И ещё одно видение

– Дядя, а расскажи ещё историю! Маленький Антонио, сидя на диване и болтая ножками, крепко прижимал к себе заботливо сшитую и подаренную старшей кузиной плюшевую игрушку и смотрел на Бруно глазами, так и горящими живым восторгом. Казалось, он сейчас готов поверить всему, что только скажет его дядя, даже если это и будет являться абсолютной очевидной ложью. Однако на самом деле парнишка далеко не так глуп, как это могло показаться в силу его юного возраста, о чём Бруно прекрасно знал. Мужчина в одном из любимых жестов запускает пальцы в волосы, скользит по шее и немного смущённо улыбается племяннику. – Ещё рассказать? Стоит подумать... Он думает где-то с минуту, а после погружает ребёнка в рассказ, интереснейший и длительный рассказ о его детстве, о детстве его матери и тёти... Преимущественно, конечно, матери и тёти – Бруно старается избегать некоторых депрессивных моментов, дабы не пошатнуть психику своего маленького племянника. – ... А потом её волосы намокли и стали скользкими, словно водоросли, – он прерывается, выслушивая негромкий смех мальчишки, – вот таких мучений твоей маме стоило всего-навсего заплести волосы. Представляешь? Бабушке приходилось приводить её в порядок, и, что самое интересное – через пять минут снова становилось солнечно! Так что можешь радоваться, что ты парень. Он очень-очень легонько и почти не ощутимо "толкает" в плечо Антонио, как бы по-дружески, вдобавок к последним словам. Тогда он слышит характерный бытовой шум, издаваемый Джульеттой на кухне прямо за их спинами. – Не боишься, что Пепа разозлится на тебя за подобные рассказы? – подаёт голос, легко усмехаясь, старшая из тройняшек, приготовив на столе нож и деревянную доску. – А кто сказал, что она узнает? – Бруно, улыбнувшись уже чуть шире и открытей привычного, демонстративно подмигивает Антонио, на что тот отвечает улыбкой и мудрым и решительным взглядом, мол: "клянусь, если кто и проболтается, то это буду не я". Джульетта лишь качает головой и подавляет смех. Как бы то ни было, Бруно сейчас здесь, а на её взгляд это – самое главное. Если в первые дни его появления за него действительно стоило переживать, поскольку спустя столько лет трудно освоиться даже, казалось бы, в своей собственной семье, то сейчас дела с ним шли намного лучше. Вообще Бруно старался больше времени проводить с племянниками (в особенности хорошо это выходило как раз-таки с Мирабель, Камило и Антонио). Порой Пепа и Джульетта шутили между собой, что Бруно собирается тайно украсть и усыновить их детей как бы им в месть, что, конечно же, не являлось правдой. Он вообще не желал мести. Их младший брат очень добр, хоть и чрезмерно застенчив; он очень любит и ценит ту семью, которая у него есть, и ради этой любви готов был даже позабыть обо всех обидах, притворяясь, что их вовсе и не было. Он не считал свою семью в том виновной. Просто ему не повезло. Да и ушёл он, к тому же, осознанно. Если бы Бруно прямо сейчас спросили о том, действительно ли он счастлив, он бы дал положительный ответ. Он был рад даже просто тому, что его тепло и радушно приняли обратно в семью мать, сёстры, племянники... Правда, не сразу. Некоторые из детей поначалу сторонились чудоковатого дяди, которого столько времени принято было считать злодеем. Мирабель была первой, кто узнал всю правду; Антонио – невинный маленький ребёнок, который про дядю толком ничего не знал и потому в нём проснулось типичное детское любопытство; Камило... Что говорить о Камило, так его сам Бруно поначалу немножко избегал. Уж очень характер парнишки отличался от его собственного: с момента возвращения провидца в семью он так и норовил узнать о дяде побольше, нарушая привычное для Бруно личное пространство интроверта. Но очень скоро они поладили. Их общая тяга к актёрству преодолела различия в характере и натуре. Лицедею было интересно выслушивать рассказываемые дядей разного рода истории (хоть он и не знал, являются они правдой или же выдумкой), смотреть его спектакли, а иногда даже и помогать с написанием сценария. Наверное, они вдвоём смогли бы сделать что-то более масштабное, с многообещающим талантом Бруно и "заводной" энергетикой Камило, если бы у них было... Больше времени. Вообще, если бы у Бруно было больше времени, он бы непременно провёл его с любимой семьёй. Однако он не жалеет, что ушёл. Ведь и это было сделано ради семьи. Ради того, чтобы сейчас родные были в безопасности. Постепенно к нему машинально начали тянуться и старшие девочки. Пусть Бруно взаимодействовал с ними не столь часто, сколько с младшими родственниками (девчонки часто бывали заняты работой), порой они тоже пересекались за недолгими беседами. Долорес, например, ещё нравились романтические постановки дяди в его небольшом «крысином театре», почему она крайне негодовала, когда Камило тоже решил принять участие в их режиссуре. Уж ей ли не знать оригинальное чувство юмора брата… А ещё девушка утверждала, что, на самом деле, догадывалась о местонахождении Бруно где-то поблизости и, по правде говоря, очень этим гордилась. Пророк мог спокойно выдохнуть, будучи убеждённым в том, что племянница больше не держит на него зла. Хотя держать его она и не была должна: её возлюбленный так или иначе ответил на её чувства, хотя Бруно и предсказывал обратное. Возможно, тогда ему просто не довелось заглянуть достаточно далеко. Мужчина думал об этом и сводился именно к такому выводу. Он надеялся, что и в этот раз произошла ошибка, хотя процент вероятности очень, очень мал – видение о будущем Долорес лишь одно из множества других, тех, которые сбывались чётко, словно по сценарию. Все племянники так выросли, так изменились, но Бруно за столь короткое время успел к ним привязаться только больше и просто не способен был представить, что может потерять кого-то из них. Вернувшись к себе, он с тяжёлым выдохом устало опустился на кресло и помассировал виски. Тяжело. Стоило бы немного поспать. Бруно и сам не против и даже не знает, почему в последнее время ему это удавалось столь редко. Он прикрыл глаза и, наверно, точно бы отключился, если бы не услышал тоненький писк совсем поблизости. – Ну чего ты, милая? – он слабо улыбнулся и погладил сидящую рядом сбоку кресла маленькую серую крыску, что с удивлением смотрела на своего хозяина маленькими глазами-бусинами. – Ох, я совсем забыл вас покормить... Прости. – виноватым голосом протянул он, беря малышку на руки и поднимаясь с кресла, после чего начал двигаться в сторону кухни. Джульетта точно не будет против, если он возьмёт пару ареп. Она в курсе и, возможно, может считать увлечения брата несколько странными, однако совсем не выступает против них. К счастью, в отличии от Пепы, она грызунов не боится. Бруно двигается крайне тихо уже по привычке, и ненадолго замирает, услышав возле самой кухни шорох, выдающий чужое присутствие. Он успокаивается, осознав, что странные звуки издавались Камило. – Снова таскаешь? Лицедей вздрагивает, пойманный с поличным, и замирает с арепой во рту. Старшему приходится сдерживать смех: со стороны племянник выглядел ну уж очень забавно. Словно та же самая крыса. Камило в первые секунды смотрит на дядю с ужасом, но после, распознав родственника, он видимо расслабляется и вытаскивает изо рта откусанную выпечку. – Ты-то мне и нужен, дядя Бруно! – торжественно восклицает он и, заметив озадаченность на лице Бруно, хитро прищуривается и загадочно улыбается. – Мне нужна твоя помощь! И хватает мужчину за руку прежде, чем тот успевает что-либо сказать, по-видимому, совсем не собираясь воспринимать со стороны оппонента отрицательный ответ. Он тащит Бруно к выходу из кухни, преждевременно ухватив в зубы недоеденную арепу и прикончив её за считанные секунды. – Чем конкретно я должен тебе помочь? Неуверенно, Бруно тянется вслед за племянником и легонько вздрагивает, когда парень останавливается у его комнаты. Тогда Камило поднимает на него глаза. Кажется, он хочет доверить ему что-то откровенное... Сугубо личное. Лицо племянника резко стало непривычно серьёзным. Когда он тихим голосом спрашивает "зайдём?", Бруно только больше озадачивается и теперь глядит на подростка совершенно непонимающе. Но вновь позволяет затянуть себя в комнату. – Понимаешь, дядя... Камило выглядит нервным, от чего провидец тоже начинает испытывать волнение. Парень опускается на колени в песок, мужчина следует его примеру. Повисает недолгая тишина, которая заставляет старшего теряться в догадках и смутных подозрениях. После Камило начинает. – Погадай мне, дядя Бруно... Пожалуйста. Подозрения оказываются верны. Бруно не замечает того, как он неестественно сгорбился, и того, как перевёл взгляд к собственным ногам и теперь уже не смотрит на Камило. Зато Камило смотрит на него выжидающе, своим взглядом заставляя мужчину лишь сильнее нервничать. Просьба племянника прозвучала для него как приговор. – Я завязал с этим, дорогой, – он поднимает голову, но всё ещё неловко смотрит в сторону, потирая вспотевшую шею. Это была ложь. – Не думаю, что... – Я ничего не скажу, дядя! – спешит перебить его парень, подтянувшись к родственнику ближе лицом. – И не стану винить тебя, если в видении мне что-то не понравится. Но, молю тебя, пожалуйста... Это буквально вопрос жизни и смерти! Последние слова особенно встревожили Бруно. В его глазах появилась тревожность, что Камило списал явно на что-то другое. Жизни и смерти?.. Неужели начинает сбываться? – Всё... У тебя всё в порядке, Камило? – он старается не выдать тревоги в собственном голосе. – Да. То есть... Понимаешь... Мне завтра кое-куда нужно, – теперь уже он становится неловким и... Смущённым? Паренёк улыбнулся, отведя на несколько секунд взгляд, но после вновь возвратил его к дяде. – Подруга у меня есть, в общем. И я лишь хочу узнать, что будет происходить завтра. И понадобится ли моя помощь кому-нибудь из деревни... До обеда. – он сделал паузу, вглядываясь в неизменное лицо дяди. –Ну пожалуйста, дядя Бруно! Лицедей едва ли не молился. Казалось, он в самом деле готов был предстать перед Бруно на колени, словно перед неизвестным божеством. Лишь бы дядя выполнил его просьбу. – Только маме и бабушке не говори, пожалуйста... Да и вообще никому не говори. Не хочу, чтобы кто-нибудь узнал. Я ведь могу положиться на тебя, дядя? – и он вновь улыбнулся Бруно, глядя тому прямо в глаза. Маленький подлиза. Но, конечно же, провидцу осознавать такое доверие со стороны племянника было весьма приятно. А ещё просил он очень-очень жалостливо, хотя просьба его была не такой уж и ужасающей, как Бруно уже успел себе нафантазировать. Вряд ли тут можно было бы увидеть что-то жуткое. – Ну хорошо... Раз уж тебе очень нужно... Камило просиял. Наблюдая улыбку паренька, Бруно невольно почувствовал облегчение и впервые допустил мысль о том, что всё может пройти не так уж и плохо. Глубоко вдохнув, он принял привычное положение и прикрыл глаза. Камило немного непонятливо глядел на провидца, пока тот разминал руки, похрустывая пальцами и суставами. – Нужно взяться за руки, – наконец заговорил мужчина, протянув Камило свои ладони. Радужки глаз Бруно светились ярко-зелёным. Парень уже видел подобное, да и, мало того, сам подражал данному процессу, но жуткости его вида эти факты в любом случае не отменяли. Камило немного с опаской протягивает дяде руки, а затем чувствует, как их сжимают немного потные, холодные тонкие пальцы. У Бруно руки холодные. Практически ледяные. Кругом появляется ещё больше света, от чего Камило напрягается, но щурится с живым любопытством. Он пытается вглядеться во множество искорок, разглядеть хоть что-то, что дало бы ему малейшую подсказку. – Я вижу! Он приподнимается, пытаясь встать на ноги, и совершенно позабыв, что необходимо при этом держаться за дядю. Однако Бруно поднимается следом. – Иди за видением! Мужчина тоже начинает вглядываться. Что-то... Что-то там точно есть. Ох, да это же сам Камило! Парень тянется к собственному образу, счастливому и беззаботно смеющемуся. Он идёт куда-то; реальный Камило – следом за ним. Бруно – следом за Камило. Идут, идут... Стоп. Парень оборачивается на дядю, не понимая, почему тот резко остался стоять на месте. Сам Бруно тоже не понимает, почему это происходит так. Голова вдруг закружилась, её прострелило болью, но провидец пытался сохранять хладнокровие хотя бы в лице. У него не получалось. – Дядя Бруно, что случилось?.. Глаза Камило вглядываются в лицо родственника и становятся обеспокоенными, когда он замечает на лице дяди дёргающиеся слегка прищуренные глаза и отсутствие улыбки – прежней улыбки. – Иди вперёд, не смотри на меня, – сухо повествует Бруно, вдруг внезапно почувствовав себя главным героем какой-то драмы с их тягой к героизму и самопожертвованию. – Дядя Бруно, тебе нехорошо?.. Эй! – он мгновенно подлетает к провидцу, когда тот пошатывается и начинает заваливаться в сторону. – Да что с тобой?! А Бруно в самом деле не держится на ногах. Он точно бы уснул, если бы не ловкие руки племянника, вовремя его подхватившие. Но глаза слипаются, сознание колеблется между сном и бодрствованием, иногда отключаясь на несколько секунд. К слову, само зелёное свечение начинает сотрясаться, но Камило это совсем не тревожит. Не тревожит и тогда, когда видение исчезает вовсе, а Бруно становится легче и поддатливей в его руках. Его опускает на песок. – Я сейчас... Я за тётей! Мужчина всё слышит, в том числе и быстро удаляющиейся шаги, но уже не способен достоверно анализировать. Голова болит. Ужасно сильно, так что Бруно берётся за волосы, но это мало чем помогает. "А может, умру я?" Бредовые мысли он произносит про себя в шутку, будучи точно уверенным, что это неправда и что никто не умрёт. Однако его уверенность начинает рассеиваться, когда лёгкие разжигает в новом внезапном кашле. Исчезает вовсе, когда он видит выступившие капли крови на собственных руках. Тогда осознание ужасного заставляет его панически кричать. Не вслух, но глубоко внутри. – Я умру... – ужасно хриплым шёпотом произносит он и снова заходится в кашле. Снова кровь. Бруно держится из последних сил непонятно для чего, в то время как внутри всё бушует и неимоверно болит. Он слышит громкий стук собственного сердца. Руки начинают дрожать одновременно от бессилия и страха. До чего он себя довёл? Как он себя до этого довёл. Ему, на самом деле, очень хочется жить, хотя он и понимает, что осознать это стоило не сейчас. Как минимум лет десять назад. Как максимум – ещё в детстве, когда не научился себя защищать. В глазах темнеет. Сознание больше не в силах сопротивляться.