В самом тихом омуте

Солнце печёт нещадно. Жёлтое море подсолнухов колышется, почти скрывая в себе всякого, кто осмелится приблизиться. Его голова возвышается над цветами, волнистые тёмные волосы, собранные в низкий хвост, треплет жаркий ветер. Хочется к нему ближе – прошептать, что маленькие красные шортики, не скрывающие вообще ничего, очень мило выглядят на крепкой заднице. Что куртка – дурацкая, не по погоде, только отливает красно-жёлтым сиянием, слепя глаза. Что тонкие лучики мимических морщинок у глаз выдают довольство и расслабленность. Стикс откидывается на стог сена, выдыхая в ясное голубое небо. Травинка в уголке его рта, котороую он медленно жевал, замирает – он будто задумывается о чём-то важном, но Флегетон, взглянув на него, понимает, что он просто разморился на солнце и хочет спать. Его и самого погружает в странную дрёму, медитативно гудят кузнечики, погружая сознание в транс, жара плавит любые зачатки мыслей. Коцит в тени стога недовольно бубнит себе под нос – это тоже медитативно, конечно, – все знают, как он ненавидит жару и почему согласился поехать сюда. – Смотри, облако, – лениво бормочет Стикс. Флегетон расслабленно провожает взглядом тонкую бледную руку, всползшую к небу и тычащую в маленькую белую пуховку. – Не закроет, – задумчиво говорит Флегетон, наблюдая, как облачко проплывает совсем рядом с солнцем, но не дарит и капли прохлады. Стикс рядом обиженно фырчит. Его рука устало падает в сено. Ахерон с тихим вздохом оборачивается к ним, выбирается из подсолнухового моря, как Венера из пены, и плюхается рядом. От его большого тела в стороны разлетаются травинки-брызги, будто застывают в воздухе на секунду, а потом плавно оседают на одежду, колюче тыкаясь в кожу. За ним наблюдать – через узкие щёлочки прикрытых глаз – одно удовольствие. Как он солнечно улыбается, смеётся звонко, как к грубым широким ладоням ластятся жёлтые лепестки и чёрные серединки. Как он весь – будто из света, яркости, жизни, из любви и чего-то ещё, мощного и сметающего всё кругом, как ураган. – Спасибо, – тихо говорит Ахерон, на ощупь находя чью-то руку. – Спасибо. За то, что согласились тащиться в такое пекло трогать подсолнухи в поле. За то, что не противитесь жаркому солнцу и душной дымке марева, висящей над землёй. За то, что чья-то рука сжимается в ответ, поглаживая пальцами запястье. – Мы тебя любим, – шипит тихо Стикс, из-под опущенных ресниц наблюдая за Ахероном и расслабленно улыбаясь. Так нечасто он это делает, что сейчас этот момент кажется ещё ценнее. – И я вас очень люблю, – не открывая глаз шепчет Ахерон в ответ, чувствуя, как на плечо опускается растрёпанная светлая макушка – по знакомому цитрусовому запаху узнаётся Флегетон. Ахерон приоткрывает глаза, чтобы издалека полюбоваться на жёлтое море, колышущееся под ногами. Его на миг закрывает чёрный росчерк волос, и Коцит устраивается меж его лениво раскинутых ног. – Прикольные шортики, – без намёков говорит он, тяжело дыша от духоты и жары. Стикс где-то рядом фыркает и шёпотом называет его животным – но это не сработает, конечно, Ахерон видел его взгляд, задержавшийся на этих самых чёртовых красных шортиках. Вполне однозначный взгляд. – Жарко, – парирует он, улыбаясь, и наклоняется поцеловать колючую макушку. Волосы у Коцита – как наждачка или ёжик какой, жёсткие и колкие, но пахнут приятным хвойным, потому что ночью они спали на еловых ветках. Жёлтое море колышется, дымка марева висит над землёй, ещё одно крохотное облачко проплывает мимо. *** Тёплая ночь дарит немного прохлады. Ахерон поднимается с постели, осторожно выползая из-под сплетения рук-ног-тел, целует в щёку недовольно завозившегося Стикса. Ветер мягко колышет тонкий тюль, за окном трещит какая-то ночная птаха. Он останавливается у окна, давя в себе переполняющий восторг, и глубоко вдыхает душный ночной воздух. Белые ночи сияют светлым небом, отбрасывают лёгкие эфемерные тени, стрекочут крохотными лапками кузнечиков. В голове – наконец-то! – блаженная пустота, невесомость и абсолютная свобода. Мелькают воспоминания прошлого вечера: вот они вваливаются домой большой усталой, довольной кучей, вот с него в шесть рук стаскивают дурацкую куртку (он и сам до сих пор не знает, зачем напялил её), а потом крохотные красные шортики. Вот – дыхание в шею и в затылок, вот – торопливые касания, вот – быстрые поцелуи, не разобрать, с кем… Трёхлитровая банка отражает лунный лучик. В ней медленно колышется крохотное жёлтое море, несколько больших ярких подсолнухов. Ахерон вдыхает тёплый воздух всей грудью, скользит пальцами по прохладным гладким лепесткам, шекочет подушечки о чёрные незрелые семена. – Спасибо, – едва слышно шепчет он, отчётливо чувствуя на себе три взгляда. Как всегда проснулись, стоило одному выползти из постели. Он стоит так, задумчиво глядя в окно на бегущие внизу точечки машин, ещё несколько минут. А потом возвращается в постель, с нежностью принимая ласковые касания, чувствуя, как кругом возятся, устраиваясь ближе и уютнее, – и, наконец, закрывает глаза. Под веками плывёт яркое море, и Ахерону снится, как он качается на его нежно убаюкивающих волнах.