Bubble gum

jvla — such a whore.

Ваня странный. Он наносит золотой хайлатер на острые ключицы и скулы, надевает белые оверсайз рубашки и портупеи, что чёрными ремешками обтягивают рёбра, спускаясь на тонкую талию, и красит ногти во все оттенки розового. Он ходит в школу с шоппером, и его редко можно встретить без наушников, из которых играет какой-то трэшовый русский рэп, который Серёжа не уважает; он убирает рваную русую чёлку назад заколками с маленькими фруктами и пахнет версаче. Серёжа смотрит на него. Как он покусывает ручку на уроках математики, когда не может правильно посчитать сумму интегралов (Серёжа тоже не может); как он играет в баскетбол в этой своей чёрной майке, кажущейся слишком большой на нём: она открывает обзор на поджарый живот (и Серёжа честно не думает о том, как хочет провести по нему языком), сильные руки и, когда Ваня стирает ею пот после игры в баскетбол, виднеющиеся косые мышцы. Как он отшивает очередную девочку, что зовёт его погулять или просит помочь с геометрией. Он улыбается одними уголками тонких губ, на которых, блять, еле заметно поблёскивает кармекс, снимает свои заколки и говорит: — Прости, малышка, я занят на выходных, — подмигивая ей. Ваня странный. Серёжа с ним не дружит и не общается, просто смотрит подолгу на скучных уроках или в столовой, когда тот пьёт доктор пеппер (который у них в школе не продаётся) или повторяет параграф по истории, пока рядом сидящая Наташа что-то показывает ему в телефоне. Серёжа его даже не часто подкалывает (а он подкалывает всех, эдакий забавный шут с белыми кудряшками, розовыми наушниками и в чёрных спортивках). Они даже не переписывались ни разу. Просто существуют в одном классе и изредка переговариваются, когда на английском попадают в одну группу. Ваня странный. В этом Серёжа убеждается, когда кто-то сливает его нюдсы и видео, где он сосётся то с какими-то девочками, то с мужиком, что выглядит явно старше его. Серёжа тогда морщится, громко на весь класс шутит: — Теперь все знают о том, чем ты на выходных занимаешься, Ванюш, — хотя это больше похоже на оскорбление. Ваня улыбается. Ваня всё время улыбается. Он подходит к Серёже, жуя свой ягодный бабл гам, опускается к его уху и шепчет так, чтобы слышал лишь он: — А тебя ебёт? — и отворачивается, уходя к своей парте. Наташка — подруга Вани — что-то поспешно спрашивает у него и начинает рассказывать, оглядываясь на Серёжу, а у того короткое замыкание во всём теле. Ваня — электрический разряд. Ваня — деструкция стекловидного тела. Ваня — красивый образ, но пустышка внутри. Так хочется думать. Так думать не получается. Потому что Ваня сложнее, чем цикл Кребса, сложнее составления математических моделей на экологии, сложнее всего, что когда-либо пытался понять Серёжа. Дома Серёжа надрачивает себе, смотря порнуху, хотя он даже не знает, что там происходит, потому что всё, о чём он думает — Ваня с его низким голосом, мягкими губами в бальзаме и хайлайтером на ключицах. «Тебя ебёт?» — спрашивает Ваня, а Серёжа чувствует себя ужасно, когда пальцами растягивает узкое колечко мышц, представляя, как сзади него стоит Ваня, который бы своими длинными и сильными пальцами сжимал ягодицы и целовал позвонки. Как если бы тот вошёл бы в него одним резким движением, а после целовал за ухом и с нежностью прикусывал шею, ожидая, пока Серёжа расслабится. Или же Серёжа в него войдёт: такого растянутого, хлюпающего изнутри, с покрасневшими щеками и искусанными губами. Не так уж и важно. Это становится паранойей. Чем больше Серёжа пытается забыть и не думать, тем чаще видит во снах, как Ванечка выплёвывает свой бабл гам в руку и горячим грязным ртом насаживается на стоящий член. Двигает расслабленным языком широко, впускает до конца и даже не давится, вылизывает всё, до чего может дотянуться, и оставляет засосы на внутренней стороне бёдер. Он даже руками не пользуется, но ему и не нужно, потому что Серёжа спускает себе в штаны во сне, как тринадцатилетка, и смотреть на Ваню в школе не может. А тот улыбается. И в баскетболе забивает очки. И интегралы решает. И в туалете Серёжу зажимает случайно (или не очень случайно). — Что тебе нужно? — вопрошает Пешков, а голос хрипит и срывается на «о», руки подрагивают сильно, и парень в кулаки их сжимает, не зная, куда деть. — Хватит на меня смотреть так, будто хочешь сожрать — это напрягает, — отвечает тот, наклоняясь ближе. Между ними не больше тридцати сантиметров, и от Вани пахнет приятно, и сам он приятный, ухоженный весь такой. Сережа взгляд вниз опускает, где в разрезе рубашки острые ключицы виднеются, и поднять его уже не может — так хочется их вылизать. Вообще-то, всего Ваню. Серёжа долбоёб редкостный и шутит плохо. Серёжа интегралы решать не умеет, спортом не занимается и книжек умных не читает, а потому, как оправдаться — не знает. — А если и хочу? — вскидывается нагло и с усмешкой саркастичной. — Мог просто сказать. Ваня странный. Он всё так же наносит золотой хайлатер на острые ключицы и скулы, надевает белые оверсайз рубашки и портупеи и красит ногти во все оттенки розового. На вкус он — вишнёвый кармекс и ягодный бабл гам. И Серёжа думает, что это прекрасно.