Людей сближает школьная скамья и другие несчастья

      Всё, что он вызнал на обратном пути — вечеринку организовали по-быстрому в доме у кого-то из членов команды.       Когда автобус оказался в знакомом районе, где они с Хизаши были лишь единожды — в гостях у Тошинори, у Айзавы отчетливо подскочил пульс от невольного предположения. Но он ошибся. Хозяином праздника и жертвой последующей катастрофы, в которую он обязан был превратиться по закону жанра, стал Тацуми.       Оказалось, что их энергичный либеро жил практически по соседству, только вот в доме раза в полтора больше, оттого выбор и пал на него. Роскошное здание почти в три этажа с остекленным зимним садом и верандой казался дворцом для вывалившихся на заснеженный тротуар ребят, однако, кажущееся ощущение свободного пространства испарилось довольно быстро. Как всегда бывает, по приглашению провести «небольшие посиделки» человек на двадцать пришло с полсотни учеников, а то и больше, с друзьями и подружками, в том числе и из школ противников. Кто-то из них нёс выпивку с собой, кто-то — уже в себе, кто-то просто скидывался на месте, пока неизвестно откуда взявшихся старших братьев и семпаев упрашивали сгонять в магазин. Но алкоголя уже было определенно достаточно, чтобы все находились в одинаково приподнятом настроении. С подачи хозяина дома Хизаши притащил в гостиную, где образовалось основное скопление народа, колонки, и к и без того шумному мероприятию примешались еще и звуки треков, которые Сущий Мик запускал на радость всем прямо из своего плей-листа.       Не радовался этому только Айзава. В напряжении сведя брови к переносице, он схватил со стола закрытую банку пива и устроился в дальнем конце комнаты, где было относительно комфортно, если бы не притирающаяся друг к другу парочка из другой школы, которой явно следовало уже переместиться в более уединенное место, а не смущать окружающих. Правда, казалось, кроме Шоты никому до них дела не было.       Он тяжело вздохнул, с усердием растирая ноющий лоб, с щелчком открыл принесенный напиток и залпом ополовинил банку в ожидании, когда в голове появится долгожданная легкость. Парень пытался найти причину, чтобы не исчезнуть с вечеринки в свойственной ему манере — он никогда не задерживался на них больше часа, и старался понять, почему он, собственно, еще там. Ведь его личного «героя номер один» этого вечера до сих пор нигде не было видно. И это было странно, учитывая, что остальная команда (наконец, без надзора тренера) уже собралась.       Чувствуя, как с каждым новым глотком музыка перестает бить ему по ушам, теперь все больше обволакивая, точно накатывающие на берег волны, он наблюдал из своего темного угла за происходящим. Вот по коридору пробежал Тацуми, маневрируя между толпящейся молодежью с кувшином чего-то явно алкогольного в руках. Кроме бьющихся о стекло кубиков льда там точно виднелись кусочки фруктов, но надежды на то, что это просто лимонад, совершенно не было. Не расплескав ни капли, он скрылся за соседней дверью, но вскоре она открылась снова, впуская в помещение звезд сегодняшнего вечера. Кто-то из них был в привычной школьной форме, разве что со сброшенным в сторону вешалки пиджаком, кто-то уже переоделся в будничное: джинсы, футболки и худи. Ребят тут же обступили с радостным улюлюканьем. Их хлопали по плечам, поздравляли — хотя по сути, радоваться было нечему, они же проиграли. Но это было неважно. Их все равно поздравляли с их личной победой — над собой и над чужими ожиданиями. Ведь, давайте честно, мало кто в зале, увидев на поле команду новичков, верил в то, что они продержатся больше двух таймов. Не то что две полноценные встречи с множественным матч-поинтом! Когда кто-то выкрикнул тост «За команду Юэй!» и стая разномастных стаканчиков, бутылок и банок взметнулась вверх, Шота им мысленно отсалютовал со своего места, чуть приподняв банку, и озадаченно покачал ею в воздухе. И когда она только успела закончиться?       Аккуратно, дабы не потревожить лобызающуюся парочку, брюнет выскользнул с дивана, добрался до общего стола, умыкнул оттуда еще две по «ноль тридцать три», а когда развернулся, обнаружил, что его место уже благополучно занято. Ничего не оставалось: досадливо поджав губы, он отправился гулять по дому в поисках своего угла, а заодно и причины задержаться еще ненадолго. Хотя бы, пока не появится шанс безболезненно увести с вечеринки Хизаши. Одному добираться до дома ему совершенно не хотелось.       Хоть в одном вопросе поиски закончились удачно.       Вырулив после кухни в коридор, он сперва услышал, а затем и увидел человека, с которым, казалось, в течение дня ни на миг не расставался — настолько прочно он владел всеми его мыслями. Яги как раз зашел в дом, впустив в помещение уличную прохладу, свежим потоком разогнавшую уже потяжелевший от чужого дыхания, паров алкоголя и редких ноток дыма («Я кому сказал: дома не курить!») воздух. На нем были болотного цвета брюки-карго, плотно обтягивающая торс черная футболка и темно-синяя куртка. Айзава вдруг осознал, почему парень опоздал — он просто воспользовался территориальной близостью и забежал сперва домой, чтобы переодеться и оставить вещи. Закрыв за собой дверь и тряхнув в сторону заснеженной челкой, он коротко махнул ребятам из команды и вручил им пакет с закусками и еще парой отчетливо громко звякнувших бутылок.       Первым Яги заметил Хизаши. От всей души улыбнувшись ему, он начал кого-то выискивать взглядом: сперва ожидаемо поблизости от их диджея, затем все больше уходя в глубь комнаты, но там, в темном углу, миловалась только какая-то незнакомая парочка. Улыбка стала уже более неуверенной, радостный запал в глазах затих, но, еще не теряя надежды, он перевел взгляд дальше по коридору, перескакивая с головы на голову отдыхающих — в поисках той самой единственной, с вечно взлохмаченными волосами цвета вороного крыла.       Однако, этого Айзава уже не видел. Легко догадавшись, кого тот ищет, он в панике повернул ручку ближайшей двери, заваливаясь в заполненную до краев темнотой комнату, и резко прислонился спиной с обратной стороны захлопнувшейся преграды. Раздававшийся в ушах панический перестук сердца заглушал все прочие звуки: музыку, смех, звон бутылок и чужие шаги, прошедшие мимо его убежища. Съехав спиной по двери, он коротко хохотнул и в обреченном отчаянии откинулся головой назад, закрывая глаза.       Идиот, идиот, он вел себя как настоящий идиот.       Выпавшая из его руки банка звонко стукнула об пол и покатилась в сторону стоящего неподалеку от входа стола, пока не ударилась об его ножку, неспешно замирая. В слабых отголосках уличного освещения Айзава постепенно различил очертания и других предметов мебели: широкого кресла, высокого книжного шкафа, дивана и журнального столика с лампой на нём. Похоже, он оказался в рабочем кабинете кого-то из семейства Тацуми. Однако, отсутствие в его характере такой черты, как неуемное любопытство, не позволило ему заняться более подробным осмотром комнаты. Он лишь потянулся за укатившейся банкой, а затем вернулся в исходное положение, устроившись у порога и надеясь на две вещи.       Что алкоголь позволит ему компенсировать еще одну отсутствующую у него черту характера — решительность.       И что до того момента, как это случится, его никто не найдет здесь.       * * *       Его определенно искали. Он был уверен в этом. Не один блондин, так другой. Но после второй опустошенной банки его совершенно перестало это беспокоить — чужие чувства, боязнь их задеть, желание быть удобным и предусмотрительным. Да черт возьми, почему он вообще должен был прятаться: от Яги, разговора, своих чувств, маминого осуждения, когда она все узнает, недовольства семьи? Разве их это все касалось? Разве ему было не плевать, что они на самом деле об этом думают? Разве не было важным только то, что хотел он и, главное, мог получить? Этот парень… Тошинори… он там сейчас был окружен всеми, купался в их внимании, отвечал им взаимностью, улыбался и смеялся с ними, пока он сидел здесь в одиночестве, запивая свое… даже не горе, а всего лишь недополученное счастье! Какого черта он сдавался без боя?       Айзава решительно поднялся на ноги и, смяв пустую банку, вышел в коридор. За то время, что он играл в затворника, людей стало больше, музыка громче, а воздух еще тяжелее. То ли от резкого подъема, то ли от количества выпитого поверх накопленной усталости его повело в сторону, и он стремительно оперся о стену, зажмуриваясь, чтобы прийти в себя.       — Шо! Ты где был? — знакомый звонкий голос зазвучал где-то прямо под черепной коробкой, и это было очень неприятно. Айзава поморщился, но глаза все-таки открыл — Хизаши чуть ли не фонтанировал энергией. Похоже, у него вечер удавался на славу, даже портить не хотелось.       — Пытался найти тихий угол, но, как ты понимаешь, безрезультатно, — он выдохнул и уже спиной подпер стену, открывая освободившимися руками очередную банку с пивом. Ямада нахмурился, проследив за этим действием. Но промолчал: обычно его друг не перебарщивал с алкоголем, было мало сомнений в том, что сделает это сейчас. Выглядел он, конечно, не ахти как, но он так выглядел с утра… если не сказать, что большую часть утр, в принципе.       — Видел Тошинори?       Что-то Хизаши подсказывало, что нет. То ли то, что Яги о нем неоднократно спрашивал, то ли то, что сам Шота, по всей видимости, его избегал. Он кивнул в сторону кухни, где только что блондин в одиночестве расслабленно пил пиво, надеясь этим его слегка взбодрить. Но заметив, как молниеносно окаменело лицо его друга, перевел за ним взгляд и тут же пожалел о своих словах, мысленно обкладывая себя матом за непредусмотрительность.       Тошинори не был больше один: его обступили ребята из их школы и академии Кицебуцу, которой они позволили выйти в полуфинал своим проигрышем, и одна из её учениц, блондинка с двумя смешными хвостами, кокетничая, просила у Яги автограф. Фанаткам из их класса чужая инициатива сильно не понравилась — и в мгновение ока с такой просьбой голосило уже несколько подвыпивших девчонок, причем самые смелые (и пьяные, судя по всему) предлагали расписаться буквально на своей груди.       Это был провал. Хотелось извиниться перед Шотой за то, что поймал его, остановил, заставил увидеть именно этот момент. Еще никогда Ямада так не корил себя за свою инициативность. Правильно говорят: благими намерениями дорога в ад выстроена.       — Черт, Шота… — он в отчаянии закрыл глаза рукой, но брюнет был на удивление спокоен.       — Все нормально. Иначе и не могло быть, — меланхолично оттолкнулся он от стены, и никто не заметил, как на банке остались вмятины от излишне сильно сжавших её пальцев. — Я пойду на воздух, голова болит. Отдыхай.       И развернулся в сторону видневшейся в конце коридора двери до того, как Тошинори заметил его. Еще недавняя решительность разбилась в дребезги о суровую реальность, оставляя его наедине с единственным вопросом: что он здесь до сих пор делает? Еще полная банка пива давала хоть какой-то ответ на этот вопрос.       * * *       Айзава сидел на краю веранды, когда услышал, нет, скорее почувствовал по деревянному настилу чужие шаги. Впрочем, возможно, ему и вовсе мерещилось. Он устроился в самом дальнем углу, прислонившись спиной к дубовой скамейке, до которой сейчас, слава богу, было мало охотников. На улице повалил снег, сумерки уже подбирались почти к самому дому, облизывая ступни словно морской прибой. Изредка он слышал, как кто-то открывал дверь, высовывал свой нос наружу, чертыхался на погоду и прятался обратно. Курили все, в основном, во внутреннем дворике с другой стороны дома, оставляя юноше то, что ему было нужно больше всего: свежий воздух и одиночество. Впрочем, в последнем он уже не был так сильно уверен, поэтому не исключал шанс, что чужое присутствие было плодом его разыгравшегося воображения. Тем более что в этот раз он не слышал щелчка открываемой двери.       — Так вот ты где! — скрывая явное облегчение в голосе, громко объявил Тошинори, усаживаясь рядом. — Я уже весь дом обыскал, думал, ты ушел, но Хизаши клялся, что ты где-то здесь. А ты знаешь сам, он умеет убеждать.       Айзава поморщился: ну почему его фантазия была не менее громогласной, чем сам блондин.       — Боже, ты такой громкий… — слова вырвались против воли. Впрочем, у него не было причин их останавливать, и он продолжил как на духу. — Такой шумный. Вездесущий. Такой яркий, что глазам больно. А твоя улыбка… Я все время думал, что невозможно быть настолько неискренним, наигранным, — он горестно вздохнул и подытожил, сокрушенно склоняя голову и позволяя волосам закрыть лицо. — Как же ты меня раздражал…       Яги вздрогнул от этих слов как от удара и чуть отшатнулся назад. Он ощущал себя так, словно они снова вернулись в тот школьный коридор, когда Айзава давал понять, что не хочет иметь с ним ничего общего. Но тогда все было по-другому. Почему же сейчас? В груди болезненно стянуло, но он едва выдал своё замешательство, пряча его за все той же, так ненавистной брюнету лживой улыбкой. Он и сам её иногда ненавидел, но уже ничего не мог с ней поделать. Она была частью его. Его защитой, оберегом, оставленным ему на память Наной: «Улыбайся, Тошинори, что бы ни случилось. Ведь в этом мире сильнейший тот, кто улыбается при любых обстоятельствах».       — Айзава, я… — Яги не понимал: он что-то сделал не так и не заметил этого? Он должен был узнать. Не мог смириться с этим сейчас так же просто, как в тот раз. Ведь теперь все было иначе. Теперь он точно знал, что не ошибся в человеке. Надеялся…       — …и больше всего раздражал тем, что я умудрился запасть на тебя, даже будучи уверенным, что ты меня кинешь сразу, как наиграешься. Ведь вы все так делаете: те, кто не обделены вниманием, кто может запросто забыть о приглашении на прогулку и пойти с кем-то другим. У вас всегда есть выбор.       Тошинори даже возразить не мог — неожиданно поняв, о чем пьяно бормочет парень, словно и не замечая его здесь… внезапно найдя ответ на тот, давно мучивший его вопрос, он попросту лишился дара речи. Так все это время Айзава думал, что он легко променял его на Акеми? Отмахнулся от него, получив отказ. Пошел гулять с другим человеком, словно ему было все равно, с кем мутить в школе.       Блондин чуть не завыл от этого осознания — как тот мог так ошибаться! Как он мог допустить эту ошибку! Но тогда Яги его совсем не знал, не мог предположить, причиной каких убеждений станет. И Айзава его совершенно не знал!       — А потом я понял, что заблуждался, — сердце Яги сделало кульбит и замерло в груди до того, как его хозяин потянулся встряхнуть Шоту за плечи. Не заметив этого порыва, тот чуть откинулся назад, прислоняясь спиной к скамейке. В его руке все еще покоилась банка пива, и Яги невольно спросил себя: сколько же он уже выпил, чтобы дойти до такого состояния ясности и одновременно запутанности сознания?       — Шота? — обеспокоенно попытался блондин обратить на себя его внимание, но тот лишь покачал головой в каком-то отчаянном жесте, точно умоляя свое наваждение не мешать ему каяться.       — Я был не прав, — выносил он себе приговор. — Ты оказался совсем не таким, каким я тебя себе нарисовал, точно взяв под копирку со знакомых мне людей. Думая, что ты такой же. Но ты был другим. Добрый, чертовски заботливый, искренний в каждом своем порыве и с хрупкой душой, которую так легко ранить, поэтому ты и прячешь её за напускной улыбкой, защищаясь. Чтобы всегда казаться сильным, несломленным.       Яги даже не знал, что его сердце может стучать так быстро — даже на тренировках, даже на соревнованиях оно билось медленнее, оставляя его максимально сосредоточенным. Но то, что сейчас говорил Шота, лишало его всякого самообладания.       Он не ошибся. Он действительно не ошибся в нем.       И только небо знало, как сильно он сдерживался, чтобы не сжать парня в объятиях. Но… он чувствовал, что должен дать ему возможность закончить свою исповедь. Выплеснуть все, что исторгала его развороченная алкоголем и прошлыми переживаниями душа.       — Ты был такой бесконечно тёплый, — он улыбнулся каким-то своим мыслям и чуть поежился вопреки словам. На веранде все-таки было прохладно, хоть благодаря характеру постройки сюда не задувал ветер и не попадал снег. Сколько же он здесь сидел? Яги подвинулся ближе к парню и чуть прижался к его плечу своим, пытаясь разделить тепло на двоих.       —… и я не заметил, как влюбился, — выдохнул брюнет, запрокинув голову. Наверное, он надеялся увидеть над собой ватное зимнее небо, но там были лишь деревянные балки перекрытий. Он не заметил, как рядом с ним отчётливо вздрогнули. — Но было поздно. Я сам тебя оттолкнул. Сам выдал тебе карт-бланш лишь на дружбу. И не мог уже пойти на попятную. Я боялся. Что уже не нужен тебе. Что, признавшись, потеряю тебя даже как друга. Что, узнав меня получше, ты разочаруешься во мне. Боялся привязаться к тебе и в итоге остаться один на один только с вырванным из груди этим чувством. Боялся, что всегда буду не дотягивать до тебя. А еще тех последствий, которые всем принесут мои чувства. Боялся причинить боль маме… — закончил он почти шепотом. — Я столько времени потратил на страх того, что еще не наступило, а мог бы просто быть рядом с тобой. Если бы я только мог сказать это тебе раньше, Тошинори. Если бы я мог сказать это тебе сейчас…       — Но… я сейчас здесь, — с трудом справившись с волнением в голосе, Яги потянул парня за плечо, заставляя взглянуть на себя, и в мутных темных глазах мелькнуло что-то похожее на узнавание.       — Было бы слишком хорошо, чтобы быть правдой, — парень криво усмехнулся и неожиданно положил ладонь на чужую щеку, впервые позволяя себе столь наглое вторжение в личное пространство. — Ты сегодня звезда вечеринки. Впрочем, как и всегда. Тебе нет причины быть здесь, со мной.       — Но она есть! — Яги задыхался от всей гаммы чувств, что клокотала у него внутри, что требовала вырваться на свободу. Которую он сдерживал столько времени, боясь навредить, спугнуть, оттолкнуть. Он обхватил рукой чужую озябшую ладонь, крепче прижимая к своей щеке, показывая, что это не мираж, что он действительно — здесь. — Потому что ты мне нравишься! Я… Шота, я люблю тебя.       Впервые его лицо не было искажено ненатуральностью улыбки. Впервые он не скрывал свои чувства за масками. Впервые он говорил кому-то, что чувствует к нему. И сейчас ему тоже было страшно: что его не услышат, не поймут, не поверят.       Темные глаза напротив медленно расширялись от удивления и осознания. Слишком это было нереально даже для его фантазии — он бы не посмел о таком мечтать. Пальцы дрогнули под чужим прикосновением, таким контрастно горячим по сравнению с его собственными замерзшими на свежем воздухе ладонями. И все же он не верил, все ещё не верил до конца. Даже несмотря на все сказанное ранее Ямадой, он все равно не мог поверить, что это ему не снится. В растерянности он приоткрыл рот, но так и не нашёлся, что сказать. Зато Тошинори воспользовался этим замешательством в полной мере, чтобы поставить финальную точку в этом признании. Чтобы сжечь для себя все мосты: после этого они уже не смогут спокойно вернуться к дружбе. У него был только один шанс.       Мягко положив ладонь на темные волосы, он привлёк к себе озадаченного таким поворотом событий парня и сделал то, о чем мечтал долгое время. Поцеловал его.       Он чувствовал, как сперва дрогнули под ним чужие губы, как передалась дрожь дальше по телу, заставляя теряться и не знать: то ли дёрнуться от такой наглости, но Яги держал крепко, то ли прижаться ближе, наслаждаясь этим долгожданным теплом, которое, наконец, принадлежало только ему. И Айзава все-таки выбрал второе. Он прильнул к Тошинори: обхватив свободной рукой крепкую шею, судорожно цепляясь за ворот чужой футболки, словно боясь, что это видение растает, исчезнет, стоит ему ещё сильнее в него поверить.       Но Тошинори совершенно точно собирался доказать, что это все — не иллюзия.       Не иллюзия его горячие губы, так неопытно, но импульсивно целующие чужие, еще почти невинно, лишь попеременно касаясь, сминая и лаская, собирая с них горечь алкоголя и всех прошлых невзгод и недопониманий. Не иллюзия его ласковые пальцы, перебирающие темные пряди так, словно всегда этим занимались — так что Шоте снова хотелось замереть от удовольствия, как тогда в парке, когда Яги выпутывал снежные комья из его волос. Боже, он столько раз вспоминал эти пальцы. Не иллюзия чужое тепло, которое манило его, вечно холодного, державшегося на расстоянии ото всех, подчас даже от своего лучшего друга. Но сейчас он впервые чувствовал, что не одинок. Все было на своих местах, все было правильно.       Айзава разорвал поцелуй. Чужие глаза были так близко, что он наверняка разглядел бы в них свое отражение, если бы их не скрывала зимняя мгла. И если бы его собственному взгляду хватало четкости, а попытка сфокусироваться не вызывала приступы головной боли. Шота закрыл глаза и уткнулся лбом в чужую грудь, сжимая пальцами ткань футболки. Выпавшая из рук пустая банка пива, покачиваясь, давно лежала поодаль на досках.       — Ты же не исчезнешь? — раздался тихий шепот откуда-то снизу, и Яги положил подбородок на темноволосую макушку, крепче заключая парня в объятия. Он сейчас казался таким хрупким, что сожми чуть сильнее — и сломается.       — Ни за что. Ни сейчас, ни завтра. Теперь все будет хорошо, — издалека донеслись обрывки чьего-то смеха, и он замолчал, вопреки всему не стыдливо разжимая руки, а напротив — лишь сильнее сцепляя их. Ему было все равно, кто и что подумает. Он ни за что бы не позволил Шоте даже намека на мысль, что он стесняется отношений с ним. Что тот чем-то не дотягивает до этого. Потому что он был уникальным, он был самым лучшим. Точно, забрав у него одного дорогого человека, жизнь решила подарить ему другого, чтобы все оставалось в равновесии. Хотя было жаль, что они не смогут познакомиться: Айзава наверняка бы понравился Нане.       Смех затих так же внезапно, как и появился, и Яги расслабился, утыкаясь носом в спутанные пряди. Ему тоже было за что испытывать чувство вины.       — Прости, что не признался раньше. Возможно, сделай я это, и тебе не пришлось бы столько мучаться в сомнениях. Но… я хотел быть уверенным, что не отпугну тебя. Что ты будешь уверен во мне. В моих чувствах. И что я обязательно смогу тебя защитить: и от проблем, и от твоей родни, и от тебя самого. Хах, ты бы знал, сколько раз я хотел!       «Но мне не разрешали. И лучше тебе не знать, кто. Ох, Ямада обалдеет, когда все узнает».       * * *       Ямада действительно обалдел.       Сперва, когда получил на телефон смс сомнительного содержания: «Я на улице, в дальнем конце веранды. И мне нужна твоя помощь с Айзавой».       Потом, когда максимально незаметно выбрался из дома, игнорируя чужие попытки заигрывания с ним с целью поставить свою музыку («Нет-нет, дамы, со мной этот маневр не пройдет!»), и нашёл ребят в указанном месте. Неловко, но бесконечно счастливо улыбающегося Тошинори — не оставалось сомнений, что они, наконец, поговорили и более чем удачно, у Хизаши аж от сердца отлегло после той ситуации в коридоре.       И не менее счастливо посапывающего на его груди Айзаву. Было неудивительно, что он вырубился: после бессонной ночи, нескольких хромых часов сна в автобусе, полного эмоций насыщенного дня и… сколько там было банок пива? Он спал так самозабвенно, как, наверное, не спал уже несколько лет, и появлялся вопрос: заслуга ли это только лишь алкоголя или еще и того чувства спокойствия, что он испытывал рядом с этим громилой?       Блондин ощутил было легкий укол ревности, но быстро совладал с собой. Черт, да как он мог быть не счастлив за своих друзей?!       — И в чем проблема, шеф? — он светло усмехнулся, опираясь плечом о деревянную балку. — Принести одеяло с подушкой? Колыбельную, кажется, петь уже поздно. Впрочем, я рад, что ты хотел обратиться с этой просьбой именно ко мне.       Яги только сощурился со ставшей еще более широкой улыбкой.       — Буду рад оценить твои вокальные данные в следующий раз. А сейчас сможешь помочь нам незаметно ускользнуть с вечеринки? Хочу отнести его к себе домой отсыпаться, — он с такой лаской посмотрел на спящего брюнета, что Ямада готов был расплакаться от своей сентиментальности. Да черт возьми, да, да, он был счастлив за них, какие еще могут быть сомнения? — Предложил бы и тебе составить компанию, но не хочу вынуждать уходить раньше времени. Кажется, ты сегодня нарасхват.       Ямада только рукой махнул:       — А, забей, — он плюхнулся рядом с ними на доски и выудил из кармана привычную пачку. — Не против? — Яги покачал головой, и сигарета вскоре заалела в темноте подожженным кончиком. — Уверен, они там и без меня справятся. Все равно выпито столько, что им уже без разницы, будет звучать The Weekend или Rihanna, — новая порция дыма вырвалась, сопровождаемая насмешливым фырканьем. — Так что подожди здесь, я притащу наши с Шотой вещи…       — И мою куртку, если не сложно, — перебил его Яги, когда парень начал подниматься. — Впрочем, если не найдешь, не страшно, я завтра зайду, сам заберу.       — Заметано, — он хлопнул парня по плечу и все-таки замер, чтобы озвучить один невысказанный вопрос.       — Я же не пожалею о том, что ввязался во все это?       Тошинори догадывался, что он говорит не только о плане побега с вечеринки.       — Ни за что. Я обещаю, — Хизаши смерил его пристальным взглядом, одним из своих коронных, которые буквально прожигали насквозь. Кивнул: не столько Яги, сколько своим собственным мыслям. И исчез за дверью.       Спустя 20 минут они поднимались на крыльцо уже другого дома. Могли бы и быстрее, если бы сделали, как предлагал Тошинори: «Я понесу его на руках, мне не сложно!», но другой блондин был чертовски против этой затеи: «А если нас кто-то заметит? Он же тебя потом живьем сожрет! Ты его просто еще не знаешь!»       Яги, конечно, и не прочь был узнать свою пассию получше, но признавал, что начинать с негативных моментов будет не лучшей идеей. Поэтому тащили они его по улице, чинно — свято, по-дружески, прихватив под обе руки. Тоже не самая завидная история для резюме их друга, но хотя бы за неё он никого не попытается убить.       Встретивший их в дверях Сорахико с несколько минут изучал несостоявшихся тусовщиков, действуя им на нервы своим молчанием и сложенными на груди руками, но в итоге сдался:       — Где гостевая спальня, вы помните, оболтусы. Только не заблевайте мне там все! Учтите, сами будете отмывать! И позвоните его родителям, — кивнул он на жертву зеленого змия. — Я вот готов поспорить, что он не предупредил о том, что уйдет в аут.       Сомнительная честь сообщить матери Айзавы о том, что её сын сегодня не приедет, ожидаемо выпала Хизаши.       «Понимаете, мы так поздно вернулись с соревнований. Волейбол. Нет, не победили. Точнее почти. Да. Потом нет. Но это было очень достойно! Да, отмечали проигрыш. Почему странно? Нет, все в порядке! Просто очень устали, и он отрубился. Мы у Яги. Где готовились к английскому, помните. Он еще 78 баллов после получил, — о, вот это уже был хороший аргумент. — Дада, не переживайте. Утром позвонит. Доброй ночи!»       Положив трубку, он выдохнул с таким облегчением, точно двухчасовой эфир отпахал — по эмоциональному напряжению было очень похоже.       — Своеобразная у него мама. Всегда меня пугает. Ну, ты еще узнаешь, — обещание прозвучало настораживающе, и Тошинори не стал говорить, что заочно он её уже знает. И с еще большей уверенностью понимает: он обязательно защитит Шоту, тому больше не придется сражаться в одиночку.       Но сегодня на защите его спокойного сна оставался Ямада. И насколько бы сильно Тошинори ни хотелось быть рядом с брюнетом, он понимал, что так будет лучше. А Хизаши решил не упускать такой прекрасный шанс и все-таки полез обниматься, уверенный, что вот сегодня его подушкой точно не придушат! В конце концов, другой такой возможности могло и не быть.       * * *       Айзава с трудом мог бы пересчитать на пальцах все те утра, когда он жалел о том, что проснулся. Их было так много, что пальцев бы не хватило. Но сегодняшнее явно выделялось из всех. С трудом разлепив веки, он обнаружил над собой чужой потолок, а на себе чужие конечности — история в лучших традициях того, чтобы навсегда завязать с алкоголем, если бы не несколько «но». Он был в рубашке, конечности определенно принадлежали его лучшему другу, а потолок хоть и не находился в его квартире, но тоже не был незнаком. Как минимум, один раз он под ним уже просыпался.       С усилием приподнявшись на постели и скинув с себя чужую ногу и руку (кажется, обе левые), парень подтянул к себе колени и, уперев в них локти, спрятал лицо в ладони. Голова трещала нещадно — можно было даже не пытаться решить эту проблему банальным растиранием висков. А еще ужасно хотелось пить — в горле точно песчаная буря прошла, оставив после себя лишь иссушенные равнины.       Что вообще вчера было? Последнее, что он помнил — он ушел на веранду дышать свежим воздухом. А дальше? Он там и уснул? Его нашел Тошинори? Брюнет надеялся, что он, а не кто-то другой. Тогда он должен был сказать ему спасибо. Возможно, только это спасло его от того, чтобы проснуться с воспалением легких.       Аккуратно, чтобы не разбудить дополнительный источник шума, который бы только усугубил его головную боль, парень выбрался из постели и прошлепал босыми ногами в сторону кухни. За окном был уже день, благо что суббота — сиял белоснежным пейзажем. За ночь навалило столько снега, что, наконец, было понятно: сейчас действительно зима. А еще слепило так, что приходилось щуриться. И все же было в этом ощущении что-то… приятно ностальгическое. Точно утро после нового года, когда ты просыпаешься раньше всех многочисленных родственников, ночующих в особняке бабушки, и спускаешься вниз, чтобы первым найти свой подарок. В доме стоит торжественная тишина, пол по-утреннему холодит озябшие ступни, и весь окружающий мир принадлежит только тебе. Одно из его лучших воспоминаний.       Вот только сейчас, отвернувшись от окна, он понял, что бодрствует уже не один. На кухне со стаканом в руках стоял Тошинори и смотрел на него не с волнением или дружеской заботой, а с таким неописуемым выражением нежности, что Айзава почувствовал себя стремительно краснеющим до корней волос.       Какого черта он на него так уставился? Что вчера, в конце концов, было?       Пытаясь совладать со смущением, он прошел на кухню и, точно не замечая лучащегося от счастья блондина, неспешно налил себе воды. Теперь он хотя бы мог подать голос, не боясь, что он будет беспричинно севшим.       — А мы как тут очутились? — было как-то неловко признаваться в таком позорном завершении вечера, но выбора не было.       — О. А что ты последнее помнишь? — аккуратно уточнил блондин.       — Я пил, — он потер переносицу, пытаясь собрать мысли воедино. — Было очень душно, поэтому решил выйти проветриться. И… все. Я уснул? Кто меня нашел? Что…       Надо было видеть лицо Яги, чтобы понять — он спросил что-то из ряда вон выходящее. Тот сперва побледнел, потом покраснел и, наконец, спрятал смущенное лицо за ладонью. Айзаве стало нехорошо — что же еще он вчера пропустил? В горле снова пересохло, и он потянулся за новой порцией воды.       Ох не таким себе представлял утро влюбленный блондин, ох, не таким. Он ожидал смущение, неловкость, но никак не до досадного выборочную амнезию. И ведь со всей очевидностью было понятно, что парень не прикидывался, пытаясь взять свои слова обратно, вернуться к дружеским отношениям, обдумав на трезвеющую голову, что это не то, чего он хочет — он действительно не помнил! Зато Тошинори, напротив, теперь был абсолютно уверен, что он все знает о его настоящих желаниях. Поэтому идти второй раз ва-банк было уже не так страшно.       — Шота, я должен тебе признаться, — он задумчиво постучал пальцами по столешнице, отставляя свой стакан и освобождая руки, — мне нравится один человек.       Брюнет просыпался буквально на глазах. Даже головная боль неожиданно отошла на второй план, сменяясь болью сердечной. Такой сильной, что, если бы он не опирался о кухонный стол, уже обязательно сполз бы на пол. Он опоздал? Черт возьми, он опоздал? Пока он взвешивал все за и против, сражался со своими внутренними демонами и страхами, оказалось, что бороться уже не за что? Его опередили. Яги не стал бы ждать его вечно, он и сам догадывался об этом. Слава богу, что он не решился с ним поговорить вчера — каким бы дураком он себя выставил! А так хотя бы можно было сохранить дружбу… и достоинство.       — А. О. Я рад… — не было ничего сложнее, чем поздравлять своего друга с тем, чего лишился сам. — Надеюсь, это взаимно.       — А это ты мне скажи, — фраза была настолько неожиданной, что Шота поднял глаза, сталкиваясь с тем самым полным нежности взглядом голубых глаз, вызывающим диссонанс в его и без того смутном понимании происходящего.       — В каком… плане, — голос все-таки предательски дрогнул. Особенно, когда Тошинори двинулся в его сторону, ненароком кладя свою ладонь на его пальцы. В этом жесте почудилось что-то знакомое, отдающее морозом и теплом на контрасте.       — Скажи, взаимно ли то, что я чувствую к тебе? — он придвинулся еще ближе, и Шоте привиделся в этом вопросе падающий хлопьями снег, до-странного глухое черное небо над головой и стук чужого сердца, точно вводящий его в транс. Они… они вчера все же говорили? Что он ему сказал?       — А что… ты чувствуешь? — сглотнув, произнес он еле слышно, но не отстранился, когда блондин явственно нарушил его личные границы. Хотя это и стоило некоторых усилий.       — Что я тебя люблю, — ответил Яги таким же вкрадчивым шепотом, не отводя взгляда. Видя, как вновь расширяются темные глаза напротив, как мечутся в них один за другим: удивление, осознание, неверие, догадка.       — А что я сказал вчера? — он еще не ощущал, но уже помнил, какие на вкус губы Тошинори. Этому могло быть только одно объяснение.       — Не важно, скажи это сейчас, — он оперся второй рукой о столешницу, нависая над Айзавой. Его светлые пряди щекотали лоб, и Айзава протянул руку, аккуратно убирая одну из них в сторону и так и замирая с поднятой ладонью у чужого лица. Он вспомнил щеку под своими пальцами. Вспомнил, как хотел, чтобы Тошинори был рядом с ним. Чтобы он мог сказать ему…       — Я люблю тебя, Тошинори, — слова вырвались так легко, но не повисли в воздухе и на долю секунды, как были пойманы чужими губами, целующими его так томительно нежно и восхитительно жадно, что у него ноги начали подкашиваться, заставляя вцепиться пальцами в широкие плечи, удерживаясь за них. Если это был просто сон, он молился, чтобы его никогда не разбудили. Если нет… то теперь всю жизнь, видя заснеженный пейзаж за окном, он будет вспоминать тишину небольшого уютного дома, холодящий ступни паркет кухни и радость обладания самым главным в его жизни подарком — взаимным чувством.       — Ну, наконец-то, — неожиданно вздохнул кто-то совсем близко, и они отпрянули друг от друга в состоянии чудовищной паники и дрожащих коленок. Но это всего лишь был зевающий на пороге кухни Ямада. — Правда, меня сейчас стошнит, но, возможно, это все-таки из-за выпитого. Где тут у вас ванная? Не хочу потом получить от твоего старика.       Он на секунду замолчал, выжидающе смотря на эту парочку, а потом все трое как по команде разразились смехом: легким, заразительным, снимающим все то напряжение, что копилось в них последний месяц. Дающим то, что им столько времени было нужно — счастье. Даже если просто за кого-то.