5 Times Someone Walked Into Takemichi's House Uninvited, and One Time People Were Invited

Все шло по плану: полностью и абсолютно точно. Ни единая буква "т" или "и" не осталась без точки или черточки. Ощущение, что все собралось воедино, и все фигуры встали на свои места, было прекрасным, даже благоговейным. В мире это сравнили бы с игрой в шахматы, когда один загоняет своего противника в угол и убирает всех противников всего за несколько простых ходов. Что было бы ложной аллюзией и плохим восприятием шахмат. Самая удовлетворяющая победа всегда достигалась за счет использования брешей противника - тех, о которых тот даже не подозревал, - и уничтожения самого сильного врага одним ловким ходом. Таковы шахматы, в которые играл Тетта. Мир же считал, что умные люди вроде него испытывали в них довольство. Удовлетворение было не единственным чувством - если быть честным, оно было незначительным - его затмевали более абстрактные ощущения. Когда мурашки бегут по коже в той части песни, где все нарастает - крещендо, та самая секунда перед тем, как все оборвется - когда кажется, что ты и есть музыка, и сырые эмоции просачиваются сквозь нее и пропитывают тебя. Это не предвкушение, потому что это было бы слишком банально, и не совсем эйфория, потому что все хорошее, что грядет, еще не произошло. Это был край. Как будто стоишь на вершине скалы, полностью контролируя ситуацию, и плетешь судьбу меж своих рук. Это было властно, жестоко, прекрасно, и миллион иных ощущений, которые трудно выразить, но легко представить. Тетта стоял на краю пропасти, созданной им самим, и решал, уничтожить или спасти все, что попалось ему на глаза. Это было висцерально, со здравой смесью катарсиса. Ощущение не было хорошим или плохим, оно было просто тягостным, но в некотором роде увесистым пледом. Он жаждал его, как наркоман в поисках следующей дозы, Тетта жил ради следующего эпизода. И он справился. Все шло по плану. До поры до времени. До поры до времени. Как и всегда, это был Ханагаки Такемичи. Казалось, будто вся гниль, коррозия и яд в жизни шли от него. К чему бы он ни прикоснулся, все заражалось ядом, текущим по его венам. Одним лишь его легким движением пропасть Тетты начала тлеть. Хватило буквально одного мгновения, и он был уничтожен. Он "спас" Майки, продемонстрировал свою безграничную верность и собрал своих людей, чтобы защитить их. На мгновение он подумал, что у него галлюцинации, и что дурачок Баджи ударил его слишком сильно. ( Баджи был похож на Такемичи, но в более незначительной степени. Он не был лесным пожаром, который сжигал все без разбора без зазрения совести или причины, он был как метко пущенный заряд. Смертоносный сам по себе, но при должном подходе бесполезный. Именно поэтому с ним и нужно было разобраться. Он не пожалел времени, чтобы спланировать, как с ним поступить. Так почему же это не сработало?) Но он не видел то же - ну, конечно, видел, но он видел реальность, чистую и без примесей, и, конечно, это была вина Такемичи. Чифую, который всегда был слаб перед Баджи, сложился, как мокрая бумажная салфетка: именно так и должно было случиться. Тетта сам соткал эту судьбу, своими мягкими руками, созданными не для борьбы, а для планирования. Он предсказал это, и это произошло. Но его сила (не удача, никогда не удача, потому что удача - это обман) была бессильна перед блондином. Вечное слепое пятно. Потому, когда он пополз вверх по сваям машины, кусаясь, плача и крича, Тетта начал беспокоиться. А когда он прижался к талии Баджи, его сердце заколотилось в груди. Этого не должно было произойти. Какое бы чувство он ни испытывал, когда план срабатывал - когда он побеждал - Такемичи всегда вызывал противоположное. Вместо того чтобы стоять на вершине скалы и смотреть вниз на все, что он создал, он смотрел вверх из бездны. Это принижало, злило и, если быть честным с самим собой, пугало: ведь никто не мог победить его. Никто и никогда не мог! Невозможно, чтобы он встретил свою пару, и чтобы человек, который мог соперничать с ним в том, в чем он преуспел, был Такемичи? Это было невозможно. Это было недопустимо! Баджи пытался стряхнуть его с себя, и, несмотря на то, что Баджи делал это только для того, чтобы набить морду Тетте, втайне он болел за него. Но Такемичи был другой породы - нет, совершенно другого вида. Он был абсолютно непостижим. Он был переменной величиной, которую Тетта воспринимал диаметрально противоположно и никогда не смог бы понять. Поэтому Такемичи держался, просто чтобы досадить Тетте, чтобы показать, что такие слабаки, как они двое, годятся и для другого. И когда Казутора подошел к парочке, Такемичи даже не обратил на него внимания - что должно было внушить надежду, - и одним движением, которое, казалось, специально планировалось, развернул их. Казутора, готовый ударить Баджи в спину, вонзил нож в бок Такемичи. Все трое отступили назад в благоговейном ужасе, или, по крайней мере, так показалось. Такемичи выпрямился во весь рост, лезвие, воткнутое по самую рукоять, торчало из-под школьной формы. Какое бы лицо он ни сделал, это, похоже, испугало Баджи, потому что он сделал полшага назад. Чифую был первым, кто отреагировал иначе: с его губ сорвался жалобный крик. Имя Ханагаки сорвалось с его губ, как будто они были знакомы. (А если и были - чего не должно было быть - то это произошло только потому, что Тетта так сделал. Непреднамеренная пульсация, вызванная натяжением нитей судьбы.) Но они были ближе, чем ожидалось, или Чифую просто был слабее, чем Тетта ожидал, потому что его голос звучал довольно болезненно. Гортанный крик Чифую утихомирил поле боя. Люди, которые ранее бросались друг другу на шею, тупо и отстраненно наблюдали за тем, как кровь окрашивала одежду мальчика. Мир словно остановился - в воздухе висел запах багровой крови, а Такемичи повернулся к орде подростков внизу. Тетта не заметил этого в тот момент, но позже Ханма ввел его в курс дела. Такемичи улыбнулся: радостно и с облегчением. Он выглядел искренне счастливым, и все это время находился там же, где сражался Ханма. Неудивительно, что Баджи испугался - ни один психопат так себя не вел. Даже Ханма так себя не вел. Такемичи, казалось, даже не заметил торчащий из его бока нож - или, по крайней мере, не обратил на него внимания. Он просто окинул взглядом море преступников и объявил: "Бой окончен! Томан победил!" Казутора, да и большинство присутствующих, открыли было рты, чтобы возразить, но полый грохот прервал их слова. Казутора упал на землю бесформенной глыбой, а виновником оказался одетый во все черное паренек, держащий в руках скрученный кусок металлолома. "Мы одолели вашего лидера! Сдавайтесь!" Тетта никогда в жизни не ненавидел никого больше. Он готов был блевать, даже плакать. Но все, что задумал Такемичи, еще не было закончено - он не закончил разрушать все, во что Тетта вложил всю свою душу и гордость. Фигура в черном оставила тело Кадзуторы (а может, это был его труп? Никогда не знаешь, когда бьют по голове - удар может оказаться смертельным), и подошла к Баджи. Между ними раздался приглушенный разговор, который, похоже, очень не понравился Баджи. Значит, их двое, с горечью подумал Тетта. Со своего места он мог различить медленно движущуюся фигуру в черном - точно так же одетую - которая направлялась к выступу. Это означало, что у Такемичи были неизвестные союзники, число которых Тетта даже не мог подсчитать. Он вообще не ожидал, что у Такемичи были союзники - любое предположение, которое он мог бы сделать, было бы явно ошибочным. Это была бы просто еще одна из бесчисленных переменных, которые Такемичи каким-то образом вывел. Чифую поднялся на ноги, шатаясь, словно раздумывая, идти ли ему к своему капитану или к Такемичи. Баджи что-то негромко прорычал в ответ, что заставило мальчика поднять оружие, а Такемичи посмотреть в сторону Баджи. Когда Баджи нанес удар вперед, намереваясь сбить Такемичи и Чифую с платформы, вторая фигура дала о себе знать. Одним четким взмахом то, что казалось монтировкой, обрушилось на вытянутую руку Баджи. Раздался тошнотворный треск. Баджи пошатнулся, застонал, но не потерял опору. Он нанес быстрый неожиданный удар, и сумел задеть лицо второй фигуры. Они растянулись на обломках - почти лежали, но не совсем - в то же время первая фигура сделала защищающий шаг вперед. Вторая фигура поднялась на ноги слишком быстро, чтобы ее можно было остановить, и через несколько напряженных мгновений Чифую и первая фигура отводили Баджи от кучи мусора и, честно говоря, от всей этой драки. Вид обмякшей руки Баджи, заставил Тетту слегка позеленеть. Все еще молча и почти не зная, что делать, правонарушители начали отходить друг от друга. Вместо того, чтобы позволить застоявшейся тишине и дальше звенеть, Майки поднялся на ноги и прокричал: "Томан победил!". Раздавшиеся крики победы были оглушительными. Незаметно для себя Тетта услышал гул часов, сигнализирующих о начале очередного часа. Вальгалла, похоже, не хотела смириться с поражением, но и не делала никаких опрометчивых шагов. Это была противоположность дежавю. Тетта подумал, что, возможно, он действительно болен. Майки похлопал его по плечу, негромко поблагодарил, после чего направился к Такемичи, который тяжело опирался на фигуру в маске. Майки быстро разобрался с грудой металлолома, но к тому времени, как он встал рядом с блондином, ночь расколол звук сирен. Голос крикнул о полиции, и двор мгновенно охватил хаос. Люди разбегались во все стороны, в том числе и Тетта; попасться здесь, чтобы просто увидеть смерть Такемичи, того не стоило. Когда вечером он встретился с Ханмой, тот рассказал ему о том, что произошло после. Такемичи и Маска спустились на землю, где Такемичи упал в обморок. Он каким-то образом убедил Майки перенести вниз тело Казуторы, не убив его, что было еще одной невозможностью в отношении Такемичи: он необъяснимым образом удерживал Майки. Маска и Майки оставались с Такемичи до тех пор, пока Хамна не увидел мигающие цветные огни, и, как он себе представлял, сел с ним в машину скорой помощи. На самом деле его рядом не было, но Ханма отметил, что Такемичи выглядел не лучшим образом. Он стал... тихим. Ну и хорошо, прошептала больная часть его самого. Но он никогда не оставит такое важное дело на волю случая. Вечером он изучил все больницы в округе и сумел найти карту их юрисдикций реагирования. Такемичи (и Казутора), если он был жив, и, возможно, даже Баджи - если кому-то удалось уговорить его обратиться в больницу - оказались в местечке, расположенном немного южнее места обитания Томана и того, где жил Дракен. Он подозревал, что некоторые, если не большинство, высших представителей Томана ждали, чтобы узнать, в каком он состоянии, так что отправляться лично, чтобы выяснить, выжили ли дети, было опасно. И если Баджи все-таки оказался там, вероятность того, что он расскажет о Тетте, была довольно высока. В общем, рискованно. Поэтому он поступил следующим образом: позвонил. Больницы не сообщают по телефону информацию о пациентах, но в то же время, если человек, о котором вы спрашиваете, не был пациентом, администраторам, как правило, было все равно. У них с Кисаки состоялся милый разговор, в ходе которого он спросил, много ли людей пришло на прием к Такемичи. Она - ангел - сказала ему, что их было всего несколько человек, так как многие из них ушли в течение ночи, поскольку он все еще не пришел в сознание. Интересно. Тетта спросил, как долго она будет работать, и когда она объяснила, что будет на месте до закрытия, он спросил, может ли она позвонить ему, если или когда не будет других посетителей - конечно, только если у нее будет время. Достаточно было сказать, что когда ему позвонили примерно за час до окончания приема посетителей, он уже был на пути к зданию. Единственный вопрос - инстинкт, вернее, - который двигал им, было любопытство. (Импульс.) Как? Как Такемичи мог знать? Как он просто волшебным образом появился из ниоткуда и перечеркнул все, что Тетта тщательно спланировал? И это было не случайно - нет, это было спланированно. Все, что бы он ни делал, позволяло сорвать планы Тетты. Если он и дальше будет игнорировать эту опасность, то окажется в умышленном неведении, а это единственное, чего он обещал себе никогда не делать; Такемичи либо был таким же мастером, как и он сам, и скрывался за маской, либо каким-то образом знал о его планах - не то чтобы активно реагируя на его действия, но получая информацию и действуя соответственно. Последнее могло быть правдой только в том случае, если его планы просачивались, а единственным человеком, обладающим такой информацией, был Ханма, который, как он был уверен, не предаст его. Но, черт возьми, это был Такемичи, о чем тут говорить! Когда дело касалось его, все летело под откос! Когда он вышел из лифта в почти-но не совсем реанимационном отделении, то увидел регистраторшу, которая так ему помогла. И это была ирония судьбы: такой парень, как Такемичи, всегда оказывался в окружении самых добрых людей. (Почему их тянуло к нему, а не к Тетте? Что такого невероятного было в Такемичи? Что было не так с Теттой, что заставляло таких людей бежать прямо в объятия Такемичи?) Это было несправедливо. Его ботинки странно громко стучали по линолеуму, подумал он, направляясь в палату, куда поместили Такемичи. На улице было темно, виднелись лишь далекие городские огни. Для такой загруженной больницы Тетта был поражен тем, как тихо здесь было - только гул кондиционеров и других машин наполнял тишину. Палата Такемичи находилась в конце коридора, в нескольких шагах от регистратуры, но очень близко к посту ночной медсестры. Он надеялся, что это знак того, что Такемичи, скорее всего, умрет во сне и перестанет быть постоянной проблемой, но он знал, что это слишком хорошо, чтобы быть правдой. Дверь легко распахнулась, так же тихо, как и все вокруг, и открыла тускло освещенную комнату. Она была квадратной формы, с окнами, обрамляющими дальнюю сторону, и Такемичи, прижавшимся к правой стене. Там был кардиомонитор, который непрерывно пищал, а также две довольно громоздкие капельницы. Блондин выглядел беззащитным с таким количеством трубок, ведущих к нему и от него, но в то же время слишком юным. (Эта сцена ужасно напомнила ему его самого - маленького, юркого и слабого. Слишком трусливого, чтобы бежать вперед и что-то изменить, и навсегда застрявшего на обочине. Такемичи выглядел покорным во сне, и хоть раз в жизни Тетта не винил его. Он сам когда-то был там. Несколько раз. Он выплывал из этого состояния, когда неловко стоял в больничной палате своего величайшего врага). Почему он был здесь? Искал ли он хоть какой-то проблеск понимания, искал ли во всех невероятных местах ответ на загадку, которой был Такемичи? Должен ли он стать параноиком и бросить Ханму как можно скорее? Должен ли он сорвать все свои планы, чтобы устранить именно Такемичи? Должен ли он... устранить Такемичи? Он и раньше думал об этом. Не то чтобы он был выше того, чтобы убивать людей, но какая-то часть его души спрашивала, можно ли это сделать, ведь это же не ты? Она смотрела ему в глаза и говорила горькую правду. Ты рад, что Баджи не умер. Тетта никогда не испытывал удовлетворения от того, что был прав, от того, что пытался сказать ему о своих чувствах. Тебе было плохо не потому, что ты проигрывал; ты проигрывал все время. Ты просто ненавидел видеть, как люди мучаются, быть рядом и наблюдать последствия своих действий. Как бы он ни пытался выкинуть эту мысль из головы, как призрак - как Такемичи - она всегда ускользала от понимания. Ты мог бы предсказать все на свете, например, то, что случилось с другом Па-чина и его дамой, но тебя там не было. Тетта медленно сел, колени словно подгибались под его весом. Но это было бы просто абсурдно! Он полностью контролировал ситуацию - ведь именно этим он и занимался. Контролировал. Он сидел, потому что хотел этого, а не потому, что все его силы уходили на то, чтобы дыхание оставалось ровным. В том, что рядом с Такемичи, сидел его высокочтимый друг, он должен был видеть иронию. Ирония: все было как всегда иронично! Ничто никогда не было простым, откровенным и понятным. Все всегда рассматривалось в ретроспективе, с оглядкой на прошлое и попытками прочесть крошечные каракули на знаках. Он почти умер за тебя, - шипел голос. Тетта едва не выругался, потрясенный и оскорбленный ядом, звучавшим в голосе. В этом не было ничего плохого! Такемичи был свободным человеком и мог сам делать свой выбор - если он захотел броситься на нож, Тетта ничего не мог с этим поделать. (Но после того, как именно он принес нож, выровнял траекторию и предоставил Такемичи самому решать, какой будет жертва, он уже не казался таким невинным). Он чуть не умер, чтобы сохранить тебя человеком. Чтобы ты не жалел о содеянном. Глядя на мягкий синяк, расплывшийся по щеке Такемичи, он не чувствовал себя ни сильнее, ни могущественнее, ни чище в своих намерениях; но это и не было его намерением! Он никогда не утверждал, что у него были высокие цели, он просто хотел контроля. Быть кем-то с чувством гордыни. Это не делало его плохим человеком, это просто делало его предприимчивым. В реальном мире не бывает честных поединков, и уж точно не бывает таких мелочей, как война за территорию между хулиганами на школьном дворе. Ханагаки Такемичи спас тебя от самого себя. Ты это знаешь, и тебе придется с этим жить. Тетта хотел ударить себя мозгами об пол. Он не хотел думать об этом, не хотел больше слушать. Эти мысли принадлежали не ему, не могли принадлежать. Это был Такемичи, это было его прогорклое, всепоглощающее влияние. Это было похоже на грязные пальцы с обломанными ногтями, бьющие по поверхности его сознания. Оскверняя его внутренности, это было мерзко, и он чувствовал себя грязным. Он не хотел думать об этом. (Он думал об этом прямо сейчас. Он думал об этом целую вечность). Это был не он. (Он плакал у постели Такемичи.) Он не был благодарен - нет, не был, он клялся. (Он знал, что это его вина, но осознание этого могло бы сломить его). Он не был плохим человеком. (Еще нет.) Когда рыдания начали душить Тетту, а слезы застлали очки, он не мог сделать ничего, кроме как попытаться взять себя в руки. Он почти (косвенно) убил человека. Он не нажал на курок, но зарядил пистолет и прицелился. О, Боже. Тетта был человеком, который хотел от жизни большего, но не знал чего, поэтому играл на своих сильных сторонах и пытался найти самую опасную и сложную головоломку. Он не думал о последствиях поиска такой задачи. Он не думал о том, что он плохой человек - не мог, потому что из этого нет возврата. Для плохих парней не было счастливых концов, потому что даже если хорошие ребята проигрывали бой, то все равно добивались цели: Такемичи научил его этому. Если бы Тетта считал себя плохим, то он бы полностью сдался, отдался каждому темному порыву без остатка. Он не хотел быть таким человеком. Отчаявшимся и потерянным, он хотел быть хорошим. (Но он опоздал, слишком заблуждался. Он долгое время был плохим человеком, прежде чем сломался в больничной палате Такемичи, один, но не совсем. День, когда он приказал убить невиновного, стал днем его падения, просто он еще не осознал этого. Кисаки Тетта уже некоторое время вливал зло в окружающий мир, принимая его за власть. Контроль.) Он не знал, как долго сидел и плакал, как ребенок, прежде чем его вывело из ступора ощущение руки, прикоснувшейся к его голове. Он сел прямо, оторвав лицо от коленей, на которых свернулся калачиком. Рука лениво сползла с его волос и с глухим стуком упала на матрас. На него стеклянными глазами смотрел Такемичи. Тетта застыл на месте, наполовину вытертые слезы все еще катились по щекам. Он не знал, смущен ли он был, растерян, возмущен или испытывал отвращение, или что-то из этого одновременно. Он чувствовал все и сразу, до такой степени, что казалось, будто это ничто. Тетта был рядом, Такемичи тоже, и на этом все. Пока Такемичи не заговорил. "Я думал, плакать - это мое". И, конечно, он был бы из тех людей, которые в состоянии пошутить, цепляясь за сознание, чтобы вам казалось, что вы просто ведете шуточный разговор, а один из них не оправляется от ножевого ранения. Не в силах что-либо возразить, Тетта хмыкнул. Не совсем смех, но чуть более выразительный, чем вздох: его это позабавило. Он даже не знал, что сказать. И судя по тому, как Такемичи моргал все дольше и дольше, он, похоже, не был готов к переходу в сознательный мир. Однако вместо того, чтобы попросить оповестить его людей или даже нажать кнопку вызова медсестры, он посмотрел на Тетту с выражением, которое можно было назвать только нежностью. Такемичи смотрел на него так, словно вспоминал старое прошлое или давнего друга. Он выглядел старше. Усталым от мира так, как не могут устать подростки. Легкая улыбка все еще не сходила с его губ, но, прижавшись щекой к матрасу и положив подбородок на плечо, Такемичи производил впечатление мудреца, которому не повезло. "Ты пришел сюда, чтобы меня добить?" - вздохнул он. О, подумала Тетта. Ох. Он быстро вдохнул, кожа на голове горела в том месте, где Такемичи пытался его утешить. Блондин просто моргнул, долго и медленно. "Хорошо." Тетта провел рукой по лицу, пытаясь собраться с мыслями для разумного ответа. "Я ничего не говорил", - решил он. "Нет, я думаю, что нет", - кивнул Такемичи, медленно, преувеличенно медленно. "Но я не думаю, что ты собираешься сделать это сегодня, так что пойду спать". "Почему ты так говоришь?" Глаза Такемичи закрылись, впервые с тех пор, как были открыты. Конечно, единственная причина, по которой ему удалось не заснуть, заключалась в том, что он думал, что ему угрожает смертельная опасность. Никакая альтернатива не имела смысла, но от того, что Такемичи думал о нем наихудшее, не становилось менее больно. (Но по какой-то глупой, неописуемой причине он надеялся, что Такемити даст ему ответ. Может быть, это была просто маниакальная потребность узнать, попытаться разгадать свою неудачу, понять, что сделало Такемичи таким непостижимым. Он опустил глаза к полу, укоряя себя за то, что хоть на секунду подумал, что Такемичи попытается сделать что-то для него, будь то простой ответ на вопрос. "Потому что мы одинаковые". И сколько бы раз Тетта ни хватал его за руку (как отчаянный дурачок), ни тряс его за плечи, ни звал по имени, Такемити продолжал спать. Горькие слезы и прерывистое дыхание не разбудили его, как впервые. Наступила тишина, разбавляемая лишь ровным биением барабанов монитора сердца Такемичи. Тишина сохранялась даже тогда, когда пришла симпатичная женщина из регистратуры и сообщила, что время приема посетителей закончилось, даже тогда, когда она сказала, что позвонит ему, когда Такемичи окончательно придет в себя. (Было исключительно тихо, когда он кивнул, не решаясь сообщить ей, что мальчик очнулся, пусть и на мгновение). Тишина следовала за ним домой, в школу и везде после этого. Всего четырьмя словами Такемичи удалось усмирить его гиперактивные мысли. Или, может быть, он их оглушил? Сломал их? Если что и произошло, то они были отложены до лучших времен, когда бы они ни наступили. Поставив очки на тумбочку рядом с головой, Тетта вместо сна уставился в потолок, проигрывая в уме обмен мнениями каждую ночь в течение недели. (Он так устал, но не мог отдохнуть. Время, которое когда-то было наполнено самоанализом, прошло в молчании. Он скучал по шепоту, каким бы досадным он ни был, потому что он составлял ему компанию. Впервые в жизни он оказался в изоляции, застряв в своих мыслях. Он действительно хотел общества - только одного человека, но, тем не менее, это был голод. Возможно, это было жалкое чувство, вызванное чувством вины и, вероятно, нервным срывом, но он был охвачен им). Когда Такемити выписали из больницы - как ни странно, без сопровождения родителей - Тетта был там. Не в том смысле, что он был среди встречающих, которые ждали у дверей и шли с ним по зданию, а в том, что он был на месте и видел, как это происходило. Такемичи двигался медленно и слишком осторожно, и все, кто его окружал, делали то же самое. Было видно, что они пытались вести себя с ним нормально, но их нервы были на пределе. Такемичи не позволил себе показать свое раздражение. (После их разговора Тетта начал считать Такемичи более умным, чем всегда. Это была перемена, но она казалась более разумной. Раньше он считал, что Такемичи пребывал в блаженном неведении относительно того, как все вокруг него крутятся, но теперь он знал, что Такемичи был в курсе, просто делал вид, что ничего не замечает ради их выгоды. По большому счету, это было не так уж и важно, но Тетта никогда бы до этого не подумал, что тот способен на эмоциональные манипуляции, так что это была тревожная корректировка). Остаток выходных Тетта следил за домом Такемичи. Он узнал, что родителей Такемичи никогда не бывало дома, а его соседи были из тех, кто занимается своими делами. Когда они видели скопление хулиганов в явно бандитской форме, их глаза просто скользили мимо. Ночью в его районе было исключительно тихо, кроме редких звуков машин и гаражных ворот, никто не хотел высовываться на улицу. Задернутые шторы были нормой. Все держались особняком, в том числе и Такемичи: он не выходил из дома ни разу. Члены Томана и некоторые из его друзей-неудачников постоянно находились в доме, заходя в него с едой и расспросами, а другие бегали по делам. Такемичи никогда не оставался один. В те первые несколько ночей, когда Тетта наблюдал за ним в одиночестве, он понял, как много людей окружало Такемичи. Когда он подумал о том, что у него нет людей, чьим обществом он бы наслаждался, в его груди расцвела зависть. Потому что мы одинаковые. Эта мысль постоянно звенела у него в ушах, подобно звону. Жужжанию. Но это поднимало хороший вопрос: если они одинаковые, означало ли это, что Тетта мог иметь все, что было у Такемити? (И наоборот, означало ли это то, что Такемичи был - или еще будет - похож на Тетту?) Когда он начал посещать школу, он передал операцию слежки на аутсорсинг. Прошла неделя, прежде чем удалось выработать четкий график, и всего один звонок, и Тетта уже стоял на пороге дома Такемичи. Его руки оставались засунутыми в карманы брюк, он боялся, что те задрожат. Тетта никогда раньше не беспокоился о подобных вещах, но он был слаб перед Такемичи во всех отношениях, так что не собирался рисковать. Это было далеко за полночь - где-то перед рассветом, когда его одноклассники вваливались с едой на завтрак и школьными заданиями, и после того, как сереброволосый Мицуя вытаскивал Чифую по вечерам. Был промежуток времени, длиной около пяти часов, когда Такемити оставался совершенно один. С тех пор как они остались вдвоем, противоположные стороны одной медали, Тетта задыхался от тишины. (Он хотел вернуть шум. Так было слишком одиноко. Он подумал, не потому ли Такемичи окружил себя людьми, чтобы избавиться от одиночества.) "Мы так и будем стоять здесь всю ночь, или все-таки пойдем внутрь?" Прежде чем Тетта успел потеряться в приглушенных отголосках своей головы, позади него появился Ханма. Улыбаясь, как обычно, можно было легко принять дом Такемичи за его собственный, настолько он был расслаблен. Он ходил повсюду так, словно был хозяином этих мест - как будто сама земля, по которой он ступал, стала принадлежать ему. Он был идеальным отвлекающим маневром (напоминанием). Тетта вздохнул, но одним движением открыл входную дверь, Ханма следовал за ним по пятам. "Разве ты не рад оказаться в доме своей новой подружки?" - хмыкнул он. "У меня мурашки по коже от мысли, что именно в нем тебя так заводит и возбуждает". Ничуть не смутившись, Тетта заговорил как всегда: холодно и властно. "Я заинтересован в нем - но не так - потому что он предсказал мои планы". Хотя на крыльце горел свет, весь первый этаж был темным. Не снимая обуви, Тетта направился к лестнице, где теплый луч света освещал пол. По ступеням доносились нежные звуки гитары, и Тетта подумал, слышал ли кто-нибудь еще грусть в этих нотах. (Если кто-то вообще их слышал). Не теряя ни минуты, Ханма промурлыкал: "О? Значит, ты наконец-то нашел кого-то, кого считаешь равным себе. Весело." И разве это не самое главное, а? Потому что мы одинаковые. Может, они и были равными. Может быть, именно поэтому тишина была подавляющей - потому что он наконец-то понимал Такемичи на том уровне, на котором действовал сам. Тетта руководствовался словами и конкретными выводами, всем, что видел в своем сознании. Он вел учет, оценивал других и планировал в рамках самого себя. По сравнению со всеми, Тетта был полон жизни, воодушевления, энергии, всего. Он отталкивал других людей, потому что все, чего он когда-либо хотел, было в пределах досягаемости его разума. Так что если шепот, который, казалось, никогда не прекращался, и болезненно-тупое осознание собственных мыслей были воплощением его самого, это делало тишину Такемичи тишиной. Это означало, что Такемичи был пуст и полон. Может, он и не начинал с этого, но казалось, что со временем другие люди теряли то, что делало их сильными. Но кожа Такемичи всегда была слишком толстой для этого, поэтому он стоял, как дерево, изъеденное изнутри, и выглядел как маяк надежды, которым и стал. На самом деле ему больше нечего было дать. Он тянул людей к себе с магнетической силой, делая все возможное, чтобы заполнить пустоту внутри. Бросаться на лезвие не так больно, когда внутри нет ничего, что можно было бы ранить - ни гордости, ни надежды, ни страха. Внешний мир можно было сшить заново, чтобы не дать бездне выплеснуться наружу. Он всегда говорил, что Такемити - это болезнь, крайняя форма разложения: медленная смерть всего, что было Кисаки Теттой. И он был прав. Потому что после того, как он провел всего лишь малую толику времени с мальчиком, чья оболочка была расколота, пустота вырвалась наружу и заразила Тетту. В одно мгновение она лишила его всего, к чему он привык, и оставила лишь четыре слова для размышлений. (Потому что мы одинаковые.) Поднимаясь по лестнице, которая не скрипела в пустом доме Такемичи, Тетта понял, что больше не хочет быть прежним - если его ждет именно это. Если Такемичи жил, дышал, ел и спал в тишине, он не удивлен, что блондин выбрал себе такое шумное хобби. Что сует свой нос в дела, которые его не касаются. (Тетта задавался вопросом, не скучно ли Такемичи. Если у него такие же проблемы со сном, как у Тетты.) Ханма был необычно тих, пока они пробирались к открытой двери спальни Такемити. Это насторожило Тетту еще больше, чем он уже был. Но музыка Такемичи все еще разносилась по коридорам, даже когда Тетта стоял в дверях. Такемичи, сидя на кровати, с расстеленными простынями и открытым окном, смотрел на них с чем-то похожим на умиление. С тем же выражением, что и в больнице. Игра на струнах не прекращалась, только становилась все тише. "Я так и думал, что ты появишься в один из ближайших дней". Тетта не доверял его предательскому рту, поэтому его выражение лица оставалось таким же ровным, как и губы. Поняв, что его партнер не намерен говорить, Ханма взялся за дело. Пройти дальше в комнату Такемичи - подвиг, которого Тетта так боялся, - казалось, совершенно не повлиял на старшего мальчика. "Еще бы", - кивнул он, словно покровительствуя ребенку. "Именно поэтому ты заставил своих друзей оставить тебя одного. Такой уязвимый". Решив не реагировать на очевидную угрозу, Такемичи нашел глазами глаза Тетты, и они зажмурились от удовольствия. "Именно. Я должен был сделать отверстие, иначе Тетта слишком рисковал, чтобы сделать шаг". "Жизнь - это риск", - огрызнулся Тетта, от звука его имени на языке Такемичи ему захотелось вздрогнуть. Это был не тот Такемичи, которого избили за Хинату много лет назад. Это был призрак восхищения того мальчика. Это был блондин, который заставил себя открыть глаза в темной больничной палате и ласково улыбнулся человеку, который, как он думал, собирался его убить. Такемичи заставлял его кожу покрываться мурашками. "В этом мире все зависит от того, ударишь ты или тебя ударят", - кивнул Такемичи, как будто действительно считал свою шутку смешной. "Но у тебя есть вопросы. А я - плененная аудитория, так что задавай". Все, на что Тетта мог только надеяться, произошло, но это было очень обманчиво, несмотря на то, что на лице Такемичи было написано то, что Тетта (как ему казалось) мог определить как искренность. Сузившиеся глаза Ханмы подсказали ему, что старший чувствовал то же самое. Но, опять же, такого шанса у них больше не будет. Собираясь с мыслями, Тетта с холодком осознал, что музыка прекратилась, но он не помнил, когда именно. Как долго они плутали в тишине? Окно было открыто, так ведь? А где же цикады? Нет! Он сбился с пути. Но Такемичи был спокоен, как никогда. "Кто сливает информацию о моих планах?" Это был самый безопасный вопрос, который заставил Ханму напрячься и обернуться, чтобы взглянуть на него. Если бы выражение его лица было способно изобразить предательство, Тетта подумал, что именно так бы он и выглядел, но сейчас тот казался лишь смутно заинтересованным и в то же время разочарованным. Ответ Такемичи был быстрым и легким. "Никто. Тебя просто легко увидеть насквозь". Прежде чем Тетта успел сформулировать ответ или даже задать вопрос, в нескольких сантиметрах от лица Такемичи появился нож. Ханма шагнул к мальчику, держа в одной руке спрятанное оружие (что, в общем-то, не должно было удивлять). "Ты бы лучше следил за своим ртом, Щипчик, а то я могу проделать в тебе еще несколько дырок", - прошипел он. К чести блондина, он даже не вздрогнул, просто повернул голову к Ханме и уделил ему максимум времени. Пустой воздух, который, казалось, образовался вокруг Такемичи, был очень пугающим, особенно после того, как он узнал, каков он на самом деле. Раньше. Очевидно, у Такемичи хватало сил на то, чтобы наскрести в груди пустоту и усмехнуться. "Ты не причинишь мне вреда", - сказал он. "Ты всего лишь собака на поводке, и если ты зайдешь слишком далеко, твой хозяин, - Такемичи жестом указал на Тетту, - остановит тебя". И если он уже не был достаточно самоубийственным, то теперь он еще и склонился так, что лезвие уперлось в его горло. "Сегодня не тот день, когда ты меня убьешь". Все последующее произошло невероятно быстро, если Тэтта будет честен. Они смотрели друг на друга несколько напряженных секунд, прежде чем Ханма оказался сверху на Такемичи. Получилось некрасиво, крики и проклятия заполнили воздух, но так как Такемичи был так ранен, Ханма быстро прижал его к себе. К счастью, нож не впился в плоть Такемичи - от этой мысли у него ослабли колени, ведь он снова чуть не потерял все. Плохо было то, что руки Ханмы обхватили горло блондина, и тот начал превращаться из вишнево-красного в пыльно-фиолетового. Тетта не мог понять, что тот говорил, потому что чувствовал, как его губы складывали слова, но разум был так далеко, что звуки пропадали где-то на полпути. Только когда попытки Такемичи ослабли и его веки начали трепетать, у Тетты свело живот. Такемити умирал у него на глазах, снова по его вине, а он ничего не делал. Он застыл, но не от страха, а потому что просто не знал, что делать. Его конечности были такими уставшими, израненными от недостатка сна и плохого ухода. Сил тоже не было. Что он вообще мог сделать? Его крики и приказы, похоже, не помогали, так что же еще оставалось? Все, что у него было, - его слова! Он не мог выпутаться из этой ситуации. Голова Такемичи слегка наклонилась в сторону Тетты, а его рука с глухим стуком упала на матрас, больше не в силах выцарапывать глаза Ханмы. Звук был настолько похож на тот, что раздавался в больнице, что на яркое мгновение тишина рассеялась, и к Тетте вернулись внутренние мысли. Какофонично завывая, они закричали Спаси же его! Тело Тетты двигалось само по себе, и он налетел на Ханму. В это движение была вложена вся его сила, потому что оно выбило его из равновесия, и они вдвоем рухнули на пол, пока Такемичи с хрипом возвращался к жизни. Ханма оттолкнул Тетту, но не стал бросаться на него с кулаками, что тот счел огромной победой. "Какого хрена?" завопил Ханма. "Я делал нам одолжение!" Голоса звенели у него в ушах, и он повторял их слова, чтобы его партнер слышал. "Нет, это не так", - говорил его голос. "Ты поддался на его оскорбления. Что бы ты сделал, если бы он действительно умер, а?" Тетта шатко поднялся на ноги, его колени и плечо болели от удара, но линзы не разбились. "И самое главное, - протянул он руку Ханме, который без колебаний схватил ее, - в чем удовольствие от досрочного конца игры? Я думал, ты здесь для того, чтобы повеселиться". Он поднял Ханму на ноги, используя весь вес своего изящного тела, и оба снова уставились на Такемичи. Он пыхтел, его лицо раскраснелось, а на шее, словно петля, расцвело кольцо темных синяков, но он все еще умудрялся выглядеть (смертельно усталым, но все же) бодрым. Он протягивал сложенный нож, как мирное подношение. "Полагаю, это значит, что мне придется продолжать жить, да?" - пробурчал блондин. Тетта знал, что это была шутка, но Такемичи говорил совершенно серьезно. " В чем, блядь, твоя проблема?" Тетта вздохнул. Это заставило блондина расхохотаться, и спросить: "Ты хочешь, чтобы список был в алфавитном порядке или по степени тяжести?". Ханма был единственным, кто от души посмеялся. Вскоре после этого они ушли, Тетта отметил тишину вечера, но не молчал всю дорогу. Он колебался, стоило ли говорить с Ханмой о случившемся, взвешивая свои возможности против вспыльчивости старшего, но его перебили. "Вы оба одинаково шизанутые, надо отдать вам должное". Это была печать одобрения Ханмы, если таковая вообще существовала. Тетта лежал в постели, больше не задумываясь о том, что он и Такемичи - одно целое. И все же, когда свет фар пронесся мимо его окна, ему пришло в голову, что, возможно, он неправильно истолковал все, чему только что был свидетелем. Сегодня не тот день, когда ты меня убьешь. Это относилось не к Ханме, а к Тетте. И он был прав - Такемичи удалось избежать вмешательства Тетты, снова сохранив свою жизнь. Уверенность, прозвучавшая в этих словах, заставила мальчика почувствовать тошноту, словно он действительно знал. (И если Такемичи решил в тот день, что Тетта все-таки убьет его, это означало, что Тетта перешагнет ту невидимую черту на песке. В каком-то смысле он уже перешел. От этого ему хотелось рыдать, кричать во все горло, пока его голос не зазвучит как вопль блондина, а потом проклясть всех, включая себя, к чертям собачьим). (Если Тетта действительно был/станет/ уже стал тем ужасным человеком, то все, что делал Такемичи, было сделано с явной целью поиздеваться над ним. Играл с его эмоциями, доводил его до бешенства, давил на него: вся эта встреча, которую он даже признался, что организовал, была лишь для того, чтобы похвастаться, насколько Такемичи умнее. Ему снова захотелось плакать, потому что перед лицом непреодолимой стены, которой был Такемичи, независимо от того, насколько хорошо Тетта начнет понимать его, он всегда будет полностью находиться в слепом пятне Тетты. Это означало, что он обречен на провал). (Единственное, что их объединяло, к досаде Такемичи, - это неустанное стремление двигаться вперед. И Тетта, каким бы безнадежным он ни был, не пал духом. В конце концов, их встреча мало что изменила. Такемичи не украл его сердце и не привел его к свету, но он позволил Тетте заглянуть за занавес, который никогда не будет забыт. Этот шрам на душе Тетты будет болеть при виде обесцвеченных волос и вспыхивать, когда мысли будут слишком тихими, а мир - слишком громким).