It's always December.

      Утренние лучи солнца пробивались сквозь прогнившие доски сарая на окраине Лондона, падая на веки мальчика, что обессиленно лежал на полу. Стены, окружающие маленькое тельце, полностью покрывали кровавые следы когтей. Впрочем, не только пострадало здание, все участки тела усеивали кровоподтёки и гематомы.       Лесная чаща бережно хранила секрет семьи Люпин. Укрывая от маглов под покровом ночи раз в месяц, когда на небе восходила потрясающе серебряная луна. И пока некоторые любовались ею, фантазировали, доверяли свои секреты или же просто сладко спали, маленький Римус погибал вновь и вновь.       Пару лет назад, его отец совершил ошибку, сильно оскорбив оборотней своим высказыванием. Не сдержав себя, принимая всеобщее мнение, говорил ужасные вещи, что так и лились ручьем. За что поплатился на век. За глупость отца расплачивается сын.       Ежемесячно, в полнолуние, пока мальчик ждал своей участи, трясясь от страха приближающейся пытки, его посещали мысли.       "Почему я?"       " Почему отец был так жесток?"       " За что во мне ломаются кости?"       " Я монстр?"       " Почему всё так несправедливо?"       Он и не пытался найти ответы, всё равно это начнется. Целую ночь в его сознании будет не он, а волк, получивший свободу. Пока лунный свет будет властвовать ночью, его будет ломать. Каждая кость в теле будет изнывать, выворачиваясь. И даже крики не помогут, никто не придет и не остановит это мучение.       А на утро, его заберет отец, что сидел на ступенях рядом с сараем. Он всё слышит. Винит себя, считает ничтожеством. Дерет волосы на голове, пока охотничье ружье лежит под боком. Горькие слёзы бегут из глаз, оставляя солёные дорожки на коже всё больше покрывающейся морщинами.       Следы страданий отпечатаны на Лайелле на вечность. Но ничто не сравнится с взглядом сына, что смотрит так жалостливо, зная что виноват он. Один раз, Римус после обращения умолял отца использовать ружье. Пристрелить его, словно паршивого пса во дворе.       Мальчик лежал на полу, весь в грязи и крови, и тихо шептал: "Убей меня, пап, убей..."       Разве мог он это сделать? Разве поднялась бы рука отца убить собственное дитя измученное пытками проклятия? Конечно нет, Лайелл лишь использовал заклятие сна и отнес в дом сына.       Проклятие оборотня так же возымело эффект и на мать Римуса. Хоуп Люпин чахла под видом её ребенка. Ей было так же больно видеть шрамы на лице, руках, ногах и спине ребенка. В первые разы, когда Римус начинал превращение, она порывалась войти в хижину. Рвалась к сыну, когда тот кричал о помощи. Её сдерживал отец семейства, хоть и сам был близок к этому.       А теперь, просыпаясь вновь после этого ужаса, Римус даже не осматривал себя на новые порезы, только испытывая дикую боль, поднимался и шёл к выходу, где его ждал отец. Только доходил до него и падал в сновидение от усталости.       Ему было больно, но свыкнуться с этим невозможно, только каждый раз готовиться к очередному мучению.       И в этот раз, всё точно так же. Он проснулся только под вечер, уже в собственной кровати, а на прикроватном столике стояли склянки зелий, что помогут облегчить боль. Жаль, они не помогут с зияющей дырой внутри. Он не сможет получить образование в школе, не сможет устроиться на хорошо оплачиваемую работу и жить обычной жизнью. Всего за каких-то пару минут его жизнь перечеркнули, как нечто неправильное, противное.       И хоть фамилия мальчика означала прекрасный цветок, Римус часто задумывался, что он словно этот цветок так же ядовит. Никто не ставит эти цветы в дом, как и его никто не захочет принимать. Больно, ему было больно. Но мальчик терпел ради мамы, которая сидела сейчас напротив в кресле, заснув. В её руках была книга, открытая на первой странице.       По всей видимости, не смогла читать, переживая. Римусу было так жаль, что самому важному человеку в его жизни было плохо из-за него. Поэтому, превозмогая боль, он встал и укрыл пледом мать. Убрал книгу с её рук и лёг обратно, пока его тело горело огнём.       В это же время, на просторах Урала в многовековом замке на кресле сидела девочка. Она не могла знать, как сейчас выглядела улица. Но часы, вырезанные из дерева в форме филина с расправленными крыльями, переливаясь жёлтым светом от восковых свечей, показывали десять часов вечера.       Тётя сжимала руку Николь и зорким взглядом наблюдала за действиями Марьи Моревны. Та собирала в плетённую корзинку травы, склянки, свечи окрашенные в синий цвет. У девочки горели глаза при виде всего этого. Она не видела раньше как колдовала тётя, только в школе изредка видела как колдовал ей Стас. Он показывал небольшие заклинания. К примеру как вода из одной тары взлетала, изворачиваясь в чудные формы, сливаясь вновь и превращалась в фигуру девушки, а потом переливалась в другой стакан.       Это было так волшебно, так завораживающе. Но это один вид колдовства, а есть ритуалы. Они не столь наглядны, но атмосфера пробивает на такие ощущения, что не описать ни единым словом. Она могла лишь чуть открыть занавесу таинственного волшебства, когда заходила в кабинет Агафьи Ягишны. По рассказам, она часто практиковала, от того и в кабинете всегда был лёгкий шлейф магии.       Кончики пальцев закололо, от ожидания. Как она хотела увидеть всё своими глазами. Почувствовать всё на себе всё. И даже не замечала пристальный взгляд Ирмы. Она и добивалась того, чтобы девочка заинтересовалась магией, поглотила её сполна. Чем больше она знает и умеет, тем лучше для неё же. Теперь, видя обжигающее ожидание девочки, она была довольна.       Как только корзинка ломилась от необходимых компонентов, Марья проверила всё и повернулась к девочке. — Теперь можем идти. — Куда? Я думала мы всё сделаем здесь. — Сказала девочка, встрепенувшись. Она ёрзала от нетерпения и покусывала губы. — В кабинете мало места, да и в лесу нам помогут. Не волнуйся, Николь. — Раз так надо, значит идём. — Спокойно произнесла Ирма, вставая со своего места. — Ника, держись меня, Марья Моревна знает что делает. Я буду рядом и, если что помогу. — Говорила уже на английском женщина, прекрасно зная, что директриса понимает. Но так будет спокойней девочке.       Николь лишь кивнула с плохо скрытой улыбкой и держась за тётушку, шагнула навстречу двери.       Раскидистые ветви хвойных деревьев уступали дорогу, отгибаясь перед Марьей Моревной. Её походку можно было назвать величественной. Женщина вела двоих по лесной опушке, пока ветер летел навстречу. Бил в лицо, унося с собой еловые иголки.       Солнце уже зашло за горизонт, а в лесу уже смеркалось. Огромные тени от деревьев, падали на гостей леса. Хворост хрустел под слоем снега, пока маленькие льдинки сверкали.       Холода здесь были сильные, от чего Николь и тётя закутывались потеплее, в отличие от директрисы. Ей вовсе не было холодно, на ней только развивалось платье длинною в пол, поверх которого был возложен плащ цвета ночного неба. Чем дальше они заходили в лес, тем меньше уверенности оставалось в девочке.       Аккуратно, совсем понемногу, лёгкими прикосновениями давал о себе знать страх. Пусть благодаря Александру Николаевичу, девочка больше не страшилась темноты, по крайней мере не так сильно как раньше, но лес это само по себе страшное место. Каждый шорох лестного жителя, каждый хруст веток и снега под ногами, каждая тень невольно падающая под светом магической сферы, что являла собой огненный шар.       В который раз, Николь убеждалась в силе своего директора. Эта женщина поразила её ещё с первых дней пребывания в школе. Внутренняя сила Марьи Моревны без разрешения ворвалась в душу девочки, сносила всё на своём пути, главенствуя, заставляя подчиниться, вызывала табун мурашек по всему телу. И в эту тёмную ночь, младшая Пирсон ощутила на себе влияние директрисы.       Ветер, что нёсся со всей своей яростью на уровне верхушек деревьев, приносил за собой и звуки. Гул таинственных лесов Урала преследовал своих гостей попятам. Так же как и корни деревьев поглубже зарывались в землю, предвещая, что случится.       Уже через несколько минут, трое пришли на подготовленное место. Взору девочки открылась небольшая поляна, окружённая по кругу соснами и лиственницами. На гордом стволе каждого дерева были факела, которые вмиг зажглись, стоило Марье повести рукой в их сторону. Под светом языков пламени, стали проявляться символы, вырезанные ножом на коре. Что они означали, девочка не могла себе представить, но подобные она видела в некоторых учебниках старших классов и в кабинетах преподавателей, что были высечены в каждом углу помещения. До боли знакомые, она точно видела их ранее. Неужто Руны?       В самом центре поприща предстал ритуальный камень, ни чем не интересовавший Николь. Но привлекло её внимание то, что было на этом камне. Подтёки восковых свечей спускались ручьем до самой земли, пепел от сгоревших трав остался лишь чернотой, полудрагоценные камни вроде аметиста и бирюзы, казалось были впечатаны в булыжник. Но самое главное, что находилось там, так это золотая статуэтка. Это была женщина в платье с открытыми очами, державшая в руках пряло и моток пряжи. Её лик отображал спокойствие, непоколебимость. Словно все что происходит, так и должно быть.       Эта женщина, по всей видимости была божеством. На уроках истории магии упомянули о божествах, под которыми ходили маги. Кто-то верил в христианского бога, кто-то в славянских богов, некоторые в скандинавских богов, в общем язычество в этой школе процветало. Ника и сама этим заинтересовалась, но не знала как ей определиться и решила оставить выбор верования на потом.       От созерцания магических атрибутов, девочку отвлекли действия директора. Марья взяла в руки веточку, перед этим сорвав её с древа. Со стороны, незнающему человеку, могло показаться это странным, но, должно отметить, интригующим. Потерев эту веточку в руках и что-то нашёптывая вслед, женщина резко бросила сучок прямо в снежный покров.       Не успела Николь и опомниться, как из этой места, куда упала совсем небольшая веточка, стали выползать ростки сосны. Сплетаясь меж собой, вырастая всё выше и изогнулись в арку. Уже через несколько мгновений, ветви преобразились в нечто похожее на стул. Прутья повиновались приказу, завивались, крутились, покрывались тонким слоем коры.       Словно завороженная, Николь вглядывалась в колдовство, забывая о собственном страхе. Был обделён вниманием и гуляющий ветер, который пытался вернуть его, раскидывая пышную копну русых волос. Но в глазах, не смеющих оторваться, отражались только блики факелов, кидающие свои языки пламени.       Девочку будоражило. Это странно, ведь она уже как полтора года училась в самом подходящем месте для магии. Здесь её почитали, любили, приручали, узнавали. Но за всё это время, первоклассница почти что не видела волшебства. Ей было критически мало. Магия стала чем-то скрытым, неизведанным, манящим. Она стала загадкой, требующей своей разгадки. Ну как же девочка могла не поддаться этому желанию?       И сейчас, находясь в эпицентре желаемого, она наслаждалась. Впитывала каждый миг, каждое ощущение. Записывала его на корке мозга, выцарапывала. ей было это необходимо, словно кислород. Да так увлеклась, что даже пропустила мимо ушей, как её звали.       После небольшого толчка от тётушки, Николь очнулась и, не торопясь, прошла вперёд. В центре её ждала вытянутая рука и самая мягкая, ласковая улыбка за последнее время. Марья Моревна подвела девочку к алтарю. Та несмело, но подошла и с лёгким недоверием села на приготовленное для неё место в виде елового стула.       Только сейчас, она очнулась от созерцания, жадно глотая воздух ртом. В это время, директор провела над ней зажжённой свечой, девочка почувствовала как капли воска упали на её макушку. Это стало чем-то отрезвляющим. Следом, пошли скрутки из различных трав. В нос тут же ударил резкий запах гари и чего-то приятного, успокающего сознание.       Дальше все сохранилось смутно в памяти девочки, остались лишь холодные пальцы Моревны в каком-то зелье, запах трав и тихое нашёптывание. Всё остальное погрузилось в туман безмятежья и полусна. Ей было так тепло и спокойно посреди ярких огней и звуков природы. Нежные прикосновения по плечам и поцелуй в лоб привели её в полное умиротворение. Это единственное что вспомнила девочка на утро.       Вот только всё остальное помнила Ирма. После того, как девочка погрузилась в сон, Марья вымочила руки в изготовленном зелье, прислонила их к вискам маленькой девочки и тихо начала шептать заклинание. Всё это время, на лице директора не проскользнуло ни единой эмоции, только собранность. Уже к третьей минуте поисков нужного воспоминания в голове Николь, факела стали гореть ярче, отображая настроение женщины. К двадцатой, на её лбу проявились маленькие капельки пота и нахмуренные брови. Спустя час, Ирма стала переживать ни на шутку. Ещё через пятнадцать минут, снег под импровизированным стулом растаял, а макушки деревьев воспламенились так же быстро, яростно, пугающе, как и вышедшая из сознания ребёнка женщина. Её руки чуть тряслись, но стоило сделать глубокий вдох, как огонь погас и лик Марьи Моревны стал непоколебим.       Единственное что она сказала, перед тем как подняла девочку магией: — Нашла.