connected in the deep.

16 мая 2021 Воскресенья протекали медленно. Когда Чанбин был младше, воскресенье было единственным днём на неделе, когда ему не нужно было ходить в школу. Ему разрешалось бродить по окрестностям и беззаботно играть с друзьями. В подростковом возрасте, когда дальнейшее образование стало чем-то недостижимым, воскресные тихие дни уже были недоступны; чёрный рынок работал нон-стоп, и Чан не мог позволить себе взять выходной. Но воскресенья в Шэньяне вернули его в это ложное чувство безопасности, которое он испытывал в детстве в Хесане. Гончарная мастерская была закрыта по воскресеньям, чтобы Исок мог работать над своими собственными проектами. После напряженной недели, которая как раз и была у Чанбина, мир и тишина были единственными вещами, которые он хотел прямо сейчас. Две недели поиска работы ни к чему не привели. Бесчисленное количество отказов, несколько последующих интервью, но не было никого, кто был готов нанять Чанбина, даже на самые грязные работы. Сохён повезло больше. Она была нанята в качестве официантки в местный ресторан, в который Чанбину и его семье не разрешалось приходить ни при каких обстоятельствах, потому что униформа, которую она должна была носить, была достаточно откровенной. Исок объяснил Чанбину, почему Сохён нужно было носить что-то подобное, предположив, что она теперь работает в чём-то, что в гугле называется «стрипклуб» или «ночной клуб». Чанбин поклялся никогда не приходить в этот ресторан. Даже в те дни, когда Сохён не будет там работать. Чанбин испытывал смешанные чувства по поводу её работы. С одной стороны, он был счастлив и почувствовал, что они наконец-то получали немного денег и стали чуть более независимыми от Исока. С другой стороны, Чанбин был смущён тем фактом, что Сохён была единственной, кто работал. В Хесане, пока их отец работал в шахтах, Чанбин был единственным мужчиной в доме, заботился о своей маме и сестре любым возможным способом. То, что сейчас он не мог это делать, поразило его глубже, чем он думал. — Доброе утро, — сказал Чанбин, спускаясь по лестнице в мастерскую. Исок уже сидел у гончарного круга и делал что-то похожее на кувшин. Чанбину нравилась мастерская. Там он чувствовал себя будто завёрнутым в теплое одеяло. Печь почти всегда была включена, как и сейчас, внутри обжигались горшки, тарелки, чашки и миски. Чанбин приходил между занятиями и помогал Исоку всё убрать, чтобы следующая группа с удобством могла начать своё занятие. Недавно Исок разрешил ему переносить высушенные глиняные изделия в печь. У Чанбина были крепкие руки, но одной мысли о том, чтобы случайно уронить чей-то горшок, над которым человек работал часами, было достаточно, чтобы посуда в его руках немного тряслась. Исок улыбнулся и посмотрел вверх, его руки продолжали двигаться по кругу. — Доброе утро, Чанбин. Как спалось? Чанбин пожал плечами. — Сохён храпит. Исок поднял бровь и снова сосредоточился на глине. — Разве ты не всегда спал с ней в одной комнате? Не должен уже привыкнуть к этому? — Я не всегда чутко сплю. — Ах. Да, тогда это всё объясняет. Они погрузились в приятную тишину. Исок придавал глине именно ту форму, которую хотел, осторожно нажимая пальцами по краям, чтобы сформировалось сужение. Чанбин наблюдал за ним, очарованный элегантными движениями и плавными поворотами. — Это сложно? — спросил он вдруг. Исок рассмеялся. — Работать с глиной? Чанбин кивнул. — Всё кажется сложным, когда впервые пробуешь. Ты можешь сесть за круг и потратить полчаса на то, чтобы центрировать горку глины. Я могу сделать это с закрытыми глазами всего за пару секунд, — сказал Исок без тени высокомерия в голосе, — кстати, ты не хочешь попробовать? Чанбин отступил. — О, нет, я не хочу мешать. — Всё в порядке. Я сейчас только закончу с этим. Исок обработал поверхность кувшина губкой, а затем одним быстрым и плавным движением убрал его с круга. Затем он осторожно отнёс его в сушильную комнату, маленькое помещение сзади, где глина сушилась перед отправкой в печь. Когда Исок вернулся, он указал на своё место, жестом приглашая Чанбина сесть. — Ты уверен? Исок закатил глаза. — Худшее, что ты сделаешь, это испортишь два килограмма глины, а это такая трагедия, потому что у меня точно не будет ещё целой комнаты, полной глины. — Хорошо, хорошо, — сказал Чанбин, садясь на стул, — не надо быть таким саркастичным. Он похлопал себя по джинсам. — С чего мне начать? Исок вытащил кусок глины из пластикового пакета. Он встал позади Чанбина и бросил глину в центр круга. — А теперь, — драматично сказал Исок, — тебе нужно намочить руки. Он указал на чашу с мутной глиняной водой. — Нажми на педаль, но медленно, мы же не хотим, чтобы глина разлетелась. Чанбин сделал, как было велено, опустил руки в воду и проверил педаль. Круг начал медленно вращаться. — Чуть быстрее. Вот так. Теперь надавливай на глину с обеих сторон, пока она вся не будет ровно в центре. Сначала будет трудно, как будто глина пытается раскрутиться во все стороны, но если приложишь должные усилия, она перестанет сопротивляться и красиво центрируется. Поверь мне, когда это произойдёт, ты почувствуешь. Чанбин наклонился и толкнул глину с обеих сторон к центру, но она неконтролируемо начала раскручиваться. — Используй свои локти. Ещё намочи руки. Он прижал локти ближе к телу и сильнее сдавил глиняную массу. Через несколько минут Чанбин почувствовал, как она поддалась и стала плавно крутиться на круге. Он откинулся назад, чтобы полюбоваться своей работой. Исок захлопал. — Отличная работа. Немногие из моих учеников за такое короткое время могут центрировать свою глину. У тебя должно быть талант. Чанбин гордо улыбнулся. — Что теперь? — Что ты хочешь сделать? — А что проще всего? — Миску? — сказал Исок, но вышло больше как вопрос, чем утверждение. — Тогда давай сделаем миску. — Хорошо. Сначала нужно придать глине форму. Исок продолжил объяснять, как сделать миску, последовательно объясняя каждый шаг Чанбину. Сначала он напортачил, глина была слишком влажной, а стенки слишком тонкими, из-за чего миска просто осела. Но Чанбин под пристальным взглядом Исока просто начал сначала, и через час перед ними стояла приличная миска. Исок сам протёр её влажной губкой, потому что Чанбин очень боялся испортить свою работу на последнем этапе, а затем отнёс её в сушильную комнату. — Мы дадим ей высохнуть в течение нескольких часов, а затем обожжём. Потом ты сможешь покрыть её глазурью, как-то украсить, снова положить в печь, и вуаля, твоё самое первое керамическое произведение искусства. — Миска. — Хорошая миска. Чанбин рассмеялся и помог Исоку всё убрать. Они стояли у большой раковины, чистили чашу с водой и деревянную часть круга, когда Исок спросил, нашёл ли Чанбин работу. Чанбин вздохнул. — Ещё нет. Я не знаю, то ли люди просто искренне не заинтересованы во мне, то ли им видны мои северокорейские корни. Исок слегка вздрогнул. — У тебя действительно сильный акцент. Плечи Чанбина поникли. — Я не знаю, что делать. Мать и отец не могут работать. Я не могу найти работу. Мы не можем жить только на маленькую зарплату Сохён. Дела идут не так, как я предполагал. Китай всегда мне казался страной возможностей, которые нас ожидали. Но теперь я здесь, и мне интересно, стоило ли нам остаться в Хесане. — Ты правда так думаешь? Чанбин пожал плечами. — Мы были бедны тогда, бедны и сейчас. Были отбросами в Северной Корее, в Китае ничего не изменилось. Я правда не вижу разницы. — А я вижу разницу. Есть то, что не дала тебе Северная Корея, но даст Китай. — Что? — с искренним любопытством спросил Чанбин. Исок мягко улыбнулся. — Шанс. Свободу. Процветание. — Прямо сейчас это кажется чем-то недостижимым. — Прямо сейчас, возможно. Но, может быть, это произойдёт раньше, чем ты думаешь. — Когда? Исок посмотрел на часы на своём запястье. — Примерно через три секунды. Чанбин нахмурился. — Что ты имеешь в виду? — Чанбин, я бы хотел, чтобы ты стал моим помощником в мастерской. Чанбин шокировано уставился на мужчину. — Я не могу пообещать тебе горшок с золотом и конец радуги, но я определенно в состоянии платить тебе достаточно хорошо, чтобы ты и твоя семья жили более комфортно. — Но, чтож — нет! Я не хочу, чтобы ты делал для нас больше, чем ты уже делаешь, это было бы неправильно. Кроме того, я ничего не смыслю в гончарном деле! Исок улыбнулся. — Ты быстро учишься, кроме того, мне правда нужен помощник, Чанбин. Когда мастерская была ещё маленькой, мне было легко управлять ей одному. Но теперь она стала больше и популярнее, и я не успеваю за всем следить. Я не буду сразу бросать тебя во что-то серьёзное, пока ты не почувствуешь себя достаточно уверенно, чтобы преподавать. На данный момент ты продолжить выполнять свои текущие обязанности, но я бы хотел, чтобы ты приходил и учился. Он изучал Чанбина несколько мгновений. — Я делаю это не для тебя. Я делаю это для себя. Да, я мог бы нанять кого-нибудь, кто уже хорошо разбирается в гончарном деле, но мне нравится твоё присутствие, и я думаю, что мы можем многому научиться друг и друга. Что ты на это скажешь? — Я бы сказал, что ты сумасшедший, — засмеялся Чанбин, — но я такой же. Хорошо, я согласен, но только потому, что ты сказал, что тебе действительно нужен помощник. Но не давай мне больше денег, чем ты дал бы другому своему работнику. Исок рассмеялся и поднял руки в защитном жесте. — Обещаю, что не буду. Они закончили свои дела, оба в бодром настроении, и через переулок, соединяющий два здания, пошли в квартиру Исока. Чанбин постоянно проводил время с родителями в их маленькой квартирке над мастерской, поэтому обычно завтракал и обедал с Исоком в квартире мужчины. — Тосты и кофе? — спросил Исок. — Ты меня знаешь. Чанбил сел за кухонный стол, наблюдая, как Исок готовит завтрак. — Ты когда-нибудь хотел поехать в Северную Корею? — внезапно спросил Чанбин. Он не был уверен, откуда взялся вопрос. Исок тоже казался удивлённым. Он поднял взгляд, наливая кофе в кружки, пролив при этом несколько капель на стойку. — Почему ты спрашиваешь? — тихо спросил Исок в ответ, протирая стойку тряпкой. — Твои родители оттуда, верно? Не знаю, может, ты хочешь увидеть место, где они выросли. Где твои корни. Они не часто говорили о родителях Исока. На самом деле, кроме того первого объяснения, почему он хотел помочь семье Со, он вообще их не упоминал. Чанбин знал, что с ними что-то случилось, но никогда не хотел давить. Исок дал им дом; казалось глупым спрашивать его о личной жизни. Но прошло уже несколько недель с тех пор, как они встретились и подружились с Исоком. — Я... думал об этом, — наконец ответил Исок; он не смотрел на Чанбина, — но это просто невозможно. У меня здесь мастерская... Он снова протёр стойку, хотя она уже была чистой. — Моих родителей депортировали обратно в Северную Корею, когда мне было пятнадцать, — признался он. Глаза Чанбина расширились. Это было неожиданно. Честно говоря, он думал, что они погибли в результате несчастного случая или чего-то в этом роде. Хотя, по его мнению, депортация была таким же травмирующим событием. — Мы втроём просто шли по улице, когда нас задержали полицейские. Это было почти пятнадцать лет назад, когда всё больше северокорейцев дезертировало, и для Китая это стало гораздо более серьёзной проблемой. Когда мои родители сбежали, вот уже тридцать лет назад, поток перебежчиков ещё не был таким большим. Они могли легче вписаться, найти работу и получить документы, когда я родился. Сами они так и не получили китайского гражданства, хотя говорили на этом языке, приобщились к китайской культуре, и кормили китайскую экономику. Должно быть кто-то нас сдал. Голос Исока был полон горечи. — Наверное, это была соседка. Нас продержали в полицейском участке три дня. В конце они сказали, что нас депортируют. У моих родителей не было соответствующих документов, поэтому они не могли ничего для себя сделать. Но у меня было китайское гражданство, поэтому полиция не могла меня тронуть. Я умолял родителей взять меня с ними, но они и слышать не хотели. Они сбежали в Китай, чтобы дать мне больше шансов на хорошую жизнь, и они не позволили своей депортации этому помешать. — Мне очень жаль, — сказал Чанбин после того, как Исок несколько мгновений молчал, — я не могу представить, каково это, выживать без родителей. — Я оставался с другом, пока мне не исполнилось восемнадцать. Мы с родителями какое-то время могли общаться с помощью писем, когда это было разрешено, и даже говорили о второй попытке побега. Но через несколько лет после их депортации мы потеряли связь. Я получил письмо, в котором говорилось, что в дом въехала новая семья, и что писать больше не нужно. И я так и не узнал, что с ними на самом деле случилось. Я всегда предполагал, что письма были перехвачены, а моих родителей схватили и отправили в трудовые лагеря. Чанбин вздрогнул. Судьба хуже смерти, скажут некоторые, включая самого Чанбина. Трудовые лагеря существовали в суровых условиях, и редко кому удавалось получить там помилование. Если бы родители Исока действительно были арестованы по подозрению в предательстве Великого Лидера и планировании повторного побега, они бы умерли в этом трудовом лагере. Однако Чанбин никогда бы не сказал этого вслух Исоку, потому что у этого человека всё ещё оставалась какая-то надежда. — Возможно их заставили переехать и поместили под наблюдение. Так постоянно происходит. Когда я был младше, в нашей жизни был период, когда за моей семьёй повсюду следовал лидер нашей общины. Мои родители так боялись ареста, что редко разговаривали друг с другом, слишком боясь случайно оступиться и раскритиковать режим. Исок грустно улыбнулся. — Твои родители были умны, поступая так. Чанбин встал и обошёл стойку, хлопнув Исока по плечу. — Возможно, когда-нибудь ты снова встретишься с ними. И это может произойти раньше, чем ты думаешь, — сказал он, повторяя то, что сказал ему Исок всего час назад. Исок рассмеялся. — Ты прав. Вселенная работает непостижимым образом. Они завтракали вместе; слегка подгоревшие тосты и кофе, который был слишком крепким, но ни один из них не жаловался. Определённый вес упал с плеч Исока, но Чанбин мог видеть, что что-то всё ещё тянуло его вниз. Депортация родителей была лишь частью истории, но Чанбин был не настолько глуп, чтобы спрашивать об остальном. — Сохён любит мандарины? — спросил Исок после того, как они помыли посуду. Он поднял фрукт, блестящий оранжевый шар. Чанбин пожал плечами. — Если честно, я не думаю, что у нас когда-либо это было. Хотя ты можешь попробовать. Она не привередливая в вопросах еды. Ты можешь попробовать предложить ей их после обеда. Она всё ещё спит. Она изрядно устала, потому что работала до трёх ночи. Щёки Исока покраснели. — Ах да, я и забыл, что у неё есть работа. Чанбин усмехнулся. — Ты не знал? — поддразнил он; Исок покраснел ещё больше. — Давай вернёмся к мастерской. Ты можешь научить меня, как сделать садовый предмет или что-то в этом роде.

***

Сохён вложила в руку Чанбина банкноту в сто юаней. — Мне, пожалуйста, острую курицу, — сказала она, снова расчёсывая волосы. — Мне тоже, — сказала Эчжон, не отрываясь от кроссворда. — Отец? — спросил Чанбин. — У меня нет особых предпочтений, — мягко сказал он, улыбаясь Чанбину. Они никогда на заказывали еду на вынос, предпочитая экономить деньги и готовить самим, используя дешёвые ингредиенты с рынка, но сейчас они хотели отпраздновать новую работу Чанбина. Через несколько недель он будет тем, кто сунет банкноты в руки своих родителей, говоря, чтобы они побаловали себя чем-нибудь приятным. Он не мог дождаться этого дня. Исок порекомендовал маленькое местное заведение в нескольких кварталах от мастерской. Там было тише, большие витрины и небольшое количество людей на улице. Чанбин достаточно быстро нашёл ресторан, заказал всё, что мог, на сумму денег, которую ему дала Сохён, а затем принялся терпеливо ждать, пока работники не объявят его заказ. Чанбин не обращал внимание на своё окружение, отвлекаясь на восхитительный запах курицы. Может быть, если бы он это сделал, он увидел бы двух людей, бегущих в переулок, и его бы не заинтересовали звуки, доносящиеся оттуда. Но ему стало любопытно, он подумал, что узком проходе между домами гнездятся дикие животные, поэтому Чанбин замедлил шаг и выглянул из-за угла. Мужчина в чёрной толстовке с капюшоном стоял, склонившись над чем-то на земле. Чанбин сначала не мог понять, что это было. Оно было похоже на что-то большое — может быть, мешок для мусора? Затем мужчина сдвинулся, и Чанбин увидел тело. Женщину с чёрными волосами, покрытыми кровью, её грудь вздымалась и опускалась в хаотичном ритме. Она закашляла кровью, выплюнув её на землю. Её глаза расширились, когда мужчина снова наклонился, поднимая руку и опуская её. Чанбин не мог отвести взгляд. Он с ужасом смотрел, как незнакомец ещё три раза ударил женщину ножом. Когда он снова сдвинулся, женщина была неподвижна, её глаза всё ещё были широко раскрыты, но в них не было жизни. Она смотрела в ночное небо. Мужчина повернулся и побежал, скрывшись с места происшествия. Когда он поравнялся с Чанбином, время, казалось, замедлилось. Голова незнакомца повернулась, заметив фигуру Чанбина. Чанбин, который застыл в ужасе, тоже повернул голову, но прямо перед тем, как он и убийца собирались установить зрительный контакт, Чанбин опустил глаза. В голове зазвенело внезапное предупреждение, и он надеялся, что если будет достаточно пристально смотреть себе под ноги, то мужчина подумает, что Чанбин ничего не видел. Когда он поднял взгляд, время вернулось в нормальное русло, мужчины нигде не было, а женщина всё ещё была мертва.