никогда не желал, чтобы Шуга делал такое же с кем-то, кроме него, просто на просто ревнуя. А тот и поступает так именно с ним, как безмолвно просит младший. В любом случае, сейчас Юнги игнорит в пух и прах обоюдное беснование своих друзей, не смотря на Чимина вообще. И только сейчас прозрев, либо же для этого нужен был повод в расставании, но Пак хочет наварзать и в комнате теперь Юнги за эту холодность. Заметим - наварзать, потому что отличие прошлого греческого бога от Шуги в том, что последний… красивый снаружи и внутри. А его внимание как личное, так и продюсера – вообще золото. «Слишком мило ест», - проносит сквозь голову теплым ветром мысль Чимин, смотря как Мин аккуратными пальцами зачерпывает попкорн из глубокой тарелки и запускает в рот, облизывая губы от соли. По инерции смочив кончиком языка свои, Чимин пытается вернуться к более насущной теме и отворачивается. Затушить огонь внутри самым проверенным способом любой кореец может только добавив огня в полымя, а именно – острую лапшу. Общим скопом ютятся на просторной и богатой кухне, забывая до сих пор, что у них несколько комфорок на плите, а не одна плитка, что используют в походах. - Засыпаю, - бубнит Чимин, пристроившись рядом с Джином и наблюдая, как тот аккуратно нарезает зелёный лук кружочками, - пойду сейчас к себе поем. Этот урод мне все нервы вымотал. - Скорее его вещи, которые ты разбросал, - смеется старший в ответ, протягивая заботливо парню сельдерей, чтобы тот уже перестал трепаться о своём бывшем. Нет, они все не против слушать его, Чимина вообще не заткнуть, когда он на эмоциях, но целый час в гостиной вести только об этом разговоры - уже полный нонсенс. Наверное, предложение заварить рамён от Хосока - была скрытая идея ошпарить любимому Паку язык и утихомирить хотя бы на сегодня. Еще чуть-чуть и младший просто изъест не только сам себя, но и их. Держать Чимина не стали, и он со своей порцией удалился в обитель идеальности и красоты. Указ ничего не трогать в его комнате в отсутствии был исполнен с блеском, и парень, втянув несколько палочек длинной острой лапши, решает с ногами забраться на кровать. Неуютно. Непривычно спать одному, но уже несколько месяцев общая постель была отнюдь не ложем любви, поэтому Чимину сейчас отчасти больно и холодно ложиться в пахнущую своим же лосьоном для тела кровать. Через десять минут, когда дело близится к одиннадцати ночи, а для Пака это ровным счетом ничего не значит, потому что он укладывается всегда поздно, к нему тихо, но уверенно, стучатся. - Не закрыто, - безэмоционально от усталости отвечает на это парень. Бесшумно, словно кот, Юнги проскальзывает в его комнату, заставляя Чимина выпрямиться в спине и сложить ноги по-турецки, рамён в пиале подрагивает, так как собственные руки от внезапности прихода Мина тоже дрожат. Проходясь беглым самоанализом по его чёрным джинсам и просторном худи, с закатанными рукавами до локтей, Чимин гадает, когда тот стал таким хорошо сложенным. Не идеальный, до греческого бога далеко, но, черт возьми, почему у него такая уверенная, жгучая походка, с которой нужно только заходить и слету опрокидывать прямо на кровать. Сглатывая, Чимин отводит глаза и берет большую порцию лапши в рот, чтобы обжечься наверняка, потому что он начинает думать про своего хёна не то… - Что ты делаешь? – Без улыбки интересуется Юнги, будто специально смотря в упор, как тот давится, краснея от перца и смущения под его взглядом ещё больше. Естественно Чимин пачкается, мажет по губам, подбородку и красными каплями марает бежевую футболку на груди. - Да что же такое?.. – шипит он, соскальзывая с кровати и направляясь в туалет, - прости, я сейчас. Проходи. Юнги лишь кивает и садится, почему-то, на постель, хотя здесь есть удобный диван. Мимолетная мысль, что запах одеколона Юнги смешается с ароматом тканей, вызывает у Чимина волну жара внизу живота. Все становится хуже, когда он по привычке выходит в одних брюках, сверкая торсом с очерченными анатомически красивыми мышцами. Не позаботившись прихватить запасную футболку, Чимин вынужден пройти приличную дистанцию мимо Юнги прямиком к шкафу. Но хуже не это – хуже то, что Шуга просто откинулся спиной на кровать, согнув слегка расставленные ноги в коленях и подложив руки за голову. Интересный, конечно же, потолок в таких ситуациях идет подальше, после того, как Юнги режет, но режет, будто гладит (просто его глаза такие двойственные), взглядом по частично оголенному Чимину. Не стесняясь ни капли, следует вниз до самого пупка, а затем просто скашивает в сторону. - Что ты хотел? – стушевавшись, Пак вспоминает о госте, но забывает, казалось, свое имя после этого. – Мне показалось, что тебе было скучно в гостиной. И вот ты здесь… - Мне скучна твоя тема, ты же знаешь… - Отвечает тот, приподнявшись на локтях. – Но ты - не скучен мне. Ты же знаешь. И что это за подтекст? Что там Чимин знает? А знает он ровно столько, что Юнги не переваривает темы про отношения. Или избегает. - Прости, сегодня я шутить не буду, силы потратил сам знаешь на кого, - пожимает плечами Чимин, смекая, что парень больше любит говорить с ним лично и на более нейтральные темы, чем любовь или эта чёртова измена, глушит Пак в себе вновь обиду. - Хочешь поговорить? – Вновь откидываясь и разрывая контакт глаз, тихо спрашивает Шуга. Не ослышавшись, младший замирает. Он только что трепался целый час, а потом, поняв, что собственными проблемами слишком эгоистично заваливать ребят, удалился к себе. И Юнги… он больше всех дал намёк, что ему это неинтересно. Что происходит сейчас? Моргнув, Чимин, наконец-то, накидывает какую-то старую футболку с изображением бисквитного монстра с «Улицы Сезам», смотрит задумчиво в пол и потом садится меж подушек в изголовье кровати с ногами. - Хён, тебе же все равно, - шепчет с непониманием он. – Не утруждайся. Я в порядке. - Сколько? - Что? - Сколько уже он трахается с другим? – Без запинки и задоринки спрашивает прямо Юнги, смотря вновь в потолок и закинув руки под голову. - Наверное, больше полугода, - тихо следует ответ. - Ты спал с ним в этот период? - Хён, это личное… - Спал? – Настойчиво спрашивает Юнги, слегка задирая голову и выискивая его взгляд. - Да, - сглатывает Чимин, голыми ступнями вжимаясь в покрывало, а спиной в деревянную спинку кровати. Не спрашивая в открытую, он читает во взгляде Юнги вопрос: «и что ты чувствовал?». - Я занимался этим без удовольствия. - Я и не спрашивал, - поджав губы и вскинув немного брови, отвечает Шуга. Однако, голос сипнет на конце предложения. То ли они слишком рядом на несколько квадратных метров, то ли сегодня тот самый счастливый случай, когда Юнги хочет быть нежным с ним, может, даже пожалеть. А Чимин никогда в жизни не признает, как обожает принимать заботу от него. Протянув руку по покрывалу, Мин прикасается к его лодыжке и гладит успокаивающе лишь тремя пальцами. - Почему ты такой? – Бесшумно и мягко проскальзывает по поверхности ступней Чимин, подставляясь под успокоение его ладони и доверяясь, пока есть возможность. – Игнорируешь меня при всех, а один на один совсем другой. Шуга не отвечает, повернув голову в сторону лодыжки и продолжая касаться, рассматривая и играясь с изящным изгибом правой ноги. Именно теми пальцами, что так часто ощущает Пак на своей шее, когда получает поддержку от него, даже на публике. - Я заметил, - через несколько тихих минут, нарушаемых лишь сбитым дыханием Чимина, которому глаза открываются, похоже, только сейчас на этого человека, произносит Юнги, - когда ты не удовлетворен – эмоционально шумишь, а когда тебе хорошо – ты мягкий, дружелюбный и тихий. Рассекретил, как агента, думает младший. И чем таким забита голова Мина, раз приходит к столь пикантным выводам? Неужели он думает о нем в том самом плане? - Я же сказал, что он мне не доставлял удовольствия, чем слушал? - В сексе главное ощутить родство, покалывание до кончиков пальцев, тогда ты получишь стопроцентное удовольствие, - низкий голос отражается так идеально от стен, клубясь отголоском и оседая на плечи Чимина, что вздрагивает ими. Самое восхитительное ощущать на себе сейчас тысячу и одну иголку всего лишь от трех кончиков пальцев. И он краснеет, стискивая покрывало по обоим бокам. – Ты не удовлетворен, раз вытворил такое в квартире… Плавно привстав, младший поддается вперед, становится на четвереньки и упирается ладонями рядом с головой Шуги. Нависая вровень своих глаз с его, Чимин медлит, рассматривает черные брови и ресницы, обдумывая, черпая горстями мягкий запах шампуня, а затем наклоняется и прилегает губами в его тут же полураскрытый рот прямо так вверх ногами. Пусть Мин оттолкнет прямо сейчас, даже врежет – это хоть как-то отрезвит Чимина, потому что он больше не может находиться на таких эмоциях, не узнавая себя. Однако, тычка или пощёчины нет и в помине, потому что Юнги обхватывает его аккуратно за шею, затылок и тянет на себя. Добровольно обрекая их обоих на спазмирующее ощущение внизу живота, он раскрывает губы Чимина, вводя внутрь влажный язык. Забывшись в самом себе окончательно, тот запускает пальцы за ворот худи старшего и выдыхает от неописуемо мягкой кожи. Пробирается глубже на сколько позволяет длина рук, огибая грудные мышцы и несколько раз вниз-вверх поглаживая четко выделяющиеся косые линии живота. Что там Юнги говорил о точках соприкосновения и родства? Неважно, потому что его губы сочетаются даже в таком положении с губами Чимина, что практикой научился целоваться абсолютно в любых позах и ситуациях. Но в таких он еще не был, и можно сказать, что это первый поцелуй именно вот так, вверх тормашками. И первый в том смысле, что до стона восхитительный. Юнги специально глушит его, улавливая вибрацию сиплых, звонких выдохов, идеальным музыкальным слухом наслаждаясь самым лучшим голосом из всех шестерых мемберов для него. - Пожалуйста, скажи, что ты хочешь продолжить, - молит Чимин, ведя губами от одного уголка его рта до другого. - На сегодня я свободен, а ты? – Хрипит Юнги, подставляясь. - Не смешно, - серьезно шикает Чимин, вновь углубляя поцелуй со всей страстью. Почему селится эта надежда на восхитительные, головокружительные последствия, а также до боли в сердце непоправимые и противоречивые? Где Чимин так провалился, раз сейчас хочет Мин Юнги, своего хёна, которого ласково называет братом, любит тыкать кулаком и гладить мягко по волосам, надувать губы на его обидные устаревшие шутки и гореть от мысли касаться на публике, потому что ощущения так всегда ярче. - Чимин, о чем ты думаешь? – Разомкнув губы, с порозовевшими щеками шепчет интимно Шуга. – Прямо сейчас? - Насколько сильно я разорвусь на кусочки, если ты удовлетворишь меня. – Продолжая поступательно пробираться ладонями под его худи, младший ведет губами по кадыку, небольшой ямке между ключицами. Юнги задирает на нем футболку, утыкаясь носом прямо в палый живот. Выставив кончик языка, пробует на вкус мягкую кожу, на которую зарятся миллионы, а хотят ощутить так же на привкус еще больше. Проталкиваясь дальше, как по волне, Чимин взбирается сверху и оказывается лицом прямо у ширинки с уже видимым бугром. Касаться пока так страшно, остатками разума внимая себе, что это запрещённая зона, и Чимин ничего лучше не придумывает, как уткнуться щекой и потереться. А вот Юнги выдыхает с шипением на мягкий тычок, раздвигая его бёдра над собой. - Разденься, - почти повелительно указывает, - иначе я разорву на тебе все. Завидки берут над смелостью Мина, потому что младший не успевает одуматься, что творит даже. Присев на живот Юнги, он с прямой спиной стягивает футболку и откидывает на пол, дрожит тут же от касаний, заходящих сзади, к тазовым косточкам, так как тот тянет брюки вниз. Отрываться не хочется, как и вставать для снятия штанов, поэтому Шуга за локти тянет парня спиной к себе, укладывает целиком на грудь и удаляет лишнюю ткань вместе с нижним бельём, подкидывая его под бедра. Чимин опрокидывается полностью на нем, сгибая ноги в коленях, держа их в воздухе, пока полностью не оказывается голым. - Как ты любишь? – Выдыхает с дрожью Юнги ему на ухо, целует в висок, одной рукой крепко держит под левое бедро, а другой пробирается под ягодицы. - Что? - Начинать с одного пальца или сразу несколько? - Господи, Юнги… - выдыхает жадно от ожидания Чимин, раздвигая по неволе ноги, которые частично подхвачены цепким сжатием чужой руки. Слегка подбросив на себе худое тело младшего под удобную позу для них двоих и не дождавшись ответа, Мин трущим движением проходится по его члену и смачивает пальцы выделившейся влагой с головки. - Течешь, - шепчет на ухо, - первая ступень удовольствия. Ноги распрямить невозможно, потому что свело напрочь все суставы. Чимин, опираясь носочками в упругий матрас, привстает тазом и позволяет Юнги проникнуть в себя. - Два, хочу сразу два, - спустя минуту привыкания через закрытые глаза просит тихо он. - Я уже, - дребезжание голоса в самое ухо пульсацией расползается по шее, груди и ниже. Чимин не успевает удивиться, не ощущает боли и дискомфорта, поэтому насаживается до тех пор, пока не припечатывается ягодицами об его бедра. Аккуратными хлопками соприкасаясь друг об друга, скользя телами вверх-вниз, отрицают внутренне идеальность сочетания. Растягивание, вытягивание в неге мешающихся запахов их тел. Не беспокоя размякшего Чимина на себе, Юнги самостоятельно справляется с ширинкой своих джинс намокших уже от смазки из-под младшего, ухмыляется на эту «отметку», затем приспускает до тех пор, пока увеличившемуся члену не оказывается достаточно свободы. Соприкосновение с его органом происходит столь внезапно, что Чимин постанывает в тот миг, когда горячая головка скользит прямиком по анальному отверстию. - Вторую ступень удовольствия впустишь? – Спрашивает Юнги, посасывая кожу на его шее. - Хён, я все презервативы растратил на месть, - выгибаясь в пояснице и проходясь теперь самостоятельно по члену меж ягодиц, топится Пак в ожидании. – Я хочу сберечь твоё здоровье… - А я твоё, - будто говоря о простуде, ведется между ними диалог, и Шуга подразумевает здоровье младшего под своим понятием: «если ты не будешь удовлетворен, то стресс навредит не только тебе, но и нашей непростой работе». Если бы только можно было остановить грохочущее сердце, не верующее в своего хозяина, что несколько часов назад в агонии разносил квартиру, а теперь подрывается не умереть от тесного принятия в себя ощутимого по десятибалльной шкале десять из десяти члена. Не проходит и минуты, к которым навечно, казалось, выработан иммунитет из-за прошлого партнёра, что каждый раз дожидался, когда у него прибавятся желанные сантиметры, дабы достать до нервного пучка внутри Чимина, как он резко стонет. Сразу с первых двух глубоких толчков его прошибает разрядом тока, отнимая ноги и электризуя волосы на макушке. - Все хуже, чем я думал, - полуобняв за живот и настраивая темп, Юнги сопит в маленькое ухо младшего. - В чем? - Тебя до туда совсем не трахали… ты дрожишь, как в первый раз. – Для достоверности своих слов он насаживает упругие ягодицы до упора всей длины. В ответ тут же громкий скулеж, как после получения царапины, что ноет при задевании каждый раз. - Мы пытались стимулировать длину, но… - Чимин шумно стонет, заткнув рот и вновь получив порцию наслаждения разряда молнии прямиком в простату. Так как руки заняты, ничего не остаётся, как развернуть Пака за подбородок и отобрать стоны в свои губы, унося в долину тишины. Пеленой размывающихся пятен от наслаждения смотрят сквозь длинные ресницы, гравируя в зрачках красоту друг друга сейчас в этом занятии сексом. - Я сейчас отключусь, - простонав на гласной первой буквы алфавита, Чимин хватается аккуратно за его скулу, расположившись полубоком, чтобы видеть все эмоции. – Сделай так ещё. Раздвинув собственные бедра по кровати, Юнги упирается пятками, а затем начинает слишком активно двигать нижней частью тела и доводить Чимина до закатывания глаз. На сколько часто он занимался сексом в такой позе, младший даже не помнит, потому что стирает на своей памяти сейчас все, чувствуя, как заполняется не только карта памяти в голове, но и пространство, что предоставлено под член. Его категорически мало и узко до сжатия пальцев на ногах, что, переходя от среднего темпа к ускоренному, Чимин опрокидывается напрочь головой назад и почти взвизгивает куда-то выше этого потолка и самого здания. К удивлению, Мин не закрывает ему рот, прошептывая в ухо: «третья ступень удовольствия – когда ты стонешь непроизвольно». И подтверждая слова, Чимин трижды выскуливает непонятно, но сладко до такой степени, что на это у старшего встает еще больше. Чимин стонет, но стонет больше от самого Шуги под собой, обжигаясь об кожу шумными хлопками. Какие же у него глаза, явится мысль в этот миг, и Паку во что бы то ни стало необходимо было увидеть прямо сейчас. Оттолкнувшись на локтях, он хватается за его эрегированный член, вынимает с выдохом из себя, а ноги так и разъезжаются по обе стороны от бедер Мина. Элегантным пируэтом поворачивается на нем и оценивает реакцию темных глаз под собой. - Опасно друг напротив друга, - шепчет Юнги, прикасаясь тут же к его паху и нежно рисуя пальцами невидимые линии по изгибам. - А тебе не наплевать? – Чимин хмурит нос и заискивающе улыбается, затем наклоняется к лицу, но не целует. – Боишься влюбиться в меня? Глаза старшего затягиваются какой-то темной материей, туша проблеск надежды, которая фальшива, к сожалению. - Мы просто трахаемся: я помогаю тебе забыть ублюдка и самому не вести себя, как ребёнок. – Твёрдо с одышкой следует пронизывающий ответ. Вот тут-то Чимина взрывает миллиардами всех вид боли, не ставя вровень даже ту, что испытал от измены. Вот тут-то Чимина и можно заведомо хоронить, потому что он погибает, как погибает гаснущая надежда. Поджав губы в известном своем амплуа на очередные слова Юнги, младший топит жажду вновь зарядить ему либо рукой, либо ногой, а то и очередной бутылкой. Вообще-то, Чимин соколом прислушивается к каждому слову Мина с самого первого дня их знакомства, привязавшись к этой привычке не понятно почему. Каждое, даже если они в разных углах и вокруг одновременно говорят сразу несколько голосов – Пак слышит его. И все окрашены какими-то чувствами, которые необходимо переваривать после. - Почему ты так на меня смотришь? – Хрипит Мин, без стеснения рассматривая его на себе, однако, карие глаза сканирует дольше всего. – Только не говори, что что-то испытываешь ко мне… - Ничего, - с холодом выдыхает быстро Чимин, после стискивая зубы в челюсти до боли в суставе. – Не придумывай. - Отлично. За это «отлично» Чимин готов его придушить прямо сейчас, сходя с ума от бледной кожи на шее, что будет становиться только краснее под пальцами, но вместо открытого насилия, он исполняет безупречное и тихое. Наклонившись в рывке, скользнув по груди и паху, прилегает настойчиво губами к выставляющейся венке на шее и дарит ему засос. У Шуги спирает дыхание так же, если бы душили, но опять не отталкивает. Крепко и чувственно обнимает его спину, будто, только что не говорил, что чувств к младшему ноль. С трудом как-то верится после такого. - Зачем ты меня помечаешь? – Низким грудным голосом возмущается Мин. - Сейчас ты – мой, поэтому, что хочу, то и делаю. - В привычку только не вводи. Чимин на это только ещё больше втягивает вакуум воздуха и его мягкой кожи через свои губы, мечтая, все же, врезать по красивой физиономии Шуги. Хочет и будет вводить в привычку всё, что пожелает, и тот ему не указ, поэтому младший выпрямляется вновь на нем и вводит теперь член самостоятельно в себя. - Что там с четвёртой ступенью? – Осведомляется Пак, зачёсывая волосы со лба и смотря надменно на него под собой. - Я… - Юнги хочет что-то ответить, но резко шипит сквозь губы и опрокидывает затылок, возвращаясь с тем самым взглядом, что отвечает за «я тебе сейчас устрою». Однако, Чимин опережает его, скрещивает пальцы, вжимая хрупкие запястья Шуги в кровать, и начинает беспощадно выбивать дух. У того аж искры чуть не сыпятся из глаз, стоит младшему взять инициативу скачков на себя. А Паку большего и не надо, только бы за обидные слова выбить силы из Мина окончательно на сегодня. - Не делай со мной так, - Шипит Шуга, стараясь с заведомым проигрышем быть абсолютно бесчувственным, но ему, напротив, так хорошо, что не кончает лишь потому, как нравится долго это все растягивать. – Я из-за тебя себя не узнаю. - Если ты меня сейчас не обнимешь, я тебя поколочу, - сжимая сильнее запястья, Чимин грозится сквозь открытый от нехватки воздуха рот. Подорвавшись через минуту, Шуга приподнимается по спинке кровати, припечатывается и умещается меж подушек. Тянется руками к младшему, что ползет на него следом. Замявшись на мгновение, Чимин медлит из-за усталости, но вскоре Юнги прижимает его к себе, уткнувшись губами в его, но пока не целуя. Внизу безумие: мокро, до пошлости громко от шлепков, горячо от трения абсолютно везде. Внезапный стук в дверь, заставляет обоих содрогнуться, но не остановиться, потому что так хорошо, как никогда. - Чимин-а, как ты? Можно я войду? – Слышится голос Тэхена. Шуга полностью в прострации, даже ухом не ведет, продолжая стискивать ягодицы с красными следами от пальцев и плавно насаживать на себя. Подыгрывая, да и вообще не имея сейчас абсолютно никакого желания соскакивать с органа, Чимин утыкается в его губы и выпускает язык в раскрытый рот. Слышится еще несколько ударов в дверь, и Тэхен, наверное, решив, что младший спит, удаляется тихими шагами по коридору. Не тут-то было, к сожалению, потому что Чимин, как в последний раз, будто с очередной своей диетой, не может отделаться от мысли «наесться» Мин Юнги окончательно. Уже так по-хозяйски Шуга забрасывает его руки к себе на плечи, тянет за талию до упора в свой живот и до чёртиков перед глазами целуется лучше всех богов взятых в мире. От этой именно мысли Чимин и кончает ему на живот сквозь чужой кулак, ведь Мин за секунду до начал стимулировать и оголять крайнюю плоть. С последним тычком прямо в простату они оба стонут в растекающейся неге страсти, соревнуясь кто дольше растянет голосом знаменуемый оргазм. - Надеюсь, ты уснёшь без мыслей о нём, хотя бы на сегодня, - выдыхает с жаром сквозь мокрые губы Шуга, не спеша пока выходить размягчающимся по секундам членом. Он совместно с младшим замочил не только собственные бедра, но и все вокруг, продолжая пульсацией выпускать последние капли, что стекают вниз из анального отверстия. В своём молчании Чимин скрывается все еще в его губах, понимая, что на ночь просить остаться хёна не имеет права, так как они никто друг другу. Это и подтверждает Шуга через несколько минут, когда тянется к своей одежде, игнорируя выбитого и такого нежного после всего Чимина, что лежит на боку и просто смотрит на него. Он даже поцелуй попросить не может, потому что они для тех моментов, когда вы что-то чувствуете, например, как несколько минут назад совместного секса, а послевкусие именно в поцелуях. А еще целуются парочки, а они точно не та категория. Застегивая джинсы на молнию, Шуга проворно накидывает мятый худи с пола и позволяет себе взглянуть на прямо затраханного парня, что глаз с него не сводит с кровати. - Я не останусь. – Отвечает твердо Мин, зачёсывая волосы со лба. - Я не останавливаю, - врет Чимин, потому что, нет, он останавливает, кричит прямо сейчас из глубины души, как хочет спать с ним, а не с его оставленным запахом. – Ещё один раз… - Что? – Прочистив горло, сипло спрашивает старший и пронизывает до мурашек своим взглядом. - Поцелуй меня напоследок… пожалуйста. Если Юнги сейчас сделает это, Чимин утопит одну единственную истину из всей этой произошедшей ситуации сегодня – им не по пути, а Шуга не тот, с кем можно и в воду, и в огонь. Сделав ход по направлению двери, убивая Чимина прямо на мягкой постели, Шуга, все же, медлит с опущенной головой. А через минуту в несколько длинных шагов слишком резко возвращается в обход кровати, наклоняется, подхватывает младшего под затылок и целует в раскрытые от удивления губы. Тот тянется на его каждое слово, вздох, взгляд, как всегда по привычке, и кладёт свою руку поверх тыла ладони, что находится на затылке. - Это было восхитительно, - шепчет сквозь поцелуй Чимин, краснея по-новой, - ты сделал мне хорошо всего за один раз… - Не влюбляйся в меня, Чимин-и. - Не буду, - шмыгнув носом, кивает коротко младший. А после Юнги уходит так же тихо, как и вошел. Упав щекой в подушки, Чимин колотит себя в грудь, будто это поможет вырвать зачаток никому ненужных чувств.l o √ ﻉ
Калейдоскоп, в который упал Пак Чимин после той ночи, отныне вращается в разных направлениях без чётких разноцветных граней. В ушах звенят осколки трескающегося сердца на части, потому что он впускает Юнги в себя ни второй, ни третий, ни последний до бесконечности раз. Меняются разве что локации их прелюдий и очередных поз. Четких разграничений во времени суток тоже нет, но в основном это ночи, когда Юнги приходит, берет свое сполна от него, а младший погибает от греха похоти, в котором может и хочет быть таким просто потому, что так Шуга всегда рядом. Он до мурашек заботлив, даже если они грубо трахаются на подоконнике у окна или делят одну душевую кабину, не успевая настраивать напор струи, чтобы заглушать стоны. Он может не говорить с ним сутками в репетиционной, игнорировать, проходя просто по коридору, но только в обоюдном сексе Юнги жмет его с такой нежностью, целует до отключения сознания и тихо спрашивает на ухо, как Чимин себя чувствует после минета. И это длится ровно два месяца, нескончаемый личный мотель под боком, что устраивают они друг другу. Еще ни разу не заснули после всего в обнимку, каждый раз взглядами прощаясь и укладываясь в раздельных комнатах, чтобы завтра опять вжиматься в очередную стенку и кончать до горячих струй, стекающих прямо по ногам. Ни о каких отношениях речи быть не может, тем-более друг с другом, и Чимин теряется в себе, не понимая, что делать с будущим. Первый месяц – это был азарт, ожидание вновь по-новой каждый раз топиться в Юнги с головой. Плюс обоих устраивало все, особенно с тем графиком, что подкинула компания. Тут не только отношения не успеешь выстроить, но и поесть не всегда. Как с греческим богом удалось просуществовать два года, Чимин в голову взять никак не может до сих пор. Считает сейчас на очередном интервью время, когда сможет скинуть с себя неудобную одежду под вот этим взглядом, с которым смотрит Шуга с противоположного конца от него слишком красноречиво.l o √ ﻉ
- Что с тобой? – Откидываясь на кровати, тихо спрашивает Юнги, прикасается одним пальцем к его оголённой утончённой спине. – Плохо себя чувствуешь? Было больно? Плевать, что сегодня Шуга слегка придушил его под собой, плевать, что бедра горят от грубых шлепков. Плевать. Болит совсем не физическое воплощение, пусть даже младший опустошён и истерзан внешне. Чимин не смотрит назад на него, спустив искусанные чужими зубами лодыжки на пол и прикрыв наготу углом одеяла. Всё, как и каждый раз, сегодня было до сладкой боли в ягодицах великолепно, пусть и очень жёстко, но за последнее время парень стал чувствовать то самое послевкусие, что ненавидит. Оно так напоминает ощущение, когда бывший парень не удовлетворял его до той самой последней ступени, что не дотянул пока никто, кроме Шуги. - Все нормально. – Слегка отодвигаясь от его касания, Чимин обхватывает свои плечи и смотрит в пол. Ловя с лету настрой младшего, Юнги привстает и обнимает со спины. Пак хочет очень сильно его оттолкнуть, но другая половина души наоборот – развернуться. - Что случилось? - Останься сегодня со мной. – Скосив взгляд в сторону, с грустью просит искренне Чимин. – Я… мне… ты уходишь всегда, а мне остается только этот холод, будто мы чужие. Ты так близко и далеко одновременно. И он жмётся ладонями сам к себе, стискивая плечи, захватывая и его руки одновременно. Юнги молчит, вдыхая запах с его волос, на что Чимин слегка опрокидывает голову. - Нет. – Выдыхает прямо в пряди Шуга. Сжав с болью глаза, пока веки не защиплют, Чимин пытается проморгаться от образовавшейся влажности на них. - Знаешь, а ведь я тебя… - Хочет выдать то, что на сердце он. - Нет, Чимин, ты меня не… - не дает договорить Шуга, - в том, чем мы обоюдно занимаемся - нет любви. Пак сглатывает и боль, и слезы единым комком, склоняя голову. Наверное, Юнги прав. Секс может быть без обязательств, прямо как у них, но в тех случаях, когда ничего не испытываешь. Но все не то, чем кажется, ведь в спектре и круговороте жизни только в эти моменты Чимин чувствует себя всем и сразу. Он не может уже и дня прожить без мысли о старшем, заботясь даже о том вопросе, когда тот поел, что делал, как идет работа с записью новой песни. Он хочет каждую минуту знать о нем все, лишь бы успокоить зов внутри, что кричит и просит успокоения только рядом с Шугой. Но такое происходит только в эти бессовестные ночи, что раскромсали все сердце Чимину всего за каких-то два месяца. Шуга отстраняется, вновь, как по сценарию, одевается и в молчании уходит. Спустившись на пол, Чимин не торопится идти в душ, а сидит долго с липкостью на теле и безэмоционально смотрит в пустоту. Все повторяется – его опять оставляют в пустой и холодной постели, даже если любят на ней только всего на пару часов. Боль, что бушевала на бывшего парня, и в подмётки не годится той, что посвящена Юнги. С ним все по-иному, до выдирания волос неописуемо, как хочется подорвать весь мир, в щепки разнести здания и со звоном разбить на крупные осколки одновременно несколько тысяч окон на ближайшие километры, чтобы вонзились с болью во всех, кто оказался поблизости. Вот, что чувствует Чимин, утыкаясь лбом в колени и шепча в пустоту: - Я люблю тебя. Любит не только в сексе, но и в игнорировании, в обидных шутках, в забытых просьбах в чем-то и в хмурых нередко бровях. Любит такого, какой есть… а Юнги бессердечно продолжает пользоваться его телом. Стокгольмский синдром никто не отменял, поэтому Чимин сжимает кулаки до побелевших костяшек, затыкая в себе односторонние чувства к своему преступнику.l o √ ﻉ
Последним всплеском, когда становится плохо, действительно так плохо, что явственные картинки взрывающихся миров встают перед глазами Чимина, приходится на точку невозврата, когда Юнги вваливается со стаканом виски к нему в комнату. Был март, еще неделя до его дня рождения, злополучная песня никак не оканчивается уже полмесяца, а Шуга тушит и сжигает свой талант в алкоголе каждый раз так, вместо того, чтобы найти нормальный способ успокоить нервы. Начать заново и найти нужный мотив, вместо опрокидывания очередного бокала, как он любит говорить, для вдохновения. Настолько пьян, обдувая младшего запахом спиртного и еле входя в комнату, что в глаза не видит, как живое вдохновение ходит у него под носом. - Ты зачем их так накрасил? – Прищурившись, он тут же еле фокусирует взгляд на пухлых губах Пака. - Просто не смыл косметику после съемок, - хмурится Чимин, видя только пьяного и не привлекающего ничем сейчас Юнги пред собой. Не сводя туманного взгляда с его лица, Мин делает глоток виски, а затем резко большим пальцем стирает с нижней губы алый тинт и мажет по подбородку. И ведь не скажет ни в какую, как сам пялился во время съёмок, мечтая сделать их красными совсем иным способом, если правильно прикусывать. - Тебе не идет, - холодно хрипит он, обращая все внимание на себя и самостоятельно раскрывает его губы под натиском, - так и хочется поиметь в этот рот. Чимин вздрагивает, смотря тут же в его глаза и не веря. Никакой нежности, ласки и заботы нет сегодня, с которой приходит, понятно зачем, Юнги. Вот теперь занавес открывается, и Чимину он самостоятельно, заявившись в таком виде с такими грязными фразами, дает идеальную среду выпустить своего чёрного лебедя. - Больше ты не поимеешь в него, не беспокойся, - отводя подбородок в сторону, Пак пытается отстраниться от его пальца. – Ты же пришёл сейчас именно за этим, да? Поебать и свалить? - Что ты сказал? – Заплетающийся язык не даёт нормально старшему выговориться, однако его хватка ужесточилась и сжала сильнее подбородок Пака. Задирая его кверху, Шуга с шумом выдыхает. Впиваясь друг в друга совершенно разными взглядами, которые обычно при встречах идентичны в своих желаниях, но не сейчас. Стоят как самые незнакомые друг другу люди, как встретившиеся впервые покупатель и клиент в приватном мотеле. Чимину дурно от его вида, противно от себя, больно за безответные чувства, глупо приобретённые в сексе. - Я сказал, что больше ты не трахнешь меня ни в рот, ни куда бы то ещё, - шипит смело Чимин, содрогаясь от нарастающей агрессии, а для пущего эффекта перебарывает себя и в рывке утыкается прямо в самый кант губ Мина, но не целует. Господи, как же он любит его даже в таком омерзительном виде и с перебивающим алкоголем мягкий естественный запах. Распушив чёрные крылья лебедя, Чимин хочет удушить ими и себя, и Шугу одновременно. - Не даю, больше я не даю... теперь целуюсь только с микрофоном. Юнги вскидывает брови, расширяет глаза, наступая на него. Всем видом испепеляет агрессию, будто прямо сейчас начнет унижать вновь очередных хейтеров через свои песни. А взгляд-то какой… Чимин видел его только после при просмотре повторов концертов с близких экшн-камер, еле сводя коленки вместе и сдерживая тихий скулеж внутри себя. - Ты, похоже, забыл кто бросает микрофон в "Mic Drop"? Думаешь, так легко сможешь отказаться? Никто тебя так не трахал, как я. Отдался мне, стоило лишь раздвинуть с лаской тебе ноги… - Четко, как техника чтения на скорости, выплевывает желчно Шуга. - Заткнись, - рычит Чимин, хватаясь за его руку и грубо отталкивая от подбородка. – Если ты ко мне сейчас притронешься, я тебя… я тебя… - Ничего ты мне не сделаешь, - за промежуток, когда младший теряет бдительность, Шуга, все же, хватается за его талию и жмет к себе, - потому что влюбился, как идиот, стоило мне довести тебя до оргазма. Свистящий звук и хлопок от пощечины озаряет пространство, топя пьяный голос в тишине. - Лучше бы ты игнорировал меня и дальше, - сквозь нарастающие слезы шепчет с такой горечью Чимин, будто лава, а кожа может сгореть лишь от слов. – Как же я ненавижу, когда ты ведешь себя, как мудак, мой гениальный продюсер. Мин после удара со сбившимися волосами на скуле и лбу смотрит через опущенные ресницы в пол, сжимая крепко челюсть. - Ты прав, - продолжает холодно Чимин, отступая на шаг, - ты бесподобный, а как же трахаешься… ох, мне стоит сейчас опять упасть перед тобой на колени и боготворить твой член. Ты же так любишь меня доводить своим одним самодовольным видом, зная, что я от тебя никуда не денусь. Прибегу, впущу и сам же насажусь. Но вот теперь моя очередь… - Он выхватывает из рук Юнги почти весь пролитый после пощёчины виски из стакана и выпивает до дна прямо перед ним, целуясь со следом от губ на стеклянной грани, а затем продолжая, - поимей кого-то более бесчувственного, раз тебе настолько насрать, что чувствую я. И роняя стакан точно в том же исполнении, как это делает каждый раз Юнги с микрофоном при «Mic Drop», Чимин, наконец-то, слышит такой сладкий звон стекла. Его победно можно прировнять с подорвавшимся высотным зданием где-то на улице. А боль не отступает ни на миг, зияя открытой раной и кровью разливаясь меж этих осколков, на которые смотрит Юнги у своих ног. А затем он просто выметается из комнаты Пака, так и не взглянув ни разу напоследок.l o √ ﻉ
До крика хотелось выораться в открытое окно примерно еще следующую неделю, а затем во вторую и третью самого себя исцарапать за очередное попадание в не те руки. За бесконечным и неизменным графиком Чимин в свободную секунду успокаивает себя хотя бы маленькой частичкой, что он все еще достоин самой прекрасной любви на свете. Если это не мучительные испытания на пути, то он в старости, хотя бы, от души посмеется, вспоминая то, что сейчас рвет душу и сердце на куски. С греческим богом не продлилось и двух дней, как отлегло, а с Юнги продолжает подрывать петардами кости на щепки, стоит только подумать о нём. Вспоминать даже не приходится, потому что он маячит постоянно на горизонте мрачнее тучи, огрызаясь всему персоналу и мемберам одновременно, затем извиняется, а через несколько минут опять может отрезать так грубо. Расспрашивать его, что происходит, еще страшнее, чем оказаться просто под ударом в ненужный момент, потому что Шуга смиряет таким звериным взглядом, дробя кости. Чимину не сладка его победа, его просто выворачивает наизнанку, будто это поможет скрыть свою внешнюю оболочку. Да и какая это победа, если хочется теперь добить Юнги окончательно за эту боль и непринятие чувств. Вот только громить чужие вещи, грязно выражаясь, он не жаждет. Все по тем же причинами, эмоционально привязанным к уважению собственности Мин Юнги. Признаться через прикрытую ладошку, но Чимин в жизни не изуродует и не испачкает его вещи, как бы больно Шуга не делал, поэтому младший так часто дубасил его самого или подмешивал хотя бы соль в кофе в отместку. Однако, сейчас этого будет мало, потому что таким детским садом этого мужчину уж точно не проймешь. Мужчину, что видел тебя голым, видел твои конвульсии от одних лишь касаний пальцев ко всем точкам на теле, видел, как ты стонешь сквозь поцелуй и выхватываешь его самого у этой ночи для себя. У Пак Чимина все козыри при нём, даже карты не нужно раскладывать, лишь использовать все то же неизменное и совершенное собственное тело… Ведь Юнги перед ним не устоял, красноречиво в первую ночь произнося, что все было только на один раз и в привычку вводить не стоит. Вот только он жестко накололся. Жестко, потому что вернулся, и не раз возвращался к Чимину, так и не научившись скрывать дрожь и голодный взгляд на него. Сразу задаёшься вопросом, а чем тот жил раньше, раз его столь часто охватывает такая жажда и потребность в чужих ласках? В очередной день, в очередной запланированной еще полгода назад фотосессии, известные всему миру музыканты выкладываются из себя, чтобы камеры смогли запечатлеть их в лучших нарядах и позах. Мурашки бегут, что каждая вторая поклонница носит карточку с твоим лицом под чехлом, тлея в сердечке надежду, что мысли о таком бойфренде для нее окажутся когда-нибудь материальны. И вот Чимин, отыгравшись первый час в персональной фотосессии, теперь готовится к совместной, где их разделили по два и три человека. В этот раз юнит приходится на него, Намджуна и Юнги. Если о первом Пак не переживает, обожая РМ-а за профессионализм в такие рабочие моменты, то за Шугу переживать вошло в привычку, стоит услышать хотя бы его имя краем уха. - Думаю, Чимину лучше подправить волосы по правому пробору, - оторвавшись от фотоаппарата, дает указание стилистам мужчина-фотограф, - И лучше встать посередине. Пака, как настоящую куклу, выстраивают под идеальными углами, поправляют свет, чтобы падал лучше всего и оттенял здоровый цвет кожи. Юнги, облаченный в бордовую рубашку с раскрытыми двумя пуговицами на груди, скованно пытается найти для себя положение вблизи, но по стиснутым губам видно, как ему некомфортно. Подбежавшая девушка с арсеналом стилиста быстро справляется с прической Чимина, затем хочет мазнуть пару раз по губам цветным тинтом – и вот тут-то младший, ловя все тот же единственный взгляд темных глаз со стороны, перехватывает с ее рук тюбик помады. Самостоятельно красит сначала нижнюю пухлую губу, мягко переходя на верхнюю в тот самый момент, скосив взор на Шугу, что привалился к стене позади и сверлит в нем прожигающую дырку. Два раза посмаковав губами, распределяя тинт, Чимин специально их выпячивает и надменно отводит от него глаза. Встает посередине, поправляя мягко складки одежды на Намджуне, от которого веет атмосферой доверия и уважения. Но стоит услышать команду, чтобы Мин встал по левую руку от Чимина, как прошибает ток по суставам и жилам. Воздух тут же заполняется его запахом поблизости, пальцы слева колет, как от невидимых летающих волн между их телами. И как бы Чимин не жался сейчас к Намджуну, чтобы убить панику – все идет по одному месту. - Юнги, пожалуйста, чуть более расслабленную позу. Прильни к Чимину и улыбнись немного, - просят уважительно со стороны. Прикрыв наполовину глаза, Пак становится по указке вполоборота и сглатывает, ощущая, как чужая рука аккуратно легла ему на плечи и часть спины. Затем он чувствует дыхание в мочку уха, так как Мин пристроился еще и подбородком. Следуют слова одобрения от команды, а затем звуки щелкающего затвора фотоаппарата. Слегка ослепнув от ярких ламп, Чимин моргает несколько раз, а затем чуть не давится от резкого сбитого дыхания, так как Юнги скрыто от глаз, с той стороны, где фон, прикасается к его талии и прижимает к себе. Ведомый этим сжатием Чимин, спешит вскинуть ладонь и попытаться убрать с себя то, что плавит кожу даже через тонкий шелк рубашки. Страшась силы Юнги после первой совместной ночи, младший вновь оказывается свидетелем, когда он слабее его. Эта тихая борьба меж пальцев, замерзших в прохладной студии, длится меньше минуты, а затем Чимин сдается и просто больно щиплет его за бедро все с той же невидимой для всех стороны. - Так, а теперь, Чимин, лицом к Юнги, пожалуйста, - просит фотограф. Умоляя небеса, что он ослышался, Пак во всем своем побежденном амплуа поворачивается к старшему и смотрит просто ему в кадык, а затем взглядом спускается к груди. Тут настает очередь стилиста подлететь к Намджуну и поправить у него выбившиеся волосы. Всеобщая кутерьма отвлечения настойчиво подбрасывает пару минут для тихого шёпота. - Не трогай меня, - почти что только по губам произносит Чимин, а тот слышит все идеально. – Никогда больше. Дрогнувшие уголки рта старшего приковывают внимание. - Твоя месть слишком очевидна, - не стесняясь, Юнги прикасается к его волосам и, будто бы, тоже поправляет что-то в идеальных и без того прядях, выдыхая тихо, - нужно что-то… - Мин поддается вперед, как бы невзначай обходя его для смены позы и прилегая к уху, - посильнее твоих сладких губ, потому что я сотру и эту помаду. Грёбаные мурашки, думает Чимин. Дурацкий и невыносимый Шуга-хён, прикусывает изнутри язык Чимин. Сексуальный и отталкивающий одновременно, почти чуть не стонет от безысходности Чимин. - Ни за что, - повернув голову в его сторону и смотря в упор, младший мечет стрелы, - больше не поцелуешь меня. В глазах Юнги тонут меридианы и параллели, а Чимин немеет на секунду. Он что? Сделал ему только что больно? Вот так просто во второй раз запретив такую банальную вещь, как поцелуй? Дальнейшая фотосессия проходит в таком гробовом молчании, что даже съёмочная группа не понимает какая кошка пробежала, а никто и не успел понять когда. Продолжая меняться в позах, касаться руками, почти что в щеку друг другу не дышать, Чимин и Юнги игнорируют одну простую истину – идеальнее сочетания друг в друге они не найдут никогда.l o √ ﻉ
Для каждой мести нужно время, особенно сладкой, холодной и незабываемой. Такую надо высиживать в себе чуть больше месяца, по крупицам собирать, длинными нитями зашивать сердце и завязывать узелки после каждого стяжка, чтобы наверняка больше не развалилось на куски. Чимин заштопал уже предпоследний кусочек два дня назад, в очередной раз для мести пройдя на общую кухню в длинной кофте, что прозорливо спускается (не)специально всегда с одного плеча. Не будет даже врать, поджидая до этого и обнаруживая объект своего вожделения и враждебности тут же на кухне, и с гордо поднятой головой выуживает из холодильника несколько мандаринов. Юнги никак не реагирует, засиживаясь на барном стуле у кухонной тумбы и листая в телефоне какие-то фотки. Игнорировать запах цитрусов невыносимо, и он с вымученным взглядом смотрит на младшего. Не ставит даже слова в укор, что тот лопает его излюбленный фрукт. Опираясь тут же о поверхность локтями напротив Шуги, Пак смотрит прямо на него. - Вкусно, зай, - блаженно выдохнув, сообщает Чимин и кидает очередную дольку в рот. На это «зай» Юнги прямо меняется в лице, блокируя телефон. - Хватит играть со мной, я все понял уже давно. – Мин хочет казаться неприступной скалой, но взгляд по раскрытому плечу младшего сдает его с головой. И Чимин это знает. - Ты играл со мной бессчётное количество раз на кровати, в душе, в тесной комнате, на подоконнике, даже на этой тумбе, - хлопает Пак ладонями по холодному мраморному покрытию кухонного гарнитура, вспоминая как вжимался грудью в него от натиска Юнги сзади и молился, чтобы никто не вошёл попить ночью сюда, - думаешь, я не отыграюсь? Ты меня плохо знаешь. - Я не твой прошлый смазливый членоносец, - шипит Юнги, прищуривая глаза, - со мной это не прокатит. Ухмыльнувшись уголком губ, Чимин выкидывает корки в мусорку и сообщает: - Нет, и близко не стоишь. - Что… ты… - Шуга даже давится от слюны, а младший умалчивает концовку мысленно: «и близко не стоишь, потому что красивее и сексуальнее его в тысячу раз, а умнее и подавно». Но он этого не говорит, хочет уйти, однако, не успевает даже три шага сделать, так как Шуга рывком притягивает его к себе за запястья. Поместившись меж его бёдер, утыкаясь грудью в грудь, Пак старается держать расстояние хотя бы на согнутых локтях от него, а вот не смотреть не может в лицо. Влюблён до одурения до сих пор, вообще не переставая ни на секунду, даже если сердце уже не ноет от боли. - Прекрати это. – Низкий голос Шуги ломается под разными степенями вибрации где-то прямиком из гортани. – Ты меня изводишь с самой первой нашей встречи, заимев в этом привычку. - Так ты не бесчувственный, оказывается, - с наигранным удивлением бормочет младший. - Как же ты не понимаешь, что отношения между нами – невозможны. А я не могу не реагировать на тебя, когда ты играешься так нечестно и знаешь это прекрасно. – В доказательство своих слов Шуга двумя пальцами тянет кофту младшего за рукав, еще больше оголяя плечо, намекая вот на эту нечестную игру. - Тем не менее, ты меня трахал, и делал это так, будто мы любовники, а не просто партнеры по добровольному согласию, - пальцы, как проводник, щиплет от прикосновений к его плечам, но Чимин глушит гремящее сердце в груди. – Возвращался и пользовался, поняв, что я не против. Ты точно так же наслаждался, а все эти твои колкости – не больше, чем та же самая привычка дразнить меня. Кто тут еще и нечестен ни со мной, ни сам с собой. - Сам виноват, что вбил в свою голову непонятно что, - режет без ножа Юнги, - я тебе ничего не обещал. - Какой же ты жестокий, а еще пишешь такие прекрасные песни про чувства. Кто ж знал… - Работа и личная жизнь не граничатся у меня между собой никогда. И ты в этом всегда соглашался. И ты прекрасно знаешь, что мы - известные люди, которые под прицелом всегда. - Вот и ищи себе другого парня, менее известного, - отталкиваясь от его груди, Чимин отходит на шаг назад. – А я буду хоть каждую секунду красить себе губы, потому что я так хочу, а не потому, что это предназначается тебе. Не весь мир крутится вокруг тебя. - Лучше уже никого не будет - ты в этом постарался, - тихо отвечает Мин, но младший смиряет его таким уничтожающим взглядом, совершенно не понимая, что тот хочет от него, и уходит прочь. И вот последний лоскуток, самый неровный и истерзанный, Чимин пришивает криво и косо, когда сольно исполняет свою знаменитую «Filter». От и до кричащий, обжигающий от кончиков волос до обтянутых со стрелками брюк в купе с красным костюмом из пиджака. Похудевший в теле и натасканный в игривых движениях чуть ли не под копирку от слова «секс в чистом виде». Он исполняет танец с таким адреналином и возбуждением, будто вновь отдается в одни единственные руки. Жаль только откровенные позы нельзя показывать на камеры, но раздвинутых ног и руки у паха, сжимая складки брюк, вполне достаточно, чтобы ощутить привкус того же, что и было при погроме специально для бывшего. Но тот самый нынешний, круче всех богов вместе взятых, смотрит сейчас где-то за кулисами, взгляд не отрывает от камер, что транслируют все происходящее на сцене. Юнги жмет пластиковый стакан до грубых вмятин, места не находя себе на жестком кожаном диване в зале ожидания для выходов. Тэхен только подливает масло в огонь, завидуя белой завистью Чимину от и до, не веря, что тот, каждый раз выходя на сцену, теряет стеснительность. Нахваливает его, вливая в уши и так известные знания, что Пак Чимин превосходен во всем. Шуга даже себе усмехнуться не позволяет, мысленно вспоминая, как до громких стонов Чимин отказывался быть стеснительным. Сейчас Мин вообще себе ничего не позволяет, умирая по эту сторону экрана. И наблюдает через приближенную камеру, как Чимин с томным взглядом прикасается двумя пальцами, красноречиво намекая этим на поцелуй, к наголовному микрофону у самых своих губ. Целуется… как и обещал. Целуется не с ним, но очевидно посылая лишь ему, что тот потерял, отверг и никогда уже больше не получит и грамма того, что сейчас в откровенном виде происходит на сцене. Прямо и без зазрения совести перед всей аудиторией, адресуя одному лишь человеку. А Юнги безумно хочет сейчас сделать mic drop об свою голову, скрещивая ноги друг на друге и коря собственное тело, что отвечает на каждое, каждое, мать его, сексуальное вредничество Пак Чимина. Грудь бы вообще заковать цепями, потому что его выбивает молотом о наковальню собственное бешенное сердцебиение. Собирая последние остатки воздуха, которые не факт, что подпитают кислородом мозг, Юнги вскакивает с места и чуть не падает. - Шуга, что с тобой? – Джин, привстав, порывается в его сторону. - Ты бледный, как смерть, - с тревогой тут же обращается и Хосок. Остальные начинают шуметь так не кстати – и это до конца доканывает расшатанные нервы. Юнги взрывается, ломается, разбивается, убегая вон куда-то в непонятном направлении. Смутно помня расположение комнат для передышки в этом концертном зале, где они сегодня выступают, Шуга наобум, все же, вбегает в свою временную обитель. Налетает на собственную сумку в темноте, отпинывает в сторону и падает на кресло с закинутой головой назад, чтобы продышаться. Тихо. Идеально. Не поет этот голос. Нет этих камер, что снимают месть Чимина. Но… Шуга сейчас точно умрет. Привлечённый искрящимся светом от окна, Юнги перебирается на подоконник, утыкается лбом в стекло и роняет слезы. Он очень много плачет, почти каждый раз на своём пути по жизни, когда эмоции переполняют. Он сейчас такой, каким никто никогда его не увидит, потому что это совсем не тот образ, в который влюблены миллионы. Они хотят огня, откровений и много фальши, рисуя в своих головах необъятные истории про него, а настоящая происходит сейчас, когда до пресности банальна и проста. Шуга… Нет, Мин Юнги, и даже не Агуст Д – простой и ранимый до глубины души обычный парень со звездой славы в руках. Простой и ранимый, как и его любовь к Чимину на протяжении всех этих лет, страшась ее взорвать, уронить, как хрупкий микрофон, просто потому, что им не предрешено быть вместе из-за известности. Какой черт дёрнул пойти его утешать тогда, не устоять и заиграться в очередном своём амплуа? К чему все это привело? Они оба дерутся невидимо не на жизнь, а на смерть, доказывая, что друг без друга им не прожить. Какая-то по счёту дорожка из слёз не успевает скатиться по горячей щеке, как в его пузырь из тишины с хлопком влетает Чимин прямиком в этой же кричащей одежде, в которой выступал, с этим дерзким макияжем и зачёсанными волосами с двух сторон от лба. - Ты… - шипит он с дрожащими губами, выдыхая через всю комнату. – Ты… что случилось… - Оставь меня, - сипит Шуга, пряча слёзы и отворачиваясь, - можешь считать, что меня добил. Если я сам сейчас не суициднусь быстрее, - для драматизма старший стукается виском о стекло окна. Чимин ослеплен, успев уловить блестящие мокрые капли на его лице. Концерт еще идет, состоя пока только из их сольных песен: и очередь Шуги вот-вот настанет. - Ты совсем не понимаешь? – Младший, казалось, получил удар в живот после слов того. Из него тоже, как на автомате или под копирку, хлынули слёзы. Идеально нарисованные черные тени в уголках глаз поплыли от образовавшейся влаги. Проскочив все преграды на пути, Чимин хватается за его скулы и поворачивает к себе, под пальцами ощущая драгоценные слезы старшего. Если они и рыдали в своей жизни, то только вместе, находя родство в этой непозволительной откровенности для мужчин. Именно это сейчас и озаряет Пака вспышками. У них гораздо больше общего. Шуга податливо не отстраняется, всхлипывая и дрожа. Весь такой компактный, мягкий, на распашку с открытой душой и мокрыми слипшимися ресницами, через которые пытается нормально смотреть хотя бы чуть-чуть на него. - Я сейчас умру морально, Чимин, - шепчет Юнги. – Мы доигрались в край. - Прекрати, пожалуйста, прости меня… - С новым градом из слез Пак боится даже прижаться, но если отпустит, то все – тогда разнесет обоих на разные стороны навсегда. – Прости-прости-прости, мой хён. - Я люблю тебя, придурка, люблю сколько тебя знаю… - опустившимся и до боли горьким голосом сипит с хрипом Шуга. – Что же ты вытворяешь?.. Мотнувшись на ватных ногах, потому что сил уже стоять нет не только после дерзкого танца, но и от одного вида погибающего Юнги прямо на руках, Чимин тащит его за все складки одежды, разворачивает полностью к себе за талию. Самым осторожным движением помещает его ноги к себе по обоим бокам от тела, обхватывая спину и прижимая голову к своему плечу. - Я убьюсь следом, если еще что-то скажешь, что умираешь, - со всхлипами, как раненый птенец, говорит Чимин. – Зачем ты сказал, что ничего не чувствуешь ко мне? Зачем нужны были эти колкости, Юнги? - Я не знаю. Мы постоянно так делаем друг другу. Какая же отвратительная привычка. Звон сообщений в тишине комнаты губит драгоценный момент. Менеджер разыскивает Юнги, потому что ему выходить на сцену через пять минут. - Достали, - блокируя телефон и отбрасывая в угол подоконника, он смотрит на Чимина. - Ты сейчас выйдешь на сцену, споешь так же идеально, как и все делаешь всегда. Слышишь меня? – Чимин берет его под подбородок, заставляя смотреть только в глаза. – А это… чтобы знал, как больше ни с кем и ни с чем в жизни мне не пришлось делить. И, слегка наклоняя голову, он утыкается мягко в его губы. По миллиметру раскрывают рты с выдохами и охами на вдохе. Телефон сметается с подоконника, чтобы заткнулся от звонков и сообщений навсегда, а затем Юнги цепко хватается за его поясницу и тащит на себя максимально, насколько возможно. Заводя пальцы под ворот рубашки, Чимин гладит его по острым ключицам, трущим движением вверх-вниз проходится по шее и зарывается в волосы. Лица, казалось, останутся без дорогой косметики напрочь, смазываясь и смешиваясь меж трения щек, носов и губ. Для пущей красоты слезы сами доделывают свое дело, потому что они продолжают выливаться, накопившись до краев. А после Мин Юнги исполняет «Interlude: Shadow» в своем настоящем облике, как белоснежный чистый лист бумаги…l o √ ﻉ
Скапливая энергию на восстановление, потому что все, что было склеено, зашито – разлеталось в дребезги, стоило вновь поцеловаться. Чимин и Юнги в эту ночь сидят друг против друга на кровати и просто гладятся с осторожностью и трепетом в объятиях, как самые настоящие сиамские близнецы. В перерывах между тихими разговорами обо всем и сразу целуются, считая достаточным даже то, что губы уже у каждого на своих местах, которые делить ни с кем не нужно. - Не уйду, сегодня и последующие разы я никуда не уйду от тебя, - проходясь ладонью волной из поглаживаний, Юнги прикрывает глаза и глубоко вдыхает мягкий запах с волос и кожи Чимина. Младший улыбается в его шею, стараясь не смотреть на маленький букетик нежно-розовых цветов, с которыми пришел в эту ночь Юнги и вложил в ладони с порога. И это безумно приятнее, чем с разбега сметать все на своём пути, падать в жесткости на кровать и знать, что у тебя всего несколько часов на его внимание. Больше такого не будет, а Юнги никогда не врал телом в тех ночах, когда любил Чимина. - Больше не будем друг друга выводить, пожалуйста, – Шепчет Пак, прикасаясь тихим чмоком в его скулу. - Больше никаких поцелуев с микрофоном, - с вызовом, но мягко, отвечает на это Юнги. - Хорошо. Отныне они теперь всегда садятся рядом, встают поблизости, когда просят выстроиться на какой-нибудь конференции, касаются без стеснения, когда хочется. И только незрячий не увидит, как с нежностью Чимин и Юнги смотрят друг на друга, зная, чем обошлось это простое принятие самих себя по отношению друг к другу.… Осторожно, гляди под ноги, И осторожнее со словами. Mic Drop Mic Drop...