* * *
В здании «Аркайв» всё порядком скромнее, чем у конкурентов. Тут всего-навсего десять этажей практического назначения. Их даже пропустили всего-то под лозунгом: «Мы к господину Киму». Мужчина за стойкой буркнул что-то неопределенное себе под нос, тучно, прикладывая усилия, вылез и приложил пропуск к турникетам. У Ким Намджуна даже кабинета своего не было, он делил пропитанный кофеином воздух с ещё тридцатью своими сотрудниками. Пил по двенадцать кружек кофе до обеда и ещё двадцать две после. Движения его рваные, как лопасти старой мельницы, а под порывом вдохновения руки пускались отстукивать по клавиатуре; их у него семь… клавиатур. Над дверью гордо висела табличка с текстом в умершем публицистском стиле: «Кибернетика — великая наука; это исследование систем и процессов, которые взаимодействуют сами с собой и воспроизводят себя». Нижний край таблички безбожно истерся, будто, каждый раз проходя под ней, кибернетики годами касались надписи наудачу. Намджун отвлекся от монитора и, приметив вошедших, расплылся в искренней зубастой улыбке: — Не сказать, что я ожидал нашей встречи. — Он встал и подошел к гостям, — но я очень рад. Взгляд Кима упал на отсутствие Чиминовой руки и улыбка совсем легонько дернулась в каком-то профессиональном испуге. Чимина и вовсе вся ситуация, надо признать, не очень вдохновляла. — Приятно познакомиться, — Ким протянул Чонгуку свою огромную ладонь, Чонгук пожал ее в ответ. Сложно сказать, что являлось причиной нервозности директора: переизбыток кофеина или присутствие потенциально-вечной жизни в одном метре от него. — Взаимно, — бесцветно ответил Чонгук. — Этому андроиду нужно провести диагностику, — с непревзойденной легкостью соврал Намджун подозванным коллегам. Чимин наблюдал за тем, как Чон пытался выдавить из себя подобие хорошего настроения, словно остатки застывшего крема из тюбика, и злосчастный ком снова спустился ему, Паку, в самое горло. Чона бережно увели к кушетке нескромного в своем размере аппарата, вокруг которого плелись и извивались проводки и мониторы. Машина буквально засосала в себя диагностируемого и издала неприятный писк. Чимин не хотел смотреть; не хотел знать назначение тех проводов и куда они приходились. — Чимин, взгляни сюда, — окликнул его из-за монитора Ким. Он же сказал — не хочет. На мониторе какая-то синяя полоска извивалась с какими-то черными черточками. В точках соприкосновения — какие-то цифры. Что Намджун хотел, чтобы Чимин тут разобрал — непонятно, хоть тресни. — Кровь синтезируется в энергию и подает заряженные потоки нейронов в мозг, — восхищенно пролепетал Намджун что-то на кибернетическом. — Это гениально. Да, сердце по-прежнему остаётся главным фактором, но память, чувства, знания, все это на крохотном чипе, прописаны благодаря набору и синтезу информации. Этот восторженный тон — не то, что он хотел слышать. Он жаждал сострадания и помощи, решения, спокойной жизни. — А как-то понятно это можно объяснить? У меня предметное образование четвертого класса. — Вот здесь код, — Намджун указал краешком карандаша на тонкую синюю линию, — который можно окрестить Чон Чонгуком. Он еще прост. Совсем незамысловатый, но увеличивающийся в прогрессии, а здесь код покалеченный. — Карандаш преследовал черную рванную полоску, тут и там замирал и начинал заново. — Если ты не врал… то, должно быть, Хвана. Когда в мозг Чонгука вставили чип и аппарат для «читки», — Ким воспроизвёл пальцами кавычки, — то на него параллельно записался Чонгук, понимаешь? — Кажется, — неуверенно произнес Чимин. — Хван не успел проснуться, потому что Чонгук, как бы… записал какую-то часть своей памяти поверх. Это его и спасло. Видимо, даже одного воспоминания хватит, чтобы воскресить человека, — Намджун все ерзал в кресле, оно жалостливо скрипело. — Кто о нем знает? — Ли и Шихек, может, Чон Хосок догадывается, но этим двоим выгодно, чтобы информация не утекла. Только не понимаю… — Чимин перестал изводить ткань своей одежды, — почему они так легко нас отпустили. — Ну, — Намджун перевел взгляд с монитора на аппарат, затем зачем-то посмотрел на табличку у входа и снова вернулся к экрану, — да… — Что «да»? — Они ждут, что Хван сам в нем проснется. Убийства ведь не вечны. Либо должно стукнуть какое-то определенное количество, либо, как сказать… взрывы будут происходить, — Намджун снова осекся, ему явно с трудом давались размышления на эту тему. — Пока этот урод не явится. И пусть о родителях так нельзя, но Чимину на язык лезло лишь: «конченый маразматик». — Последние несколько лет работы в «Соуль-интерпрайз», — продолжил Ким, — Хван конструировал андроидов по одной конструкции. У них у всех код… ты не замечал? Одна и та же модель поведения. — Чимин слишком часто думал о себе и выживании, чтобы наблюдать за мимикой проходящих мимо андроидов. — Они связаны. Видишь, как возрастает активность мозга с каждым случаем взрыва? — Острие карандаша снова врезалось в монитор. — Они не трогают его, потому что боятся. Если Чонгук что-то с собой сделает до пробуждения — все напрасно. Это как безжалостно съесть последнее в своем виде яблоко молодости. — Может, надо обратиться в другую страну, — Чимин пытался контролировать свой вымученный голос, — где смогут изъять этого червя? — Его-то изъять легко… но только вместе с Чонгуком. — А разделить… разделить их можно как-то? Кто-то из глубин помещения спросил, не принести ли господину Киму чашку кофе, тот бросил рассеянное: «Потом», и отвечает Чимину: — Я могу снять копию и постараться, но обещать я что-либо не могу. — Обещать и не надо, главное, пробовать. На мониторе отображался силуэт человека, внутри обозначались живые органы, по которым в бешеном ритме бежала кровь, но мозг… Мозг холодный, неприглядный и почти ничего общего с телом не имевший. Сотрудники, что отправили Чонгука в дебри аппарата, тихо о чем-то переговаривались. Как урывками доходило до Чимина, о корме своих домашних питомцев. — Почему только его нельзя выделить и нажать кнопку удалить? — задумчиво спросил он. Намджун мечтательно откинулся на спинку и принялся задумчиво покачиваться: — Если бы это было так легко, — он поднял правую руку вверх. Пак смотрел на путанные сети, которые являлись Чонгуком. В такой плоскости он его увидеть не желал. Ему привычнее тот, объёмный, которого помощники Намджуна возвращали в реальность. Но куда больнее — видеть такую же цепь, что отравляла Чону мозг. Совсем как узнать, что смертельно болен родной человек. — Намджун? — обратился к Киму Чимин. — Да? — Почему ты не борешься за разработку всего этого дерьма? Намджун устало взглянул на остатки правой руки Пака и произнёс так, как мамы объясняют детям, почему нужно ходить в школу: — Первое правило робототехники: робот никогда не должен вредить человеку. А искусственный интеллект, если он максимально похож на человека, в любом случае попытается этот вред нанести. Несовершенные мы существа. Да и к тому же, — Ким рассмотрел Чонгука, что сидел на кушетке и о чем-то обреченно размышлял, — я ведь робототехник, а не… Бог.Один андроид сидел на кушетке и размышлял о сущности бытия.
Чонгук просто нечитаемо смотрел перед собой и перекладывал одни мысли за другими: о своём, надо полагать, долге; о своем чувстве восполненной справедливости. Чимину инородны борьба за чистые идеалы и клятвы. Он очень хотел просто Чон Чонгука сохранить. Это, если так угодно, его личное обещание самому себе. Спустя несколько минут Чон бесшумно встал позади Намджуна, а Чимин прошел дальше — вдоль мониторов, за которыми команда Аркайв соединяла одни циферки с другими и рожали роботов-снегоуборщиков, что плавили льдины на тротуарах вокруг родного приюта. Намджун демонстрировал Чонгуку ту же сеть нейронов, что и Паку до этого, но отчего-то говорил тише и склонялся к тому ближе. Кто-то снова спрашивал про чертов кофе, но Ким не реагировал вовсе. Чимин, ведомый плохим предчувствием присоединился к ним, но директор остановил его безжалостным взмахом карандаша: — Чимин, подожди снаружи. Чимин колебался, выискивая во взгляде Чонгука что-то вроде: «Пусть остается», но наткнулся лишь на Чонов холодный кивок и, развернувшись, вышел. — Хорошо, — все, что осталось от него в затвердевшем воздухе. Он шел вдоль серых в белую крапинку коридоров, подошва его мягкой обуви вышагивала на ближайшую станцию баса. Транспортные средства ровными рядами отражали белесое, словно сильно разбавленная белая краска, небо. Он приземлимся на скамейку и та сообщила, что ровно через пятнадцать минут прибудет бас под номером тридцать семь до Хуге. Кто-то выбросил окурок и тот, пролетев тридцать метров, приземлился на асфальт. По дороге все еще носились грузовые машины, что безбожно жрали бензин на каждой наземной заправке. Чимин старался бездумно за всем этим наблюдать, но сдался. Он так искренне надеялся, что давешние кошмары его оставили. В жизни все слишком циклично, повторялось раз за разом в самых неожиданных интерпретациях. Пак Чимин вдохнул утренний туман, что циркулировал в уже неродных легких и тем же нехитрым туманом выходил обратно. Проходили часы, когда ночь уже скомкалась, попряталась за фонарные столбы и уплыла в канализационные люки, а утро еще только стеснительно скреблось, выливаясь на дома. Почему, в самом деле, обиход не располагал кнопкой «Удалить»? Почему нельзя было выделить все осточертевшие папки под названием: «Грязь этой жизни», «Травмы из детства», «Постыдные случаи», что бельмом горели на душе, и закинуть их в урну? Для Чимина все папки бы объединялись хэдлайном: «Изнасилования и все, что с ними связано». Ему, он поднял голову к неприветливому небу, пришлось бы удалить самого себя. — Уродская сказка, — с грустной улыбкой произнёс он. — И кто из нас принц, а кто принцесса? — Чонгук облокачивался на план маршрутов, которые разноцветными линиями разрезали улицы Ккум-тощи. Прямо как он и Хван в его голове. И, судя по всему, облокачивался уже давно. Дети, что только собирались в школу, донимали очередной на сегодняшнем пути автомат с напитками — тыкали в истертые кнопки и ждали вознаграждения. Чонгук подошел ближе, устало опускаясь рядом с Паком. — Судя по опыту в постели, принцесса тут ты, — ответил Чимин, размещая свою заполненную мыслями голову на Чоново плечо. Чонгук под щекой тихо фыркнул и резонно предположил: — Вряд ли «Дисней» полагались в этом вопросе на уровне сексуальной потенции. — В гетеросексуальном мире все уже определенно. — Расшифровано, — поправил Чон, рука его потянулась за пачкой сигарет, но, одумавшись, он остановился. — А мы… хаос. Хаос — это тот же обычный порядок, которому просто нужно время, чтобы стать понятным. — Сколько времени понадобится нам? — спросил Чимин. — Это мы можем решить сами, — ответили ему, по-доброму так. Чимин вдруг смутился резким осознанием своей привязанности к Чону, словно бабочка, летящая к источнику света. Неужели он, действительно… влюбился? — Что тебе сказал Намджун? — Надо понять, что сдерживало его в забвении все эти годы. Чимин не знал: врут ему или нет, он просто хотел верить: — Когда все началось? Просто попытайся вспомнить. Чайки где-то издавали свойственные им звуки, дети — тоже. Все так просто: занимался рассвет, выполняя свою стандартную функцию. Люди снова выползали на работу. Одни они сидели на остановке городского баса в семь утра после вереницы хаоса, такие оба… нестандартные. Чонгук нырнул в кашу, которой являлось его сознание, и принялся грести: без плавок, шапочки, ласт и, самого главное, без кислородного баллона. Он плыл, сопротивляясь чему-то у себя в голове. Чимин с этими ужасами знаком, но помочь не мог. Голова Чонгука упала тому в ладони и почти повредилась о грубую кожу, он с минуты дергал ею из стороны в сторону и неожиданно рявкнул: — Заткнись! Чимин не вздрогнет, не испугается. Он лишь разместил ладонь на Чоновой макушке, надеясь прогнать все кошмарки и злые мысли. Прочь. — Когда я перестал пить таблетки, — выдал Чонгук, заметно расслабляясь. — Тогда с этого и начнем. Попытаемся вернуть тебя в состояние «до». И пусть разбитого сосуда полностью не восстановишь, но они попробуют. Имеют ведь на то право. — Давай я довезу тебя до дома, — предложил Чонгук. Он размял шею и принялся изучать перечень маршрутов. Чимину так тяжело было каждый раз с Чонгуком прощаться, он боялся после встретиться уже с иным человеком в родных глазах. В них ведь расширялся целый космос, в отражении которого обретал себя маленький мальчик с граблей. Пак, правда, не хотел оставлять Чонугка на произвол собственных мыслей. Не хотел, но Чонгук предложил, а, значит, так надо. Не хотел, но выдал снова это: — Хорошо.***
Клоповник встретил его своим до-боли-родным ландшафтом, и «Мое любимое» бегущей строкой проносились в подсознании. Чимин давно смирился с тем, что облицовка крошилась на плечи, если задеть проем при входе. Выучил уже сколько потрескавшихся плит в общем туалете и в какой прогрессией они увеличивались. Тэхен и подружка Марса, которая нередко сносила их сомнительную пищу, восседали на кухне: играли в карты, бранились и время от времени прописывали друг другу щелбаны. Каждый раз, когда она заливисто смеялась, длинные ее серьги покачивались и звенели. Марс тоже где-то здесь — куртка с металлическими наплечниками устало висела на крючке, демонстрируя в небольших отражениях не менее усталую физиономию Чимина. Чимину впервые за несколько суток ужасно хотелось есть (будто в животе прорыли бездонную яму), потому он взял курс на кухню, игнорируя приветствия гостьи. Тэхена он мысленно поблагодарил за отсутствие лишенных содержания расспросов. Таковые, Пак уверен, имелись в достатке. Он развел порошковый куриный суп и тщательно рассмотрел концентрированные специи, которые сделают его пищу хотя бы наполовину пригодной на вкус. — Общественность разделилась на два лагеря, — снова вещала Оду-Дзи из пределов телевизора. — Разошлось мнение, что посредством ложной информации о воспламеняющихся андроидах чиновники хотят зачистить неблагополучные районы и старые, цитируем, человейники, — Тэхен устало подпер блестящую голову кулачком и запустил в рот сухой хлебец. — Другие уверены в обратном — что информацию от них утаивают намеренно. Из всего, как это имеет обыкновение случаться, сделали фарс. Людям всегда было свойственно намеренно принимать противоположные точки зрения: когда появилось Христианство, верующие поделились на католиков и православных; когда появился Ислам, люди поделились на шиитов и суннитов. Вечная борьба интересов. Вечная война. — Хотела бы я себе такую шею, — девушка, как же ее звали, черт подери, разглаживала указательным пальцем кольца венеры на своей длинной шее и мечтательно разглядывала репортёршу. — Однако, это не послужило успокоением для жителей Мулла, что по-прежнему ведут забастовки. Ранним утром они разгромили прилегающий к их району таксопарк «Семь звезд». — У тебя прекрасная шея, — внёс своё высококачественное мнение Тэхен. Им, казалось, совсем не было дела до происходящего. Чимин такой социальной прослойке даже завидовал, хотел бы он оказаться на их месте и жить в сладостном неведении. Может, в таком случае… — Твою мать, — вдруг прошипел он, вытирая скатывающиеся со столешницы струйки куриного бульона. — Чи, что-то ты совсем в облаках витаешь в последнее время. Подсел на шо-то, что ли? — Мирай, точно — Мирай, выдавливада из полиэтиленового мешочка остатки того, что принято называть картофельным пюре. Зрелище не из приятных, но Тэхен завороженно впивался искристым взглядом в ловкость её движений. — У тебя теперь и с работой какие-то проблемки, я ведь права? Ох, поверь, Марсу будет очень неприятно это слышать. Как, впрочем, и Чимину: — Ничего, ты его потом ублажишь. Каждый вечер вся их сомнительная компания дожидалась закрытия своего любимого бара на тридцать восьмой, надеясь, что не застанут Чимина на кухне или в гостиной. По их возвращении он всегда притворялся спящим; притворялся, потому что никогда не мог уснуть под отголоски шумных вечеринок и запах перегара. — Извиняйся, — сказал Марс устало, он стоял у входа в кухню и, скрестив руки на груди, ждал от Пака привычных преклонений. — Что с рукой? В прошлый раз столько денег вгрохали в ремонт. Чимин никому в клоповнике не сдался. Тут давным давно никто никому по-настоящему не интересен: лишь мерзлотная последовательность из доминации и подчинения; похоти и удовлетворения. Чимину нужен лишь Чонгук, а нужен ли он настоящему Чонгуку в ответ — это вопрос слишком для Пака неподъемный. Бедный, несчастный Пак Чимин. Так сильно нуждающийся в Чон Чонгуке парень с граблей. Он ощущал на себе обжигающие взгляды, что в ожидании извинений разгорались все сильнее. Однако же вопреки своим принципам Чимин процедил: — Идите-ка на хер. Неумело управляясь лишь целой рукой, он забросил свои вещи в небольшую спортивную сумку и, никому особо не салютуя, без прощальных поцелуев, слёз и объятий, ушел. Его не научили стоять за себя, он умел лишь держаться в стороне и то, что получалось в разы лучше всего прочего, бежать. Воздух — Чимин не различал, свежий ли. Ему всего-навсего нужно пристанище в этом большом и несправедливом мире. Ему нужно место, где его нутру никто не воспротивится; где он сможет… любить и быть любимым. Неужели он просит слишком многого? Неужели он слишком жаден? То, что его конечности были Чимину неродные сказывалось значительно: ноги сами привели к чужой двери, рука сама потянулась указательным пальцем к звонку, а сердце предательски готово было выпрыгнуть через глотку и губы — припасть к теплым ключицам. Приглушенный звон донесся по ту сторону двери, словно где-то далеко. Чонгук слишком непредсказуем. Он, как стихия воды — неуёмная и неустойчивая, грозящаяся вот-вот перевалить через край и всех разом затопить. В их же грехах и невежестве. Дверь открывалась мучительно долго. — Чонгук? — лишенный, как могло бы казаться, смысла вопрос, но такой важный для них, как для летчиков проверять летная ли в небе погода. Чонгук выглядел как те божества из энциклопедии Чимина по тенгрианству. За него хотелось спрятаться и просидеть там очень-очень долго, зная, что без сомнений наступит новый день, и сиротские дети будут выковыривать грецкие орехи из чашки с кашей. Потому что Бог — это именно то, что тебе очень нужно.Бог стоял в дверном проеме и грустно смотрел на Пак Чимина.
— Все еще Чонгук, — произнёс он, Чимин по глазам мог понять — настоящий; родной, — У меня односпальная постель, можем поехать в Соли-ди. — И так сойдет. Чон кивнул, но отчего-то по-прежнему стоял в дверях, не пропуская. Рука упиралась в обналичку, а другая легонько бегала по белой майке в районе груди, Чимину вдруг его металлическая культя увиделась уродством, коих поискать. Секунды тянулись, как застывшая смола, а нервы Пака оголялись до предела. Чонгук, который Бог, долго носится взлядом среди Чиминовых ног и наконец выдал: — Чимин… Чимину уже показалось, что идея была до ужасного обреченной — тащиться через весь город к чужой двери, надеясь на милосердие. Вот так просто: прийти бескомпромиссно и разделить время на двое. Вдруг его отправили в клоповник, чтобы он больше оттуда не возвращался? Как оставили однажды у приюта. Хотелось пить. Он выдал лишь на очередное: — Чонгук. — Отвезти тебя… — глаза хозяина квартиры зацепились за бисеринки гостя, — на свидание? Чимин застывает, как некогда жидкий металлический сплав в ледяной воде, немного выпав из понятия «здесь и сейчас». — Я не ослышался, — выдал он несмело, — или ты только что сказал… Как, еще раз? — Я никогда не бывал на свиданиях, — Чонгук закусил губу, как же это чертовски сексуально, — не знаю, правильно ли все делаю. — Можешь не переживать, я тоже никогда не был.***
В такси «Третий элемент» пахло мужским одеколоном и совсем немного мясным соусом, играла впервые за долгое время приличная песня. Хорошая музыка ощущается всегда подсознательно, ей не нужны громкие названия и яркие обложки. Чимин смотрел на ровный профиль Чонгука, который спокойно слушал мелодию. В нем действительно очень много от Хвана, даже больше, чем Чону казалось. Но, как ни странно, лишь лучшие качества. Которые Чимину когда-то нравились. До дрожи в ногах. Могло статься, что смерть селективна? Он болезненно сглотнул вставший поперек горла ком и, отвернувшись к окну и резко, как-то совсем не рассчитав силы, ударился носом о стекло. Пак сразу же схватился за лицо, и Чонгук среагировал моментально: — Ты в порядке? — но в голосе уже… смех. — Да, все клубнично, — сдавленно ответил он. — Клубничка ты моя. — И притянул ближе к себе. — Тебе намного безопаснее, — заметил Чонгук мягким, как теплое одеяло, голосом. — Рядом со мной. — Вы прибыли в точку назначения, — раздалось в салоне.*
В Ресторане крайне непривычная Чимину атмосфера легкой богемной жизни, о которой он раньше мог только слышать. Кругом, не зная забот, отдыхали жители элитных семиэтажных вилл на Занде. Их массивные украшения ловили отблески огромных ламп, а зубы сверкали ярче бриллиантов. Они с Чонгуком словно из другого мира, какой-то параллельной плоскости. На столе между ними тарелка с тигровыми креветками и уйма других антипасти. — О чем думаешь? — спросил он у Чонгука. Тот склонил голову к плечу, отросшие волосы спадали на черную куртку, и смотрел на разнообразие их внезапного пиршества. — Жить настоящим или грохнуть себя, — улыбаясь, он, надо полагать, хотел думать, что с его шутки посмеются. — Первое определенно звучит лучше, — но Чимину не смешно. — Мне страшно лишь оттого, что когда он проснется, то навредит тебе. — А то, что вместе с тем не станет и тебя, — Чимин собрал квадратиками нарезанный сыр в башню, но та развалилась на пятом фрагменте. Правая рука его была скрыта от взоров в рукаве тренча. — Тебе, типа, не страшно? — А чего мне уже тогда бояться? — Не говори так, — попросил он, как прожжённый семьянин милостыню за измену у святого отца. Узлы под сердцем стягивались все крепче, Чимин осушил свой бокал с шампанским и потянулся за бутылкой в попытке налить себе еще, но Чонгук его опередил. Игристое переливалось и тихо лопалось. Игристое, игривое. Контрастное. Поведение Чонгука: — Заткни меня. Чон не скрывал своих намерений, водя бровями, но Чимин взял креветку из блюда и вставил туда, где должны были оказаться его губы. Чонгук рассеялся с несчастной в зубах, и выглядело это до абсурдного смешно, Чимин невольно вспомнил: — Я как-то читал, что жители Андаманских островов дуют на ладонь человека в знак приветствий и прощаний. Они берут чужую ладошку в свою. — Ладонь в ладонь. — Вот так, и дуют. Дыхание Чимина, как самое сокровенное, что сейчас в этом мире существует. Самое ценное, что сложнее всего удержать, сохранить. Он выпустил его из глубин души и отправил бежать по клеточкам кожи на ладони Чонгука. — Ты зачем сейчас со мной попрощался? — Привет, — поздоровался Чимин, — теперь мы поздоровалась и, если мне не кажется, то впервые. — Привет, — прозвучало в ответ. В этот самый миг было почти неважно, что целый мир вокруг рушится. Их «Тыны» по инерции стягивались друг к другу, а к столу подали Гамбо — что-то среднее между супом и рагу, и очень, надо заметить, аппетитно пахнущее. Но они не отвлеклись на еду, не желая друг от друга отстраняться. С Чонгуком тепло. — Ты умеешь готовить, офицер? — спросил Пак первое, что пришло на ум, неважно что. — Нет. — И я — не умею. — Научимся, — произнёс Чонгук так, словно они вот-вот отправятся на медовый месяц, — в конце концов, если роботы все будут делать за человека, то, что же ему останется? — он перевел взгляд со стола на Чимина. — На свидании мы уже, считай, были, переспали, поссорились, да и в полиции я больше не работаю, а ты продолжаешь меня звать офицером. — Ты прав, буду звать тебя бывшим офицером, — хитро улыбнулся Чимин. — Как насчет… — смотрел он теперь только на Чиминовы губы, как если бы ничего кроме них в этом мире не существовало, — «Любимый»? Хотелось потянуться к бокалу с шампанским, хотелось сделать спасительный глоток. Но Чимин нашел решение в губах напротив и запил тревогу чужим дыханием с толикой теплой слюны. Что наконец утоляет жгучую жажду. Помогает лучше любого живительного напитка. Хорошо-хорошо-хорошо. — Чимин, — Чонгук снова прикусил покрасневшую губу и медленно отстранился, в складки меж бровей затесалась тоска и нервозность, — а вдруг нет никакого Чон Чонгука? — А кого я тогда сейчас целую? — Воспаленную систему самозащиты. — Я в восторге от этой системы, — Чимин не мог сдержать улыбки, пальцы просились в чужие темные волосы на затылке. Он уже к Чонгуку привязан, всем сердцем. Всем собой. Без остатка. Есть в этом что-то на грани мазохизма — привычного уже, любимого. Чимин мог наконец подарить себя душой, а не телом. Он не верил в любовь, как когда-то в религию. Но стоит лишь раз столкнуться, пригубить, и ты… пропал? Отчего-то не так страшно оказаться пропащим. — Ты душа, Чонгук. — Чимин все-таки запустил пальцы Чону за ухо. — Ты всегда был, есть и будешь, — он снова пытался стряхнуть ладонью тех кошмариков. — Всегда. Чонгук — уникальный, такого второго он точно не сыщет, ни в этой жизни, ни в следующей. Разве что спустя вселенные снова наткнется на его уже излеченную душу. В этой убежденности на Чимина можно положиться. В этом его исповедь и заключается: Пока жив Чон Чонгук; пока он просит жить Чимина, Пак Чимин обязательно будет жить тоже. Официант-андроид поднёс к столу очередное блюдо: — Это ваше ризотто, прошу, — он поднял глаза к Чонгуку. — Как отдохнули в отеле «Соуль-интерпрайз»?