И ещё одно видение

Камило не славился столь же замечательным слухом, как у его старшей сестры, так что вряд ли смог услышать с десяток проклятий, произнесённых очень тихим шёпотом. Он просто, что называется, оказался в нужное время в нужном месте – вероятно, в этом его талант. Парень с довольным видом шагал в сторону своей комнаты, держа в руках тарелку с желанной добавкой, когда внезапно остановился. Боковым зрение он уловил нечто странное – то, что вытеснило даже мысли о еде. – Дядя Бруно?.. Пареньку понадобилось пару секунд, чтобы прийти в себя. Ещё пару секунд на то, чтобы убедиться, что всё действительно происходит здесь и сейчас, а также не выронить из рук тарелку и поставить её на висящую рядом полку. – Дядя, что с тобой? Камило сначала делает один неуверенный шаг навстречу, но после буквально срывается с места, подбегая к Бруно и опускаясь вместе с ним на колени. Господи, он дрожит... Дрожит и держится за голову, что-то неразборчиво шипя от боли, но Камило мог предположить, что это что-то явно не очень хорошее. И внезапно замечает его глаза, горящие ярко-зелёным, отчего испуганно отшатывается. – Мам..! Мам, тётя Джульетта, идите сюда! Камило подрывается на месте и застывает в растерянности. Он хочет побежать, но не может оставить дядю в таком состоянии. Хотя совершенно не понимает, что нужно делать. Он слышит, как торопливые шаги становятся всё громче с каждой секундой. – Камило, ты цел? Первое, что спросила Пепа, ещё до того как переступила порог дома. Обычно Джульетту зовут тогда, когда всё не очень хорошо или нехорошо совсем, и потому на своё имя она откликается с каждым разом нервозно. А Камило завопил, как сирена, словно его ударили или пырнули ножом из-за угла. Однако женщины не выздыхают с облегчением, заметив, что парень в абсолютном порядке. – О мой Бог, Бруно! Испуг на лице тёти заставляет лицедея ещё больше встревожиться. Внутри – холод, мысли голове путаются, сердце бьётся, словно пытается и вовсе убежать от всех этих проблем, никого и ничего не видеть. В ближайшие секунды Джульетта оказывается рядом с Бруно, обнимает, начинает что-то тревожно и невнятно шептать. Камило приходится напрягать слух, чтобы расслышать хоть что-то. – Я здесь, Бруно, ты слышишь меня? Я здесь... Не волнуйся... Она шептала, поглаживая голову брата и прижимая её к собственной груди, хотя со стороны казалось, что волновалась она сама не меньше и даже, быть может, больше. Её губы дрожали на каждом слове. Что это может значить? – Это можно вылечить?.. – тихо спрашивает Камило у матери. Ему совсем не нравится, что тётя выглядит такой уж черезчур взволнованный. Обычно, когда кому-то требовалась её помощь, она наоборот пыталась сохранять по максимуму спокойствия, внушая его и себе, и своему будещему пациенту. Даже в тот раз, когда один из местных мальчишек едва не разбил голову о камень во время казалось бы безобидной игры со своими друзьями. – Тут мы ничем не можем помочь, – так же тихо отвечает Пепа. Она стоит позади сына и осторожно сжимает его плечи. Парень чувствует холодок (уже не внутри) и, подняв голову, замечает тёмную тучку над ярко-рыжей макушкой матери. Та зажимает губы, словно держится из последних сил. Джульетта ослабевает хватку, чувствуя, как брат перестаёт дрожать и постепенно расслабляется. Глаза Бруно вновь приобретают естественный окрас, и мужчина отпускает сестру. Пошатываясь и опираясь о стену, он с небольшим трудом встаёт на ноги, переводя дыхание. – Ты как, дядя? – Камило подаёт голос, но не решается подойти ближе – последствия шока. – Видения, – отвечает Пепа вместо своего брата, – Бруно не может от них избавиться. Иногда они приходят внезапно, сами собой, и Бруно не может их остановить. Еда Джульетты тоже не помогает, поскольку это... Дар... "Скорее, проклятье" – внезапно думает про себя Камило, но не озвучивает мысль вслух. Что же это за дар, который нельзя контролировать? Не иначе, как проклятье. Непроизвольно Камило чувствует вину, колящую его грудную клетку, за все слова и лживые представления о дяде. Но ведь и не его вина, что он совсем не помнил Бруно. Не его вина, что тот ушёл, когда Камило был ещё маленьким мальчишкой, и не его вина, что единственный образ, созданный и столь старательно внушаемый ему его его родственниками, был так далёк от правды. Мужчина тяжело дышит, но постепенно успокаивается и приходит в норму. – ... Пойду к себе. Я очень устал. Бруно уверен, что никто не усомнится в его словах. Видения изматывают. Он устал. Да и ложью это особо не является. Он действительно устал, хотя на ногах стоит уже более твёрдо и уверенно, хотя больше не приходится искать опору в виде стены или чего-то ещё. Но его останавливают. – Что ты видел? Он так и знал, что одна из старших сестёр решит задать ему этот вопрос. И примерно знал, что это окажется Пепа. – ... Бруно? Голос женщины становится напряжённее и вместе с тем жёще, поскольку та не получила ответа на свой вопрос. Бруно в полнейшей растерянности. Он не знает, что ответить. Правду? О том, что видел чью-то... Он даже не уверен! А взгляд сестры словно прижимает его к стене, оказывает огромное давление, точно сейчас задушит... Взгляд же Джульетты, наоборот, мягок и даже текуч – так и стремится разжалобить. Кажется, она вот-вот заплачет. Но ни то, ни другое на пророка не подействует. – Ничего я не видел, – отрезает он и демонстративно двигается дальше, стараясь выглядеть непринуждённо. – Это что-то плохое, да? Бруно слышит за спиной знакомые раскаты грома и не желает оборачиваться. Капюшона и уверенности Эрнандо ему явно не хватало в подобной этой ситуации. – Нет, ну я правда не помню, – отмахивается мужчина, так и не рискнув повенуться лицом. И несмотря на актёрские навыки и попытку сделать голос как можно более уверенным и однотонным, верят ему с без особой охоты. – Не ври! – Пепа... – уставшим голосом Джульетта вступает в спор. – Ему тяжело сейчас... – Но это не повод..! Бруно слышит ещё более настойчивые шаги, а затем и вздрагивает, когда ледяная вода заливает его спину. Чёрт. Перепад температур слишком резок. Он ухватывается за руану и сжимает её на себе, изо всех сил стараясь сохранить оставшееся тепло, но и та уже промокла до нитки. – Мам... Камило робко подходит к матери чуть ближе, но не слишком, ведь не хочет тоже искупаться под холодным "душем". Пепа не в силах остановить свои эмоции. Парень умён, слишком умён, чтобы лезть под горячую руку сейчас. Или, если точнее, под холодную. – Я, – Бруно разворачивается, делает шаг вперёд навстречу сердитой (теперь уже недоумевающей) сестре, пытаясь при этом унять дрожь, и смело заглядывает ей прямо в глаза, – сказал всё, что считал нужным. Ничего. Страшного. Я. Не видел. Что из этого тебе не понятно? Несмотря на то, что Бруно пытался говорить как можно более серьёзно и строго, в его голосе скорее звучали нотки обиды, отчаянного желания что-то кому-то доказать. Однако сработало. Тучи понемногу рассеялись, и теперь осталась только лужа на полу да и сам промокший насквозь. – Бруно... – зовёт его Джульетта, когда тот разворачивается и направляется в сторону своей комнаты. – Дядя... – Всё будет нормально! – Бруно чувствует раздражение, но не желает его показывать, почему просто машет рукой и не поворачивается больше в сторону сестёр и племянника. Быстро оказавшись у себя, он снимает истекающую ледяной водой руану, откуда тут же посыпали промокшие крысы. – Хэй, идите сюда... Вооружившись старым, но по крайней мере сухим полотенцем, он стал вытирать зверьков каждого поочерёдно, и только после этого – самого себя. А на следующее утро уже вся семья знала о произошедшем. То ли Пепа, то ли Камило, а может и они в сговоре распустили этот поганый слух. Бруно почему-то точно уверен, что это была не Джульетта. Может, Долорес услышала их вчерашнюю "милую беседу", что тоже немаловероятно (или даже вероятно больше). Но стоило Бруно выйти к столу на следующее утро, как взгляд каждого из членов семьи внезапно стал прикован к нему. И нет, это не то же самое, когда ты входишь, и все машинально поворачиваются в твою сторону из-за создаваемых тобою звуков – посмотреть, ты ли это вошёл или же кто-то другой. Они действительно пялились на провидца, словно таким образом могли проникнуть в его сознание и вытащить оттуда необходимую информацию. – Может, хватит? – он не выдерживает, когда это длится минуту. Кусок в горло не полезет, когда тебе буквально заглядывают в рот. – Что хватит? – мать смотрит на него с таким невинным лицом, что Бруно всё это уже начинает бесить. Тем не менее, он держит себя в руках. – Вы прекрасно знаете, о чём я говорю, – монотонно отвечает он. – Хватит так на меня смотреть, пожалуйста. Всё, что я знал – я уже сказал. Не было никаких страшных видений. – Мы верим тебе, Бруно. Просто... – Джульетта делает паузу, видно, подбирая слова. – Мы давно уже отвыкли от того, что... – ... Что я могу навлечь беду? – Бруно... На самом деле, он сам был удивлён собственным словам. Хотя они справедливы. Снова его хотят во всём обвинить. Пусть не так, как раньше, пусть не будут осуждать вслух, плеваться обидными речами, оставлять раны на душе (а иногда, бывало, и на теле). Но Бруно не идиот, чтобы за этими якобы по-доброму встревоженными лицами не видеть истину. Его не выгонят обратно в стены, но его дару явно здесь не рады. Да что уж там, он сам ему не рад. – Брат, послушай, – Феликс, будучи с ним в ладах, решает тоже вступить в разговор, – мы не будем ничего говорить про тебя. Просто хотим знать, нужно ли готовиться к чему-то... – Всё. Нор. Маль. Но. Это были последние слова, которые прозвучали довольно уверенно. И для Бруно, и в принципе сами по себе. Ещё раз окинув взглядом каждого за столом, он слегка закашлялся, после чего взял кружку с недопитым кофе. – Спасибо, я, наверное, пойду к себе. Наелся. Да, ничего не съев. Наелся. Конечно. Однако, как ни странно, останавливать его никто и не стал. И сам Бруно не остановился. Он направился к себе, переваривая внутри раздражение, которое, непонятно, одновременно и возрастало, и убывало с каждым его шагом. Сущий бардак. Он был зол и обижен, как ребёнок. Он был рассудителен, как мужчина, ведь понимал, что сказать то, что видел в самый первый раз (в чём, собственно, до сих пор был даже толком-то и не уверен), было бы отнюдь не лучшим решение. "Кто-то скоро умрёт!" – он не может этого сказать и, мало того, сам не хочет в это верить. "Но это не точно!" – может добавить он, только какой от того будет прок? Никакого. Люди просто сойдут с ума. И далеко не все так оптимистичны, как Мирабель, которая с лёгкостью способна сказать, что это всё неправда. И не все, как она, согласятся с тем, что Бруно просто видит, что должно произойти, а не создаёт эти события. Но Бруно и не врал. В этот раз он действительно не заметил чего-то в самом деле стоящего, за что можно было зацепиться. Улица? Птицы в небе? Ужас, безумно страшно! Когда Бруно не заглядывает в будущее с целью увидеть нечто определённое, видения могут появиться сами. И сами показать то, что они считают нужным. И подобные видения разобрать бывает ещё сложней. А родственники требуют, чтобы он сделал всё это поминутно, и так же поминутно рассказал... Глоток кофе. Жидкость разливается по горлу, а затем и по телу приятным теплом. Бодрящий напиток, тем не менее, вкусен, но не особо справляется со своей первоначальной задачей: усталость и ломота в теле всё ещё ощущаются. Видимо, мужчине и правда стоило бы спать больше, чем он себе позволял. – Дядя Бруно? Мирабель робко просовывается из-за угла, но не решается сделать ещё один шаг без одобрения хозяина комнаты. Лишь тогда, когда получает одобрительный кивок от дяди. Он делает ещё глоток кофе, стоя и опираясь о стену в позе, в которой обычно дожидаются очень важной встречи. Но Бруно просто удобно стоять, скрестив руки на груди и сжимая в пальцах кружку. Это удобно. – Всё... Правда нормально? Племянница смотрит на него растерянно и, кажется, виновато. Что ж, ей простительно. Её Бруно уже успел посвятить в подробности своего первого видения. Её переживания вполне обоснованны. На самом деле, провидец ужасно благодарен ей за то, что она не начала распрашивать его за общим столом. – Правда. В этот раз я не увидел чего-то... Особо значимого. Я ведь не задавался какой-то целью, чтобы посмотреть в будущее. Это был просто... Приступ, если это так можно назвать. Он пожимает плечами. – Во всяком случае, я ничего из этого не понял. Мирабель подходит ближе к дяде, пока он делает очередной глоток. Бруно знает, о чём она хочет спросить; знает, почему не может этого спросить и сам не торопится давать ответ. Он не видел чего-то столь же ужасающего одним своим видом, как то самое видение, о котором они оба так старательно теперь молчат. – Понятно, – наконец говорит девушка, – мне кажется, они и правда успокоились. По крайней мере, больше про тебя не вспомнили... Поели и снова занялись своими делами. Не думаю, что кто-то ещё станет допрашивать тебя. Ну, хоть какое-никакое облегчение. Бруно тяжело вздыхает, но неожиданно давится воздухом и вновь начинает кашлять, в этот раз уже более продолжительно, чем вызывает к себе встревоженный взгляд Мирабель. – Дядя, ты... Хорошо себя чувствуешь?.. – А? Да, подавился. Бывает. Свободной рукой он стучит по краю деревянного столика и в один глоток допивает кофе, которое понемногу уменьшает остаточное першение в горле. Девушка косится на него какое-то время, но после пожимает плечами и выходит. Бруно же, желая отвлечься от этого всего, решает всерьёз задуматься над сценарием своих излюбленных новелл. – С кем же свести тебя, Элиза... С загадочным прищуром и улыбкой он смотрит на серую крыску, что, откликаясь на собственное имя, так же с любопытством подняла глазки на своего хозяина.