Квинтет

— эй, ты там живой? грузное тело впервые за все время действительно ощущается внушительной ношей, непомерно тяжелой. теперь ее вполне можно сравнивать с тем, что осело у него внутри с малых лет жизни в марли. браун не успел понять, где просчитался и почему вокруг не оказалось рыжеватых черепиц, а лишь развалины, за которые стальной крюк упм был не в силах зацепиться. вслед за падением райнера рухнуло и огромное тело нагого монстра, с упоением распахнувшего ряд крупных окровавленных зубов перед рекрутом, подминая под землянистую кожу рыхлую дробь камней дорожек. сквозь плотную завесу клубьев пыли прорезался свист струй газа и ритмичный скрежет тросов. а он ведь даже не успел расписать все имеющееся наследство в виде запрятанного с обеда куска, наверняка уже засохшего, хлеба, помятый материн платок и непосильное чувство вины, с которым он пытался уживаться. браун теряется в тучах каменной трухи, четко чувствуя пульсирующую рану и горячий поток крови, теплеющий на краях пореза и остывающий на боках, ближе к спине. острая боль, продевающая длинной иглой судороги все мышцы не дает расслабиться и прикрыть свинцовый затвор век, хоть и очень хочется. запоздало солдат вспоминает, что его кто-то звал пару секунд назад, растянувшихся на минуты. он лениво думает о том, что потеря крови дает о себе знать галлюцинациями и мысленно ухмыляется. еще он думает о надобности остановить внушительный ручей крови — даже шутит про себя, мол, видимо ногу оторвало, раз такой фонтан. шум сражения — массивные толчки от шагов титанов, визжание упм, звон металлических клинков — отступает на задний план, давая волю потоку несдерживаемых мыслей, так долго копившихся на подкорке. брауну думается, что сейчас самое время разгрести их, когда внешняя оболочка суеты битвы усмирительно смолкает, а пылающее в лихорадке тело бьется о штильную поверхность толщи воды, опускаясь на кромешное дно. солдат расслабляется, давая успокоительно прохладным потокам окутать горящие раны. но вдруг его резко выдергивают из этого блаженного состояния, вынуждая жадно вдохнуть пыльного воздуха на поверхности. — не отключайся, хорошо? — браун чувствует потуги источника дрожащего голоса поднять обмякшее тело с земли, но силы помощницы оказывается недостаточно и она спешно опускается на колени, бросая недовольно брякнувшие клинки рядом, на случай самообороны. блондинистые пряди мягко, но твердо опускают на запачканные высохшей кровью брюки, а трясущаяся ладонь шарит по телу в поисках ранения, зажимая рваные края, в слабых надеждах остановить хлещущую кровь. прибывшая старается держаться ради близкого к смерти воина — затылком райнер чувствует ее дрожь, а слух режет трепыхающийся ломкий голос. браун слабо приоткрывает глаза, силясь разглядеть его досадную причину выжить, но тут его прошибает ледяным потом. — мама?.. девушка замирает, хмурясь и со страхом впутываясь в окатившую волну боли на лице солдата. она молчит, боясь, но понимает, что это шанс не дать ему потерять сознание, а там и помощь подоспеет. — д-да, сынок… я тут, не засыпай, все будет хорошо… — прости меня, прошу, — губы парня ломаются в горечной мольбе, щеки, усыпанные веснушками кровавых пятен дергаются, а поволока на охровых глазах сгущается слезами. — я не смогу… я стольких погубил… я не выдержу… с уголков прищуренных глаз тонкой прозрачной дорожкой тянется соленая влага, сбегая по стриженным вискам и теряясь в золотистых волосах. девушка поджимает губы, чувствуя, как внутри невыносимый скрежет рассекает грудную клетку, подкатываясь набухающим колючим комом к горлу. — неправда. у тебя все получится, слышишь?.. — она ощущает, как собственный голос подводит ее, обрываясь в нахлестывающих рыданиях. плачущий незнакомец на коленях, бредящий о матери что-то ломает в ней, заставляя за столь долгое время разрыдаться. — ты ведь такой сильный, не сдавайся, ради меня, ладно? девушка изо всех оставшихся сил давит всхлипы, пытаясь звучать внушительно хотя бы для самой себя, но она всегда знала, что актриса из нее паршивая. — мне жаль, что я подвел вас с отцом, я убил марселя и марко, это я виноват во всем, — рыдания в хрипоте голоса сменяются захлебывающимся кашлем, пачкающим подбородок черно-бордовыми каплями. светловолосый звучит маленьким беззащитным ребенком, понесшим на своих крохотных плечах непосильную ношу. — ты ни в чем не виноват, ты сделал все, что мог, — девушка проникается тому, кого видит практически в первый раз, она видит в его глазах огромные кладези многолетних сожалений и хочет хотя бы попытаться раскопать там кусок меди. — я прощаю тебя, как и все остальные… я думаю, они были бы рады, если бы ты жил без сожалений. юноша заходится в болезненном приступе кашля, все еще с наивной доверчивостью вглядываясь в глаза напротив. браун слабо улыбается, благодарно прижимаясь щекой к форменной накидке и шепча в плотную ткань: — спасибо… словно моргнув и сняв мглу пелены, райнер дергается всем телом, будто падая, и рвано распахивает глаза, задыхаясь непривычно свежим воздухом. вокруг полумрак и он пугается — совсем на мгновение — а после с облегчением слышит скрипучие голоса где-то снаружи. спустя пару секунд небрежной перебранки, темнота рассекается клином света и браун понимает, что находится в лазарете. мир понемногу приобретает звуки — беззаботный храп с соседней раскладушки, шорох армейской шинели и шепчущиеся снаружи палатки деревья — они на лесной базе. скованный до этого момента солдат расслабленно выдыхает, начиная чувствовать приятно болящее, но все еще живое, тело. фрагменты недавних воспоминаний вихрем приносятся с шагающего к нему врача. он что-то бурчит про то, что рекруты совсем не жалеют себя, а браун неожиданно вспоминает причину того, что он смог сейчас очнуться. — кстати, браун, — снопская тирада прерывается, и полевой доктор, с шелестом вытаскивает из холщового кармана клочок бумаги, протягивая его раненному. — девчушка, которую нашли с тобой, просила передать. райнер с хрипом отрывается от засипевшей койки, морщась от вступившей вспышки боли и взволнованно пробегается взглядом по спешному почерку:

«береги себя, в следующий раз не гарантирую, что смогу так же безупречно отыграть. мама»