It better be a heart attack

Джон понимает, что этот тип ненормальный, едва он появляется на пороге Добрососедства. Одетый в форму какой-то военизированной группировки, в шлеме с горящими красными глазами и с автоматом наперевес — точно не то, к чему все в городе привыкли. Обычно к ним забредали полуголые нарики под облучением и с трясущимися руками, приползшие ради новой дозы, или же караваны, которые нехотя оставляли своих браминов снаружи, потому что эти туши не пролезали в ворота. Изредка прибегали бандиты и гангстеры, которые быстро убегали восвояси, едва натыкались на неожиданный огонь со всех сторон. И всё же Финну не стоило лезть к их новому гостю. Точно не стоило, потому как новоприбывший без каких-либо проблем на фразу «очень кровавые несчастные случаи» выпускает Финну в живот треть обоймы и отпихивает ещё дрыгающийся труп в сторону, шаркая сапогом. Джон даже не удерживается от аплодисментов. В любом бы случае этот идиот не жилец, а тут Хэнкоку даже не пришлось пачкать нож. Если бы Финн держал язык за зубами и не угрожал каждому новоприбывшему, то точно бы не потерял половину внутренних органов, подыхая как собака. Что ж, собаке собачья смерть. Знакомство с гостем проходит очень даже удачно. Райан — как назвался мужчина — быстро догнал то, по какому кредо живёт Добрососедство. Людьми для людей — просто и понятно, даже при условии, что тут людей можно сосчитать по пальцам. В конце-концов Добрососедство город фриков, тех, кого изгнали из Даймонд-Сити. Кто-то против? Либо проваливай, либо будешь валяться в канаве с пулей в голове. Здесь все добрые. И все здесь немного психи. Райан в обстановку вливается быстро. Настолько, что некоторых это напрягает, но после недельной слежки всё становится просто и понятно: он такой же, как они. Он возвращает книгу Дейзи в библиотеку, помогает Кенту и притаскивает из оккупированного супермутантами района протектрона-пивовара. По сути за бесплатно. И Джону он помогает тоже за бесплатно, просто так, даже не намекая на крышки. Хотя, лучше бы он просто взял их, а не принёс голову главы рейдеров из галереи Пикмана. Но это имело свой шарм, что тут сказать. Немного психопатичный и неадекватный, но кто остался в здравом уме при условии, что каждый день можно легко умереть и никто уже давно по этому поводу не парится? В Добрососедстве психов, которые волнуются за свою жизнь, уже давно не осталось — идиоты в панике разбежались, едва слышали о том, что Институт заменяет людей синтами. Логично, все эти психи сбежали в покрытый паранойей Даймонд-Сити. Джон в своём городе подобного не допускал, поддерживая дух единения и доказывая, что если все будут знать друг друга как облупленных, то и Институт не сможет их заменить, а если всё же попытается, то они быстро с синтами разберутся. И да, это не было паранойей. Это было неплохим планом под винтом. На трезвую голову придумывать что-то серьёзное Хэнкок не привык. Но однажды ему пришлось протрезветь, чтобы узнать у Фаренгейт, что Райан вместе с Безносой Бобби и кем-то ещё немного так вломились на его склад. И по словам всё той же Фаренгейт Бобби едва смогла уйти целой, потому как её протеже быстро понял, чей это склад по наличию дружинников во главе с правой рукой мэра Добрососедства. Пересралась Безносая уж точно — сохранять холод мыслей, когда у твоего виска находится заряженный крупнокалиберный револьвер очень тяжело. И зная Райана — за короткий срок Джон узнал не так уж много, но достаточно, по крайней мере всё то, что ему рассказали — только нежелание отмывать стены от кусков черепа и его содержимого удержало Райана от быстрой расправы. Чем-то он напоминал в таком состоянии цепную псину, которой пока не скажешь «взять» не нападёт. Джон мысленно даже радовался, что Райан был на его стороне. По крайней мере он пришёл расстроенным щенком к порогу Капитолия и весь его вид показывал, что он не знал, что это был склад Хэнкока. Но проблема была решена, сам Джон мучился похмельем и мыслями о том, что треуголка давит ему на мозг, который и так наверняка на половину отсутствовал из-за винта, водки и ментат — его обычной диеты, честно говоря. Потому единственной его на тот момент нихера не разумной мыслью было свалить из города. Прочистить голову, подумать о смысле жизни и пострелять по бандитам из дробовика. И Райан опять ему помог. Снова за бесплатно. Как оказалось, полутрезвая мысль в голове даже не подразумевала, что вместо стрельбы по живым мишеням и отработке старого-доброго инстинкта убийцы они будут заниматься... всяким. Убийств было в неадекватных пределах. В основном они помогали людям, которым жилось тяжело и чьё выживание портили рейдеры, дикие гули, супермутанты и прочая шваль, которую не было жалко. В первой же зачистке выяснилось, что машина для убийств, которая выносила любого особо агрессивного мудака до дрожи в коленях боялась диких гулей. Джону от этого факта было смешно до икоты. То есть как общаться с ему подобными, так всё нормально, он не орёт, не трясётся, а как только дикий гуль вылезает из-под машины, то Райан готов в обморок грохнуться. Стоит признать, что Хэнкок чуть не умер от смеха в первый раз, когда подобное произошло. И весь оставшийся день его не отпускали приступы смеха, от которых Райан злобно сопел, но терпел. Его месть настала, когда он привёл Джона в Сэнкчуари. Простенький городок, ограждённый стенами из бетона и металлического хлама, трещащий турелями различного калибра, со стоящими на вышках охранниками, вооружёнными пистолетами. Вся эта напускная несерьёзность кончилась, когда чуть ли не сразу, едва открылись ворота, на них выскочил коготь смерти. Хэнкок лишь успел мысленно начеркать завещание о передаче должности мэра Фаренгейт и подумать о том, что он предпочитал сдохнуть в канаве от передоза среди радтараканов, а не от когтей самого опасного хищника Содружества. «Самый опасный хищник Содружества» вместо того, чтобы их сожрать, принялся скакать вокруг Райана и тереться об него мордой с разноразмерными кривыми клыками. И Райан не испытывал в этот момент ни капельки страха. Совершенно точно псих, которых стоит поискать. Боящийся гулей и не боящийся когтей смерти. Где и что пошло не так, чтобы это произошло? В Сэнкчуари жил не один коготь смерти, их было несколько и все они были разными по форме рогов и даже цвету шкур. И никто из поселенцев не боялся этих огромных ящериц, единственным, кто нервно смотрел на чудовищ и постоянно тянул руку к оружию был Хэнкок. Но проходила минута, десять, час и ничего не происходило. Когти бродили себе по улицам, жрали из переделанной под кормушку ванны мясо и грелись на солнышке, как какие-нибудь собаки, по типу Псины, который был рад видеть Райана не меньше, чем чешуйчатые монстры. — Баш на баш, дорогой, — пожалуй, это был первый раз, когда кто-то называл Джона дорогим с такой интонацией, что у него в груди что-то ёкало. Может старческий инфаркт, кто его знает. С каждым следующим днём в компании Райана Джон медленно понимал, что это был нихрена не инфаркт. И чёрт его знает, может лучше бы это был он, а не то, о чём в своей алкогольной норме думал Хэнкок. Во-первых, он гуль. Во-вторых, первый пункт уже всё говорит. Тем более нельзя... ну... влю... Блядь, нельзя это самое в человека, чьё лицо ты ни разу не видел. И Джон в любом случае всё ещё гуль, а нормальные люди гулей не любят. Сама мысль о том, чтобы поцеловать или не дай бог заняться сексом с гулем уже автоматически записывалась в девиацию и подлежала расстрелу, а затем и сжиганию. Тем более никто не давал гарантий о том, что ты не проснёшься утром, а тебя загрызёт твой любимый гуль, который по какой-то неведомой причине взял да и одичал. И всё же... Нет, Джону требовался винт, пачка сигарет и время на подумать и осознать. Желательно без Райана, который лучился заботой о своём спутнике, и Псины, который будто понимал, о чём Хэнкок думает, а потому по-собачьи дерзко пытался свести их. Лез под ноги, мешался, пихался и даже хватал зубами за одежду и пытался их тянуть. И тут то ли они какие-то ненормальные — что факт, — то ли собака у них слишком умная. Ставок Джон не делал. Он был слишком трезв для ставок. Второй инфаркт случился хрен пойми когда, но точно в тот момент, когда они зачистили маяк от детей Атома. Оставшийся день они мучились с тем, чтобы собрать из валяющегося по округе металлолома передатчик сигнала о том, что теперь тут можно создать поселение, а после Райану в голову ударило желание сделать так, чтобы маяк заработал. Основной фонарь он не мог починить, но создать кучу ламп, которые светили нехуже смог и к наступающей ночи Джон дёрнул рычаг переключателя, после чего маяк включился и осветил побережье слегка желтоватым светом. Было красиво. Своеобразной, поствоенной красотой полудохлого мира. Всё же в этом был какой-то шарм. Маяк освещал ночь, на другом побережье светился аэропорт, а Райан готовил им своеобразный ужин, в то время как Псина доедал кинутый ему кусок мяса брамина. Обычно после готовки Райан скрывался где-то в тенях, а после приёма пищи возвращался, но в этот раз он решил остаться. Именно тогда это злосчастное трепыхание в груди случилось во второй раз, когда он снял шлем. Потому что обычно люди скрывают уродливые шрамы, ожоги или какие-то уродства ну или на крайний случай просто страшную рожу, но у Райана такого не было. Пара мелких шрамов разве что, но ничего серьёзного, что скрывают. Обычная утраченная классика отсутствия чего-то страшного в принципе: серые глаза, чёрные, давно не видевшие расчёски, волосы и хитрая полуулыбка на губах. — И какого ж ты хера прятал лицо? — Чтобы посмотреть на твою реакцию, — реакции он не увидел. Потому что чёрное на чёрном да ещё и в темноте увидеть невозможно, так что он не узнает, что Джон прожёг в его губах хорошую такую дырень. Псина разве что об этом знает, но и то, с помощью своей собачьей магии. Никак иначе. И да. Хэнкок не влю... люб... Да блядь, не это самое. Он не умеет любить. Разучился, честно говоря. Потому что в последний раз, когда он хоть кого-то любил, закончился фатально. Тем более он должен поддерживать стиль настоящего гангстера и ублюдка: сигареты, нож и дробовик, и никакой любви. Разве что какие-нибудь нуарные дамочки лёгкого поведения. В Добрососедстве эту роль брала на себя Магнолия, которая любила мэра за шарм, а не за морду лица. Так что амплуа главы мафии было у него в кармане. Правда главы мафий не влюбляются в машины для убийств, которых можно остановить только командой. Рейдеры, синты, разного размера животные — все они падали после пары обойм райановского автомата и изредка особо мерзких индивидов он приканчивал наиболее жестокими образами, игнорируя слёзы, кровь и так далее. Джон в такие моменты вдыхал ингалятор винта и думал о своём, стараясь не вслушиваться в адские крики. Думать было о чём, хотя ему казалось, что он разучился такому бесполезному занятию. Обычно от винта в голове становилось пусто, а мир будто тормозил в мутном тумане, но всё чаще становилось так, что он действительно начинал думать и копаться в себе. Раскапывать дерьмо жизни Хэнкок никогда не любил — бесполезное и болезненное занятие. Потому что вся жизнь Джона состояла из дерьма на все сто процентов. От начала его «новой жизни» и заканчивая моментом до встречи с Райаном. Нудная рутина, которая тянулась день за днём приобрела какое-то разнообразие, а все их действия существенно влияли на жизнь простого народа. Люди собирались в поселения, группировок рейдеров становилось всё меньше, а надежды в светлое будущее всё больше. И умирающие минитмены, которые раньше были чем-то важным, вновь воспрянули духом, следуя за своим генералом, который прятался под формой Новой Калифорнийской Республики и ходил в компании гуля. Джону раньше казалось, что его создание Добрососедства каким оно являлось сейчас, является чем-то очень и очень важным, то после сопровождения Райана ему начало казаться это незначительным. Мелочью, по сравнению с тем, что делал он. — Что-то случилось? — в какой-то момент спрашивает Райан, склоняя голову к плечу. Весь он из себя язык жестов. Самых незаметных, а иногда и вовсе вызывающих дрожь. Инстинкт убийцы стал подводить именно из-за него — раньше Хэнкок бы пырнул ножом любого, кто зайдёт к нему со спины, но сейчас никакая часть рефлексов не помогала не вздрагивать каждый раз, едва на плечо ложилась чужая ладонь. — М? Нет, всё нормально, братишка. — Уверен? Ты стал гораздо молчаливее. — Занят грязными мыслишками в своей голове касательно тебя, — язык сам говорит то, что хочет, пока Джон пытается спрятать прямой взгляд куда-нибудь, хотя бы в ту же пыль под сапогами. Лучше всего что-то прятать под самым носом. — Ох? — в чужом голосе слышится настолько напускное удивление, что оно кажется сарказмом. — И насколько они совпадают с моими? Джон мысленно умирает. — Смотря о чём ты думаешь. Райан улыбается одной из десятков своих улыбок. Из всего предложенного памятью каталога Хэнкок выбирает значение «мы с тобой оба ебанулись». Оно самое подходящее в данный момент. Потому что вторая возможная трактовка это «я тебя люблю», но никто из них не настолько ебанутый, чтобы признать то, что кто-то может любить гуля. Именно в том смысле, в котором любят обычных людей, не изуродованных радиацией. Когда они возвращаются в дом, который им любезно предоставили за помощь с супермутантами, Райан ловит гуля за локоть и едва слышно шепчет: — Я думаю о многом. Джон мысленно умирает во второй раз, когда сердце в ишемическом припадке бьёт третий раз. Лучше бы инфаркт, честное слово. Почти-инфаркт у него случается, когда они попадают в серьёзную передрягу. Неожиданная засада отчаявшихся до обнагления рейдеров, так ещё и патруль супермутантов, которые схлопываются вокруг них капканом. И несмотря на всю убийственность Райана он ловит пулю, стараясь отстреляться. И ладно бы в плечо, это ещё способен залечить стимулятор, но судя по тому, как быстро он забивается в угол бетонной стены, сжимая горло — нихера не в плечо. Настолько нихрена не в плечо, что Джон едва не роняет дробовик от чужих хрипов. Пока Хэнкок полупанически быстро рыскает в рюкзаках в поисках стимов — закопанных в самой глубине, среди хлама и припасов, — Псина громко гавкает и пытается бросаться на каждого, кто попытается приблизиться, находясь в опасной близости от пуль. Одному особо наглому супермутанту Джон сносит голову дробью, всё же вытягивая стимулятор из глубин, после чего быстро вкалывая его чуть ниже пулевого отверстия. Рана затягивается пусть и не сразу, но с ненормальной для обычной регенерации скоростью, после чего от раны остаётся ровный круг розовой кожи. Трясущуюся хрен пойми от чего ладонь накрывает ладонь Райана, которая сжимает дрожащую конечность, после чего смертник-недоделок начинает тихо смеяться. — Совсем ебанулся? — выдыхает Джон, когда слышит грохот взрыва ядерного минизаряда. Резко становится как-то тихо, едва проходит тряска старого бетона. — Третий ра-а-аз, — Райан стягивает шлем, стряхивая слёзы непреднамеренной истерики. — Третий раз я чуть не помер. Охуительное чувство. — Совсем ебанулся. — Благодаря тебе схожу с ума каждый день, — отвечает «совсем ебанувшийся». Хэнкок не знает, как ему реагировать, хотя сердце подсказывает, что сейчас бы подышать. Может даже винтом. Потому что по ощущением оно сломает ему грудную клетку — настолько сильно оно стучит. Скорее от паники, а не от той штуки на «л». — Вставай, братишка, раз сошёл с ума, то пойдём сводить оставшихся людей. — Хочу тебе кое-что сказать. Точнее, хотел сказать перед тем, как помру, — Райан усмехается, делая паузу, а затем продолжает: — Я люблю тебя. — Я... — голос сбивается и хрипит больше обычного, но Джон справляется, — Я тебя тоже, братишка. А теперь пойдём обшарим остатки тех идиотов. Хэнкок старается не оборачиваться, когда чувствует между лопаток чужой взгляд. И не замечает, как выглядит разочарование на чужом лице. Спустя ещё месяц Джон настолько привыкает к такой жизни, что как-то... забывается. По крайней мере его не тянет настолько сильно вновь спрятаться где-то в подвале и накуриться до полной потери сознания, а после того, как очнётся, влить в себя водку и вновь отрубиться на пару часов. И это не потому, что он весь из себя стал таким праведным — серьёзно? Он? Праведным? Полный бред выпившего целую банку глюконафта сумасшедшего, — просто появилась работа, которая требовала его трезвым. Восстановление человечества. Это тоже звучит как бред, но по сути таковым не является. Они восстанавливали поселения, продолжали помогать поселенцам, а после Райан решил взять небольшой перерыв и где-нибудь основаться. Сделать какое-то место своим домом, чтобы было куда вернуться. Но для начала ему требовалось решить одно очень важное дело, которое он хотел выполнить один. Совершенно один, в полном одиночестве. А потому Хэнкок и Псина остались в обустроенном по последнему слову послевоенной моды Сэнкчуари и принялись ждать. Ожидание, затянувшееся на несколько недель, заставило Джона подумать об одной очень важной вещи. Настолько важной, что он никогда о ней не думал. Не хотел или не умел, не суть важно. Он... кажется в... влю... влюб... ился. Да. Кажется, Джон Хэнкок, мэр Добрососедства, второго по размеру города в Содружестве, влюбился. Хотя, лучше бы это был инфаркт.