Драбблы по Моцарт, рок-опера

Всем очевидно, что он вдребезги пьян, когда он приближается к своей цели нетвёрдой, развязной походкой. Сейчас пьяны многие, но только с ним оно привлекает внимание. Капелльмайстер Сальери не пьёт, потому что совершенно не сочетается с алкоголем, все знают об этом, хоть и боятся обсуждать. Но в действительности сегодня он выпил всего один бокал — для храбрости. Маэстро Сальери хлопает в ладони. Всё замирает, замолкает, оборачивается к нему. Оборачивается и маэстро Моцарт, и оба композитора встречаются глазами. Во взгляде Моцарта непонимание, но он обращается бодро, с наигранным вызовом: — А. Маэстро Сальери. Вы что-то хотели? — между ними давно нет холода, одно только притворство. Сальери сглатывает и не отвечает, просто глядя на него, и делает новые шаги ему навстречу. Его движение вперёд так уверенно, решительно и неотвратимо, будто в конце его он собирается одним ударом опрокинуть зальцбуржского гения наземь. Выражение на лице Моцарта меняется, кажется, что он даже бледнеет. Антонио по-прежнему не понимает: как кто-то такой свободный в остальном, научивший свободе его самого, может быть так несвободен в этом? Вольфганг отшагивает назад, к стенке, и едва слышно, предупреждающе зовёт: — Антонио… Он неуверенно выставляет руки перед собой, как будто боится, что Сальери сейчас погубит их обоих. Наоборот. Он наконец-то освободит их — от взглядов украдкой, лжи, постоянного страха. Антонио протягивает руку и обхватывает его за затылок на глазах у всех, хрипло отзываясь: — Вали всё на меня, если хочешь. Сальери тянет Моцарта за платок, на себя. Не грубо, остерегаясь порвать тонкое кружево ткани. Это не первый их поцелуй. Но Антонио всё равно целует Вольфганга как будто впервые. Руки Моцарта упираются ему в грудь, но он не отталкивает его, не сопротивляется. Он весь напряжён, но он не сопротивляется, пока Сальери целует его и отовсюду раздаются возгласы, перечёркиваются их репутации на будущее и необратимо меняются жизни. Вольфгангу страшно, но он не сопротивляется, и для Антонио важно только это. Сальери никогда бы не предположил, что способен на подобное. Но что он знал о себе прежде? Только то, что ему говорили. То, кем он хотел казаться. Комментарии, смешки, свист и издевательские аплодисменты продолжают раздаваться вокруг. Что же. Они не всецело незаслуженны после долгого притворства. Вольфганг мог бы перетерпеть и сделать вид, что совершенно ничего не понимает, что это какое-то пари, розыгрыш, актёрство, дать пощёчину, накричать на него, сгорать от стыда и неловкости, убежать. Но Вольфганг кладёт руку на его шею сзади, держится за его плечо, отвечая. И Антонио выдыхает. Два года. А ощущалось как десять, пятнадцать или даже больше. Когда они отстраняются друг от друга, то не расступаются сразу. Сальери удерживает его в объятии, в этот момент прикрывая собой от общества позади. Покрасневший Вольфганг спрашивает его в лицо, не раскрывая глаз: — И что ты думаешь это изменит? — Нас, — обещает Антонио и повторяет ещё раз, когда Вольфганг смотрит на него. — Нас с тобой.