И как только Хакон стал сентиментальным?

      Эйден не помнил, как оказался в этом большом и темном туннеле. Все кости так и ломит, словно по ним расхаживает сразу огромная толпа зомби. В голове убивающий шум, будто мерзкий крикун раздражающе созывает «своих» прямо где-то в мозгу, и что-то кряхтит подле уха, так ужасно и тяжело, что хочется закричать, чтобы этого не слышать.       Эйден жмурит глаза, до сих пор ничего не осознавая и лишь предчувствуя, что скоро задохнется. Тот ужасный хрип — это его дыхание, неровное, сбитое, точь-в-точь как у умирающего… Так, он умирает? ⠀ — Нет… — с большим трудом выдавил из себя пилигрим и сумел расслышать только жалкий и тихий стон, похожий на тот самый «последний вздох». ⠀       Но это был не последний. Эйден пытается дышать — и он дышит. Он еще жив. Нужно просто понять это и постараться пробудить себя из мертвого сна.       Мужчина чувствует себя паршиво. Чем дольше он лежит и якобы восстанавливается, тем хуже ему становится. В горле ощущение, что ему наблевали прям внутрь, вот честно, причем какой-то кислотой, которую тут же хочется выплюнуть, но не получается, потому что даже дышать трудно.       Эйден не знал, сколько пролежал здесь до пробуждения и сколько пролежал после, но оставаться здесь он больше не собирался: вонь, что буквально повсюду, так и ударяет в голову, заставляя тело как-то самим подниматься, чтобы унести себя отсюда. И Эйден встает, идет к выходу и не замечает, как обессиленно падает. Ноги как будто бы изгрызаны шайкой голодных псов и не способны удержать умирающего на себе.       Колдуэлл хочет сдаться, как беспомощный бродяга, не отыскавший УФ-свет ночью, но тут же его разум затмевается воспоминаниями: как его бросил Хакон в том туннеле, как он Хакона простил и как Хакон его снова предал. Подействуют ли отмазки этого ублюдка на Эйдена теперь? ⠀ — Ни за что, — на свой же вопрос отвечает пилигрим и с большой болью в теле кричит, не находя сил для дальнейших слов. ⠀       Но ему так сильно хочется высказаться, каким же ебаным уродом ему кажется теперь этот «старик». Он убил Лукаса, он работал на Вальца, он скрывал всё, что было важно для Эйдена. «Я не говорил, чтобы защитить тебя!», — утверждал Хакон, валяясь на полу со стрелой в плече. «Да уж, конечно, защитить… Ну что, защитил? Где я теперь? Ну, точно не в безопасности, Хакон!» — мужчина даже размышлял со злостью, и твердил самому себе, что находится хуй знает где только из-за гребаного Хакона.       А где именно? Куда же он шёл? — Вальц… — невольно сорвалось с уст Эйдена, и он тут же вспомнил все.       Пазл собран: он в полнейшей пизде. У него забрали ключ ВГМ, и уже лишь из-за этого можно выходить к зараженным и выставлять перед ними руки в стороны, так и упрашивая: «ну же, сожрите!», потому что смысла существовать здесь как будто больше нет. Но разве Эйден будет Эйденом, если он не попытается бросить вызов тому, кто у него что-то забрал? Конечно, нет, однако есть проблема… Он ведь превращается. А может, уже превратился?       Рядом лежат трупы, истерзанные в буквальном смысле. Это Эйден обошёлся с ними так, потому что… зверь? Его мгновенно охватила паника, потом залило все лицо, и он вспомнил, с какой яростью разрывал эти тела на куски, будучи явно не самим собой. И что ему с этим делать? Как ему себя контролировать, когда он — это?       Эйден убеждает себя, что справится со всем сам, и буквально в этот же миг срывается с места, бездумно бросаясь к зашедшему внутрь зараженному и принявшись бесконтрольно рвать его сильными руками. Его зрение изменилось, все изменило краски, хочется только рвать, рвать и рвать, пока не кончатся силы.       Когда разум просветлел, Эйден в ужасе отстранился и выбросил из ладоней куски мяса, замечая, что вся его кожа залита кровью. Это чужая кровь. Та кровь, которой он изуродовал всё вокруг, потому что не смог удержаться. Он — оружие.       Не помня себя от пережитой жути, Колдуэлл бросается назад, спотыкается благодаря слабости, и все в голове вновь зашумело, давая понять, что затылком о пол он стукнулся знатно. Медленно перекатившись на бок, он с потерянной надеждой замечает рацию, почти в беспамятстве ползет к ней и подносит к лицу, зажимая кнопку. ⠀ — Ответьте, — честно, он без понятия, кому и что сейчас говорит. Он даже не до конца осознаёт, рация ли у него в руке вообще.       Тишина… — Ответьте, еб твою мать! — кричит изо всех сил пилигрим, и голос его, действительно, твердый и громкий получается вследствие настоящей паники. В рации что-то зашуршало. — Эйд… Ты гд… Эт… ты?       Кто это? И что он говорит? Казалось бы, разобрать не сложно, но Эйден не понимает ничего и с отчаянным усердием трясет рацию, правда, надеясь, что эта херня заработает нормально. — Ты слышишь меня? — чужой голос стал отчетливее, и оказалось, что этот голос вовсе и не чужой, а тот самый, который Колдуэлл сумел запомнить раньше и различить сейчас. — Хакон, ты обязан мне помочь! — у Эйдена, правда, накипело, и ему похуй, что своей злостью сейчас может лишиться единственной надежды в лице бывшего приятеля. Ему просто нужна помощь. — Где ты, парень? — с явным волнением и даже с удивлением спрашивает Хакон, и пилигрим готов рацию разнести вдребезги только потому, что Хакона еще нет рядом. Помощь ему необходимо прямо сейчас. — Я не знаю, блядь, Хакон, ты должен прийти! — кричит в забытье Эйден и закрывает лицо окровавленной рукой, боясь, что сейчас в нем снова пробуждается тот зверь. — Я уже в пути, только скажи хотя бы направление, — как будто бы с намеком на какую-то усмешку произносит Хакон, и Эйден старается заставить себя думать о том, что это ему так просто показалось, ведь иначе — он разорвет здесь даже стены. — Не молчи, Эйден. — Но пилигрим не понимает, что происходит, потому что абсолютно все силы направлены только на борьбу с бесом внутри. — Я говорил, что должен был встретиться с Вальцем под заводом электромобилей. Ты там?       Эйден не справляется, примыкает к полу всем телом и теряется в мыслях, внезапно оказавшись без чувств.

***

      Эйден очнулся неизвестно когда и неизвестно где, но было уже не так паршиво, как прежде. Ему точно оказали помощь, иначе он продолжил бы лежать на том сыром от крови полу и умирать, а сейчас — он в постели и не умирает, несмотря на то что все конечности пульсируют. Должно быть, это действует ингибитор. — Проснулся? Ну, уже отлично, — с притворным задором подставляет стул ближе к кровати Хакон и садится на него, неловко пожимая ладони. — Как ты, малыш? — Иди к черту, — жестоко шипит Эйден, от бурлящего кипятка внутри постепенно пробуждаясь от мутного сна, — мне явно не до разговоров с тобой. — Знаю, я облажался… — с реальной виной вздыхает спаситель, но смотреть на него не хочется совершенно, чтобы лишний раз не чувствовать отвращение. — Ты это уже говорил недавно, — отрешенно отвечает пилигрим, специально строя из себя по-злому обиженного, чтобы от него наконец-то отстали. Но на самом деле, ему не нужно, чтобы отставали. Ему Хакон сейчас необходим. — Знаю-знаю, — со скрытой грустью протер лицо рукою Хакон и поджал губы, опасливо поглядывая на раненого бойца, что неподвижно лежал на кровати, потупив взгляд в стену. — Я исправлю твое мнение обо мне, обещаю.       Эйден терпеть не может обещаний, они его прямо бесят и выводят, особенно когда он такой: ни человек, ни монстр. Его темные глаза чем-то сверкнули и взглянули на человека, что с сожалением посмотрел в ответ. А правдивы ли его слова сейчас? — Я не вижу в этом смысла, — с трудом подняв корпус, щурился младший, чувствуя, что его до сих пор мучает, кажется, все подряд. — Мне нужно идти. — Идти? Куда? В таком состоянии? — спешно заговорил Хакон, положив руку на чужое плечо, чтобы потянуть товарища (как он надеялся) обратно. — Тебе нужен отдых, ты слаб. — Мне нужно вернуться, Хакон, — немного успокоившись от того, что вновь почувствовал мягкую перину под собой, оповестил Эйден, подумав, что может воспользоваться чувством вины этого ублюдка. — У Вальца ключ ВГМ, я должен забрать его. — Заберешь, когда будешь готов, — убедил Хакон, все еще держа ладонь на его плече. — А пока тебе стоит набраться сил.       Хакон прав в том, что Колдуэлл не в состоянии дать отпор Вальцу, и прав в том, что тому, действительно, надо восстановиться. Поэтому отказываться от помощи бессмысленно, к тому же, Эйден сам умолял о ней по рации. Но и этому есть объяснение. В недавнем порыве гнева и какой-то зверской ярости пилигрим желал растерзать Хакона, мечтал вырвать его гнусное, гнилое сердце из груди, но когда это смешалось с паникой, мужчина не знал, что делать, и от этой неизвестности сделал то, что подсказало ему нутро. — Помнишь, что я говорил, что становлюсь сентиментальным? — Хакон делал попытки заговорить не только для того, чтобы отвлечь от боли, но и для того, чтобы показать, что неравнодушен к страданиям бывшего напарника. Эйден его уже почти не слушает: он засыпает. — Я боялся, что мы с тобой больше не увидимся. Я, наверно, просто привык к тому, что ты по рации всегда ответишь на каждую мою глупую и бездарную шутку. — И что это? Разговор по душам? — сомнительно прищурился голубоглазый брюнет и разочарованно вздохнул, ведь явно огорчен тем, что не способен удрать сейчас куда-нибудь подальше. — Не язви, парень. — Завали ебало, старик.       Хакон замолчал, не зная, что и сказать. Что-то подсказывало ему, что парень не в порядке, что парень не позвал бы его, не будь тот в опасности. А что же с ним произошло? И как вывести его на чистую воду? Он ведь точно не захочет говорить правду. — Что с тобой стряслось, Эйден? — это, действительно, то единственное, что пришло Хакону на ум в оковах переживания. — Пиздец, — коротко изъяснил пилигрим и устало вздохнул, радуясь, что может дышать. — Я превратился, я это чувствую. — Ты не мог превратиться, — обнадеживающе покачал головой старший, немного наклонившись к приятелю и внимательно заглянув в его глаза. — Взгляд у тебя еще живой, человеческий. — Это нихера не успокаивает, Хакон! — повысил голос Колдуэлл и с прежней злостью взглянул на предателя, снова впадая в трясучку, будто он никудышная мошка, которую туда-сюда гоняет буря. — Я, блядь, превращаюсь, это даже идиоту понятно! — Тише… — успокаивал Хакон, положив ладонь на его предплечье. — Сейчас ты человек, и это главное. — Я разорвал ренегатов, Хакон! — громко, так, как кричат только сумасшедшие, выкрикнул раненый и невольно сбавил тон, взглянув на свои как тварь дрожащие ладони. — Собственными, мать вашу, руками.       Хакон не знал, что сказать такого, чтобы поддержать своего гостя, и не знал, поможет ли вообще Эйдену это его «доброе слово». — Значит, они этого заслужили, — старший попытался, как раньше, пошутить и тут же смутился, когда Колдуэлл с тихим воплем прикрыл лицо руками. — Да, понял, это было не к месту, прости. — Мне нужен биомаркер, — как будто того разговора и не было, уже спокойно сообщил пилигрим, — свой я где-то просрал. — Я об этом позабочусь, — уверенно сказал Хакон и хотел было уже пойти по своему делу, но остановился, услышав недовольное фырканье со стороны. — Что? Я помочь хочу, парень. — И это будет последним, что ты сделаешь для меня, — с большим презрением высказал Эйден, и в его словах было столько решимости в сказанном, что хотелось выругаться ему прямо в лицо, чтобы тех слов вообще больше не было. — Договор?       Хакон ничего не ответил и ушел, явно жалея о том, что все получилось так, как он не хотел.