"Bonnie & Clyde" YUQI "Achilles Come Down" Gang og Yourts
Дождь моросил, не унимаясь. Всё капал, пробираясь сквозь листву деревьев в рыхлую землю. Оставался странным поблёскиваем на плечиках чёрных пиджаков и платьях. Гроб несли в тишине, никто не проронил даже слова. И вряд ли когда-то ещё заговорит об этом человеке. Собравшиеся стояли, сложив пальцы в замок напротив груди, сочувственно кивая головой, и лишь двое крепко держались за руки. Мужчина в шляпе поправил тёмные очки, наклоняясь, чтобы прошептать: — Нам пора. Получив в ответ кивок, не разжимая пальцы, он направился к чёрной машине, стоявшей недалеко от ворот кладбища. Обернувшись, он заметил, как его спутник в последний раз бросает взгляд на мраморное надгробие. Дождевые капли повторяли холодные узоры, словно движения кисти исследовали шершавый холст. Они молча сели в машину, наконец выдыхая. Воздух, стоявший комом поперёк горла, перестал стискивать грудную клетку. Наверное, впервые за тринадцать лет. Теперь они были по-настоящему свободны. Теперь можно было перестать волноваться за каждый свой шаг. — Кузина Эмили натурально плакала, все поверили. Не думаю, что ей на самом деле было жаль его. — Не думаю, что кому-то вообще было его жаль. В этой семье все отличные актёры, тебе ли не знать. Ты натурально умер, все поверили, — ответил Гарри, снимая очки. Машина резко дёрнулась, из-за чего пассажиров немного толкнуло вперёд. Гарри охнул, одной рукой прижимая шляпу к макушке, а ладонь второй инстинктивно кладя на живот мужчины, чтобы... не дать упасть, защитить. — Ау! Это больно! Мог бы быть осторожнее! — Вы у нас живучий, мистер Томлинсон, так что не устраивай драму, — Найл бросил злобный взгляд с пассажирского сидения. Гарри ободряюще улыбнулся Луи, перемещая пальцы на его колено. За окном дождь немного притих, чёрные птицы кружили над территорией кладбища, вглядываясь своими тёмными глазами в имена и даты. — Вы что-то долго. Лиам звонил мне раз двести, — пробормотал Доминик, наконец-то выворачивая на шоссе. — О, прости, мы всего лишь удостоверялись, что мой отец умер по-настоящему, — закатил глаза Луи. Гарри хихикнул, кладя голову ему на плечо. Иногда ему казалось, что он слишком прилипчивый для человека, который засыпает рядом с Луи вот уже почти пять тысяч ночей, но потом он вспоминал, как однажды думал, что вдруг всё потерял. И в ту, их последнюю Нью-Йорскую осень, больше всего не хватало этих мелочей. Не хватало Луи. Хотелось прижиматься к нему, гладить его пальцы, целовать бледные щёки. — Лиам был так взволнован, но, если честно, мы не поняли, кого хочет убить Митч: Зейна или ваших детей, — задумчиво продолжил Хоран. — Ему хочется убить наших детей каждый раз, когда он их видит, — рассмеялся Гарри. — Знаешь, если Томми продолжит таскать мои очки, то я тоже об этом задумаюсь, — отозвался Доминик. — Ему пять, у него сейчас такой период. Он хочет быть похожим на всех и сразу, — защищался Гарри. — Вспомните Лею в этом возрасте! Она тоже постоянно таскала у всех вещи, пока ей не исполнилось девять в прошлом году. — О, боже, или, когда она решила, что хочет стать кондитером! — вспомнил Найл. — А парикмахером? Она отстригла мне чёлку, пока я спал! И не разрешала Гарри стричься. Твои волосы доставали до плеч, ей-богу! — добавил Доминик, посмеиваясь. Сумасшедшая семейка. Из груди Луи вырвался смешок. Это его девочка. Мужчина рассматривал мелькающие за окном деревья, предвкушая скорое появление стеклянных небоскрёбов и кирпичных домов. Дорога на церемонию показалась сущим адом, у него даже не было времени обращать внимание на призраков прошлого. Сейчас же всех четверых ждала дорога в аэропорт, потом семь часов в самолёте и наконец-то они вернутся домой. — Просто Луи ей слишком много позволяет, — строго заметил Хоран. — Это неправда! — ахнул Луи. — Скажи им, Гарри, я строг с детьми, когда нужно! Мягкая улыбка украсила лицо Гарри, он только развёл руки в стороны, пожимая плечами. Луи вздёрнул брови, демонстративно отворачиваясь. Кто же виноват, что слова Найла были чистой правдой? — Даже тот факт, что они называют тебя «папочкой», а Гарри – «папой», — ухмыльнулся Доминик. — Это никак не связано! Что за стереотипный бред ты несёшь? — лицо Луи было таким комично-оскорблённым, что, даже если бы никто не знал, как он в тайне наслаждается этим разговором, всё было бы ясно.***
По возвращении домой их ждала чудесная картина. Лиам стоял у кухонного островка с полотенцем на плече и качал головой, иногда закатывая глаза. Митч копался в холодильнике, бурча себе под нос. Сара пыталась упаковать остатки ужина, одновременно с этим разговаривая по телефону, наверное, с Эштоном – он переехал в Лос-Анжелес несколько месяцев назад. А Зейн сидел за столом напротив Томми и Леи, уже одетых в голубые пижамные рубашки. Справедливо заметить, что дети смотрели на очень активно жестикулирующего Малика с недоверием. — И после того, как ваш непутёвый папочка, благополучно забыл о том, что нужно вообще-то спрятать упаковку от «Тетрадоксина б», дядя Лиам говорит мне: «Зейн, он не выбросил шприц! Куда мне это деть?!», — почему-то Зейн изобразил голос Лиама, словно голос трёхлетнего ребёнка. — Перестань смеяться, Томми, он говорил точно так! А мы, на минуточку, даже не знали жив твой папочка или нет! Так вот… А! Ещё ваш папа, который то ли ревёт, то ли орёт – вообще непонятно, что с ним надо было делать... — Ты драматизируешь, — перебил Гарри, проходя на кухню. — Папа! — воскликнул Томми. Его босые пятки тут же затопотали по полу, и в следующее мгновение мальчик запрыгнул к мужчине на шею. Иногда Гарри не мог поверить, что все эти люди, сидящие на его кухне, и вправду прошли с ним этот путь. Не мог поверить, что бросил всё и улетел в другую страну, практически ни о чём не задумываясь. Не мог поверить, что ему тогда впервые казалось, что он поступает правильно. Бывают дни, когда Гарри ставит жизнь на паузу. Когда он, оставшись один в комнате или в машине по дороге домой, позволяет себе снова стать тем юношей, которому казалось, что это конец, пока сам он был лишь в начале. Стоит закрыть глаза и вместо разноцветных пятен под веками мелькают воспоминания. Гарри не мог забыть ту осень. Не мог забыть, как накинулся на Луи в их встречу после самой ужасающей разлуки. Как колотил его, лежащего на кровати с перевязанным животом и ожогами на теле, твердя, что хочет убить. И как потом плакал, прижавшись так близко, как только мог, и шептал, что любит. Гарри помнил, как сон оставил его на долгие месяцы. Тогда ему ничего не оставалось, кроме как холодными ночами рассматривать спокойное лицо любимого и бояться, что, если он закроет глаза, то, проснувшись, окажется в той самой серой квартирке в Нью-Йорке. Но каждое утро Луи будил его поцелуем. И всё вставало на свои места. Гарри всё ещё помнил, как было тяжело в первое время. Он был далеко от друзей, от мамы, от всего, что на протяжении многих лет создавало ему иллюзию настоящей жизни. Пришлось заново искать работу. Пришлось узнать, каково это, когда ты боишься сделать лишний шаг. Пришлось научиться жить с Луи. Луи, которого Гарри безоговорочно любил. Но любовь никогда не была решением всех проблем, им ли не знать. Гарри помнил, как они ругались, крича друг другу в лицо, хватая друг друга за руки, причиняя друг другу боль. Помнил, каким нервным был Луи, когда только начал строить свой бизнес, используя репутацию поддельных имён и лица Зейна и Лиама. Помнил, как сам психовал, потому что не мог говорить о любимом человеке в больших компаниях. Помнил, как не знал, что ответить на чужие комплименты и не двусмысленные намёки, потому что не понимал, где они с Луи находятся. Он помнил, как пару раз уходил, собирая вещи. Помнил, как Луи говорил ему, что будет любить, несмотря ни на что, и извинялся, но никогда не просил вернуться. «Бусинка, я возненавижу себя, если начну манипулировать тобой, жизнь со мной – не сладкая штука. Выбор останется за тобой, но я твой. Навсегда.» И Гарри помнил, как возвращался. Потому что навсегда принадлежал Луи. Гарри помнил, как они сидели на маленьком балкончике, увешанном гирляндами, в их первой квартире. Солнце уже совсем убежало за горизонт, оставляя после себя горящую оранжевым вуаль в глянцевых стёклах многоэтажек, пока они ели китайскую лапшу навынос, болтая о глупостях и литературе. Конечно, Луи с его репутацией и поддельной смертью уже было не стать учителем, но вдруг мужчина загорелся идеей о книжном магазинчике. Тогда не было времени, всё было слишком шатко, основной бизнес только набирал обороты – всё ещё было страшно. Так вот, Гарри помнил, как в тот вечер, Луи повернулся к нему, улыбаясь. — Выходи за меня замуж, бусинка, — прошептал он. Внутри всё сжалось, а глупые бабочки вдруг решили очнуться, казалось, порхая прямо над головой Стайлса, словно он был диснеевской принцессой. Он схватил Луи за затылок, прижимаясь своими губами к его и чувствуя вкус карри на своём языке. Гарри помнил, как шёл с трясущимися руками к Луи по усыпанной лепестками и разноцветными звёздочками дорожке. Как они произносили клятвы, пока Лиам волновался больше молодожёнов, потому что играл роль пастыря, ведь выглядел более презентабельно, чем все их друзья. И в тот день бумажки из Мэрии им были не нужны. Хоть и на трёхлетнюю годовщину счастливый Луи завалился домой с настоящим официальным свидетельством о заключении брака. Гарри расцеловал абсолютно каждый участок тела мужа, а потом они лежали на смятых простынях, рисуя пальцами невидимые созвездия в воздухе, и мечтали о том, как в старости будут жить в тихой деревушке, а Гарри купит себе корову. Они обязательно будут. И Гарри обязательно купит. Гарри помнил, как они решились попробовать удочерить Лею. А через несколько лет и Томми. Как Луи плакал, будто тоже до сих пор не верил, что всё это происходит с ним. Томлинсон зашёл на кухню, улыбаясь мужу и вырывая его из мыслей. Луи чмокнул сына в лоб и, пройдя дальше, поцеловал Лею в макушку. — Почему ты никогда не целуешь меня? — обиженно спросил Зейн. — Ты рассказываешь моим детям страшилки на ночь, — укоризненно сказал Луи, присаживаясь на стул рядом с дочерью. Томми спрыгнул с рук Гарри, чтобы усесться на колени к папочке. Он скучал. — Я не виноват, что в школе задали подготовить сообщение про историю любви родителей, а в вашу историю любви входит временная смерть основного персонажа, — пожал плечами Зейн, указав пальцем на друга. Гарри закатил глаза, приближаясь к столу. Он оставил поцелуй на щеке дочки, после чего обвил руками шею Луи, улыбаясь. — Из того, что рассказал дядя Зейн, получилась какая-то комедия, — нахмурившись в точности как Луи, сообщила Лея. Девочка сидела перед ноутбуком, очевидно пытаясь конспектировать всё, что ей рассказал крёстный, но получалось так себе… Она поправила немного растрёпанный пучок, собранный из длинных каштановых волос, и зевнула, прикрывая маленькой ладошкой рот. Ох, Гарри не знал, что они будут делать, когда через несколько лет в жизни их малышки появятся романтические увлечения. Гарри уверен, что её огромные карие глаза могут сразить любого человека. Луи схватит инфаркт… — Трагедия, я бы сказал, — вздохнул Гарри. Луи посмеялся, вставая со стула и опуская туда Томми. Гарри погладил блондинистые пряди сына. Если Лея переняла большинство привычек папочки, то неуклюжий Томми был в точности, как папа. Но его голубые глаза… Гарри не знал, как такое вообще возможно. — Просто скажи, что твой папа поскользнулся в грязи, а я, как благородной принц, спас ему жизнь, — сказал Томлинсон, показывая дочке большие пальцы и широко улыбаясь. Томми расхохотался, хватаясь за живот. — О, Сара, не нужно, спасибо! Я сам загружу всё в посудомойку, — обеспокоенный Луи поплёлся в сторону девушки. — Вообще-то он заляпал меня грязью, и мне пришлось соврать вашей бабушке и назвать парня, которого впервые вижу, своим, — добавил Гарри, вызывая у Леи ещё больше недоумения. — Всё ещё не понимаю, как ложь твоей маме связана с грязью на пальто? — закатил глаза Митч, наливая себе апельсиновый сок. — Соврал бабушке?! — обеспокоенно спросила Лея. — Милая, ты так не удивилась, когда я сказал, что твой папочка притворялся мёртвым! — Ну, это же папочка. Ты сам сказал, что одним вечером он пообещал папе, что будет в порядке. А если папочка обещает папе что-то, он всегда выполняет. Поэтому я с самого начала не переживала! — Жалко, что это правило распространяется только на папу, — вздохнул Найл. — Эй! Хватит обижать меня, — произнёс Луи, указывая на Хорана грязной тарелкой. — Не переживай, Найл, — посмеялся Зейн. — Уверен, что он не поливает комнатные цветы так часто, как обещал Гарри. — Эй! — снова возмутился мужчина. — Иногда я забываю! Это не считается! Гарри покачал головой. Он не может быть больше благодарен жизни, чем за тот день, когда поскользнулся у этого чёртового метро. И Луи за то, что он рядом. Гарри помнит, как стоял посреди улицы с запиской в руках, одновременно плакал и улыбался. Потому что его Луи был жив. И теперь здесь, в их доме, с их детьми и друзьями, Гарри счастлив. Под чутким руководством Митча и Сары Лея принялась рисовать рисунок, на котором должна быть её семья. Томми решил нарисовать своё произведение «икусства», поэтому уселся к Зейну на колени, показывая Лее язык, ведь «дядя Зейн худъёжник». Никто не знал, куда делись все картины, что когда-то писал Малик, но тот никогда не отвечал на этот вопрос – только пожимал плечами. Может, они сгорели вместе с домом, а, может, хранятся в каком-нибудь подвале или висят на стенах в маленьких кофейнях Бруклина. Гарри подошёл к Луи, который, чертыхаясь, смывал остатки пудинга с блюдец. Он обнял мужа со спины, прижимаясь ближе и целуя за ушком. Гарри вдруг нахмурился, чувствуя что-то твёрдое в районе своих тазобедренных косточек. Он приподнял полы пиджака Луи, тяжело вздыхая. — Это пистолет, Луи? Луи замер, разворачиваясь в руках мужа, чтобы чмокнуть того в нос. — Привычки из прошлой жизни? — мило улыбаясь, спросил Томмо. Гарри рассмеялся, кладя голову ему на плечо. Он всегда знал, кого поклялся любить до конца жизни и потом всю следующую.для него.
И любить тебя буду всегда. Хоть в аду. Хоть на краю одиночества. Буду любить, когда ты просыпаешься. И буду любить, пока спишь. Буду любить, когда танцуешь на кухне в четыре утра и когда кидаешь в меня едой за завтраком. Буду любить, когда ты рядом. И особенно сильно буду любить, когда ты далеко. Буду любить, когда вернусь. И даже, когда уйду. Буду любить тебя, целуя твои запястья. Буду любить, перебирая твои волосы. Я буду любить тебя поздним вечером и на рассвете. Буду любить, когда подставлю к твоему виску пистолет. И буду любить, когда выстрелю себе в сердце. Буду любить тебя, когда прокричу это на краю света, чтобы каждый подонок в мире услышал меня. И особенно сильно буду любить тебя, когда прошепчу эти слова ночью между поцелуями, оставленными на твоих губах. Я буду любить тебя.