Несвободные

– Господин Дилюк сегодня на редкость сердитый, – хихикает бард, сидя за барной стойкой у самой стены и попивая сок. Минут пять назад Дилюк отказался наливать бродяжке очередной бокал вина, ведь не горел желанием тащить хоть и божество, но всё же пьяное, на улицу. – Что–то тревожит ваше сердце? Неужели, не заладилась личная жизнь? – Ещё одна глупая шутка и я не посмотрю на то, что ты Архонт, и вышвырну тебя под дождь. – Действительно сердитый, – задумчиво тянет бард, почесывая подбородок. – Я знаю, как вам помочь! Я сейчас сочиняю новую балладу в двух влюблённых сердцах, и… ох, кажется, это должно оставаться в секрете, но я хотел бы, чтобы вы оценили будущие строчки, которые совсем скоро разнесутся по вашей таверне! Бард спрыгивает со стула, хватая с деревянной поверхности лиру. Пританцовывая, он движется в центр таверны, ловко запрыгивая на свободный стул. Венти прыгает на носочках, отбивая туфлями определённый ритм, начав бодро перебирать струны. Он играет заводную музыку, комбинируя, казалось, несовместимые с танцами утончённые звуки лиры. – Прекрасные дамы и не менее прекрасные господа! – оглашает бард, чем привлекает внимание названных. – Эта музыка была написана мною специально для новой баллады, я хотел бы, чтобы вы послушали так же и строки из будущего хита, который покорит ваши сердца! Свист и хлопки разносятся по помещению. Со второго этажа кто-то скидывает цветы Сесилий, а менее щедрый на роскошь, зато совершенно нежадный на внимание для своего кумира посетитель таверны сбрасывает целый букет Цветков-сахарков к ногам бродяжки. Венти перебирает струны, играет он несколько необычно для себя. От мелодии, исходящей из под его волшебных пальцев, веет не то тоской, не то надеждой. Дилюк щипает сам себя: когда это он последний раз брался столь глубоко оценивать музыку? ...Души слились их в страсти животной, Но старые раны всё так же болят. Не станет обида в секунду бесплотной, И вряд ли друг друга когда-то простят. Зачем им прощать? Для слабых прощенье. Для сильных привычнее снова начать: Учиться доверью, оставить в забвении Покойников, ложь, и привычку бежать… Закончив лирику, Венти ещё какое-то время продолжает играть мелодию, которая к концу отрывка его будущего, как он выразился, «хита» становится совершенно невыносимой. Нет, звуки сплетаются между собой в утончённую музыку, но то ли смысл стихов Барбатоса, то ли стихи вкупе с мелодией производят на винодела такое неизгладимое впечатление, что он готов вышвырнуть Венти в любую секунду из «Доли ангелов» не потому что тот отвратительно играет, а потому что играет слишком… слишком. Венти замолкает на минуту и осматривается, убирая мешающуюся косичку за спину. В таверне стоит гробовая тишина, точнее стояла бы, если бы кто-то в дальнем углу смог таки подавить всхлип. Этот же кто-то начинает аплодировать, чтобы заглушить неловкую ситуацию, остальные посетители моментально подхватывают рукоплескание. Дилюк рад подобному исходу: велик был шанс того, что в мертвенной тишине случайный завсегдатай у бара услышит его бешено колотящееся сердце. – Благодарю, мои верные слушатели, – Архонт кланяется, прислонив лиру к груди, грациозно взмахнув второй рукой вбок. – Полную версию баллады вы услышите сразу же, как мастер Дилюк одобрит её, ну и, конечно, как я её допишу! Небольшая шутка не смогла развеять всё ещё тоскливую атмосферу в заведении полностью, поэтому Венти решает зайти с козырей. – В качестве небольшого подарка для вас, моя отзывчивая публика, я хотел бы исполнить некогда популярную в Мондштадте балладу о трусливом рыцаре и его верном спутнике драконе Ильбо! Венти пляшет на столе с новой силой. Ему не нужен оркестр: он сам справляется с большей частью музыкальных партий, но Шестипалый Хосе всё же подхватывает знакомый ритм и начинает подыгрывать парнишке. Этот манёвр оказывается уже более успешным. Рагнвиндр на удивление не реагирует недовольством на выходку Венти. Сейчас он понимает, что бродяжка хочет сделать – привлечь внимание прохожих с улицы, услышавших выступление, и завлечь их внутрь, а тех, кто уже давно сидит в таверне раззадорить и нагнать желание веселиться активнее, попутно скупая все запасы вина, а на пьяную голову может быть подкинуть главной звезде сегодняшнего вечера парочку монет моры, или даже заказать бутылочку вина за свой счёт. Но кто в здравом уме будет разгуливать ночью под проливным дождём? В самый разгар очередной песни от местной знаменитости в «Долю ангелов» входит капитан кавалерии. Что ж, а вот и ответ на вопрос. Дилюк замечает его яркую фигуру, чью эффектность, кажется, даже насквозь вымокшая от дождя одежда не испортит. А как же иначе, ведь её просто невозможно не заметить, ему иногда кажется, что даже в ночной мгле в самом густом лесу Мондштадта сияние золотых украшений и яркая ткань одеяний Альбериха выведут любого заплутавшего из зарослей, словно маяк. Его наряд безвкусен и смотрится на ком угодно отвратительно, так считает Дилюк, однако Кайе он идёт. Что ж, Кайе идёт абсолютно что угодно, хоть изодранный в клочья наряд хиличурлов, таков уж этот подлец. Рагнвиндр тянет руку под стойку, доставая оттуда определённую бутылку, и ставит недалеко. Как и ожидалось, спрос на выпивку после выступлений Венти возрос, поэтому Дилюку какое-то время приходится обслуживать гостей, разливая им вина и коктейли, но даже в таком темпе работы он успевает мельком выискивать в толпе только что пришедшего капитана кавалерии, окружённого, как, в прочем, и всегда, толпой людей. В любом случае, Венти удаётся отвлечь Дилюка от тяжких дум хотя бы ненадолго, и это он уже считает достижением. Поплясав ещё минут пять с пьянчугами, исполнив напоследок свою дебютную балладу, весь красный и вспотевший Венти почти падает на стул, посылая потоки воздуха на лицо, пытаясь отдышаться. Возле бара народу обычно почти не бывает, особенно когда Дилюк заступает на смену: не многие выдерживают его сердитую и давящую ауру, но как минимум двух человек это не отпугивало никогда. Одного из них ничего не интересует, кроме вина, а второй много лет прожил бок о бок с Дилюком и настолько к нему привык, что пугающую ауру даже не замечает, поэтому излюбленное место Венти, как и находящееся рядом место Кайи, свободны всегда. В последние дни настроение и думы Дилюка словно стали ощутимее, от того находится близ стойки стало ещё дискомфортней. Винодел знает, что этот вероломный бродяжка что-то задумал, поэтому настороженно следит за каждым его движением, параллельно нарезая фиалковую дыню из Инадзумы, которой его угостил комиссар на пробу для будущих поставок. – Было здорово, – смеётся Венти, допивая остатки сока, демонстративно громко стукая дном по стойке, сверля взглядом бутылку. – И не надейся, я не налью тебе. – Но я ведь ещё ничего не сказал! – Я слишком хорошо знаю твои привычки. – Но не так хорошо, как привычки сэра Кайи, я прав? – Венти начинает весело болтать ногами, оперевшись на предплечье, взглядом устремившись на бутылку, которую Дилюк не так давно достал. – Наш любимый капитан ведь обожает это вино, вы поставили его сразу же, как он вошёл. Мастер злобно сводит брови к переносице, перестав нарезать диковинные фрукты, и даже слегка опасно сжимая нож в руке. Кое-что из слов барда неприятно колет его душу, что, в прочем, не уходит от внимательного взгляда Барбатоса. – К чему ты завёл разговор о нём? – Рагнвиндр бросает пож под под стойку, двигает тарелку с дыней к Венти и опирает ладони на деревянную поверхность, пристально уставившись на сидящего перед ним. – А ведь вы правы, не вежливо обсуждать человека за глаза, – бард разворачивается на стуле в сторону недавно пришедшего капитана, которого уже успели окружить сослуживцы. – Сэр Кайа! Дилюк смотрит на того, чьи улыбки старательно пытался игнорировать с того момента, как тот зашёл внутрь, и хмурится ещё сильнее, что, казалось, невозможно. Кайа что-то говорит рыцарям, дружелюбно улыбаясь, похлопывая некоторых юношей по плечу и взъерошивая волосы, а после направляется в сторону Венти и Дилюка. Винодел краснеет, когда получает возможность рассмотреть Альбериха: его одежда промокла насквозь и теперь просвечивает так, словно её вообще нет. Каков бесстыдник! Дилюк уверен, что Кайа об этом прекрасно знает, но продолжает вести себя так, словно ничего не происходит, и это… раздражает Дилюка ещё больше. Благо в таверне стоит полумрак в столь поздний и дождливый час, и его румянец незаметен, как и безобразный внешний вид Альбериха. Он моментально отводит взор от приближающегося капитана кавалерии, отвлекаясь на стойку с напитками у стены. – Давно не виделись, Венти, – Кайа усаживается рядом, одаривая барда приветственной улыбкой, зачёсывает мокрую чёлку назад и смотрит на спину Рагнвиндра, отвернувшегося к полке с вином. – И вам доброго вечера, мастер Дилюк. Винодел лишь едва заметно пожимает плечами в знак приветствия, издавая тихий непонятный звук, похожий на «угу». Последний раз они виделись несколько недель назад в этом же месте, и тогда их разговор закончился печально. Дилюк фактически выгнал капитана, оставшись один на один с самим собой, обдумывая, почему же этот несносный рыцарь так тревожит его душу в последние дни. Кайа поступил безрассудно, залезая в Запретный отдел, но раз последние полтора месяца всё тихо, а Альберих всё ещё на службе – его выходка прошла незамеченной. И нет, Дилюк тогда разозлился не столько на факт нарушения Кайей табу, сколько на то, с какой лёгкостью капитан отнёсся к возможным последствиям – изгнанию из города. Они ведь только начали налаживать контакт, только Дилюк вновь вслух признал Кайю членом семьи Рагнвиндр, как Альберих совершенно холодно и безучастно произнёс, что жизнь вдали от Мондштадта и вечное скитание ему не страшно. И ладно Мондштадт, но семья… неужели вновь обретённая семья для Кайи тоже не важна? Вот, над чем все эти дни рассуждал Дилюк. Вот, в чём он до сих пор не уверен и из-за чего мечется. – Неважно выглядишь, капитан, – Барбатос тянется под стойку за чистым стаканом, пока Дилюк не видит. – Да, на улице настоящая катастрофа с погодой, думал, что не дойду до города и утону прямо в Спрингвейле, захлебнувшей в дождевой воде. Ветер завывает невероятный, дует прямо с Драконьего хребта. Фермеры едва ли успевают спасти свои посевы. Барбатос за что-то гневается на нас, уж не знаю, чем мы заслужили его немилость, – Кайа закидывает в рот ломтик фиалковой дыни и тихо-тихо стонет, наслаждаясь её вкусом. Для Дилюка один этот звук становится окончательной причиной согласиться на контракт с Камисато на поставку столь понравившегося его брату фрукта. Он сделает всё, чтобы слышать от Кайи эти звуки чаще. – Хи-хи, – посмеивается Венти. – Уверен, Барбатос любит всех своих детей, сэр Кайа, и ни за что не стал бы заниматься чем-то подобным ради наказания или просто от скуки! – Венти ловит на себе странный взгляд кавалериста. – Лорд Барбатос, как поговаривают барды, тот ещё шутник и проказник. Думаю, ты как нельзя кстати вспомнил об этой его черте характера. Но ведь поэтому мы его любим и уважаем – за свободные нравы. Венти начинает болтать ногами, одаривая Кайю улыбкой. Да, ему льстят слова капитана и как же жаль, что он не может поблагодарить его открыто. – Простудишься ведь, сними одежду, – с победоносной интонацией произносит Венти, когда тихо ставит столь трудно доставшийся ему стакан перед капитаном, после чего хватается за бутылку, которая уже давненько мозолит глаза. Он радостно откупоривает пробку, с ужасом замирает, заметив, как Дилюк резко разворачивается в их сторону, стукая ладонями по стойке. Венти перестаёт дышать в ожидании гнева, который вот-вот обрушится, однако замечает, что бармен даже не смотрит на хулигана, крепко схватившегося за бутылку. – Ого, простите, мастер. Эти чудесные дыньки стояли тут нарезанные, и я подумал, что... – Даже не вздумай здесь раздеваться, – шипит Дилюк, прямо говоря, что разозлился не из-за фруктов. Венти медленно переводит взгляд на Кайю, который держит пальцы у застёжки своей меховой накидки. Капитан точно так же, как и бард, замер секунду назад от громкого удара Дилюка по стойке. Барбатос ужасно сожалеет, что сидит справа от капитана и не может видеть единственный открытый глаз. Он чувствует своим божественным чутьём, что что-то не так, но не может даже пошевелиться. Венти надеется, что Дилюк вовсе не видит его может из-за пелены гнева перед глазами, а может из-за чересчур раздражающего капитана прямо перед носом, и уже прикидывает, как тихонько вернёт бутылку на место и сбежит подальше из таверны. – Что ж, братец, – Кайа оказывается смелее барда, видимо, привыкнув к таким резкостям винодела, поэтому медленно возвращает руки на барную стойку, хватается пальцами за торец ближе к Рагнвиндру и подтягивает себя к Дилюку, поднимаясь на ноги и равняясь с ним лицом. – Если не позволяешь мне оголиться у всех на виду, так отведи меня в более укромное место. Венти затаивает дыхание. Он догадывается, какую игру затеял капитан, поэтому старается стать ещё более незаметным, ибо понимает, что в ней он явно лишний. Ухмылка капитана раздражает Дилюка. Ну уж нет, он не позволит продолжать делать всё, что взбредёт ему в голову. Победу в словесной перепалке он, так уж и быть, отдаст Кайе, однако войну проигрывать не намерен. Он собирается проигнорировать его, но опустившийся вниз по телу капитана горящий взгляд замечает небольшие пятна крови и аккуратно зашитую одежду. – Паттон, присмотри за баром в моё отсутствие! – развернувшись в сторону носящегося между столиками мужчины громко проговаривает хозяин таверны. Дождавшись почти неслышного «Есть, сэр!» где-то из толпы посетителей, Дилюк поднимает перегородку, обходит стойку и хватает Кайю за руку, ведя за собой в подсобку под лестницей. Венти, наблюдавший за всем с самого начала и всё прекрасно понимающий, медленно ставит бутылку на место, поднимаясь со своего места. Какое уж тут вино, он перепугался так, что отпало желание пить в ближайшие пару тройку дней! Бард кладёт всю заработанную сегодня мору, оплачивая выпитые им этим вечером напитки, чего, конечно, не хватит на погашение немаленького долга, но уже отличный шаг, чтобы начать от него избавляться, и, стараясь выглядеть непричастным, направляется к выходу, надеясь, что холодный дождь отрезвит его хмельную голову. Произошедшее только что довольно занимательно, хоть и до безобразия интимно. В подсобке тем временем щёлкает дверной замок, впуская двух молодых людей внутрь под скрип старых петель. Только когда он, ведомый пальцами в красно-чёрных перчатках, щёлкает вновь, Дилюк отпускает запястье капитана, которое тот начинает потирать второй рукой. – Нельзя ли поласковее? – жалобно стонет Кайа, смотря на широкую спину мастера. – В какую игру ты играешь? – Хах, – усмехается капитан, проходя вглубь комнаты, усаживаясь на небольшой диван у окна, и почти ложится затылком на спинку, раскладывая на ней и руки. – У неё нет названия, но если бы было, то называлась бы она «Разозли Дилюка любой ценой». Довольно занимательная, кстати, играю вот уже год и почти ежедневно добиваюсь новых успехов. Рагнвиндр сжимает дверную ручку: его злит эта ситуация, но больше его злит то, что он повёлся на провокацию. Он повёл Кайю сюда чтобы выяснить, что случилось с нерадивым братом и откуда кровь, а не для выяснения отношений. Мастер идёт в сторону Альбериха, зажигая по пути канделябр на письменном столе щелчком пальцев. – Обстановка становится всё более интимной, – язвительно замечает Альберих. – Мне уже можно начать раздеваться или сперва выпьем? – Прекрати свои глупые шутки и делай то, зачем пришёл, – Дилюк пытается скрыть нетерпение так же, как и факт того, что он заметил кровь, но упрятать от самого себя свои же чувства невозможно, как и осознание того, что он соскучился. – Значит, сразу к делу, – смеётся капитан, игнорируя прожигающий насквозь взгляд. Он снимает меховой воротник, следом за ним стягивает мокрые гловелетты, уже давненько вызывающие неприятные ощущения. Всё это время Дилюк неотрывно наблюдает за каждым его движением, не упуская ни единой детали. Сам для себя мастер твердит, что это из соображения безопасности, и он столь пристально смотрит лишь для того, чтобы найти на теле капитана свежие следы сражения, но где-то в глубине души понимает, что это не единственная причина. Больше месяца они даже не виделись, что уж говорить о беседах. Дилюку было тоскливо, и он осознаёт это лишь сейчас, прожигая взглядом каждый мускул Кайи, не упуская ни единого его движения. – Если так хотелось посмотреть на моё тело, то мог прямо попросить. Уж тебе, братец, я никогда не откажу. Дилюк сжимает кулак до треска ткани. Он потерял бдительность – слишком долго и внимательно смотрел на Кайю и тот заметил. Непростительно. Рагнвиндр проходит вперёд, минует диван, на котором вальяжно расположился рыцарь Ордо Фавониус, и встаёт лицом к окну, оперев руки на подоконник. – Ты самый пошлый и извращённый человек на свете, которого я знаю, – говорит он, продолжая смотреть в черноту за окном. – Раздевайся. Чем быстрее закончишь, тем быстрей пойдёшь распивать своё любимое вино. – Ты тут хозяин, Дилюк. Если не нравится моя компания – можешь вышвырнуть прямо сейчас, – поддевает капитан, расстёгивая пуговицы блузы. Дилюк видит его отражение в стекле окна, видит, как одинокая свеча освещает красивые изгибы его тела, как плавно Кайа двигается, как он грациозен в любом своём действии. Неожиданно винодел замечает синий блеск, устремившийся прямо на него: Кайа заметил его пристальный взгляд. Он хитро улыбается и прогибается в спине, потягиваясь, демонстрируя себя во всей красе. – Прекрати это, – Дилюк уводит взгляд на свои руки, чтобы не видеть этого пошлого рыцаря даже в отражении. – Прекратить что? – с улыбкой спрашивает Альберих, поднимаясь с места. Он оставляет промокшую блузку и накидки на полу, обходит диван и подходит к Дилюку, так же оперевшись на окно и заглядывая в глаза винодела. – Хэй, чего притих? – Тебя иногда так трудно понять. – О… – Кайа отворачивается к окну, раздумывая над тем, что сказал Дилюк. Он не слышит в словах агрессии или колкости, поэтому чувствует себя растерянным. Альберих не знает, что ответить, но нужно ли вообще отвечать? Оружием Кайи в большинстве случаев были хорошо подвешенный язык и харизма, но на Дилюка его привычные способы почти никогда не действовали. Что ж, когда слова переставали действовать или вовсе не помогали, капитан обычно решал проблемы мечом, и уж он-то никогда не подводил. Вот и сейчас Кайа видит в действиях больше смысла. Он кладёт свою ладонь на кулак Дилюка, как бы призывая брата посмотреть на него, и ощущает дрожь от человека, стоящего рядом. Дилюк резко отстраняется и отходит от окна, направляясь в сторону письменного стола, перебирая бумаги, вчитываясь в одну из них, имитируя бурную деятельность и занятость. – Переодевайся и выходи. Ты же вроде пришёл выпить, – Дилюк игнорирует тот факт, что он не успел рассмотреть ранение Кайи, ради которого и привёл его сюда. Всё стало так запутано, сейчас лучшим выходом будет остаться одному. – Ох, ну, – капитан садится на подоконник, скрещивая руки на груди. – Я бы с удовольствием, однако вся моя одежда дома, сам понимаешь. Я, конечно, могу выйти и в таком виде, но что скажут посетители? Представь: два самых завидных холостяка города уединяются в тесной комнате, а потом один из них выходит из неё раздетый, а второй красный, как спелое яблочко. Поползут отличные слухи! Дилюк предпочитает игнорировать провокации Альбериха, хотя у него и стало выходить с каждой минутой всё хуже и хуже. – Зная тебя, ты действительно способен щеголять в таком виде хоть в соборе Барбатоса, – упомянув Анемо Архонта, Дилюк вспоминает, что оставил барда одного почти без присмотра. Что ж, если бродяжка украдёт хоть что-то, то винодел, так уж и быть, простит божеству эту выходку, но за счёт заведения больше никогда не нальёт, даже на праздник Ветряных цветов. – Но я не позволю опозорить и без того несчастный Ордо Фавониус ещё больше. У меня где-то завалялись сменная рубашка и бельё, но брюки недавно пострадали, поэтому… – Поэтому я буду щеголять по городу без штанов, зато в рубашке самого господина Дилюка! – Кайа заливается смехом. Он ложится на диван, сложив ноги на подлокотник, и продолжает смеяться, ухватившись рукой за живот. – Замечательный способ позлить твоих поклонниц, братец! Я готов кланяться тебе в ноги за такой коварный план. – Позлить моих поклонниц? – Ну знаешь, Джоанну из бакалейной лавки, Сигилд из швейной, Габи, торгующую фруктами около ателье. К слову об ателье, его хозяйка Риса тоже считает себя кандидаткой в госпожи Рагнвиндр. Ах, ну и как же я мог забыть о Донне из цветочного и еще несколько десятков других девушек. – А ты неплохо осведомлён. – Это моя работа – знать обо всём, что происходит в городе. Орава твоих поклонниц, между прочим, раз в неделю устраивает тайные встречи. Недавно они угрожали несчастному дипломату из Снежной, посмевшему себе нелестные высказывания о тебе. Насколько я помню, из той потасовки он не ушёл без отпечатка ладони на щеке и синяка под глазом. – Неужели? – Ты мне не веришь? Зря братец, кто знает, что им в голову ударит. Вдруг похитят тебя в один прекрасный день, поэтому не хочу, чтобы ты терял бдительность, даже будучи окружённый девушками. – Что за глупости, – Дилюк улыбается из-за детских переживаний Кайи, которые он умудряется высказывать таким серьёзным тоном. – Капитан кавалерии – важная военная фигура, а не местный детектив, следящий за девушками. – Он отрывается от бумаг, смотрит на рыцаря, на чьём теле танцует бледный свет свечи, приковывая внимание к многочисленным свежим отметинам. Наконец, он осмеливается взглянуть на живот и понимает, откуда на одежде Кайи оказалось такое значительное повреждение и почему не вся кровь отстиралась. – Эти раны... – Ах, получил их, пока бегал по поручениям гильдии Искателей приключений. – Ты что? – возмущается мастер, пытаясь понять, правильно ли он услышал. – В Вольфендоме было неспокойно, я уверен, ты об этом знаешь. Беннет вызвался на это задание, говорил, что не может бросить Рейзора в беде, а я просто не мог отпустить его одного, зная о его удивительном невезении, – Кайа приспускает штаны и невесомо проводит по зашитой ране от солнечного сплетения почти до пупка. – Его неудача и на меня перешла, как видишь. – Мне докладывали о том, что волков стали чаще замечать за пределами Вольфендома, но я не придал этому особого значения. Что там произошло? – Мне не разрешено разглашать, однако я понимаю, что рано или поздно ты всё равно обо всём разузнаешь. – Кайа поднимается с подоконника и направляется в сторону шкафа. – Позволь мне сперва всё же одеться, я уже начинаю замерзать. Дилюк видит, как Кайа по-хозяйски открывает дверцы, выискивая на полках одежду. Он понимает, что бессмысленно в очередной раз говорить рыцарю о его наглости, поэтому смирившись подсказывает капитану: – Самая верхняя полка справа. Бери бельё и рубашку, а штаны... Придётся тебе посидеть здесь до утра, пока твои не высохнут. Оботрись сперва, прежде чем надевать чистое, полотенце там же. Кайа лишь на миг застывает, обдумывая сказанное братом. Он замечает одну нелогичность в его словах, но решает оставить разговор об этом на потом, хитро улыбнувшись от предвкушения. – Да-да, братец, спасибо, что учишь меня и без того очевидным вещам. – Тебе надо всю жизнь напоминать о них, иначе забудешь. Капитан достаёт одежду, аккуратно расположив её на спинке дивана. Дилюк тактично отворачивается, когда замечает, что Кайа принимается расстёгивать застёжки своих невероятно ужасных штанов. Ему никогда не нравился наряд Альбериха, но к штанам он испытывал особую ненависть – неудобные, вычурные, слишком… слишком они ему идут. Кайа всегда гордился собой и это оправданно, ведь не всех природа награждает таким прекрасным телом, красивым лицом и харизмой. Что из этого было ключевым фактором для выстраивания отношений с самыми различными людьми от первых лиц соседних стран до мелких хулиганов – Дилюк догадывается, видя окружающие Кайю похотливые глаза. И Дилюка это раздражает. Винодел начинает бегать глазами, выискивая что-то, на чём можно сосредоточиться. Под ножкой стола он находит книгу, которая служит опорой, и с облегчением достаёт её – отличный способ погрузиться в свои мысли, не отвлекаясь на переодевающегося Кайю. Он осматривает яркую обложку на которой написано «Сказания о рыцаре Борелиас» и неутешительно хмурится: это ведь детская сказка. Что ж, это лучше, чем в очередной раз просматривать бумаги от Чарльза с перечнем недостающих в таверне вин, который он, наверное, уже наизусть выучил несколькими минутами раннее, точно так же пытаясь отвлечься от Кайи. В тихой комнате раздаётся мелодия. Дилюк вслушивается и понимает, что это Кайа напевает со скуки до боли знакомые нотки. Он уверен, что капитан ещё не успел даже вытереть дождевую воду, что уж говорить о переодевании, поэтому не решаясь развернуться в его сторону, начинает разговор: – Эта мелодия… – Что? – останавливается капитан, развернув голову в сторону Дилюка. – Ах, ты об этом. Новая баллада Венти просто невероятна. Прилипчивая, но что-то в ней есть. Что-то есть? В этом Дилюк не сомневается, ведь в мелодичном и спокойном исполнении Кайи есть нечто, что вот-вот явит на свет старые воспоминания. А ведь когда-то давно мы вместе её сочинили... Кайа заканчивает с полотенцем и принимается одеваться. Он берёт рубашку, расправляет её, оценивая взглядом. Как и ожидалось: великовата и темнее тех, которые он привык носить, но выбирать не приходится. – Не думал, что ты и такое помнишь. Эту глупую мелодию... – Дилюк говорит тихо, рассматривая иллюстрации к сказке, которые они с Кайей частенько в детстве изменяли по-своему, пририсовывая различные детали. Крепус отчитывал мальчишек за такое обращение с литературой, но это не останавливало двух сорванцов. Кавалерист хмыкает, поняв, что Дилюк вспомнил. Смог вырвать из омута забвения некоторые воспоминания десятилетней давности о том, как братья пытались найти себя и помимо тренировок с мечом пробовали себя в сочинительстве историй, музыке и даже в живописи. К слову, глядя на каракули в книжке, которые рисовал маленький Кайа, мастер вспоминает не только совместно сочинённую мелодию, которую Барбатос неведомым образом взял за основу новой баллады, но и неплохой талант младшего брата в рисовании. А ведь он постоянно изображал некую даму: статную, невероятно элегантную, плавную, словно танец лебедя, и отчего-то постоянно грустную. Точно такую же, как на тех рисунках у него дома. – Я ведь тоже человек, и было бы странно, если бы я забыл что-то столь важное, – звучит где-то за спиной слишком уж тихо. Дилюк слышит, как Кайа начинает собирать с пола свою мокрую одежду и понимает, что тот уже закончил переодеваться. Оставив книгу на столе, он встаёт со стула и разворачивается, чтобы забрать одежду и развесить её, но увиденное заставляет его щёки покраснеть, кажется, ярче его волос: Кайа в одной рубашке выглядит уж слишком неприлично. Конечно, он ожидал чего-то подобного и морально готовился к этому, но реальность превзошла все его ожидания. Да тут не обошлось и без любви Кайи поиздеваться над братом, особенно в таком ключе. Дилюка радует тот факт, что Кайа додумался хотя бы надеть нижнее бельё, поэтому он мысленно благодарит Анемо Архонта, пообещав самому себе простить тому нынешний долг, накопленный в таверне. – Куда я могу положить эти мокрые тряпки? – интересуется рыцарь, наконец-то развернувшись к хозяину таверны. – Неужели ты признал, что это не одежда? – Дилюк так быстро улыбается, что сам не успевает заметить это за собой, а после подходит и как можно быстрее выхватывает офицерскую одежду, отворачиваясь к верёвке у окна. Он ощущает тяжесть пропитанной водой формы, поэтому решает сперва выжать из неё излишки. – Ты обещал рассказать мне про Вольфендом. – Ах, ну конечно, – Кайа располагается на диване, залезая на него с ногами, и подпирает рукой щёку, наблюдая за Дилюком. – Слышал о милых пёсиках из Бездны? Псы Разрыва или как-то так... Они начали мигрировать в Вольфендом, желая занять место волков. – Псы Разрыва? Я думал, это лишь сказки, – Дилюк старается не подавать виду, что выжимает из штанов не столько воду, сколько кровь, пропитавшую одежду. Ему хочется кричать, отчитать глупого Кайю, который постоянно доводит себя до такого состояния. – Видел их своим собственным глазом. Опасные твари, стоит им задеть тебя, как рана пропитывается ядом, и та длительное время не заживает. Собственно, именно так я слегка поцарапался, получив этот след от когтя Камнегрыза. Если бы не Беннет и его способность исцелять, я до сих пор ковылял бы в город, безуспешно останавливая кровь. Дилюк прекрасно читает между строк не то, что звучит из уст его брата. Истинна скрыта чуть глубже: «…так я чуть и не погиб, получив этот след от твари Бездны. Если бы не Беннет и его способность исцелять, я был бы мёртв». Он едва ли сдерживает себя, чтобы всё таки не накричать на капитана, ведь отягощать отношения, которые держатся на волоске, страшно. Он делает мысленную пометку припомнить чрезмерную отвагу (или безумство?) чуть позже, а сам пытается отвлечься простыми действиями. В последнюю очередь Дилюк вешает воротник, такой неприятный на ощупь из-за прилипшей грязи и засохшей крови. Он разворачивается к Кайе, который увидев его пристальный взгляд, приподнимается, задрав рубашку и показывая свежую рану. – А потом мы встретили Альбедо и он окончательно меня подлатал. Что же это такое? Опять этот несносный капитан выводит Дилюка из себя упоминаниями алхимика? Что ж, сейчас у него, кажется, окончательно получилось. – Я уже успел рассмотреть рану, зачем ты показываешь мне её снова? – Ой, разве? Прошу прощения, братишка, запамятовал, – хитринка в голосе Кайи прослеживается отчётливей обычного. – Ну, коль видел, так можешь потрогать. – Что ты... – Да брось, Дилюк, я хоть и одноглазый, но не слепой. Ты весь вечер напрягаешься и краснеешь, когда смотришь на меня. Расслабься. – Поэтому ты всё это время меня соблазняешь? – Возможно, – Кайа наклоняет голову, демонстрируя свою шею – самое чувствительное и восприимчивое место к ласкам на его теле. Откуда Дилюк это знает? Он и сам толком уже не помнит. – Ты... это отвратительно. – Да ну? – тихо смеётся Кайа. – Но ты ведь и не против, я прав? Мог ведь с лёгкостью высушить мою одежду – особенно штаны, – с помощью Пиро, но всё же предпочёл оставить меня здесь на ночь, так ещё и в таком развратном виде. Удивительной способностью обладает Альберих – видеть в других то, что они сами о себе ещё не знают или не осознают. Он превосходно читает людей по их поступкам, словам, даже жестам, и лучше всего ему удаётся читать брата, с которым прожил бок о бок тринадцать лет. Конечно, их трёхлетний разрыв знатно ослабил навык Кайи в чтении Рагнвиндра, но прошёл уже год с возвращения Дилюка и капитан в какой-то мере даже привык к столь изменившемуся брату. Вот и сейчас он прочитал то, в чем Дилюк даже самому себе не хотел признаться, но к чему его вело подсознание – он хочет Кайю. – Мы братья, Кайа. – Надо же, как вовремя ты вспоминаешь о нашем братстве! Удобно, но лишь для самого себя. – Хочешь обвинить меня в эгоизме? Ну что ж, можешь идти и поплакаться кому-нибудь, или лучше Альбедо, о том, какой твой брат, – он акцентирует на этом слове внимание, – ужасный человек. – Ты ревнуешь? Хэй, Дилюк, я слишком хорошо тебя знаю, чтобы не поверить в это, но мои уши редко меня подводят. – Ревность для дураков. – Да-а-а, а ты у нас главный дурак, – Альберих поднимается с дивана, медленно идя к Дилюку. Ритмичный звук его шагов словно гипнотизирует винодела, только что понявшего кое-что о себе. Ревность? Хм, интересно. Кайа кладёт ладони на плечи Дилюка, умоляюще заглядывая в его глаза. О чем он именно умоляет трудно понять, скорее всего о многом, и одно из своих желаний он почти напрямую высказал несколько минут назад. Альберих перекладывает левую ладонь на горячую щеку Рагнвиндра, слегка прижимаясь к нему телом. – Мы совершаем ошибку, – шепчет Дилюк, не в силах оторвать взгляд от блестящего глаза капитана. – Мы совершили страшнейшую ошибку четыре года назад, когда сделали всё, чтобы разлучиться. Сейчас же мы делаем первый шаг, чтобы её исправить. Кайа всегда знает, что сказать, и в повседневном общении Дилюку его речь кажется фальшивой, словно тот заранее продумывает диалоги с собеседниками на десятки реплик вперёд, но когда Кайа говорит непосредственно с Дилюком, что-то в капитане меняется. Его голос словно оживает, ответы и провокации невозможно предугадать, что уж говорить о действиях. – Дилюк, обними меня, – у самых губ шепчет рыцарь. Этому опьяняющему голосу невозможно сопротивляться, Рагнвиндр это знает, поэтому даже не пытается. Он обхватывает одной рукой талию капитана кавалерии, зарывшись второй в синие волосы, надавив на затылок, почти утянув его в поцелуй. Кайа, к великому удивлению Дилюка, сопротивляется, упираясь руками в горячую грудь. Он с азартом смотрит в непонимающее лицо, прикрывает глаз, словно намекая, чего хочет. Когда Дилюк, наконец, закрывает глаза, словно зеркало отражая действия брата, Альберих в ту же секунду сам льнёт к нему, утягивая в поцелуй. Короткий, несмелый, в какой-то степени даже невинный, но такой сладкий. Кайа такой сладкий. – Что это ты делаешь? – Дилюк строит из себя невинность, неплохо отыгрывая удивление. – Целую своего брата, что же ещё? – капитан игру принимает и шепчет это в заалевшую шею. Вот она та грань, которую каждый из них хотел пересечь наверняка ещё с раннего юношества. Грань, к которой они подошли ещё давно, но которую вот-вот пересекут лишь долгие годы спустя. Та грань, о которой рассуждал Дилюк, та грань, о которой постеснялся спросить Тома. Дилюк на миг приподнимает веки и давится воздухом, видя, что всё это время Кайа наблюдал за ним. Щёки краснеют, пальцы чуть сильнее сжимаются на талии и волосах, почти больно дёргая в противоположную от себя сторону. Капитан вынужденно отстраняется и улыбается ещё шире, поняв, что Дилюк смущается. – Я скучал, – приблизившись к уху Дилюка едва слышно говорит Кайа. Он расстёгивает пуговицы рубашки, прижимая своё и без того почти не прикрытое одеждой тело к Рагнвиндру. – Скучал по твоим объятиям, по их теплу и по тебе. Кайа медленно отступает назад, ведя за собой Дилюка. Ногой он нащупывает диван и ловким движением меняется с братом местами, усаживая того на сидение, встав между разведённых ног и смотря сверху вниз, расположив ладони на его плечах. – В годы, когда ты был капитаном кавалерии, чаще всего именно я обнимал тебя и успокаивал. Но сейчас ты невероятно возмужал и... Кайа замолкает, ощутив крепкие объятия и теплоту, исходящую от дыхания Дилюка, уткнувшегося в живот Альбериха. Он чувствует приятную щекотку и мягкие поглаживания по спине. Дилюк начинает говорить, не отрывая лицо от живота: – Поэтому сейчас уже ты просишь о моих объятий, я прав? Альберих тихо смеётся, вплетая пальцы в волосы брата, перебирая мягкие локоны и массируя кожу головы. – Прав как никогда. Я и забыл, что твоя ласка столь приятна, за четыре года смогло позабыться даже это. Надо же… Кайю отвлекают руки, схватившиеся за бока и заставившие его согнуть ноги, упав коленями на пол. Дилюк хватает лицо Альбериха, направляя его на себя, теперь он смотрит сверху и не может насмотреться на такого Кайю: беззащитного и властного; робкого и бесстыдного; возбуждённого и целомудренного одновременно. Кайа – ходячий набор контрастов, такой обжигающе холодный рыцарь, уже заслуживший доверие, наверное, всех жителей Мондштадта. И Дилюк впервые признаётся себе, что ревнует его, ревнует даже к обычным прохожим, что уж говорить об Альбедо, Томе и прочих друзьях капитана. От признания становится легче дышать, но в то же время он задыхается. Задыхается от такой близости с Кайей. – Ты плачешь, – констатирует мастер. – Разве? Ах, прости, воспоминания нахлынули. Большим пальцем Дилюк стирает слезинку из левого глаза, заворожено наблюдая за звездовидным зрачком, который всегда казался ему одним из чудес света. Левой рукой он тянется к узлу глазной повязки, но встречает сопротивление. Он видит протест на лице Кайи, поэтому решает пока что оставить попытки снять с него повязку. Дилюк медленно встаёт, поднимая за собой и Кайю, укладывая того на диван. Когда спина того касается мягкой обшивки, а голова укладывается на подлокотник, Рагнвиндр разрешает себе ещё один поцелуй, но уже в ключицы. Он целует ещё и ещё, спускаясь буквально по миллиметру вниз, а когда хочет прикусить – останавливается. Он облизывает губы, ощущая на них послевкусие кожи Кайи. – Спи, – шепчет он, после чего поднимается с дивана, направляясь к выходу. – Что? Дилюк! – восклицает капитан, почти падая с дивана. – Куда ты собрался? Дилюк встаёт перед зеркалом, снимая с волос ленту, заплетая высокий хвост – это случилось машинально, но где-то подсознательно винодел понимает, что сделал это потому, что Кайе нравится. Он достаёт из кармана ключик и открывает маленький висящий в темном углу комнаты ящик. То, что Рагнвиндр достаёт оттуда Кайа узнаёт сразу – маска Полуночного героя. – Схожу на разведку. – Разведка? Я только что вернулся с патруля. Всё спокойно, а с Псами Разрыва мы разобрались утром! Дилюк! – Ранение на животе не просто ведь царапина, от него веет чем-то отвратительным. Эти твари опасны, а Вольфендом находится близко к винокурне, я не могу тут отсиживаться. – Ты для этого меня обнял? Чтобы получше рассмотреть этот уродливый след? – Нет, Кайа. Я искренне хотел… провести ночь с тобой, но не могу. Ты ранен, но что более важно – ты заставляешь себя. – Заставляю? Я впервые был искренен как никогда. – И поэтому ударил меня по руке, когда я пытался снять повязку? – Ты с детства знаешь, что я никому не позволяю смотреть на мой глаз. – В момент максимальной физической и ментальной близости ты не захотел раскрыться мне полностью, поэтому я не буду тебя заставлять, – Дилюк надевает сюртук, накидывает сверху плащ и капюшон, поправляет перчатки и разворачивается к Кайе, оторвавшись от зеркала. – Поговорим позже. Паттон закроет таверну, скоро здесь станет тихо. Поспи. Полуночный герой открывает окно, и, не оглядываясь на Кайю, выпрыгивает из него, скрываясь в ночной мгле Мондштадта.