ЗОНА АБСОЛЮТ

Мокрый бетон отрезвляет разум Легиона и он поднимается на ноги, шатаясь, будто хорошенько приложился об этот бетон. В Припяти опять дождь, пробуждающий в Отче забытые воспоминания о чужих слезах и болезненном расставании с единственным тогда верным товарищем. Вымокший до нитки он ищет спуск с крыши и, найдя его, наблюдает, как на том же месте появляется вся их еретическая процессия. Он впитал в себя достаточно той энергии, чтобы группа смогла спокойно перемещаться в пространстве, и судя по тому, как резко они появились на крыше, оставшийся путь они просто бежали. Теперь его главная цель: помощь Лаврику и Кисету. Со знакомством проблем возникнуть не должно, ведь если Отче привёл в их дом новых людей, то это уже их семья, их люди. Да и Болт точно сможет устроить дипломатию и уют, чтобы инопришельцы чувствовали себя как дома. Он планирует дать Кисету свободу действий и предоставить под его помощь отдельное здание, чтобы не мешать его деятельности, но для начала нужно наладить дела. — Скорее, сюда! — машет Отче и уставшая донельзя группа подходит всё ближе. «Замечательно. Никто не зомбирован, все целы…» — думает он, помогая спускать раненых и чёрный ящик с множеством оружия. С доставкой Химеры могла бы возникнуть проблема, если бы не обвалившаяся крыша на последнем этаже левого крыла. Собственно, в эту дырку она и спрыгнула, мягко приземлившись на обломки, Отче спустился следом, чтобы разъяснить ситуацию с Грозой. Как и предполагалось, они вышли первыми и Болт, играющий роль заботливой мамочки-героини, облегчённо вздохнул. Надо ли говорить, что представшая перед Отче картина нисколько его не удивила. Каин по обыкновению, задумчиво смотрит в окно, на этот раз обнимая Мивена, а не страстно целуясь, как это было якобы в тихий час, когда Голиаф зашёл проверить все ли спят и как работают поставленные на посты бойцы. Орф повис на Болте, ища в нём эмоциональную поддержку, Сокол и Архан отрабатывают рукопашный бой, который переходит в дьявольский смех Архана, потому как он повалил Сокола на спину, да ещё в какой позе. Инквизитор спит, а вместе с ним отдыхает и его троица, Изида, уже засыпая, гладит Мелкаша по голове, пока рассказывает ему что-то. Банши, Бес и Таратай всё ещё молятся, сидя вокруг сваленной из разных вещей конусовидной пирамиды, что достаёт почти до потолка и напоминает огромную, пост-апокалиптическую ёлку. Вскоре к ним подсаживаются Свят, Собек и Серафим, как самые послушные на молитву и служение бойцы. Бабай по обыкновению что-то ест, а первее всех заметивший зашедшего Ермак смотрит прямо на него, что-то тихо черкая в блокноте. Заметили их лишь благодаря чихнувшей Грозе, которая залезла своей любопытной мордой в пыльный, пока ещё не используемый кабинет. — Это Гроза, — представил скромно вышедшую в огромное помещение Химеру Легион. — И она теперь будет помогать нам. Также у нас наблюдается пополнение из рядов неверных, посвящение мы организуем сегодня, но чуть позже. Я договорюсь с Астаротом, и если у нас не получится, то к нам придёт Акира. В группе имеется известный вам Лавр, но он такой же тяжёлый как Ахерон. На его восстановление понадобится много времени и сил, поэтому попрошу не устраивать кровавый геноцид в моё отсутствие. Болт остаётся за старшего. Все, кто знали Лавра, посмотрели на Легиона белёсыми, равнодушными глазами, означающими сейчас, что они не ожидали возвращения младшего брата, но очень рады, что он вернулся в семью, как и ушедший в скитание без предупреждения Легион. — Инквизитор и Каин, — первый сонно выглянул на командира из-за угла, второй оставил Мивена одного и встал лицом к Отче, готовый выполнять приказы. — Вы будете помогать. Будет совсем замечательно, если в моё отсутствие кто-нибудь из оставшихся поможет Кисету. Ермак молча поднял руку и Отче, даже не обращая особого внимания на поднявшего, дал добро на помощь. Когда же в помещение зашли свободовцы с Панаевым и Протасюком, монолитовцы, стало ясно, были рады только появлению учёных. Если бы не присутствие Отче, все они накинулись бы на свободовцев кто с чем и либо забили бы до смерти, либо принесли бы в жертву. А сейчас Инквизитор спокойно берёт Лавра под руки, Каин, соответственно, за ноги, и они дружно несут его в некогда медицинский кабинет, ибо только там есть место, куда можно уложить Лавра. Ермак же думает лишь о том, что Отче пожалеет о своей слепоте к нему. Очень сильно пожалеет и очень скоро, ведь он чувствует как он устал. Занеся бойца в медицинский кабинет они уложили его на кушетку и передвинули её в центр комнаты, чтобы удобнее было оказывать помощь. Кругом лежат аптечки, и разные необходимые вещи. — Руки! — командует Отче и Каин садится на стул рядом с кушеткой слева от Лавра и, взяв его за руку, подаёт вторую Инквизитору, что садится рядом с командиром. Инквизитор же подаёт свободную руку Отче и он берёт её, завершая цепочку рукопожатий тем, что берёт правую руку Лавра. Всё это сделано для того, чтобы закачать в Лавра свежей крови и попытаться усилить восстановление. Делать это могут только те монолитовцы, что были повреждены силами артефактов. Процесс начинается быстро, каждый чувствует, как на руках появляются раны, похожие по своему виду на стигматы и через эти раны вся энергия и регенеративная сила передаётся Лавру. Какое-то время он дышит беспокойно, но вскоре всё приходит в норму. По обыкновению Легион старается взять всю самую сложную работу на себя, а потому уже к середине сеанса угасает на глазах. Да и его артефакт сильнее, чем артефакт Инквизитора, или Каина, а значит на него возложена большая ответственность. В какой-то момент Легион останавливает операцию, чувствуя, что все показатели Лавра наладились. Ребята расцепляют руки, а Лаврик спустя какое-то время открывает глаза. Ребята молчат, понимая, что из всех присутствующих ему более-менее знаком только Отче. — Как самочувствие? — монолитовец замечает в глазах Лавра страх, и понимая, что сейчас может произойти, командует ребятам держать Лавра. К счастью, они успели до того, как Лаврик собрался замахнуться для удара. Оба бойца смотрят на командира с ожиданием, крепко удерживая сопротивляющегося Лавра, который вдруг начинает вопить как дикий зверь, пугая всех свободовцев, что находятся в зале. Кисет хотел было встать, но Ермак, дополнительно подлечивший его, не дал ему этого сделать. Одним только взглядом говоря, что это в порядке вещей. Отче достаёт ремни, припрятанные специально для таких случаев, и, отдав их бойцам, приказывает обездвижить Лавра, чтобы тот не навредил себе или окружающим. В какой-то момент сила Лавра возрастает настолько, что он отпихивает от себя Инквизитора и, хватаясь за скальпель, собирается добить себя, но его руку останавливает мёртвый захват Отче, Лавр смотрит на него красными от лопнувших капилляров глазами, стискивая зубы в гневной гримасе и пыхтя от злости пополам с напряжением. Лавр вдруг перестаёт сопротивляться и Легион, зависнув лишь на секунду, ослабил хватку. Лавр хватает скальпель покрепче и тот проходится по лицу застывшего Легиона, чуть не выколов ему глаза. Инквизитор пулей подлетает к кушетке и заламывает Лавру запястье, вынуждая выбросить скальпель, что тот и делает, напоследок резанув Инквизитора по руке. Монолитовцы в четыре руки справляются с бешеным Лавром и, закончив с его обездвиживанием, устало садятся на диван. Руки Легиона мелко трясутся, что он замечает, только когда тянется к шкафу, чтобы достать успокоительное для Лавра и не понимая, чем вызвана такая тряска, застывает, смотря на своё отражение. Рана протянулась грубым, кровавым рубцом от подбородка и пересекла правую бровь, чуть не задев нижнее веко левого глаза. Лицо стало ещё ужаснее, аномалия не исправит это уродство, как бы не старалась. — Отче? — спрашивает вдруг Инквизитор, замечая безучастное состояние командира, а он, будто вспомнив, всё-таки открывает шкаф, доставая из аптечки шприц с успокоительным, который, как и любое поставляемое им лекарство, производят лаборатории «Монолита». В которых, к счастью, работает их боец Коста или же Алексей Остапенко, а потому они могут спокойно просить у лаборатории помощи, если испытывают трудности с поставкой лекарств. Инквизитор, распознав приказ, устремляется к Лавру, и хватается за руку, пока Легион растирает спирт на месте укола, и приловчившись, готовится ввести успокоительное, замечая, с какой безысходностью и болью на него смотрит Лавр, взгляд этот отзвуком отлетает от стен тоскливой и пасмурной души, артефакт на миг будто закручивается косой, выжимая из Легиона все чувства, но бесполезно. Каменное лицо даровано ему навечно. «Спокойно, всё хорошо… Мы и есть твоя семья. Кисет рядом, никто тебя не обидит…» — раздаётся в голове Лавра, но он не успокаивается и лишь когда лекарство было введено, гнев Лавра постепенно начал стихать. Позже уставший боец даже приластился к руке Отче, когда тот подставил её для проверки состояния, уткнулся в неё головой как кот и умиротворённо прикрыл глаза, почти сразу уснув. Ни душевная, ни физическая боль его больше не беспокоила. — Молодцы, можете быть свободны… — сказал командир, садясь на стул, что стоит напротив медицинского шкафа. Когда комнату покидал Инквизитор, Отче остановил его, взяв за руку, чтобы осмотреть её. — Сильно резанул? — Терпимо, — хмыкнул боец, тут же получив в эту же руку шоколадный батончик. — Утешительный приз? — Заказ Орфа… — командир поднимает на него усталый и измученный взгляд, полный вселенской тяжести. — Так что отнеси ему заодно, пожалуйста. И позови кого-нибудь, чтобы сторожить Лавра. И да, подлатайся. — А Вы? — монолитовец вздыхает, поднимаясь на ноги. — А у меня ещё много дел… Но можешь заверить их, что вы в любом случае будете посвящены в «Монолит». Если не сегодня, то, думаю, Акира навестит нас в подходящий день. — Хорошо — боец вдруг улыбнулся, отчего Легиона передёрнуло, он давно не видел эмоции на лицах людей, а видеть их у бедолаг, которых скоро лишат этой возможности, до ужаса больно. — Всё будет хорошо, Отче. С этими словами Инквизитор уходит, оставляя его в такой всепоглощающей, липкой тоске и омуте отречения, что Легион не сразу выпадает из этого состояния, когда на автомате идёт к своему месту. Месту, которое ещё помогает ему существовать: аномалия Лифт. Она восстанавливает его силы, заживляет раны и тихо мирно опускает на землю. В ней он проводит довольно продолжительное время. И вот сейчас, под звуки ночного ливня, сопровождаемого воем мутантов, криком ветра и грохочущими в небе аномалиями, Легион подходит к самому краю крыши. Туда, где уже стёрся давным-давно нарисованный указатель. Забирается выше, переступает ограду, становясь на самый край крыши и смотря в глаза клыкастой тьме, делает шаг. Аномалия, как и полагается, аккуратно, но довольно-таки неожиданно подхватывает его и он вдруг оказывается в полностью белой комнате, приятно освещённой естественным светом. У него ещё есть время, чтобы как-то расположиться в пространстве и он ложится на бок. Тяжесть подступает к его векам и он закрывает глаза, поначалу не видя ничего кроме темноты. А после всё вокруг вдруг вспыхивает красками, становится белым. В такие моменты он видит светлую, солнечную Зону, видит дом в котором они находятся. Как нежится в лучах солнца многочисленная живность Зоны, как игриво, будто дети, сверкают аномалии. Вот и сейчас он видит всё это и самого себя со стороны. Понаблюдав за собой какое-то время, не веря в то, как сладко и беспокойно он спит, Легион поднимается, размышляя, куда же податься сегодня. Пятиэтажное здание сзади уже изучено, местность вокруг тоже, может, слетать дальше? Куда-нибудь в тёмный лес, что перед ним. Но что-то не дало ему решиться на это и скучающий Легион по давней привычке расположился рядом со своим телом. «Выглядишь так, будто уже умер…» — доносится до его сознания добродушный голос и Легион, подобно чёртовому Касперу, вылетает из укрытия, пытаясь найти источник звука. «Я здесь, внизу!» — монолитовец опускает голову, видя под собой чёрную точку, которая по мере его приближения становится всё более чёткой, пока не принимает вид поднявшего вверх голову человека, будто сотканного из тёмного дыма. — Кто ты? — командир встал напротив незнакомца. — Скоро вспомнишь. Ну, по крайней мере я на это надеюсь. А если ты про то, что я такое, то для тебя я Полтергейст. Правда, не совсем правильный полтергейст, но всё же, я умею всё то же, что и они. От Полтергейста вдруг повеяло дымом сигарет, которые Легион никогда в жизни не спутает с какими-либо ещё. В голове сразу возникли страшные картины: безвыходное положение, убитые товарищи, и он, открывающий дверь в заброшенный комплекс под вопли боли оставшегося позади товарища. — Вспомнил? — глаза Полтергейста выражают интерес, но когда Легион отвечает отрицательно, его собеседник задумывается. — Я помогу тебе вспомнить. Надо бы только… Сон прекращается так же внезапно, как и начался. Лифт начинает опускать его вниз, залечив все раны, что Легион замечает по гладкому теперь шраму, пока ещё яркому в силу своего недавнего появления, и восстановив силы. Последние проблески яркого света дают ему вспомнить лишь часть из его жизни, но он цепляется за них, жадно хватает, будто набирая в грудь побольше воздуха перед тем, как погрузиться в воспоминания с головой. И вот он, далёкий, заснеженный вечер неясно какого года. Он ещё молодой и наивный, бредёт сквозь сугробы домой, когда слышит из мусорного контейнера душераздирающий плач. Позабыв все свои дела, он бросается к нему и открыв, обнаруживает ребёнка, закутанного в толстенный пуховик. Сердце его сжимается, а сознание пылает от несправедливости, скотского отношения к этому маленькому человеку. И он берёт малышку на руки, успокаивая и пытаясь выискать в темноте городского бездушия того, кто ответственен за это, но не найдя, решает взглянуть на найдёныша, и обнаружив маленькое, заплаканное личико, без всякого стыда плачет сам. — Тебя тоже оставили? — он прижимает ребёнка к широкой груди, думая лишь о том, что с этого дитя хватило страданий и он подарит ей самое тёплое и уютное детство. — Тише, тише. Теперь всё будет хорошо. Не бойся… — и он несёт её в дом, что скоро станет им чужим. Пока она внимательно рассматривает его голубыми, как ясное, летнее небо, глазами. Он действительно отдавал всего себя ей, растил в любви и понимании, выслушивал и поддерживал, и именно через неё он понимал всю человеческую суть. Но счастье длилось недолго и ему пришлось исчезнуть из её жизни, отдав на воспитание более достойному человеку, чем он сам, ведь он сталкер, нарушитель порядка и противник закона. А значит, ему просто обязательно должно было прийти письмо о возможности лишения родительских прав и передаче ребёнка человеку, который когда-то давно и бросил её на погибель. Единственным выходом было оформить опекунство на женщину, что жила вместе с ним в том доме, и уйти, перестав кормить девочку надеждами на хорошего отца, когда он всю свою жизнь — Зоновский пёс, не имеющий ничего, кроме её любящего взгляда. Ох, если бы он только знал, что повстречает её тогда. Он бы больше никогда не заходил на территорию Зоны, не пропал бы без следа, заставив её ждать и плакать по ночам. Он бы до самого конца оставался для неё примером и был бы для неё защитой и опорой. Теперь он не знает, является ли его прошлое правдой и есть ли у него это самое прошлое, что накрыло его с головой, хоть и не показав другие, более ужасные свои части. Но уже исходя из представшего перед ним, Легион загибался, почти завывая как раненый зверь, ведь вся закономерность его жизни заключается в том, что он постоянно остаётся один, а значит, и новую семью он тоже потеряет.

***

Покинутый мобильный бункер. 9 Сентября 2012 года: Даже после укола обезболивающего Кастет продолжал кричать каждый раз, когда к нему прикасались. Одежду пришлось разрезать прямо на нём, чтобы подготовить обгоревшее тело для обработки ожогов всего тела. Голова гудит, а сердце, готовое разорваться от боли, бешено бьётся из последних сил. Одежда стаскивается вместе с кожей, местами оголяются мышцы. Пономарь, по приказу Ивана Островского вкалывает Роме Шагурину двойную дозу обезболивающего и на всякий случай держит в руке укол с адреналином. — Скоро сюда заявятся люди Бориса Лаврика. Несколько часов назад его группа объявила независимость от «Долга» и желание вернуть ему былое величие, какое было ещё при предыдущем командире. Представляю, как будет злиться Воронин, когда при проверке состава окажется, что столько людей учинили дезертирство, а эти последние ещё и напали на своих же, устроили разбой. Рома воет, когда учёный разрезает перчатки на руках, буквально спаявшиеся с кожей, тоже с ботинками. Сердце тяжело раненого уже пару раз останавливалось, но каждый раз учёному удавалось вернуть его к жизни. Лицо обгорело настолько, что щёки пошли дырками, да и в целом оно изуродовано, а на теле открылись огромные волдыри с жидкостью. Ноги и руки местами обгорели до черноты, ибо ими Шагурин закрывался, пытаясь выбраться из дома вслепую. Запах в операционной стоит ужасный, Рома мало уже что соображает и теперь только беспомощно скулит, стискивая зубы. Челюсть держится в своём положении только так, иначе начинает раскрываться шире и уходить в сторону, не имея достаточного числа мышц, чтобы удерживать нижнюю челюсть. — Проблемный. Тут даже если и выживет, жить будет худо… Напрасные старания, Вам следовало его послушать. Как я говорил, скоро сюда заявится Борис, а работать с вашим человеком до самого утра я не могу. Мне за это не платят. И я не собираюсь наблюдать вас здесь, когда он придёт. — Ему нельзя умереть… — на автомате отвечает Пономарь, смотря испуганным взглядом куда-то вдаль. — Почему? Обычный боец «Долга», что в нём такого? — Есть ли возможность спасти его? — учёный вздыхает. — Есть, но знаете, это достаточно… — командир погибшей группы достаёт все деньги, которые у него есть и подносит к Ивану. — Ох, что ж… С этого нужно было начинать. Но Роману может не понравится то, что он выживет подобным образом, да и жизнью его дальнейшее существование я назвать не могу, так что всё под вашу ответственность. — Да — расписывается Пономарь в документе, не глядя, и снова застывает над Ромой, смотрящим на него разбитым взглядом. Он вспоминает один единственный момент, как их обоих безостановочно рвало, когда они отошли от горящего дома после инцидента. Какое-то время ни один из них ничего не помнил, но Кастет, вспомнив о произошедшем первее Пономаря, чуть не выблевал все свои внутренности, а потом начал уничтожать себя, специально пытаться снять одежду, биться головой и до адской боли бить и без того повреждённые руки. Его спасло только то, что Сергей оказался рядом. Он ещё не знает, что видел Рома, но помнит, что Мурин, идущий какое-то время с ними, свернул в сторону базы «Долга». Он точно расскажет Воронину про их исчезновение, их запишут в дезертиры, их будут искать. Слёзно просить Бориса Лаврика принять их в свою группу он тоже не хочет, ибо знает, чем это закончится. Он даже не хочет видеть его, ибо старательно забытое прошлое разорвётся новыми красками. Теперь им заказан путь только в «Слизняки», ибо только там их примут «по достоинству». Услышав писк приборов, Пономарь вздрагивает, понимая, что сердце Ромы опять остановилось. В страхе командир вкалывает Роме адреналин, надеясь, что тот выживет, ведь он — единственное, что у него осталось. Пускай он и решил его спасти без его согласия, но оставшись один, он одичает и точно попадёт в «Слизни», чем пугают каждого сталкера. В кабинет аккуратно заглядывает Иван Островский, который надеялся, что пациент всё же умрёт и ему не придётся тратить разработки на какого-то грёбаного бойца «Долга». Но сердце всё же забилось, благодаря тому, что Пономарь среагировал быстро, но несмотря на это Шагурин какое-то время не откроет глаза, ведь весь его организм попросту устал и работает на пределе своих возможностей. Пономарь смотрит на Ивана злым взглядом, и тот наконец подходит к расположившемуся на столе Роме. — Попрошу Вас выйти — сурово для обычного учёного высказал он, начиная смотреть на Пономаря более злобно и уверенно, чем он сам, буквально задавливая его решительность своим взглядом. — Хорошо — сдался командир, отходя на какое-то расстояние и останавливаясь в проходе. — Я же сказал выйти. — Я вышел из определённой зоны контакта, теперь мы находимся на социальной дистанции, и я имею право видеть, что вы там собираетесь делать с моим бойцом — парировал Сергей, пристально смотря на учёного. — Какие же вы все упёртые до мозга костей! Смотрите сколько хотите! Согнувшись над Ромой в три погибели, учёный аккуратно коснулся иглой шприца кожи бойца, протыкая её и попадая в вену Кастета, вводя неясную жидкость вместе с тем, что видно только его глазу. Ведь для Пономаря всё выглядит так, словно он действительно помогает бедненькому Шагурину. Он рад, ведь все показатели долговца в норме, а значит… Он станет его новым достижением. Этот препарат быстро дойдёт до его сердца, а значит он сможет узнать результат довольно быстро, возможно, ещё до того, как к нему придёт Борис Лаврик. Главное — записать результат и направить ребят в нужное ему место, чтобы этих двоих мог перехватить Борис. И тогда они оба будут встречаться с ним в несколько раз чаще, но будет лучше, если они-таки выполнят своё задание, связанное с Лавриком младшим. Состояние Ромы улучшается, видимо, организм усвоил введённый препарат и добавление к нему, а значит, всё прекрасно. — И что вы сейчас сделали? — Ввёл новое, дорогостоящее лекарство Британского производства — врёт Островский, задумчиво записывая результаты в книжку. — Мне в это не верится. — Ну так это исключительно ваши проблемы. Зона изменилась, связи с внешним миром у нас пока нет, где бы вы получали лекарство, если даже Уроська напрягается с этим вопросом, чуть ли не выпрашивая у заезжающих в Зону военных все их вещи, я не знаю. — Ладно, — вздыхает Пономарь. — Сколько ему нужно времени на восстановление? — Много. Пока нужно оказать ему первую помощь при ожогах, так они заживут быстрее, но думаю, трудности в передвижении и прочем будут сопровождать его до полного выздоровления, да и после него тоже. Не знаю, что там с вами случилось, но видать что-то серьёзное, потому что ваш товарищ перестал откликаться на собственное имя. Грубо говоря, он полностью стёр из памяти себя прежнего, перестал сопоставлять себя с собой же. — Ясно — учёный встаёт и выходя из кабинета, хлопает Сергея по плечу. — Окажите ему первую помощь и последите за состоянием — сказав это, Иван закрывает за собой дверь, оставляя бойца и командира один на один. Почти сразу в бункере раздаётся шипение, которое обозначает, что бойцы проходят через химическую обработку, чтобы сбить с одежды всяческую дрянь. Тяжёлая дверь в бункер открывается и в коридоре раздаются шаги, от которых нутро Сергея сворачивается в тугой узел, а в горле пересыхает. — Где они? — интересуется Борис и еле слышный голос Островского говорит ему о местонахождении ребят. Пономарь вскакивает на ноги и, открывая дверь, собирается на время оставить Рому, спрятаться, но краем глаза заметив резкий поворот в его сторону, удирает к помещению уборной, слыша за собой гулкие шаги. Забегая в уборную, Пономарь грохает дверью, пытаясь закрыться, но держащийся за ручку Борис ухватил её так крепко, что провернуть её для закрытия невозможно. Но вдруг Бориса что-то отвлекает и хватка его слабеет, позволяя Пономарю провернуть ручку, за дверью слышится ругань. Смотреть в окошко двери Сергей не решается, хоть и знает что Лаврик смотрит ему прямо в темечко. — Серый, — свет внезапно мигает, отчего испуганный Сергей дёрнулся. В дверь оперативно ударился кусок арматуры, с помощью которого дверь легко можно открыть, если приложить усилия. — Открывай. — Я лучше здесь останусь, чем к тебе выйду — процедил он сквозь стиснутые зубы. Скрежет и грохот ломающейся двери заставил Пономаря паниковать так сильно, что он вцепился в ручку всеми руками и ногами, возможно даже зубами, лишь бы не открывать. На фоне сокрушается о сломанной двери Островский и ругаются матом бывшие долговцы, только Борис спокоен и пристально смотрит на него и наконец, его желание исполняется, Сергей поднял на него голову. Взгляды их встретились и тёмно-серое безобразие глаз так сильно подавляет его волю, что он забывает держать дверь и в итоге пол пересекает полоска света, расширяющаяся до невозможности быстро. Теперь он не может оторвать глаз от его лица, ему становится страшно и он пытается забиться в самый дальний угол, а Борис, зайдя в уборную, закрывает за собой дверь. — Когда ты должен был привести мне его? — Сразу п-после инцидента… — начал заикаться со страху Пономарь, понимая что сейчас будет. — Тогда где он? — За ним пришли, мы бы ничего не смогли сделать. У них была… — в стену над ним прилетает какой-то тяжёлый предмет и откалывая плитку с грохотом падает на пол, Пономарь инстинктивно закрывает голову руками, упав на бок и свернувшись клубком, часто дыша и чуть ли не дрожа. — Вставай, — командир встаёт на трясущиеся от переизбытка эмоций ноги. — Вот так… Давно мы с тобой не виделись, а ты как был половой тряпкой, так ей и остался. Интересно, если тебе предложить вылизать мои ботинки, ты и это сделаешь? — Честно, ты превратился в такого мерзкого червя, что мне даже тошно на тебя смотреть. Как командир ты никчёмный, не смог уберечь даже собственную группу. Что тебе до Ромы? — Он единственное, что у меня осталось. — Я сделаю твою жизнь адом, если ты не приведёшь в «Инферно» Арсения. — Нет, я н-не буду его приводить. — Что, жалость к нему почувствовал? — Я не хотел этого делать, это было… — долговец перебивает: — Подчинение? В деревне кровососов не может быть контролёров или сигналы с Радара на тебя так подействовали? — командир молчит. — Ну чего же ты? Говори дальше. — Я не стану предавать его ещё раз… — удар в голову ужалил ухо, а повторный удар в лицо разбил нос. — Тебе минута на то, чтобы передумать. Останешься на своём — отправишься к Слизням, они тебя быстро жить научат. — Найди себе другого посыльного, истеричная ты сука! — наконец осмелел Пономарь, но это пока ему не помогло, ведь клыки, означающие собственную значимость и силу духа, только начинают проклёвываться в его псовей пасти и пусть он был верным до абсурда, теперь он не станет молчать. Предвидев удар Бориса, Пономарь проныривает под ударяющей рукой и, взяв Лаврика в захват, валит на пол. Противник не останавливается ни на минуту и даже поражение не убавило его прыти и резкости. Пономарь мастерски уворачивается, но Борис применяет обманку и, ударив Пономаря пяткой в поясницу, добавляет контрольным по шее, выключая этого сумасшедшего и вытираясь рукавом от проступившей крови, плюёт на Пономаря. — Посмотрим, как под Вием запоёшь, тварина… — высказал бывший долговец, наблюдая, как открывается дверь уборной, и как процессия выносит Сергея в коридор. — Тяжёлого тоже слизнякам? — спросил щуплый мальчуган, видимо, недавно появившийся в рядах Долга и по несчастливому совпадению попавший в «Инферно» во время суматохи между тем, кто в кого должен стрелять и кто первым начал перестрелку. — Да, нам он пока не нужен. — А как же Лида? — поинтересовался Островский. — Разве вы не должны были ждать её? — Пусть эта старая сука сама ищет то, что ей нужно, мы больше не подчиняемся Воронину и вольны не встречать её с распростёртыми руками. Нам нужен лишь Юрий Пономарь, ибо в его мозгах то, с помощью чего мы сможем поставить на колени не только СБУ, но и военных. — Звучит многообещающе. Кстати говоря, мне нужно больше материала. Прошлый я потратил на Шагурина. — Будет тебе материал, не парься — ухмыляется подлец, выходя вслед за бойцами.

***

База «Долга» на территории бара «100 Рентген». 10 Сентября 2012 года (3:35 утра): Уставшие после разборок и распрей бойцы спали кто где и кто как и только к девушке с ангельской, невинной натурой не спалось. А потому, она попросилась к той, что сейчас так же как и она не спит, ожидая чего-то. Её белокурые пряди расплескались по мятой подушке как морская пенка. По своему виду она юна и Катана понятия не имеет, что такая платоническая душа забыла здесь, в ужасной и опасной Зоне. — Не спится? — спрашивает она, а сама думает, что им обеим нужно отдохнуть, как-никак, уже сегодня перед ними поставят важную задачу. «Свобода» будет полностью искоренена благодаря силам «Долга», и тогда на одних плохишей станет меньше, а за «Свободой» наверняка пойдёт «Инферно», кучка предателей, что возжелали вернуть старые порядки. — Да, что-то я совсем расклеилась. Девушка ткнулась в плечо напарницы и Катана вздохнула, понимая чем вызвано это «расклеилась». Они чем-то похожи и схожесть эта совсем непозитивная, ибо они прибыли в Зону с одной целью: отыскать потерянного отца. Отличие лишь в том, что она уже нашла своего отца. Убитым и одиноким, именно тогда она решила бороться за очищение Зоны от всяческих бандитов и нарушителей, и теперь никто не уйдёт от лезвия её катаны. Но она всё ещё помнит заветы отца о помощи людям, и поэтому поможет каждому раненому, обездоленному и потерянному. — Мы обязательно найдём его, главное — верить и не терять боевой дух, ты меня поняла? — Поняла — ответила девушка, потирая глаза. — Нам уже пора спать, Гель. — Не хочу — на девушку с детской упёртостью смотрят голубые, ясные глаза. — А если я расскажу тебе байку, про то, как бравая долговка сражалась с самым страшным мутантом? — Это опять та история, где ты обнаружила жирную крысу и кинула её собакам? — Да, — ответила Катана шепотом, нагоняя жути. — А есть что поновее? — долговка задумалась, глядя на лампу, что напомнила ей одинокую луну в бесконечном холоде вселенной. — Есть история про одинокого, старого медведя, что решил подружиться с луной. — Она грустная — сразу определила Ангелина, укрывшись одеялом. — Совсем нет, в этой истории хороший финал. — Тогда рассказывай — рассказ появлялся где-то в глубинах сознания Катаны и раскладывался перед Ангелиной красочным полотном. Рассказчица и сама не заметила, как начала засыпать под конец рассказа. Геля, закрыв глаза и почти погрузившись в сон, пробормотала что-то про то, что тоже найдёт мишку и концовка будет счастливой. Где-то в коридоре прошагали Лида с Любочкой, направившиеся к себе в комнату, и Катана, прослушав мерную череду шагов, наконец погрузилась в сон. Надо сказать, Лида выглядит угрожающе, статно и властно, кажется, ничто не способно её сломить. На её фоне Люба выглядит как маленький беснующийся лисёнок, но и она может укусить, если к ней подойти с недобрыми намерениями. Зайдя в комнату, Люба садится на диван, Лида же остаётся стоять на месте со скрещенными на груди руками, думая, наверняка, о чём-то важном: потерявшемся человеке Службы Безопасности, что просто не сможет выйти на связь ближайшие несколько недель из-за неразберихи, о странностях при въезде в Зону, которых до сего момента просто-напросто не было, о пустоте и тихой пока обстановке в Зоне. Всё это не к добру и с завтрашнего дня она обязана будет опросить столько людей, что от одной только мысли об этом голова идёт кругом. Она совсем не слушает Любу, что-то увлечённо рассказывающую ей о прошедшем дне. — Так бежала к тебе, что столкнулась с одним сталкером, что сопровождал профессора Панаева! Честно говоря, в жизни он куда милее, чем та его суровая физиономия в учебниках, да книгах. — Панаев ведь авантюрист, с каким это сталкером он шёл? — очнулась от размышлений Лида, вспомнив, что попади Панаев в Зону, ходил бы везде один или с ассистентом на крайняк, по возможности стараясь не просить ни у кого помощи, а тут. — Да я даже не знаю, как и описать его —замялась девушка. — Говори как есть. — Ну он высокий, даже выше Гроши наверное, в белом плаще, экипировка выдана от научного содружества, это точно и… — служительница безопасности перебивает рассказ: — Глаза! Ты видела его глаза? — Нет, он был в шлеме с затемнёнными окулярами. — Чёрт… Есть что-нибудь примечательное, что вот выбивалось из того, что ты видела ранее? — Видела, — вспомнила наконец Люба. — Одно плечо чуть выше другого, как будто искривление у него, но я это заметила только тогда, когда повернулась к ним, чтобы извиниться. Ещё, он старался её прикрыть одеждой, но я всё равно чуть-чуть увидела татуировку «R6/98» на шее, почти впритык к затылку. Что это значит? На Лиду нахлынули воспоминания. Вспомнилась ориентировка с подробной информацией о разыскиваемом, там было всё, кроме даты рождения и имени и, прокручивая в голове детали его образа, Лида вспоминает, как командир зачитывал ей представленный документ, а именно: «В следствие преждевременного рождения и родовой травмы имеет искривление позвоночника и деформацию грудной клетки. Имеет несколько татуировок, шрамы. Представляет опасность в силу своих возможностей, должен быть всесторонне изучен и уничтожен группами военных учёных.» — Мам? — женщина мелко вздрогнула, когда дочка дотронулась до её руки. — Это значит, что Грош поможет нам со сбором информации, нам нужно успеть до того, как ситуация примет необратимый характер и СБУ придётся отправлять сюда товарища Дегтярёва. — А Сеня? Грош поможет нам найти его? — Поможет, куда же он денется! Но думаю, Сеня не вспомнит нас, мы ведь в последний раз виделись, когда тебе было ещё три года, а ему шесть. Ну и, насколько помню, ты училась с ним в одном учебном заведении, но в разных корпусах, так? — Да, ещё мы ходили с ним на художественный кружок вместе, но даже так он меня не вспомнит. — Тем не менее, мы должны многое разгрести, чтобы Дегтярёву было легче работать с имеющейся уже информацией. Если хочешь, можешь остаться на базе «Долга», тебе не обязательно всюду следовать за мной. — Тогда сегодня я вступлю в «Долг» и постараюсь познакомиться с Ангелиной и Катаной. Они кажутся мне интересными, да и я не хочу отвлекать тебя от работы своей беготнёй. Так что потом просто сообщи мне, если найдёшь Сеньку. — Хорошо. Это самый идеальный вариант для нас, ты применяешь знания на практике, а я работаю. — Почти как в детстве, — улыбнулась Люба. — Только теперь все наши дела в несколько раз важнее. Кстати, рекомендую начать поиски с Уроськи, потому что Панаев часто к нему заглядывает, если судить по слухам, которые вдруг начали распускать сталкеры. — Приму к сведению, а теперь нам пора отдохнуть перед завтрашним днём. Пока можешь ложиться спать, я лягу чуть позже. Мне ещё нужно узнать, почему Юра всё ещё не здесь, ну и записать наши прорывы в изучении дела, отчёты же. — Ладно, тогда спокойной ночи — девушка укрылась камуфляжной накидкой и довольно быстро заснула. Лида же, склонившись над страницами стала в свойственной ей быстрой манере неразборчиво расписывать прошедший день, трудности, и всё, через что им пришлось пройти, чтобы достичь Зоны. «Определённо точно можно сказать одно, изменения в Зоне вызваны не под естественным, природным влиянием, ибо масштаб изменений затронул многое, что только говорить о невозможности связаться со штабом и разбросанных по всему лесу вещей. И ладно бы их было немного, рюкзаки были бы пустые и потрёпанные временем, но все вещи были новыми, даты срока годности еды и воды не превышали даже месяца. Грош определил день, когда все они пытались покинуть Зону. Это была ночь на 27 Августа. Что же там творилось и что заставило их бежать как можно быстрее, освобождая себя от всего, что могло помешать? Но самое страшное, что это вещи военных. Их оружие, семейные фотографии, документы. Редко когда попадались вещи обычных сталкеров или приверженцев группировок. И всё это перед самым въездом в Зону… Жутко. Но ещё более жутко то, что мы нашли дальше: множество трупов, все они лежали кто как. Видимо, командиры пытались прекратить массовый побег отдав приказ расстреливать дезертиров и тогда началась ещё большая суматоха. Люди не разбирали дороги, в панике не замечали, как бежали в другую сторону, попадали в ловушки, расставленные военными. И во всём этом кто-то методично нападал на сталкеров. Так как тела некоторых из них выглядели так обезображено, что волосы вставали дыбом при одном только взгляде на них. Неужели это новый мутант? Группа мутантов? Очередной сюрприз Зоны? В любом случае мы не должны уничтожать её, так как пока происходит подобное и мы не можем определить причину, нам нужно изучать Зону. Изучать до тех пор, пока она не станет нам более менее понятна, самое правильное решение — любыми способами и силами ограничить Зону. Сделать так, чтобы ни один сталкер больше не вышел или не зашёл на её территорию. Установить некий карантин, стабилизировать ситуацию и устранить личностей, которые мешают военным и учёным на пути сдерживания Зоны. Страшнее всего представлять войну. Кровавую и до ужаса беспощадную, потому как ни одна из сторон не станет уступать другой, но кроме войны между «Свободой» и «Долгом» с военными, скорее всего, намечается война между «Грехом» и «Монолитом». И если предыдущие стороны могут договориться, то две последние не остановятся, пока не займут место «царя горы». Зная их жестокость, хочется помолиться Господу, чтобы всё обошлось, ведь тогда пострадает куда больше людей, чем предполагается. Всё ещё не могу смириться с этим эгоистичным желанием человека причинять другим боль, воевать, когда все проблемы можно решить простыми словами, устроив битву разумов и чувств, диалог противоположностей, вместо того, чтобы придавать пленных позору и предсмертной агонии. Грош бы сейчас заявил, что человек жесток, и он всегда будет таким. Так как когда нарушается норма, личные границы и что-либо ещё, то каким бы интеллигентным он ни был, он возьмёт первое что попадётся под руку, чтобы швырнуть это в противника. Возможно, забить его до смерти, лишь бы устранить ту норму, что выбивается за понимание большинства. Кажется, такое происходит когда мы пытаемся понять Зону. В любом случае, мне уже пора спать. Надеюсь, появиться хоть кто-то, кто прекратит эти войны и устремит свой взгляд на новые ужасы Зоны. Найдётся ли вообще тот, кто сможет остановить Зону?» Свет настольной лампы гаснет, ставя точку в прошедшем дне и начиная с красной строки новый, обещающий изменения, потери, радость и слёзы. Зона умеет хранить молчание, долгое и терпеливое, чтобы потом сорваться на крик, обернувшийся сразу после своего рождения воем мутантов, роком автоматных очередей, сигнальным воем и грозами, поглощающими своими широкими ртами каждый светящийся на небе объект, превращая его в отлетающие от стен искры, набирающие силы и обращающиеся в молнии. Вот что такое гнев Зоны, вот какова цена её молчания. «Никаких больше ученых Никаких больше лабораторий и экспериментов Я думал, что ты сможешь это понять Мы должны быть теми, кто мы есть А не теми, в кого отец хотел нас превратить Ходить на двух ногах — очень трудно Возможно, на четырех лапах — легче.»