* * *
Чонгук открыл глаза. Его снова накрыло. — Всё в порядке? — Чимин склонился совсем близко, чтобы их не расслышали в порыве неожиданной искренности. За тренчем поблескивала разбитая грабля, а реальность постепенно начала принимать привычные очертания. По аккуратно вышитому на скатерти названию заведения «Цапля» Чонгук вспомнил, что они всё еще в ресторане: официант по-прежнему возвышался над столиком и деловито сжимал в изгибе локтя накрахмаленную и уже слегка помятую салфетку. На столе стыл, черт бы его побрал, ризотто. Чон не помнил, подают его холодным или горячим. По спине скатывался ледяной пот и застывал безжалостными льдинками, а в горле рассыпалась горсть раскалённого песка. Он как-то бессвязно кивнул. — Да, — андроид с нескрываемым довольством наклонился к нему. — Всё в порядке, господин Чон? У Чонгука не было сил отвечать, он не знал, сидит ли за камерами-глазками этого официанта Ли или, может, все андроиды наконец поняли, от кого исходят все их проблемы. Он просто молчал, чувствуя себя раненным зверем. Глаза Чимина поднялись к ехидному лицу над столиком: — П-шел отсюда, — процедил он достаточно тихо, но андроид задирал голову к потолку и спешно удалился. Чонгук откинулся на кожаном диване. В ресторане паршиво разило неестественно сладкой розой и трюфельным паштетом. Все хохотали тоже неестественно звонко и беззаботно, словно идеальные люди слетевшие с идеальных картинок. Казалось, сейчас они расплатятся за еду и вылетят в края легкости и небывалой радости. Чон массировал виски, сейчас он тоже расплатится за несъедобные блюда и отправится в свою реальность, с которой, откровенно говоря, не имел и понятия, что делать. — Я видел своё детство, — произнёс он. — Чонгук, это не твоё… — аккуратно напомнил Чимин, намекая на дом, который Чон считал своим, — детство. — Нет, — Чонгук устало запил свою пустыню шампанским. — Вот именно, что моё. Женщина назвала меня… Она назвала меня Гуки. Хвана кто-нибудь звал Гуки? Чимин медленно покачал головой, волосы приклеились к лбу. Видно: тоже перенервничал. — Что ещё там было? — спросил он. — Мы куда-то собирались, и я не хотел уезжать без Рори… — Домашний питомец? — Не знаю. Песчинки всё никак не отпускали, они словно приклеились к стенкам гортани. Что-то яркое и заторможенное остановилось у их столика, поблескивая паетками на платье. У них что, шоу программа какая-то? «Кто изведёт Чон Чонгука»? На этот раз девушка-андроид, чуть склонив голову к острому плечу, безотрывно смотрела на пустой рукав Чимина. — Что такое, Иззи? — раздался клокочущий голос откуда-то с краю, сопровождая тучного мужчину в обтягивающем фраке. Он больше напоминал собой колбасу, что набухала в тонкой сеточке. Красная кожа требовала воздуха и понижения уровня алкоголя в крови, но хозяин ее, очевидно, столь глупого мнения не разделял. Он нетрезво проследил за направлением женских глазок и медленно поднял уже свои крохотные и подслеповатые к Чимину. — Ну зачем тебе эти двое? — разнылся он. — Поехали домой, — не получив повиновения, мужчина ужасно оскалился, спиртное забурлило в набухших венах. Чимин собрал в кулачок край своего тренча. — Сидит тут какой-то… металлоломом, — не унимался он, выплёвывая каждое слово. Металлолом. *Рекомендуем не использовать… Рекомендуем: Убить ублюдка! Чонгук уже до металлического треска сжимал рукоять випона, упирая тот в мягкую голову. Что-то под оружием неопределённо хлюпнуло. Убить! Убить! Убить, и пришить к нему металлические ручки и ножки, чтобы в него тыкали бывшие друзья и соседи, что с пренебрежением брюзжали бы: «Металлолом!». — Чонгук, — вырвалось у Чимина, а куртку оттянула мягкая, но настойчивая ладонь. Мужчина-колбаса так и не осознал, что ему угрожали, даже после того, как Чонгук опустил випон. Он как-то утробно откашлялся и, цепанув девчонку за подол блестящей юбки, утянул ту к выходу из ресторана. Все смотрели на Чонгука, на лицах читался даже не страх, а… ужас. За то, что они сидели в непозволительной близости к уродам их времени. — Извините, вам придется покинуть заведение… — официант был явно рад предоставленному перфомансу. — Иначе мне придется вызвать полицию. Как же до боли иронично подобное слышать. Кто же приедет на вызов? Может, Ким Сокджин? Будет стоять с напыщенным видом и многозначительно вносить в протокол состояние Чонгука. Приметит всё малозначительное дерьмо, включая температуру ризотто, и отправит бывшего коллегу к психотерапевту, а жирному ублюдку пропишет уроки пилатеса. Дела иначе не решаются. Иначе это не дела вовсе, а что-то неверное. Как же можно было посадить честного чиновника, что просто честно и по-человечьи тратил, выделеные на борьбу с компьютерными вирусами, рацы на дальний столик в ресторане «Цапля»? Уму непостижимо. Честность — это бред! Чимин уже дергал за рукав его одежды и прятал бисеринки куда-то за Чонову спину. Ему хватило переживаний на сегодня, и так настрадался. — Давай уйдём, — попросил он, и Чонгук не в силах был тому отказать. Не имел права. Чон ведь всё же расплатился, и кто скажет, что он обуза этого общества?* * *
От окраины Занда, где располагался ресторан высокой кухни «Цапля», до дома Чон Чонгука на Сано было всего несколько кварталов. Они решили пройтись пешком, не смотря на дикую усталость и временами ноющие конечности. Стоило, однако, взять такси. — Как-то слишком людно, — сказал Чимин совсем тихо и неуверенно. На площади Будущего, что отдаляла их от точки «Дом», было, действительно, неестественно людно. Мужчины и женщины просто пришли и образовали непроходимый лабиринт из своих тел. Стояли друг к другу вплотную, словно римские рыцари при защите. Чонгук пытался ориентироваться по высоткам, но застывшая тишина при таком количестве людей просто сбивала с маршрута — жуткое безмолвие, что окружило их, давило как тяжелой рукой. — Держись крепче, — попросил он Чимина и сжал пальцами его. — Что происходит? Чонгук предпочел не продолжать неуместной беседы, все мышцы напряглись. Нужно просто медленно идти вперед. Если идти прямо, то обязательно когда-нибудь выберешься. Шаг за шагом. Дыхание спираль, как если бы атмосферное давление начало предательски понижаться. Они протискивались как меж лазерной системы сигнализации, будто уж ползущий по скалистой местности. — Чонгук, — окликнул Пак шёпотом, нарекая обернуться. Чимина касались. Везде. Беспорядочно. Оставляя на теле и лице жгучие следы. В глазах страх смешивался с оцепенением и выливались в отчаяние. Чонгук подтянул его ближе и ускорился. Толпа принялась что-то бессвязно шептать: Стран- Наш. Он верн-. Придет новая… Холодный пот ледяными лязгами осознания прошелся по спине. Андроиды. Их окружили андроиды. Их металлические конструкции приступили медленно, словно маятники, раскачиваться в воздухе. Голоса столь безжизненные заливали собою уши, за ними уже почти ничего не было слышно, даже собственных шагов и громкого дыхания. Чонгук пустился в бег, тут и там в него прилетали конечности. Нестерпимо кололо в боку. Надо было заказать это, мать его, такси. Он вернётся… Наш. Странник наконец- Никто к ним не вернётся. Никого они не дождутся — вот, что хотелось вопить Чонгуку, пока он продирал им путь наружу; наружу из этого переливающегося и перемешивающегося потока грязи. Главное, крепче держать Чимина, ведь одной граблей он в этот раз не отделается. Холодные пальцы вылезали из толпы в попытках урвать себе частичку Чон Чонгука, содрать с него лоскуток одежды. Словно он их Бог, словно Папа Римский, который выехал на своём автомобиле, чтобы помахать ручкой обезумевшей толпе. Уже почти, осталось сделать пару контрольных рывков, но его вдруг подняли за грудки над головами пришедших. Огромный андроид, предназначенный для работы на производстве, смотрел злобно и рычал соответствующе: — Он вернётся, — гул повышался. — Так возрадуемся же! Толпа поднимала руки вверх, силясь дотянуться до самого неба, в котором уже не было видно звезд, и шипела, словно куча рассерженных змей. Чонгук пихнул долговязого андроида, приземлился на пол и вытянул их с Чимином из облака этого гремучего ужаса. Чимин вылетел чуть дальше, теряя равновесие и царапая целую ладонь. Он повалился на асфальт, как увесистый мешок с сеном. Чонгук упал на колени и содрал с себя прилипшую к коже изодранную куртку. Толпа жужжала как рой ос. Бз-з. Он вытянулся к Чимину, но тот лишь оттолкнулся целой рукой от земли и снова упал. Чонгук приподнял его за талию, а андроиды так и застыли с руками возведенными к небу.* * *
— Они как зомби, — Чимин сидел на подоконнике и рассматривал толпу на площади, пальцы крутили в руках зажженную сигарету, но все не решались поднести её ко рту. Чонгук сушил волосы полотенцем, табачный запах ему вдруг до жути запрėтил. Чимин был оголён по пояс, на ногах — Чоновы спортивные штаны, в руках — эта дурацкая сигарета, которую он зажег просто, чтобы было, чтобы как-то связывало с реальностью. Чонгук подошел к окну и со скрипом опустил жалюзи: — Просто не смотри на них. Чимин перевел взгляд на Чонов торс, что тоже покрывался гусиной кожей от легкой прохлады и вдруг прислонился щекой к чужому телу. Его мягкие щечки ощущались над линией пояса, как сладкий зефир. Только отчего сладкий — непонятно. Чон вынул из усталых пальцев сигарету и потушил о покрывшуюся слоем пепла крышку от корма для Пикселя. — Вот видишь, как мало человеку нужно: спрятал страхи за жалюзи и все, — произнёс он и зарылся пальцами в каштановые волосы, тоже влажные, но такие нежные, что нагоняли дрему и успокаивали. Ещё немного и он уснёт вот так — стоя, поглаживая Чимина по макушке. Даже, возможно, проспит так несколько часов, а может, и лет. — Ложись спать, — прошептал Чимин, ощущая сонливость Чона своей, надо полагать, щекой. Но стоило только Чонгуку соприкоснуться задницей с матрасом, как снова набежала тревожность. Он вернётся и наступит новая эра. Чонгук себя видел насекомым под колпаком — как он и хотел изначально. Только под граненный стакан попал не он один. А ведь за что, если не за Чимина, ему бороться? За тех, кто брезгливо отсаживались от них в «Цапле»? Или, может, за тех, кто в панике раздавил кучу дронов на станции метро? Может, за своих коллег? Нет, это всё как-то не вяжется. Он успел позабыть, что колонны его трескались и отчего-то вдруг подумал: как жаль, что у них с Чимином не может быть детей. Или все же, наоборот, хорошо? Чимин взял с полки одну из книг: — Автостопом по Аспаномании, — пробежался он глазами по обложке. — Интересно. — Не читай, — отвлекся Чон от мыслей, — это полная чушь. — Как раз. Чем абсурднее, тем лучше, — Чимин раскрыл путеводитель на первой странице и опустился рядом с Чонгуком, подкладывая за спину подушку. Голова Чонгука, словно тяжелый камень, опустилась тому на колени. — Так… — Пак деловито прочистил горло. — Что из себя представляет Аспан? Что же… Замечательный вопрос! Пристегните ремни безопасности и отправляйтесь с нами в путешествие по планете завтрашнего дня. Километры первозданной зеленой травы, которая растет по направлению к покрытому легкой розовой пеленой голубому-голубому небу, — Чимин осекся и пробежался глазами по тексту снова, как бы не веря. — На Аспане не бывает плохой погоды, ты выбираешь ее себе сам: легкое летнее утро, прохладный полдень, жаркая сиеста… Чонгук, что такое сиеста? — Это тема латиноамериканцев спать после обеда, когда слишком жарко, чтобы передвигаться по городу. — А-а, хорошо, но я бы вряд ли такое выбрал. Вообще, это просто безнадёжно: они сделали из религиозного учения курорт для смертных. — А что бы ты выбрал? — Лёгкий летний день, где-то к концу Августа. У меня был бы небольшой домик, а в саду цвели бы желтые ирисы, — мечтательно вздохнул Чимин и принялся читать дальше. Под его голос, что уже стало привычным, так приятно было засыпать. Как под колыбельную. Маленькая крапинка во вселенной по имени Чон Чонгук проваливалась в сон, как в пуховое одеяло, под высокий голос его… — Чимин? — позвал он сквозь набегающий на сознание туман. — …мягкие барашки… — Чимин перевел взгляд на Чонгука. — Ау? — Ты будешь моим парнем? На кухне пикали часы, оповещая, что наступил новый час. Пиксель грыз игрушку в виде упитанного тунца. На Ккум-тощи наступал новый день. Чимин молчал. — Я вообще-то уже давно, — произнёс наконец он. Теперь Чонгук точно мог спать спокойно, и сниться ему будут мягкие барашки.* * *
Липкий двухчасовой сон прерывал телефонный звонок. Из лабиринтов холодного металла раздался по-человечески усталый и хриплых молодой женский голос: — Чон Чонгук? Вы можете приехать на опознание? — Чьё? — людям свойственно что-то упускать, потому Чон спросил спокойно. Чимин проснулся тоже и растирал опухшие веки расцарапанной ладонью. — Цзянь Алдо, — произнесла трубка. Дрему сняло моментально.* * *
В морге не было запахов, их словно высосали вакуумным пылесосом. Чонгук будто и не дышал вовсе, как если бы он был рыбой, что выкинули в открытый космос. Белоснежные коридоры с каждым годом становились все белее, иначе люди беспрекословно верили в ужасы, которые отсюда вытекают. В глазах Чимина как раз отображались только белые блики и, судя по сложенным на груди рукам, он старался не вдумываться, вот вообще никак не анализировать ситуацию. Чонгук уже видел трупы, даже слишком часто. Впервые он столкнулся с убийством еще на первом, кажется, году службы. Это было так давно, что воспоминание уже стерлось как старый полароидный снимок. Однако ему еще никогда не приходилось бывать на опознании тела: некого было опознавать, ни перед чьим телом не приходилось кивать головой в подтверждающем жесте. Патологоанатом, чей голос Чон слышал из мобильника, стучала перед ними высокими каблуками с последовательными: цок-цок-цок. Если слушать такой звук достаточно долго, то тоже можно сойти с ума. Она потому и идет чертовски долго — изводила рассудок, проходя мимо очередной двери. За ними ряды холодных тел тех, кто давно спал и не видел снов. Чонгук болезненно сглотнул. Спустя ещё минуту девушка наконец завернула в один из отсеков и дверца со свистом отворилась. Вбивая какие-то данные на складском мониторе, она вызволила из рядов холодильных камер одно единственное тело, что разбудило Чона этой ночью. Он распух. Распух, как намокший хлеб, упавший в лужу грязной воды. Вены местами лопнули и побелели, а капилляры опухли и залились бордовой кровью. Дядя напоминал, скорее, уродливую карикатуру на самого себя. Чонгук его помнил не таким. — Так, так, так, — тоже тихо и последовательно отчеканила девушка. — Цзань Алдо… какое имя, — она подняла глаза к Чонгуку, — странное. — Не то слово. Девушка нагнулась к металлическому ящику под камерой, юбка на ней слегка затрещала, и вынула небольшой полупрозрачный пакет с, надо полагать, вещами погибшего. — Вот его одежда, — она без особого интереса протянула пакетик Чимину, тот озадаченно сцепил на нем пальцы, не желая прижимать к груди, и по лицу было видно: того до ужасного мутит — еле стоит. Чонгук забрал этот несчастный набор покойника и прислонился к Чимину достаточно близко, чтобы согреть теплом своего дыхания в этом не на шутку морозном подвале: — Иди, я тут сам закончу. — Нет, все нормально. — Его нашли на берегу реки Хан. На окраине, — она пролистала несколько документов в планшете. — За час до этого засекли выходящим из заброшенного театра де Бланко. Чонгук и не думал выходить из здания со следами погибшего дяди на руках, у него ноль заинтересованности в содержимом пакета и столько же желания эти вещи хранить. Он вряд ли будет пускать полные горя слезы, ласково рассматривая эту пожёванную кофту и разодранные в разных местах джинсы. Он медленно развернул полиэтилен и наружу выбрался запах сырости и чего-то испорченного. В вакууме появилась брешь. Запах заполнил собой каждый миллиметр морга, словно беспощадное биологическое оружие. Все поморщились, но не произнесли ни звука. В складках одежды путался недействительный аврай и измученная фотография. Аврай женский и уже покрывшийся слоем той же грязи, в которую безжалостно окунали хлеб. Чонгук очистил поле имени от коричневых комочков и замер, словно его пронзили тонкой иглой. Чон Чанми. Цок. Он ещё никогда не держал в руках доказательства существования своей семьи. А у Чимина уже лицо бледнее меловых отложений. Чон напряженно проследил за его остекленевшим взглядом. Фотография определенно ничего, кроме ужаса, в Пак Чимина не вселяла. На ней: двое мальчишек закинули руки друг другу на плечи и строили мордашки. Фото — как фото, парни — как парни. — Чимин? Чимин сделал шаг назад, словно изображение — бомба замедленного действия. — Это, — голос дрожал, как туго натянутая струна. — Чонгук, это… Дохляк. Из сказки. — Что? — Сказка о Дохляке и Лунатике. Твой дядя, — он посмотрел на труп и поднял глаза к потолку. — Хван — это Лунатик, а твой дядя — Дохляк. Цок-цок-цок. Чонгук смотрел на тело своего дяди, который знал о нем куда больше, чем сам Чонгук знает о себе. Непонятый, непризнанный, найден взбухшим среди не менее взбухших рыб и упаковок от «Бургер-аут». Чон разместил ладонь на предплечье Чимина и предложил ему подождать снаружи. — Видите эти следы? — девушка указала пальцем на шрамы в разных точках тела, когда дверь за Чимином с тем же свистом закрылась. Она так просто с этим справлялась, словно указывала на фрукты, которые лучше всего подойдут в нарезку для фуршета. Шрамы покрылись рубцовой тканью и выглядели еще страшнее чем в детстве. — Могу предположить, что его пытали. Лет так… десять назад. Будучи предан, окажешься предан. — Всё, я кивнул в знак опознания, — Чонгук убрал аврай с фото в карман джинсов. — Можно идти? Девушка как-то с сомнением посмотрела на Чона, явно не желая задавать ещё больше вопросов. Она протянула ему планшет для росписи и, получив подтверждение, закрыла камеру: — Идите. Дорогу обратно хоть помните? Чонгук не направился к выходу, а свернул к лестнице и вышел на крышу. Бодрящий утренний ветер ударил в лицо, и совсем немного закружилась голова. Он подошел к самому краю. Перила под его весом слегка заскрипели, но стояли ещё достаточно прочно. Удерживали. Позвонил Чимин, явно Чонгука обыскавшись. Пропищал собственный аврай, напоминая, что мозговая активность дает какие-то сбои: «Рекомендуем обратиться к врачу», — любезно подсказывал он. Чонгук, откровенно говоря, удивлён, что на его удостоверении все еще не написано: «Ноль процентов удовлетворения от жизни». Он наложил свой аврай поверх чужого и сравнивал фотографии. Женское лицо выглядело так, как выглядят люди, которые занимаются любимым делом до устали и немного жалеют, что оно не приносит им больших денег — осунувшимся, но ни капли не несчастным. Совсем ничего общего с его страдальческой физиономией. Но в глазах и немного в губах было еле заметное сходство. Странно видеть своего родителя. Он никогда не ожидал, что этот день настанет. Почти то же самое, как смотреть на свою же ретроспективу. Чонгук снова достал сотовый, который еще помнил обещание Чимина к нему подняться, и набирал номер своего бывшего коллеги: — Сокджин, ты на работе? — Да, — Ким зевнул, смачно так и протяжно. — Что случилось? В департаменте, казалось, все вернулось на круги своя. Тринадцатым, несомненно, посоветовали забыть о взрывах, как о страшном сне и, вероятно, промыли мозги на предмет неверной эксплуатации андроидов. Интересно, а Ли успел к аннотации мелким шрифтом приписать все наставления и предупреждения, что придумала его команда сразу после происшествий? — Можешь пробить мне один аврай? — попросил Чонгук, рассматривая просыпающийся город. — По какой причине? — По личной? — ответил он отчего-то вопросом. — Личные причины не рассматриваются, сам же знаешь, — Сокджин громко отложил сотовый и выкрикнул кому-то в зале: — Уберите те папки со стола Шина, — затем голос его снова стал отчётливее. — Чонгук, это же не Гугл, я тебе тут не помощник. — Это важно, — сказал он, никак не аргументируя. — Очень важно, у меня уже даже слов не хватит описать насколько. А ведь если он получит информацию о своей семье, ничто, на самом деле, не изменится. Это не спасет граждан Ккум-тощи и не избавит Ким Сокджина от кошмаров, но Чонгуку так хотелось узнать. Просто для себя. Что есть было в этом мире что-то ему принадлежавшее. Что в этом мире когда-то были люди, которые его ждали дома. С минуту Сокджин просто молчал, рассматривал, надо полагать, фотографии своих детей и разминал шею. Еще с полминуты он просто вздыхал и наконец выдал обреченно: — Ладно, диктуй номер. — Чонгук продиктовал. — Все, потом отпишусь тебе. Не звони, когда я на работе, для этого существуют э-сэ-мэс, — он сбросил. Урод. Чонгук поежился, втягивая голову в плечи. Этот голос выкорчевывал из него душу. Он, Чонгук, готов был просто сдаться и сделать шаг в сторону необъятной высоты. Тут всего-то один «цок» и тебя уже нет. Со всем этим не стало бы Хвана, взрывов, полицейских выездов, дешевого кофе и остывшей пресной лапши. — Чонгук? — раздалось за спиной спасением — вовремя. Но со всем этим не стало бы и Чимина: его мягкого голоса, что каждый раз переворачивал все живое, что осталось в Чоне, его мягких прядей и пухлых губ. На исполинских весах Фемиды по одну сторону — маленький нежный Пак Чимин, по другую — целый мир, вся галактика и куда больше. Галактика в подмышке сжимала нечто странное, давно вышедшее из расширенного пользования, а между пальцев стискивала горлышки двух бутылок с пивом. Чимин протянул одну, но Чонгук взял обе и обе открыл. Бутылки брякнули в рассветной тише. — Получается, после того разрыва судьба снова свела их вместе, — Чонгук отпил еще пива. — Вот за что он просил прощения. Только… я не понимаю, что произошло, не помню. Может, он отдал меня, как вознаграждение, за свою сестру, за, — он осекся, — мою мать. — Хван спас твою маму, она родила тебя, — Чимин водил остатками пива по дну бутылки, — чтобы он потом переродился в твоей голове. Вряд ли намеренно, но это так… — Пак задумался. — Циклично? — предположил Чонгук. — Иронично. — Мать Хвана ведь была сумасшедшей? — Она верила, что родила сына от Странника, — Чимин сделал глоток пива. — Фанатичка, не более, — он неумело выудил таинственный предмет из-под мышки. — Смотри, что я нашел в библиотеке их учреждения. В руки Чонгука приземлилась книга: «Как побороть проблемы с провалами в памяти». Он невольно фыркнул довольству напротив: — А дополнение для чайников у них имеется? — Давай попробуем, — попросил Чимин, — пожалуйста. Ранее утро стягивалось по небу над крышей морга, вот-вот готовое расплакаться; вот-вот готовое смыть Чонгука с Чимином из этого запутанного хитросплетения. Они опирались на перекладины и глядели на город сверху вниз, почти как боги. Если бы все проблемы, действительно, решались книгами, что приходились по их душу, то, может, этот мир не был бы столь беспросветно обречён. Чимин ведь в чудотворность учебника тоже не особо верил, но надежда — единственное, что у них было. Просто дать этому шанс, он же Чимину обещал. Чонгук тоже желал узнать, каково это: просто быть вместе, просто друг друга любить. Даже если совсем ненадолго. Даже если это затишье перед бурей. Столкни его. — Поехали домой, — произнёс он, сопротивляясь голосу. И от одной лишь фразы у Чимина, казалось, в сердце теплом разлился солнечный свет. У него никогда не было дома, не к кому было возвращаться после тяжелой смены. Он воодушевляется: — Давай к детям зайдем? Попробовать. Даже если Чонгук уже все решил.* * *
Заметив Чимина, дети понеслись к нему навстречу. При виде культи они озабоченно что-то залепетали, но Пак их успокоил. Маленькие человечки все еще жили в этом закоулке, забытые городом. Забытые дети. Даже при наличии домов, возвращаться им туда отнюдь не хотелось. На кирпичных стенах вдвое больше рисунков: яркие пятна покрывали продолговатые темно-синие нити и тонули в едко-желтой заливке. На алтарь по-прежнему возведен был помятый пластиковый Странник. Они все еще молились во имя спасения, но отчего-то продолжали питаться бесплатной едой в пригороде Мулла и рыться в городской свалке. Ведь, когда люди молятся, то звонят в космическую службу поддержки, и кто-то там отвечает: «Здравствуйте, вы позвонили в Кэ-эс-пэ, сейчас линия перегружена, перезвоните позднее». Даже Мулл теперь перекрыли. Чимина утянули на «обследование» его поврежденных конечностей, а взгляд Чонгука зацепился за что-то разваливающееся в углу закоулка. Какие-то руки и какие-то ноги стягивались на помятом и разодранном туловище. А лицо… лицо, как у тех молодых андроидов, что ровными рядами хранились в «Соуль-интерпрайз». — Это кто? — спросил Чонгук, наблюдая за тем, как брошенный андроид разглядывал собственные ладони, и произнёс почему-то подсознательно: — Его, случайно, не Рори зовут? Чимин мгновенно поднял взгляд к Чонгуку, а затем и к андроиду, что уже просто обреченно вздыхал и пялился в искусанный шифер. — Рори? — переспросил один из мальчиков, шапка на нем была перекошена и покрыта пятнами грязи. — Нет, его зовут Пам, как ночь! Это наш друг, его часто калечат, но он хороший, — добавил он с опаской, провожая Чонгука, который уже направился к Паму, взглядом. — Правда. — Ох, здравствуй. Ты, должно быть, Чонгук, — прошептал андроид, заметив присевшего рядом Чона. Он шумел как старый парогенератор. — Дети часто о тебе говорят. Говорят, что у Чимина появился новый друг и он будет жить вечно. Это так? — Увы, — Чонгук грустно улыбнулся, — нет. — Эх, так даже в разы лучше, — сказал Пам. — Дети любят верить во что-то устойчивое, как в завтрак на каждый день и мультфильмы про кроликов и цыплят по четвергам. Это, нельзя не согласиться, просто прелестно. — Ты откуда? — Вот то, что Чону было интереснее прелестей. — Хороший, знаешь ли, вопрос, — задумчиво поскрипев, Пам сощурился. Все движения явно давались ему с трудом. — Я тоже рос в семье, но потом меня почему-то выкинули прямо с крыши. Я летел. Знаешь, я летел и думал, как же это… интересно. Не всегда можно ощутить себя птицей. Пока ты неимоверно летишь к земле, ты можешь только ценить каждое мгновение. Каждая секунда — такая важная, — он замер, будто что-то вспомнив. — У тебя есть семья, Чонгук? Чонгук какое-то время думал и безмолвно следил за замыканиями в грудной клетке Пама. Под таким взглядом андроид скорчился сильнее и хотел было отвернуться, но любопытства в нем имелось куда больше. Да, у Чонгука, определенно, были мама и папа. Мама была настоящей красавицей, и голос у нее был… как кленовый сироп. Но это было так давно и, если посмотреть правде в глаза, уже не с ним. Этот Чон Чонгук вдруг улыбнулся, как улыбаются те, кто наконец дошел до точки перемирия со своей опухолью, и посмотрел на Чимина. Пак пытался сплести венок одной своей рукой, кончик языка тянулся к носу, будто пытаясь помочь. Дети уже стояли в очереди, а цветочки расходились и все никак не хотели сплетаться. Вид у него такой сконцентрированный, что невольно хотелось смеяться. — Чонгук, у тебя есть семья? — снова спросил Пам. — Есть, — ответил Чонгук. — Теперь есть. Чимин наклонился к одной из девочек и сказал что-то совсем негромко, а она тут же подбежала к Чонгуку и склонила, как детям свойственно, голову к плечу. Она аккуратно, легкими робкими движениями, надела на Чона Чиминов венок. Чонгук в цветках совсем не разбирался, они просто красивые (прям как тот, кто их сплел). Детская ручка упала ему на плечо и замерла в трепете. Кто-то из детей заметил сакральное мероприятие, и тут уже небольшая толпа подбежала к ним, шаркая ножками. — Чими сказал, что ты постиг вечную жизнь, — шептали они. — Он никогда нам не врет. Они клали руки на него, а потом за отсутствием свободных мест друг на друга, и склоняли головы, будто Чонгук и был их пластмассовым богом. Сравнивая его с той безразличной энергией, что витает в космосе. Это как поверить, придать смысл тому, что прежде казалось несущественным, взять и причаститься ни с того ни с сего, потому что по-другому уже никак; потому по-другому — это уже не жизнь. А раньше казалось — пойдет.* * *
«Я проверил трижды, выходит одно и то же» «Файлы засекречены, доступ ограничен»«Кому открыт доступ, проверял?»
«Только Бан Шихеку» Чонгук откинул бесполезный сотовый на диван. Определить какой моделью андроида являлся Пам тоже оказалось невозможным — он весь истерся, как наждачной бумагой, и больше был похож на утюг с незрелым апатичным поведением. Пиксель носился у ног, тёрся крохотной головой о его голень, Чимина совсем не признавая. Пак на это лишь обиженно выпустил нижнюю губу, и отвернулся в поисках приличной музыки в Чоновом плеере. В квартире стоял день. Может, когда-нибудь кофе будет на вкус как концентрированная магия, музыкальный плейлист — пускать в пляс, а ночное небо вновь станет прозрачным и звездным, пробирающим до самых глубин человеческих душ. Когда-нибудь. — Ты совсем не знаешь, что в мире творится, и счастлив, — Чонгук чесал подставленное ему щенячье пузо. — Нет тебе дела ни до утилитаризации, ни до всяких там сверх разумов. Щенок все извивался в объятиях Чонгука, чтобы его чесали не только локально, а везде и сразу. Оду-Дзи снова сообщала о восстаниях и просила граждан не выходить из домов при отсутствии на то острой необходимости. Говорила, что при восстаниях людей гибнет больше, чем за все время при взрывах, но это уже никого совсем не волновало. Дело уже в другом. Дело в том, что люди нашли повод сказать правительству что они думали на самом деле. Новости сменились Чимином на второсортный науч-поп канал. Вселенная бесконечна, так они говорят. Расширяется в своей бесконечности, но люди по-прежнему умирают, когда им наступает около сотни, умирают в авариях, от рук андроидов, даже неловко поскользнувшись. Умирают и жизнь их обрывается. Все, что дальше — беспросветное «без понятия». Всепоглощающее «страшно». И единственное, что остается — это «страшно» с кем-нибудь разделить, расщепляя на крохотные частицы. — Ты готов? — спросил Пак, выуживая пресловутый учебник. — Честно? — он наткнулся на полный решимости взгляд и с силой выдыхает. — Хорошо, готов. Как бы больно не давалось ему скрывать, улыбаясь, хаотичный голос и пришедший теперь перманентный легкий звон в ушах. 1. Пить много воды. Чимин даже обрадовался, в глазах забрезжила радость: — Вот видишь, все проблемы в мире оттого, что мы пьем недостаточно воды. Чонгук залпом уничтожил три бутылки и послушно сидел под пристальным взглядом Чимина, который сканировал Чона на предмет каких-либо изменений. — Чувствуешь что-нибудь? — Пак с подозрением сузил глаза. — Да, — Чонгук вытянулся полный довольства за удивление в округлившихся бисеринки напротив. — Я становлюсь абсолютно новым человеком. И в его предплечье полетел небольшой кулачок. 2. Бросить курить, если такая привычка имеется. — А я и не курил, столько дней продержался без сигарет. — Да, разве? Чимин снова приподнялся и с таким искренним удивлением посмотрел на Чонгука, что уголки губ невольно растянулись: — Да, целых два. 3. Выполнять привычные дела с закрытыми глазами. Чимин следовал за Чонгуком по пятам, прикрывая тому глаза своей ладошкой, пока Чонгук пытался расставить все предметы по места. Он нащупывал чашки и относил их на верхнюю полку справа от тостера. А Чимин всё смеется ему в ухо, когда Чонгук вертел в руках непонятные ему предметы, не подозревая, что они — Чимина — и места в его доме еще не имели вовсе. — Так нечестно, — жаловался он, открытая глаза. 4. Учить стихотворения, иностранные языки, разгадывать кроссворды. Медленно набежал вечер. — Вот тут есть один для примера, — Чимин перевернулся на живот. День их истраченных попыток подходил к завершению. Они лежали в постели, играл телевизор, закипала в чайнике вода… если будут силы заваривать лапшу. — Хоть с виду он и угловат, но очень строен, как солдат. Вынослив, грамотен, умен — задачи все решает он. И, если нужно, он готов осилить сотню языков. К тому ж ему совсем не спится. Он день и ночь готов трудиться. Он по хозяйству помогает и даже в шахматы играет. Не обыграть его вовек! А ведь совсем не человек. — Меня в тоску вгоняют такие вот стишки, — сказал Чон. Чимин перевернул страницу, бумага зашуршала в складках простыни. — Он металлический, мозг электрический, — продолжил Пак. Этот миг, в котором они застыли; миг, который застыл вокруг них, обрел совсем иную форму, и мог, казалось, длиться вечно, если вот так закрыться от всех и пить чай часами напролет. Смотреть старые, позабытые человечеством фильмы, слушать музыку, что уже не раздается на улицах города, прислушиваться друг к другу. — Сам ты металлический, — буркнул Чонгук, как обиженный ребенок. — Что правда, то правда. Чонгук склонил голову, магнитом тянувшуюся ко лбу Чимина. Материал в книге подходил к своему завершению, буквально несколько последних страниц, а Чонгук изменений не чувствовал. Может, просто не надо было пролистывать этот учебник до конца; остаться на страницах где-то между корками. Но они ведь договорились, и пока не дойдут до финальной строчки, всё будет напрасно. Чонгук и Чимин лежали друг к другу близко-близко. Близость — их способ общения. По ящику крутили старый выпуск шоу, вид которого не умрет, пожалуй, никогда. Шоу на выживание. Ведущий в целях популяризации «Соуль-интерпрайз» — андроид последней на то время модели. Почему-то канал с трансляцией о жизни астронавтов на Омега-7 накрылся. Чимин загнул страницу учебника, закрыл его и какое-то время просто смотрел перед собой. По его лицу бежала рябь тоски и, наверное, совсем немного смирения. — Помогло? — спросил он, не ожидая ответа. На что Чонгук его безмолвно притянул еще ближе. — Игорь, извините, но вас исключают из шоу «Твоя игра», — андроид указывал названному Игорем человеку на выход из помещения. — А я и так собирался, — вопил Игорь, снимая с себя табличку с показателями его физической выносливости, которая, явно подкачав, его подставила. — Сейчас ваше экстравагантное поведение достигло предела. Уходите. — А вот и пойду. Публика ликовала, радуясь исключению Игоря и выкрикивая какие-то ругательства. Мужчина, высоко задрав подбородок, покинул тухлое шоу и вместе с тем рамки Чонова телевизора. — Шоу, блин, 2202 года, он умер уже наверное, — произнёс Чимин без особой заинтересованности. — Двадцать лет прошло. — Да тут дело не в количестве лет, — Чонгук закинул руку за голову, наслаждаясь запахом жасмина, что уже, казалось, поселился на коже Чимина без оплаты коммунальных. — С таким-то поведением. — Представь, его в тот же день, после этого эпизода, ножом пырнули. — Игорь выходит из здания шоу, — выдвинул возможный сценарий Чон, восхищаясь своей теории. — Его убивают со словами: «Иди в жопу». — А Игорь орет: «А я и собирался. А вот и пойду», — добавил Чимин, не сдерживая смех. Они смеялись друг другу в самые губы, ловили мелкодисперсную радость из чужого организма. Оголенная потная кожа вплотную к такой же. Чонгук пальцами вырисовывал новые, неповторимые в своем начале узоры на предплечье Чимина. Тоже рисовал путь для своей заплутавшей души и подушечками пальцев чувствовал, что иероглифы оставались несмываемыми чернилами. Он знал точно, ведь такие же отпечатаны на его черепной коробке; такие же на сетчатке глаза. Все они — Пак Чимин. Судьба, от которой ему уже не сбежать. Он и не уверен, что хочется. Чимин слегка дёрнулся, словно ощущая касания. — И как ты только все это чувствуешь? — спросил Чон с бьющимся бешено сердцем. — Я чувствую, когда ты касаешься. — Ты удивительный, — само вырывалось у него. — Какие мы оба удивительные. — Уникальные. И у Чимина отчего-то маленькие водоемы скопились в краешках глаз и вылились тонкими струйками по припухшим щекам. Чонгук его без слов понял, он большими пальцами растер крохотные неспешные водопады и сцеловал тонкими губами соль Чиминовых морей. И от этого сердце разбухло, заливаясь таким количеством крови, что хватило и на пунцовые румяна. Чимин прятал себя куда-то в складки простыни, а когда Чонгук лез ту оттянуть — Пак конючил. Так сладко. — Ты такой один единственный, — произнёс шепотом Чонгук для одного лишь Чимина. Даже если рядом никого не было. — Ты — моя религия. — Чиминомания или Чиминианство, — попробовал предположить представитель этой самой религии. В их небольшой квартирке, на кухне которой уже давно остыл чайник, мерно тикали часы. Электронные, но тикали, потому что это должно было быть «Прикольно». Из продолжающегося шоу по-прежнему слышались голоса ведущего и публики. Лишь они вдвоем в объятиях информационного потока, который тоже пытался донести куда-то свою истину. Чимин глубоко вздохнул, прикрыл глаза и опустился подбородком на Чоново плечо. Любовь существует в любом из миров, какие бы ужасы он в себе не таил. Любовь универсальна. И никогда ни в одной из галактик, ни в одной из вселенных никто не будет любить так, как Чон Чонгук любит Пак Чимина. И, может, эта любовь была ему навязана, но без Чимина уже никак, и это совсем не пугает, а даже как-то успокаивает. Какая-то стабильность и твердая уверенность по сравнению с которой даже факт, что небо где-то там голубое, а трава зеленая, кажется ему чем-то до ужасного шатким. Такая же определённость, как мультфильмы про кролика и цыплёнка по четвергам. — У всех ведь квадратные метры и острые углы, — Чонгук убрал с чужого лба челку. — Мхм. — Тогда отчего роботы пылесосы круглые? И Чимин Чонгуку улыбнулся. Красиво. Но ненадолго. Он готов отдать все, лишь бы Чимин вот так проводил по его щетине снизу-вверх и улыбался каким-то своим мыслям, даже пусть не делится. Лишь бы просто улыбался.* * *
В два часа ночи в дверь постучали, сначала робко и нерасторопно, делая паузы, а после уже сильным, не терпящим отлагательств кулаком. А за дверью — его старые коллеги. Должно быть, пришли его поддержать из некого подобия солидарности. Только компания у них выходила, мягко говоря, старенькая. Он не разделит их переживаний касательно структуры детских какашек. Он даже не мог, раз на то пошло, разделить их гетеросексуальных преклонностей. Ненормальные, в общем, люди. У Чонгука-то вот — все совсем по другому. Вверх-дном. — Вот, а ты говорил: «Бежал», — бросил Чон Хосок севшим голосом, обращаясь к Ким Сокджину. — Я нашел кое-что, Чонгук, — тараторил Сокджин, — и теперь твои слова не кажутся нам бредом. — Неужто? — произнес Чон, пытаясь выдавить из себя удивление. — Я польщен. — Впускай нас, я не буду стоять в коридоре. — Капитан явно устал. — Пушек нет, никто вязать тебя не думал. Пока что. Сокджин рассматривал упаковки от лапши быстрого приготовления на чужом столе и направил взгляд в окно, а Хосок заметил вторую кружку для чая и легкий свитер, оставленный Чимином, который на Чонгуке бы не смотрелся. — Все таки завел подружку, — предположил выдвинул он. — Можно сказать и так. — Ты знаешь, что произошло с твоей семьей? — нервно спросил Сокджин, роясь в своём планшете, и спросил так, словно Чонгук заранее не мог быть прав. — Авария, — с недоверием произнёс он, скрестив руки на груди. — Мы с родителями попали в аварию. На разделении шестидесятой магистрали. Хосок с Сокджином переглянулись, что Чонгуку нисколечко не понравилось. Капитан сел за небольшой столик и просканировал квартиру на предмет нежелательных элементов абсолютно любого характера. Смотрел и брови его сводились к переносице. Сокджин же уместился в кресле и протянул Чону свой многострадальный планшет, выуживая сохранный материал повышенной конфиденциальности. Надо полагать, они с Хосоком постарались. — Произошло убийство, — прошептал Ким, голос его содрогался, как тоненькая ветка на ветру. Чонгук смотрел на свое детское фото три-на-четыре. Не улыбался юному отражению, не разделял тех чувств, что так искренне напрашивались с экрана Сокджинового монитора. Он видел короткую сводку о весе своего молодого тельца, он видел короткую биографию своей позабытой жизни. И Заключение он видел тоже. Он наконец видел правду. Красным утвердительным цветом. Красный — всегда беда. Бездушным шрифтом: Чон Чонгук. [Мертв]