Андроиды не рассказывают сказок

Утренний легкий дождь незаметно пробежался по низким карнизам и скатился дальше по мысу. Тюль колыхалась, легонько прикасаясь чуткими кружевами к изголовью кровати. Ветер спускался по ней к волосам все еще сонно посапывающего парня и нерасторопно игрался в них. Чон Чонгук сквозь сладкую полудрему проводил ладонью по свежей простыне. Они только вчера с Чимином еле натянули ее на матрас — широкий настолько, что между их телами помещается даже крупный пес Чимина по кличке Пиксель. Ладонь скользнула выше и, никого не обнаружив, раздосадовано возвратилась к хозяину. — Чим, — позвал Чонгук хриплым после долгого сна голосом. Сна и еще, может, совсем немного из-за ночных игр. — Я на кухне, — отозвался тот. Чонгук наконец с трудом открыл смыкающиеся глаза и вдохнул полной грудью запах запекающихся оладий, легкие нотки жасмина и цветущих во дворе ирисов. Цветы ярким пятном украшали двор их простенького кирпичного дома. Он со стороны выглядел как сливочное мороженое. Цвет черепицы же они выбирали долго и однажды даже повздорили. Чон вытянулся во весь рост и несколько минут, если не больше, наблюдал за тем, как Чимин в одной лишь рубашке возился на кухне. С кровати открывался самый эксклюзивный ракурс: Пак Чимин — самый изысканный конферансье, а Чон Чонгук — самый избалованный зритель. За окном раздался легкий шум прибоя и пение каких-то птиц, названия которых Чонгук не знал. Может, и знал раньше… до всего случившегося, но сейчас это просто красивые птицы с ярким оперением и этого ему было достаточно. Зритель поднялся с постели, неохотно с той прощаясь, и мягкими шагами подошел к своей любимой звезде со спины. Его руки стянулись на мягкой ткани рубашки, а нос зарылся в отросшие на затылке волосы. На столешнице перед ними небольшой хаос из ингредиентов. В руках Чимина керамическая чашка малины ждала своей очереди. Ягоды прямо-таки вожделели смешаться с клубникой и покатиться по стопке золотистых оладий. Чимин ловко повернулся к Чонгуку лицом, и их носы нежно соприкоснулись друг с другом. Между ними сразу целые солнечные системы, созвездия и галактики и, вместе с тем, ни единого свободного миллиметра. Чонгука Чимину вернули. Сказали, что он — его единственный близкий оставшийся человек. Чонгук долго пытался с этой мыслью ужиться, его сомнение смешивалось со страхом и отдавалось в сердце смятением. Но у Чимина такой красивый и забавный пёс, который при первой же встрече с Чонгуком, пустился вокруг того юлой. От Чимина пахло чем-то родным и до бабочек в животе сладостным. Чимин Чонгука, действительно, очень хорошо знал и никогда, ни разу не сделал тому больно. Чимин ведь даже угадал с домом на мысе, мысль, о котором Чонгука не покидала не один год. Ещё с того момента, как ему попалась рекламная листовка о чистейшем на планете и обитавшем лишь здесь воздухе. Да, от родного города далеко, но так даже лучше. Они ведь ни одному месту не принадлежат, лишь друг дугу. Чонгука Чимину вернули. Сказали, что он — его единственный близкий оставшийся человек. И Чонгук… он совсем не против. Чимин водил большими пальцами по щекам, бережно касаясь Чона под правым глазом, словно там скрывалась известная лишь тому правда. Чимин, который всегда был рядом. После того, как Чонгук потерял свою семью, Чимин его приютил, стал для него всем. Слишком многое он сделал для одного крохотного Чонгука, а все, что Чон мог дать в ответ — ягоды и себя. Короткий список того, без чего Пак Чимин, казалось, не мог жить. Чимина нередко мучают кошмары, в такие ночи Чонгук подползает ближе и умещает чужую голову на своем плече. — Мне снится, что я тебя теряю снова и снова, — признался Пак однажды, уткнувшись носом в Чонову грудь. — Я с тобой, — ответил ему тогда Чонгук, ни разу в своих словах не сомневаясь. Где-то за окном шумит море, разбиваясь о скалы. Прибой — Море — Океан. Пшш-пшш. Указательный палец Чимина все путешествовал по широким скулам Чонгука, словно преследовал маршрут на карте. — Извини, — прошептал он сквозь самую притягательную улыбку, — я задумался. — Ничего, продолжай. В взгляде Чимин пробежали смущение и некая даже тоска, но пальцев своих не убирал, играл ими в чужих волосах. По лицу бегали солнечные зайчики, которые отражались от зеркал, расположившихся в спальне над кроватью. Лучики совсем малость слепили обоим глаза, закрывать которые ни один из них не собирался. Боятся видеть друг друга на секунды меньше; боятся упустить послания чувственной мимики, как боятся проглядеть процесс появления бабочки. — Привет, — произнёс Чонгук, разглаживая только-только закладывающиеся морщинки на лице Чимина. — Привет, — ответил Чимин. В его глазах всегда столько любви смешивалось с грустью, что хотелось быть постоянной поддержкой. — Любимый. И он, несомненно, будет. Чимин — его дом. Пиксель, неспешно волоча лапы, подошел к хозяевам и опустился у чужих ног, не замечая, что запачкал своё ухо в пшеничной муке. За окном лето, в руках Чимина свежие ягоды, а в руках Чонгука — самое в его жизни дорогое. Он словно ощущал, что сильно настрадался за свою прошлую жизнь, а в этой все элементы обрели свое место, порождая лишь покой и умиротворение. Губы потянулись к пухлому их отражению напротив.

Он вернулся домой.