пачка сигарет в моем кармане заставляет жить меня этот день

По итогу, скуривая к херам целую пачку, Саня ловит себя на мысли, что а) его, по ходу, конкретно и жёстко наебали и б) с психикой у него чёт реально не лады. Слава богу, думается ему, понимание данного не прикольного прикола приходит к нему не в возрасте сорока плюс лет, когда он вкалывает на двух работах, пытаясь прокормить жену и троих детей. Вот не дай боже́, думает он. Внезапно он задумывается, а кто не дай-то? «Боже́, - думает Саня, - если ты меня слышишь, прошу, избавь сей мир от меня…» «Ну и Милонова от картавости. Наверное, тоже неплохо было бы». «Да». «Пизда», - крайне остроумно замечает санин внутренний голос. Кульминационный момент сего вечера, разочарование в котором растет с каждой секундой в геометрической прогрессии, таки наступает, когда из бара, - имеющего видок, кстати, мягко выражаясь, стремный и захудалый, хотя находится совсем неподалеку от самого центра города, пускай и во дворах, - вышибая с ноги входную дверь, не менее красивую и презентабельную (Сане, впрочем, справедливо сдается, что ничуть вход этот не главный), вываливается не кто иной, как Илья. Черт бы его побрал. От данного тупого каламбура, на секундочку проносящегося в голове, Саня невольно хихикает, чем вызывает у Ильи, явно находящегося подшофе и под не-ебись-чем-еще, некие вопросы, один из коих он, не гнушаясь, озвучивает: - Пришел, что ли? Достаточно риторический вопрос. Не до конца зная, стоит ли отвечать, Саня ограничивается слабым кивком, несильно парясь над тем, заметит ли его Илья или нет. (Илья замечает, но не показывает виду.) (Потому что кто он, сука, такой, ну вот ещё.) - Мало того, я пришел ВОВРЕМЯ, одна ебаная минута в одну ебаную минуту – да даже, может, в секунду… - не стесняется выпендриться Саня. Если бы только Илье было не накласть. Он с максимально флегматичной рожей мельком глядит на кучищу сваленных перед Саней окурков, хмыкает и заходит обратно внутрь, кивком головы намекая на то, что можешь типа следовать за мной, а можешь нет, мне и по сути, и по вкусу глубочайше фиолетово. А Саня, не будь дурак, берет да идёт следом. Заходит Саня в бар… И тут же жалеет, ибо дышать внутри нечем от слова совсем. Столько людей он, наверное, видит только в метро в час пик, хотя эта толпень вполне может составить той достойную конкуренцию. Играющее – нет, орущее и прущее отовсюду – подобие музыки напоминает то, подо что, вероятно, бывает удобно долбить чугун. Человечья масса на эдаком «танцполе» подо все сие завороженно и, откровенно сказать, премного по-ублюдски дрыгается, причем так, что даже агонизирующая на суше рыба станцует лучше. По виду и контингенту непонятно, то ли это гей-клуб, то ли наркопритон, хотя, учитывая то, за чем и зачем Саня здесь – в целом, соответствует. И когда Саня оборачивается на сцену и видит не иначе как по дьявольскому прошению материализовавшуюся там киномеханическую рожу, все в голове его становится яснее просто самого ясного солнечного дня. - А ща мы исполним песню, которая не менее вкусна очень, чем шашлычок под коньячок. – Киномеханик натурально повисает на склеенной разве что говном палке, некогда именуемой микрофонной стойкой, и без того держащейся на то ли честном пионерском, то ли просто слове, да и то вряд ли добром. – ИТАК, - здесь раздается душераздирающий ультразвуковой вопль из микрофона, не выдерживающего, по всей видимости, столь варварского обращения. Толпе, однако, по-видимому, нравится, поскольку она отвечает воплем не меньшей звучности. – Песня «Креветки с Пивом», прошу любить и не жаловаться!!! Знай Саня хоть одну молитву, он непременно начал бы молиться. Правда, в любом случае, он не мог успеть, потому что решительно пошедшей в разъеб кучей-малой его, как неудобоваримый элемент, отметает сначала к одной стене, а затем прям вдалбливает в барную стойку. Благодаря инстинкту самосохранения, Сане удается вцепиться мертвой хваткой за стул, аки за спасительную соломинку, и таким макаром пережить длящееся, на радость, недолго, месиво. Ближе к его окончанию, когда поуспокаивается, Сане вздумывается по приколу достать телефон и замутить «сторис» для «инсты», ибо надо же следовать МОЛОДЕЖНЫМ ТЕЧЕНИЯМ там, быть, так сказать, В ТРЕНДЕ, так что он достает исдыхающий телефон и принимается снимать свое сексапильнейшее хлебало и окружающую обстановку (по возможности), неся при том сущую ересь, которую, что скорее к лучшему, чем наоборот, слабо возможно разобрать. В одну малейшую секунду часть беснующихся отваливает от стульев у стойки, и санин глаз замечает вроде бы со спины знакомую фигуру худощавой высокой девушки с каре, одетой во все чёрное и довольно грубо кой-куда увлекаемой мужланской наружности типом. Судорожно приближая кадр чуть вниз, Сане удается запечатлеть штанины, подвернутые одна немного пониже другой. Но на том все и заканчивается. И песня, и месиво, и длительность «сторис», и зарядка на телефоне, и присутствие данных субъектов в поле зрения саниного объектива. Вот так тупо Саня теряет их из виду. Он впадает в отчаяние. Отчаяние мгновенно сменяется раздражением и язвительностью, стоит буквально во всем поле зрения, только теперь непосредственно глазного, занять место киномеханику. - Где книга жалоб? – с ходу выпаливает Саня, оглядываясь по сторонам, вроде без шуток ища нечто, где можно выразить, письменно или как-нибудь ещё, свое дохрена кому-то сдавшееся недовольство, а вроде выискивая примерный вектор направления движения проклятой парочки. - На хуй пошел, - беззлобно отвечает Илья. Первые два слова Саня, вероятно, рассматривал бы как вариант, куда вышеупомянутые личности могли удалиться. Не спрося его вышеупомянутого дохрена значащего мнения, изнутри него наружу вырывается дебильный смешок. - Не ржать приперся сюда, - резонно напоминает Илья и вдруг задумчиво чешет репу. – А для чего всё-таки?.. - С приветом, рассказать, что солнце, блядь, встало, - вновь зачем-то язвит Саня, будто тоже без своего на то желания, но с сидящем-таки в головени фактом, что если эту всю парашу сей же час не прекратить, то она нещадно обернется ему начищенным ебалом. Странно или нет, но Илья лишь слегка закатывает глаза, а вернее, просто недолго смотрит на бога. - Ты за меня придурка не держи, - к какому-то селу и к какому-то городу произносит он в качестве некоего эпиграфа, - мы ведь оба знаем с тобой, что предложил я тебе сюда явиться не для того, чтоб ты лишними двумя челиками приткнулся к моей аудитории. Не представляешь, насколько велико мое желание сейчас же сказать тебе «фьить отсюда» и ебнуть под пердак. Поэтому… деньги? Саня недоверчиво зыркает по боковым сторонам, после чего недоуменно спрашивает, понижая голос: - Что, здесь прям? Киномеханик состраивает мину притворного умиления. - Ты серьезно? Думаешь, хоть кому-либо из этих оголтелых обдолбышей на йоту не плевать? С неожиданной тревогой Саня похлопывает себя по карманам и, с облегчением обнаруживая в них заветные бумажечки, оторванные от сердца и многочисленных сусеков дома, скоренько извлекает оные на свет безбожный и пихает Илье прямо в грудь. Тот тоже по-быстрому сгребает баблишко, а затем гневно взирает снизу вверх: - Можно было и повежливее: я тут, между прочим, не машинку игрушечную из «киндера-сюрприза» тебе достаю. Тебе на кой хер вообще СТОЛЬКО? Сомневаюсь, что ты барыжить этим намереваешься. - Так нужно, - отвлечённо произносит Саня. Теперь Илья глядит на него в край недоверчиво. - Ну, не знаю, не знаю, - с подозрением бурчит он, затем резко пихает куда-то Сане под мышку достаточно объемный, но не очень большой по размеру, пакетик и сматывается вновь на сцену, а едва половина его туловища оказывается в ее пределах, толпа заходится ревом. Саня не может не подивиться такой реакции. Благодаря ли обеспечению дополнительным воздействием на мозги посредством нетрудно догадаться чего, или благодаря крутейшему обаянию и привлекательности как самого Ильи, так и его творчества (и если с первым Саня скрепя сердце и согласится плюс-минус, то второе вызывает огромнейшие такие сомнения, размером что-то около Бетельгейзе). ...Состояние аффекта спадает достаточно резко, словно и не бывало его, когда Саня прибывает на Ржевку. Только сейчас в башку прочно вдалбливается, что нихуя не пенопластом каким-нибудь наполнен пухленький пакетик, почему-то ведь все время пути до сюда старательно, пускай и полумашинально, придерживаемый одной рукой, из-за чего со стороны Саню можно было принять за настолько самолюбивого челика, что он аж себя обнял и весь из себя такой идет, ну или у него одновременно что-то и с сердцем, и печенью. Однако нет. Хотя сердце и правда задолбало. Саня мгновенно вспоминает, для какой цели ему сей пакетик. Помимо того, его начинают грузить ставшие почти фоновыми мысли о Князе и о том, как его, Саню, угораздило-таки испытывать те чувства, каковые он испытывает. Они, чувства, в какой-то степени сломали ему жизнь, так поэтому он собирается сломать жизни целых трёх людей? Но нет, теперь ему это не важно. Он настроен решительно довести начатое до конца, а уж какие там будут последствия – не его собачье дело. «ИМЕННО собачье, ибо ты, лось, поступаешь сейчас как ебучая псина», - пытается достучаться до него внутренний голос. «Пошел на хуй со своей биологией». – проносится в саниной голове столь расслабленно и автоматически, будто то какая-нибудь обширно известная заедающая песенка. Имей санин внутренний голос физическое воплощение, он наверняка шлёпнул бы себя ладонью по лбу. Необычность встречает Саню ещё со входа в лешин подъезд: оный открыт и подперт кирпичом. Недолгий чилл, пока он поднимается на лифте, тревогу немножко сбавляет, однако вид слегка приоткрытой входной двери в квартиру окончательно его стопорит. Фраза «че за хуйня, блядь?», наложенная на музыку из «розовой пантеры», никогда раньше не была настолько актуальна. Тихонько, как мышенька, Саня заходит внутрь, изо всех сил пытаясь привыкнуть к мраку как можно быстрее. И первое, что бросается таки в глаза – отсутствие лешиных ботинок, но наличие дохуя по-панковски выпендрежных средней длины гадов и небрежно брошенной прямо на пол, возле коврика, косухи с шипами. Ах, все ясно. Горшок в здании. Тогда встречный вопрос: нахуя, а главное, зачем?.. С издёвкой (больше над собою самим) Саня думает, что ебать же ему, однако, повезло. Прямо-таки оно само приперлось ему в ручки! Внезапный – наверное – встречный вопрос встречному вопросу: тогда где же, блядь, Леша?! Вместо ответов лишь судорожное шуршание и постукивание примерно со стороны спальни родителей Горшеневых. Когда Саня туда заходит и ожидаемо обнаруживает там Горшка, среди полного разгрома и бардака сидящего перед выпотрошенным комодом, он перестает удивляться. Горшок увлечен процессом настолько, что не замечает ничего вокруг, пока некое параноидальное ощущение или, может, инстинкт самосохранения не подсказывает ему поднять голову, а затем резко обернуться. Поначалу он от неожиданности подпрыгивает, бешено вращая зрачками в поисках места, куда бы слинять или спрятаться, а понимая, что опасности (хотя как сказать) Саня не представляет, облегчённо выдыхает и спрашивает с раздражением: - Чё те надо у меня дома?! Принимая деловой вид, аки предприниматель-рекламщик какой, Саня елейно улыбается, подходит поближе и садится перед Горшком на кортаны. - У меня кое-что для тебя есть. Горшок недоуменно сводит брови. Саня извлекает из-под бока пакет. Горшок охуевает, а вот обратно, походу, уже не выхуевает. Тряпье и какая-то иного рода мелкая хрень разом вываливается у него из рук. Саня заботливо вкладывает пакет в освобождённые эти руки, мягко похлопывает по их тыльной стороне, поднимается и отходит на пару шагов назад, не стирая при том ни на секунду с хари добродушного выражения. С полминуты, не меньше, он глядит на Горшка, который во все зенки дивится на пакет, словно на второе пришествие Христа, и наконец резко разворачивается на пятках и выходит вон, не обращая внимания на едва начинающиеся оклики. По итогу, имея у себя за душой мысли о совершении чего-то подозрительного, подлого и, несомненно, запрещённого законом, а также абсолютное и тоже несомненное отсутствие сигарет, столь варварски уничтоженных перед клубом за всего-навсего полчаса (вот же гребаная дымовая печь) ожидания у моря погоды или чуда – тут и не разберёшь, Саня в течение не представляемого исчислению времени прется вроде бездумно, а вроде упорно и прямо и на хуй. В конечном счёте он, закономерно оказываясь где-то на роговых куличиках, внезапно и почти всерьез неиронично удивляется, когда упирается глазенками в фантастически оставшиеся, а главное, работающие со времён советского союза привокзальные часы, время на которых равнялось пяти минутам десятого. Утра, само собой. А он ведь думал, чё ж как-то посветлело? Нет, ну поразительно. Просто удивительно. С даже бо́льшим, пожалуй, удивлением Саня понимает, что и местность вокруг неожиданно ему знакома. Он определенно бывал здесь. А вот тот дом в конце непонятно зачем такого широченного шоссе… Да, блядь, он пешком доперся со Ржевки до Купчино. Как? Самому хочется узнать. Как в рифмующейся поговорке, наверное. Или одержимость достигла масштабов, сравнимых разве что с космическими. Или он просто еблан прокрастинирующий. Слишком много «или», тем не менее подходят решительно все. Дойдя до, кажется, верного подъезда, кажется, верного дома, перед Саней встаёт достаточно резонный вопрос: а зайти-то как? Поскольку вот номер квартиры он немножко запамятовал. Ну, кому в здравом уме присрется вываливаться куда-то в том часу утра, когда все наверняка свалили по работам? Вероятно, только бабке какой-нибудь, однако они, как правило, выпираются пораньше часов эдак на пять, да и не покажется ли вдруг Саня ей подозрительным хмырем, типа каким-нибудь наркоманом? Что – ой – теперь не намного далеко от истины. Почему-то мысль про могущих из ниоткуда появиться ментов до Сани пока не доходит. Дойдет лишь тогда, когда будет уже не рентабельна. А именно, когда, после нажатия совершенно рандомной двузначной цифры и достаточно долгого ожидания, раздается чудесный звоночек, возвещающий об открытии двери. Терзаясь смутными подозрениями, Саня решается наведаться именно в ту квартиру, обитатель которой его впустил. В крайнем случае, спросит, где проживает некто Князев А.С. Спойлер: спрашивать не приходится, поскольку интуиция, о чудо, не подводит. Дверного звонка почему-то не обнаруживается, поэтому Саня скромненько стучится. Изнутри доносится отнюдь не скромненький ответ: - ДА ОТКРЫТО, ВАШУ Ж МАМАШУ. И этот вопящий парень – Князев А.С. С непривычной осторожностью Саня открывает дверь, едва не на цыпочках заходит, закрывает дверь, как положено, на замок и далее – как тоже, вероятно, положено – делает шаг в полнейшую темень, делает второй и оказывается в более-менее освещённом клочке света, пробивающемся через будто бы специально не до конца задернутые неплотные, но темного цвета, шторы. Как не удается с первого (со второго тоже – какой имбецил под какой степенью героинового прихода это вообще выбирал?) раза определить привыкающему к полумраку глазу цвет этих штор, так и нечто, расположенное на диване под слоями пледов и одеял. То есть нет, с вероятностью в девяносто девять и девять десятых процента там находится Андрей, но в какой позе и по отношению к какой части света находятся его части тела увидеть невозможно. Остаётся лишь прикидывать, ориентируясь на звук. - Алло, начальник? – доносится не пойми откуда максимально бесцветный, однако деловой голос. – Это Андрюша. А ты можешь мне просто деньги на карту слать каждый месяц? Я не вижу смысла ходить на работу. Все равно все умрем. А через миллионы лет упадет астероид на Землю, и тогда вообще будет конец. Смысл в том, что смысла нет. Судя по воцаряющемуся далее весьма надолго молчанию, «начальник» данную философию оценивает не особо. Завершением же разговора становится тяжёлый андреев вздох, его же флегматичное «ладно» и глухой стук положенного на тумбочку телефона. Затем чуть опускается пледово-одеяльное нагромождение, высовывается верхняя часть головы, а нижняя хмыкает и протягивает: - А-а-а, значит, это всё-таки был ты. Саня поворачивается к висящему по левое плечо домофону, опускает голову вниз и видит точнехонько под оным валяющийся тапок. - Да проходи уже, коль явился, садись, чего как не родной. Из непонятных соображений или этикета, или вежливости, или стеснения, или скромности, Саня заходит, но садится напротив Андрея прямо на пол, подбирая под себя ноженьки и в целом свои необширные манатки. Андрей не то чтобы удивляется, но усмехается, судя по возникающим в уголках его глаз морщинкам, после чего, возвращая равнодушное ко всему и вся заколебавшееся выражение лица, аналогичным тоном произносит: - Прогульщик грёбаный. - Я… - Про-гуль-щик. Спорить тут бесполезно, ибо Князь как никогда базарит на языке фактов. - Я пока не понимаю, - ответственно начинает заявлять Саня, - с чего вдруг все вы, ребята, принялись вот так заваливаться на диван и чисто по-русски страдать? У вас флэшмоб какой-то чи шо? - Так ты же его и начал, - резонно замечает Андрей и, судя по шуршанию и слабому кивку, пожимает плечами. Ничего другого, кроме как согласно кивнуть, Сане не остаётся. - Ягодка напела? – заранее зная ответ, он все равно спрашивает. Андрей угукает. - Ничего другого, может, поинтереснее, он тебе про меня не рассказал? – Саня успешно поддерживает ироничную манеру речи, однако внутри него все колотится и хуебесится. - Отъебись? - Нет. Князь вновь вздыхает, кажется, ещё глубже, после чего выуживает из импровизированного кокона пачку сигарет, достает из нее одну причину возможного в будущем рака и, не стараясь церемониться, поджигает оную зажигалкой, валяющейся тоже где-то, по-видимому, неподалеку от предыдущего местонахождения пачечки. - Слы, дай? – Саня состраивает невинные щенячьи глазки. Андрея, тем не менее, вообще ничуть не пробирает. - Чего? – Поэтому он решает состроить дурачка. - Сигаретный блок. – Саня, тем не менее, все равно поясняет, хотя будто его целенаправленный взгляд недостаточно красноречиво намекает на его хотелку. - Нет, блядь, алкогольный Мандельштам. - Андрюш… - Андрей Сергеевич. У Сани получается издать только простестующий писк, так и не преобразованный по итогу в слова, ибо пиздодельный препод кратко констатирует: - Пошел на хуй со своей литературой. «Уж кто пиздел бы, Андрей Сергеевич, - думает Саня, - уж кто бы пиздел…» Делая затяжку, Андрей на выдохе произносит: - Тяжело, - выдерживает паузу и повторяет ещё более низким и удрученным голосом: - тяжело. - Пророк Санбой, - соглашается Саня. - Пророк Санбой, - вторит Князь. - Тогда ты скажи мне следующее. – Саня становится чуть смелее и кладет, по ощущениям, прямо рядом с андреевой коленкой, локоть, опираясь на него подбородком, отчего приобретает вид удивительно невинный и едва не трогательный. – Я какую гадкую подлость вытворил, заслужив такое мразотное отношение со стороны нашего долбучего недокиноинженера? - Нифига себе эквилибристика словами пошла, конечно. – Князь аж дважды прочищает горло, как бы подчёркивая одновременно ироничность и восхищение. – Я, если честно, сам в душе не чаю, чё он так на тебя крысится. Он и меня, наверное, воспринимает только из-за того, что я ему в свое время просто-напросто глаз замылил – за то Михе спасибо, кой таскал меня за собой повсюду, типа: «Опа, нихуя себе, глядите-ка все, какое приколдесное интровертное чувырло я подобрал и приручил». Может быть, ещё из-за того, что, когда у них происходил спад прихода (они с лихвой тогда торчали, реально), а бабло уже всухую было сторчано, я щедро подгонял им бухла – чем богаты, тем и рады, - тем самым кое-как спасая положение. Эдакая благодарочка своеобразная? Он вообще воспринимал нормально только Миху, ну и Леху тоже, потому что Леха… это Леха. Два последних слова Андрей произносит с какой-то ну до крайности непонятной и странной интонацией, поэтому Саня решает не грузиться лишний раз и трактовать эту интонацию, как есть – буквально. - Он так-то нормальный чел, правда, - звучит так, словно Андрей пытается за него оправдаться, - просто недоверчивый и частенько любит задуматься над тщетностью бытия. - А мне кажется, он просто хуила выпендрежная, - фыркает Саня. - Ну, не без этого, конечно, - философски заключает Князь. Где-то через минуту молчания он приспускает свой кокон до середины груди, приподнимается на локте и направляет на Саню хмурый взгляд, однако с блестящими искорками иронии. - То есть ты пренебрег учебой и лично притащился в мой дом с той лишь целью, чтобы пообсуждать моего друга? - Ну, типа. – Саня непроизвольно и слегка по-глупому улыбается. - Знаешь, что бы сказала Маня на этот счёт? - Кто? - Мышь. - А-а-а… Можешь не продол- - И-ДИ-ОТ! - Я понял. Спасибо хоть, что не пытаешься издеваться над моей датой рождения. - А что с ней не так? - Поинтересуйся у Мыши на досуге. Только аккуратнее: смотри, кабы она тебе при тебе же не принялась перемывать костяшки. - Мне не привыкать. – Андрей небрежно взмахивает рукой, после чего вдруг взирает на Саню чересчур строго и почти приказным тоном произносит: - А теперь, будь добр, повесь куртку на вешалку, возвращайся и садись по-человечески на кровать: для этого мы достаточно близки. Саня тут же подрывается с места и отворачивается, скрывая смущенную и до одури счастливую глуповатую улыбку. С чувством выполненной княжеской просьбы, возвращается, стаскивает у Андрея из-под бока одну из подушек, кои не уступают по многочисленности одеялам, кладет на пол себе под зад, а головой и верхней частью плеч устраивается на андреевом животе, на котором количество наброшенных одеял значительно поубавилось – доказательство тому спихнутая в изножье кровати горка. Так как, кроме слов, Андрею на сие действие сказать нечего, он только вздыхает и придвигается максимально близко к краю, чтоб у Сани шея не закончилась слишком скоро. - Ты по-нормальному вообще можешь делать что-нибудь? – без упрека спрашивает Андрей, впрочем, риторически. Тем не менее задумывается Саня всерьез. До того момента, пока Князь не врубает телек, где прям словно по заказу появляется заставка «Великолепного Века».