despiction

— Спишь? Юнги открывает глаза и чуть приподнимает голову. Ви опирается о стену, без капли стеснения находясь в чужой камере, куда ему, по хорошему, нельзя. Хотя, кого это волнует? — Время есть до отбоя, решил заглянуть, — опережает он вопрос. — Нама нет? — Ушёл куда-то, — пожимает плечами Юнги. — Тебе нахуя? Кроме них в камере никого. Шуга выглядит, будто принял дозу больше обычного — чёрные глаза расширились почти на всю глазницу, губы слегка подрагивают, а голос запинается. Будь здесь охранники, его бы давно перевели в изолятор и увеличили срок втрое, но это крыло охраняется меньше всего. Да и он не идиот, прекрасно понимает, на какой риск идёт, за несколько лет научился не подавать виду, что под тяжёлыми веществами. Ви бы предложил ему пойти в актёрский, если бы не знал тёмное прошлое приятеля. Обычно на третьем этаже редко встретишь случайных прохожих. Заключённым запрещено покидать своё крыло, но за этим мало кто следит — только когда проверка приезжает. В Сеульских тюрьмах строже, если верить знакомым отсидевшим, коих можно по пальцам сосчитать, но на окраинах всё иначе. Ви не жалуется — средние условия, отсутствие особой строгости, зато внутри свои законы не могут не радовать. В центре он вряд ли бы удержался на ногах, а здесь хорошо. Легко запугать людей и добиться превосходства над остальными. — Да так, — он достаёт с кармана пачку и разочарованно понимает, что она закончилась. — Побазарить хотел. Курить так-то тоже нельзя, даже камеры висят, но дежурные внимания на это не обращают. Некоторые даже стреляют у зеков сигареты при обходе. — Он ещё не в курсе, — намекает Юнги на новенького. — Но, поверь, как только узнает, сразу мозги промоет. Так что, если хочешь опередить, то действуй быстрее. — Я иногда сомневаюсь, что ты на его стороне, а не на моей, — хмыкает Ви. — До завтра. — Ты мне просто нравишься побольше, а у Нама наркота, вот и сижу на двух хуях одновременно, — пожимает плечами он. — До встречи, Тэхён, — специально делает акцент на имени, бросая вслед ему. Ви на это лишь тихо усмехается. «Какой же ты легкомысленный, Мин Юнги». Утро встречает шумом и холодом. Чонгук еле разлепляет глаза, наблюдая, как в камере стоит кипишь. Все о чём-то разговаривают, иногда перекидываясь парой слов с проходящими мимо зеками, кто-то умывается, и повсюду эти голоса, крики и громкий смех. Он ворочается, пытаясь выпутаться из тонкого одеяла, и протирает глаза. В коридоре ещё шумней — завтрак, это время, пожалуй, одно из самых оживлённых. Юта коротко желает доброго утра и торопит, чтобы он побыстрее оделся и следовал за ними. После завтрака Чонгук хочет уже вернуться на свой этаж, но сокамерник напоминает, что у него сегодня первая смена, и утаскивает за собой. Парень не в особом восторге от подобного, но краем сознания понимает, что лучше хоть чем-то себя занять, а не бессмысленно шляться без дела. По уже знакомой дороге они доходят до завода. На улице прохладно, достаточно сильный ветер переодически треплет и без того не уложенные волосы и забирается под форму. Мысль, что он не будет постоянно в четырёх стенах, чертовски радует. Всё-таки власти не изверги, понимают, что здоровье, в том числе и ментальное, сильно подорвётся без свежего воздуха. — Смотри, — они входят внутрь, и Юта принимается объяснять всё подряд. — Здесь шкафчики, в которых хранят рабочую одежду и ещё что-то по мелочи. Тебе тоже такой выделят. Там дальше, — он кивает дверь невдалеке, — раздевалка. Правила поведения не жёсткие, ход работы я тебе объясню. Начнёшь с маленького, вскоре втянешься. — Сейчас мы куда? — интересует Чонгук, рискнув взять его за руку. Друг на это улыбается и не пытается освободиться от слегка подрагивающих пальцев. — К начальнику. Они входят в небольшой кабинет. Обстановка оказывается достаточно скудной — маленькое окошко на себе, письменный стол в центре, заваленный кучей бумаг, и два деревянных шкафа по бокам. Зрелый мужчина отрывается от заполнения какого-то бланка и окидывает их взглядом. — Сонбэним, — Юта низко кланяется. — Как зовут? — начальник внимательно рассматривает Чонгука. — Чон Чонгук, — уверенно отвечает он, тоже поклонившись. О вежливости не стоит забывать даже в таких местах. — Сколько лет? — Двадцать. — Такой молодой, — хмыкает мужчина. — Я теперь твой начальник, Хван. Добро пожаловать. Уже знаешь нынешние, или ознакомить? Чонгук отрицательно мотает головой. — Если не затруднит. — Самое главное: не суйся, куда не просят. Выполняй поручения, не влезай в конфликты, и будет тебе сладкая жизнь. Оборудование тоже лишний раз не трогай, сломаешь что — твоя семья оплатит. С рабочими можешь сдружиться, можешь не общаться, никому нет дела. На смены не опаздывать, отлучаться только с разрешением. Всё ясно? — Да, господин. Хван одобрительно кивает и вручает ему ключ от шкафчика со стопкой одежды. Парни ещё раз кланяются и покидают кабинет. — Ты хорошо продержался, — аплодирует Юта. — Он таких любит. Расслабься, коллектив у нас дружный. Раздевалка не особо отличается от той, что была в душевой. Разве что побольше и скамейки более удобные. Рабочая одежда на удивление оказывается удобной, правда, немного великоватой, но это волнует в последнюю очередь. Они складывают форму в свои шкафчики и наконец заходят в рабочий зал. У Чонгука замирает сердце. Он никогда не бывал в подобных местах, и от огромного пространства готов задохнуться. Рабочие готовятся к смене, неспешно расхаживают между станков, о чём-то переговариваются; атмосфера кажется спокойной, в какой-то степени даже дружеской. Чонгук успевает насчитать как минимум одиннадцать человек, когда Юта подзывает его к одному станку. Ткацкому, скорее всего. Они будут производить одежду? — Знаешь основы шитья? — интересуется Юта. Получив кивок, он продолжает: — Окей, не буду спрашивать, откуда. Большая часть работы заключается в том, чтобы получилась пригодная для дальнейшего использования ткань. Я специально попросил, чтобы ты поближе ко мне был. Чонгук в который раз чувствует вселенскую благодарность — Работа не из простых, но ты быстро освоишься. Это — ремизки, — показывает он на детали, похожие на рамки. — Для фиксаторов служат шпильки, нити крепят держатели. За проделывание петель отвечает вот этот крючок. Да, знаю, сложно, просто повторяй за мной. Чонгуку эта затея уже не кажется настолько хорошей. Что уж таить, шитьем он занимался один раз в жизни, и то в средней школе, так сразу встать за станок подобно самоубийству. Он точно покалечится, а ещё хуже, сломает что-то из оборудования. Денег платить за замену нет, а злить начальника и кого-то выше желания совсем нет. — Встань пока, посмотри, что к чему, я здесь рядом, — Юта ободряюще улыбается и отходит за соседнее устройство. — Главное, не торопись, времени навалом. По залу разливается противная сирена, и смена начинается. Не успевает пройти и десяти минут, как дверь с грохотом открывается, впуская внутрь разгневанного Хвана, который ведёт двух, видимо, рабочих, и орёт им что-то невнятное. Юта меняется в лице, тут же оставляет только начатую работу и подбегает к ним, отводя одного парня в сторону. Стоит тому вырваться из цепких рук мужчины, как он, не теряя ни секунды, набрасывается на не сопротивляющегося второго и остервенело бьёт везде, куда только дотягивается. Остальные, не ожидавшие подобного поворота событий, подходят на помощь, а следом увязывается и Чонгук. Любопытство берёт своё. — Отцепись от него, блять, ты, конченый уёбок! Накамото, утихомирь его! — переключается Хван теперь на Юту, который с нечитаемым выражением лица безуспешно вдалбливает что-то тому ненормальному на японском. Их еле-как оттащили друг от друга; у второго парня на скуле назревает огромный синяк, а на шее виднеются свежие следы от ногтей. — Yamero, kono mazāfakkā o owara sete! — плюётся ядом он. — Ochitsui te, — Юта хочет было дотронуться до него, за что получает коленом в живот. — Ладно, понял. Он не собирается остывать, — продолжает он уже на корейском. — Хикару, господа ради, завали свой уёбищный характер и потакай правилам, — Хван даёт ему звонкую пощёчину. — Aete watashiwoyonde wa ikenai, anata wa shōfu o gaki, — японец вновь пытается вырваться, за что его бьют по ногам, заставляя встать на колени. Наконец появляется охрана и скручивает поехавшего, пока тот продолжает крыть всё и всех матом, сначала не желая вставать, но после приставленного к виску пистолета всё же следуя за ними. Пострадавшему наскоро обрабатывают ссадины, благо, серьёзных повреждений не обнаруживается. — Добро пожаловать в тюремные реали, — хмыкает Юта, потирая место, куда пришёлся неслабый удар. — Что за… Кто это? — от шока Чонгук не может и пары слов связать. Единственный вопрос, который вертится в голове, звучит примерно «Какого хуя?» — Помнишь, мы упоминали Ши? Так вот, теперь вы знакомы. А этот, — он кивает на избитого, — Мёнсо, его жертва уже примерно пару лет. Мёнсо так и не издал ни звука, даже в лице не поменялся. Чонгук в его глазах не заметил ничего — лишь равнодушие и какое-то смирение. Будто он и похуже вещи видал. — Сильно? — интересуется Юта. — Нет. Всё нормально, — отвечает пострадавший с жутким диалектом и спешно ретируется к станку. — Он с севера? — догадывается Чонгук. — Беженец с Северной Кореи, — тише подтверждает Юта, и внутри всё леденеет. — За нелегальное проживание и посадили. Над такими особо не заморачиваются, сразу пихают в общую исправительную. Не знаю, за что Ши его невзлюбил. Никто не знает. Он в отделе для особо агрессивных сидит, Мёнсо — в одиночной. Им обычно не дают пересекаться, но в последнее время почему-то меньше следят. — Не прохлаждаемся, Накамото, — проходит мимо них Хван. Больше происшествий не случается. Среди общей массы Чонгук выхватывает взглядом Тэиля, который, к слову, и глазом не повёл при перепалке. Привык, видимо. Остаток смены проходит более-менее гладко. Работа действительно не из лёгких, но он быстро схватывает, что к чему, под конец даже втягивается. Звучит уже знакомая сирена, и рабочие покидают зал. Чонгук следует за Ютой в раздевалку, перед этим захватив из шкафчика форму, и быстро переодевается, стараясь не смотреть на полуобнажённых мужиков вокруг. — Куда мы сейчас? — интересуется он, догоняя друга уже на улице. — На обед. Для рабочих он чуть раньше начинается, чтобы успеть потом вернуться. Чонгук кивает и едва слышно выдыхает. Жарко, хоть на улице и холодает с каждым днём. На душе легко, несмотря на случившуюся драку у него на глазах. С каждым часом тюрьма не кажется таким плохим местом, как была раньше в воображении. Даже некоторые дни в университете кажутся более скучными… Он одёргивает себя и ускоряет шаг. Нет, нельзя допускать подобные мысли. Это чёртово сборище опасных преступников, не летний лагерь или что-то подобное. Конечно, есть и хорошие люди, с которыми в иной обстановке можно было бы даже подружиться, но не сейчас. Не сейчас. Всего третий день заключения, а взгляд на жизнь уже неслабо поменялся. Если раньше Чонгук имел лишь смутные представления о чрезвычайной жёсткости, то сегодня смог лицезреть её во всей свой красе. Вторая половина смены проходит, к счастью, гораздо спокойней. Юта под конец даже показывает небольшой ларёк, у которого уже столпились рабочие, правда, к нему они не подходят. На улице уже почти стемнело. Чонгук задерживается на миг, смотрит на розоватое небо и сам понять не может, что испытывает. Закаты он никогда особо не любил, но сейчас… Хочется очутиться у себя в общежитии и смотреть через форточку на заходящее солнце, пока друг рассказывает что-то, в один момент бормоча недовольно, что его не слушают. — Чего встал? — Юта возвращает в реальность. — Сейчас очереди огромные будут. — Ничего, — он трясёт головой, пытаясь избавиться от ненужных мыслей. — Пойдём.