Не кошмар

      Папайрус с тихим выдохом уверенно проходит в комнату брата, босыми ногами чувствуя под собой крошки и какой-то мусор, неприятно прилипающий к стопам, Папс морщится. Санс вновь будит его своими стонами, и Папайрус ненавидит кошмары брата еще и из-за своего погубленного режима сна. Может, он и устал просыпаться посреди ночи из-за звуков за стеной, чтобы просто разбудить брата, поцеловать его в лоб и сказать несколько успокаивающе-угрожающих словечек и уйти спать к себе, но все же Папс признает, что это давно стало рутиной — он привык.       — Санс, — тихо зовет он, опускаясь на край матраса, и кладет ладонь брату на плечо, которое кажется слишком горячим. Папс хмурится, тряся брата, и тот скулит, шумно дыша. — Брат, это всего лишь сон, — бесцветно проговариваются заученные слова — Папайрус всегда говорит одно и то же. И Санс всегда просыпается не сразу. Он лежит, прижав колени к груди и запутавшись в одеяле; Папайрусу приходится размотать брата из кокона, чтобы найти его лицо. — Санс, я рядом, слышишь?       Санс хмурится, когда прохладные пальцы приглаживают отросшие короткие волосы, и он доверчиво льнет к рукам, словно рефлекторно. Его лицо красное, пересохшие губы чуть приоткрыты, он жадно глотает воздух, будто его вот-вот перекроют. Когда брат в очередной раз зовет его по имени, сознание возвращается в реальность, и он, хмурясь, открывает глаза, взглядом сразу же врезаясь в сонную и слегка недовольную физиономию Папайруса. Санс держит зрительный контакт несколько секунд, а после долго моргает, отводя голову в сторону.       — Все хорошо, — сонно бормочет Папс над макушкой, обнимая брата за голову и опуская руки на взмокшую спину. Санс, отчего-то, краснеет сильнее, приподнимается на локтях и затихает, когда пальцы невесомо рисуют узоры у поясницы. В комнате очень душно, замечает Папайрус, и у него слабо вскруживает голову, возможно, из-за недосыпа. Он слышит, как у брата быстро-быстро бьется душа где-то внутри, и почему-то не успокаивается. Он кладет одну ладонь брату на плечо, лениво целуя его в шею, прикрыв глаза. Обычно Санса это успокаивает, но сейчас Санс кусает пересохшие губы, отводя голову назад, чтобы брату было удобнее, и цепляется за его майку. Папс губами чувствует пульсации в венах, и когда брат вновь тихо-тихо постанывает, его будто озаряет.       Он хмурится, отстраняя Санса за плечи, заглядывает в его раскрасневшееся лицо и расслабленный взгляд. Санс шумно дышит, сводя брови к переносице. Взгляд у Папайруса становится растерянно-мрачным.       — Это был не кошмар, — вскидывает бровь он, держа брата за горящие щеки. Тот отводит взгляд, накрывая его ладони своими, и облизывает губы.       — Не кошмар… — тихо признается Санс, влажно целуя ладонь в своей руке и поднимает на брата глаза, проникновенно заглядывая в душу.       Цвет лица Папайруса, очевидно, становится на тон краснее, и он глупо моргает один раз. Санс смеется тихим рычащим звуком, жмурясь от приятных мурашек.       Папс обиженно поджимает губы, через мгновение вырывая свои ладони из слабой хватки, чтобы притянуть брата плотнее, не оставляя ни миллиметра между их тел. Он бесцеремонно скидывает одеяло на пол.       — Из-за тебя мы не выспимся, — шипит Папайрус брату в губы, грубо сжимая его подборок, и заставляет Санса лечь, оседлая. На самом деле, сбитый режим его совсем не волнует, и Санса, нуждающегося в нем настолько, что даже кошмары ему перестают сниться, он никогда не променяет как какой-то сон. Возбуждение раскаленной лавой наполняет до самых краев, когда Санс, умоляюще хмурясь, тянется руками к его лицу, обнимая за плечи и целуя глубоко и почти небрежно. Приподнимаясь, он опускает широкие ладони на крепкие узкие бедра Папса и стонет ему в губы, когда тот нарочно ерзает, дразнит и ухмыляется каждый раз, когда у Санса сбивается дыхание.       — Из… извини, — запыхавшись, бормочет он несвязно без всякого раскаяния и сожаления. В голове ощущается лишь опаляющий густой туман вместо мыслей. Он вновь притягивает брата за лицо, будто стремясь раствориться в нем.       Папайрус кусается. И мог бы делать это ежесекундно, только из-за реакции: то, как Санс жмурится и скулит, слизывает кровь с искусанных губ, и как он подставляет шею под новые красные отметины, прижимаясь плотнее, затмевает любое самообладание. У Санса мило краснеют уши, и Папс сжимает его волосы в кулак, заставляя запрокинуть голову. Удовольствие покалывает на кончиках пальцев, когда брат послушно следует за ним, когда подчиняется и выражает свою потребность в этом. Он хочет, что бы им управляли — он хочет, чтобы брат управлял им, и подчиняться он будет только брату. Папайрус нежно трется носом о его висок, слабо кусая за красное ухо и проводя по нему языком. Он чувствует, как низкие стоны вырываются из груди, как брат бессилен перед ним, и эта беспомощность заводит их обоих.       Санс смотрит перед собой, и в глазах его будто плывет дымка, пелена возбуждения, и он уже совсем не контролирует то, какие звуки издает. Папайрусу от этого сносит крышу. Санс никогда не сдерживается, только если брат об этом не попросит, и сейчас он глубоко дышит, пытаясь двигать бедрами, пытаясь создать хоть какое-то трение. Когда Папс задирает его футболку, плавно оглаживая сперва мягкий живот, потом обеими руками лаская грудь и сжимая твердые соски в пальцах, Санс взводит глаза к потолку, сжимая в руках простынь. А потом брат одним движением сковывает его запястья рукой, лицом поднимается к его губам и влажно целует, опрокидывая на подушку и фиксируя руки над головой.       Со стороны кажется, будто Санс скорее умрет, чем брат закончит с прелюдией, но на самом деле, это заставляет дрожать под каждым прикосновением. Когда тело разгоряченное, чувствительное и нуждающееся в ласках, тактильности, когда мир обрывается на прохладных пальцах, на крепкой хватке рук, на приятном сладко-горьком запахе и тесноте прикосновений — все остальное проваливается в тьму.       Папс продолжает играть с его грудью, обводя вокруг соска языком, оставляя мимолетные поцелуи и нежные укусы, и чувствует, как с каждым рваным вдохом грудь поднимается, чувствует вибрацию с каждым стоном — чувствует душу. Папс отстраняется, продолжая удерживать брата и гладить его, возможно, слишком грубо, удовлетворенно облизывая губы каждый раз, когда брат открыто на эти грубые ласки поддается. Санс беспорядочно мотает головой по подушке, жмурясь и низко зовя брата по имени на выдохе, когда тот решает качнуть бедрами, через ткань ощущая горячую плоть и тесно прижимаясь к ней. Он толкается снова, кусая губу от несдержанной улыбки — брат отзывается, ерзая и тихо рыча. Папс свободной рукой проводит по голому торсу к груди, до куда позволяет футболка, и опускает выгибающееся возбужденное тело, а потом обхватывает член брата через ткань, заставляя того издать громкий стон. Санс пытается толкнуться в руку, но сидящий на нем Папс не особо позволяет, и Санс лишь беспомощно скулит.       — Пап… — сквозь шумные выдохи умоляет он, — б-блять, пожалуйста, Папайрус, — он почти задыхается, и наблюдая за этим, у Папса игриво щекочет внутри азарт вперемешку с возбуждением. Он сам давно шумно выдыхает через рот, любуясь податливостью брата, чувствуя отдачу от каждой клеточки его тела. Он садится удобнее, так, чтобы касаться брата плотнее, и плавными движениями трется через ткань, где постепенно образовывается влажное пятно. Он судорожно выдыхает, когда дрожь приятной волной миллионами игл покалывает внутри. Рука с запястьями брата сжимается крепче, и Папс тихо стонет, когда они касаются друг друга слишком тесно. — П-Папс, я хочу тебя касаться, — тихо говорит Санс, приятно ощущая власть над собой. Он просит, заглядывая брату в глаза, когда тот опускает голову и кусает от удовольствия губу, все равно срываясь на стоны. Папайрус громко выдыхает.       — Нет, — сдержано бормочет он, и Санс продолжает тихо просить, умоляя стонами и открыто поддаваясь движениям. Папайрус освобождает его член, стягивая шорты, и накрывает влажную липкую голову ладонью. Санс твердый и чертовски чувствительный, и когда Папс пальцами окольцовывает ободок головки члена, плотно сжимает, задевая уздечку и опускается вниз, Санс лишь быстро-быстро и шумно вдыхает, отворачивая красное лицо в сторону, жмурясь.       — Б-босс, ну, пожалуйста, я… — вновь слышится низкое бормотание от старшего, покрывающееся громким дыханием, — …я сейчас…       — Блять, Санс, нет, ты кончишь, когда я тебе разрешу, — Папайрус сжимает ствол у самого основания, не без удовольствия ловя от брата новый приглушенный стон. Хочется плотно обвить руки вокруг его шеи, чувствуя, как пульсирует кровь в жилах, и украсть последний воздух глубоким поцелуем, чтобы после услышать его хриплый вдох. Но сейчас руки заняты другим. Он отдрачивает брату, оглаживая головку большим пальцем и оставляет синяки на запястьях.       — Прошу, — севший голос доносится тихо, и от удовольствия слезятся глаза. Санс с разочарованным выдохом чувствует, как брат отпускает его член, ладонью ведя от низа живота к груди вновь, и плотно наваливается на него всем телом, поворачивая красное лицо к себе.       — Ты выглядишь так жалко, когда умоляешь, — Папс завороженно всматривается в темно-красные глаза, нежно улыбается и невесомо гладит тыльной стороной ладони брата по щеке, вновь втягивая в долгий поцелуй, царапаясь о колючую щетину. Санс отвечает почти отчаянно, касается его языка своим и играет с ним как-то неряшливо, влажно. Папс все же освобождает чужие запястья, сразу же ощущая ладони брата в своих волосах. Санс поднимается, заставляя брата обнять ногами его бедра, чтобы чувствовать друг друга теснее. Папс отстраняется, чтобы полюбоваться на припухшие губы и вытереть потекшую изо рта слюну. Санс бездумно наблюдает за чужими пальцами, облизывает их, когда брат мягко сминает его нижнюю губу, и зарывается в его волосы снова, притягивая к себе для очередного поцелуя, растворяясь в нем.       Когда руки были освобождены, Санс будто не давал им никакого отчета, трогая брата за крепкую грудь, оглаживая плечи и порывисто обнимая, толкаясь бедрами, в надежде создать трение вновь. Он прижимался к нему всем телом, оставляя следы от долгих поцелуев и укусов на шее и ключицах, будто подтверждая сам себе: его брат сейчас действительно перед ним, принимает все эти беспорядочные ласки и тяжело дышит, опустив голову.       Пальцами Санс ведет по косым мышцам живота от ребер к паху, это томительно для обоих, и Санс в предвкушении прикусывает губу, не замечая, как его дыхание сбивается вновь. Руки трогают сквозь белье у брата между ног, и Папайрус позволяет тихому стону сорваться с губ, накрывая своей рукой ладонь брата. А когда они избавляются от лишней ткани, Санс сперва проводит большим пальцем под уретрой, все же нежно играя с ней и заставляя Папса протяжно простонать сквозь сжатые губы, из-за чего звук больше похож на мычание. Санс оставляет на губах довольную улыбку и обхватывает брата удобнее, размазывая предэякулят по головке, сжимая крепче и ритмично двигая ладонью. Они собираются дрочить друг другу насухую — отвлекаться и искать смазку нет никакого желания и даже мысли.       Папс качает бедрами в такт движениям брата, но после нескольких секунд заставляет его ладонь остановиться и обхватить их обоих. Когда влажные головки утыкаются друг в друга, Санс шумно вбирает в себя воздух, следуя за направлениями чужой руки, подстраивается под ее темп, сдерживаясь и утыкаясь брату в плечо. Через время скользить становится проще и приятнее, и Санс с наслаждением вслушивается в обрывистые полустоны-полувздохи где-то над макушкой.       — Если мы проспим, клянусь, я убью тебя, — без особой угрозы выдавливает Папс, вновь сбиваясь в дыхании.       Санс на секунду предполагает почти в замешательстве, что брат думает совсем не о том и совсем не увлечен процессом, но теория бьется в дребезги, когда Папс, обнимая брата ногами плотнее и сжимая его ладонь в своей, кончает с громким рычащим стоном, останавливая движение и пачкая Сансу футболку. Сансу, на самом деле, не особо есть до нее дело.       — Не проспим, — он выпускает обмякший член из свой руки и целует брата в шею, продолжая надрачивать себе, не ровняясь на темп брата, пока его ладонь вновь не касаются худые пальцы. Санс выдыхает, позволяя взять над собой контроль, позволяя брату обхватить самому и начать двигаться не так быстро, как Сансу бы хотелось. Он продолжает толкаться в ладонь, целуя брата в шею и цепляясь за его плечи. — Б-блять, я…       — Можешь кончить, — разрешает Папс, заботливо целуя брата в висок и сжимая член сильнее, ускоряя темп по нарастающей.       Санс ворчливо думает, что его разрешение не влияет на многое, но эту мысль перекрывает удовольствие, нахлынувшее волной и не позволяющее вдохнуть. Он стонет брату в плечо, жмется к нему и вдавливает пальцы сильнее, смаргивая слезы. Санс кончает брату в ладонь, простонав что-то нечленораздельное. Он наваливается на Папса всем телом и доверчиво позволяет себя обнять, вот только брат отстраняет его за плечи, чистой рукой вытирает влагу с его красных щек и вновь валит на матрас в ленивом поцелуе, который быстро прерывается, начинаясь чередой следующих тягучих и несерьезных ласк.       Папайрус смиренно выдыхает, когда смотрит на часы. Он поворачивается к брату лицом, зарываясь в ежик отросших волос и закрывает глаза, неосознанно подстраиваясь под его дыхание.