Эл скосил на Лайта глаза. Зрение плыло.
"Так и знал… наркотик…" Он чувствовал себя вялым и почему-то спокойным, никак не отреагировав даже на то, что Лайт опустился рядом с ним на колени и коснулся его щеки. Длинные пальцы начали гладить его по лицу. Элу очень хотелось привстать и ударить ублюдка головой, но всё, на что он был способен – это изо всех сил сохранять сосредоточенность.
Киёми, видя, с каким вожделением её Бог смотрит на Лоулайта, выказала то же молчаливое неодобрение и неприязнь, что и Миса. Сделав глубокий поклон, она тихо извинилась и покинула изолятор.
– У него сильно расширены зрачки и покраснела кожа. Доктор, будьте добры, измерьте ему температуру и проверьте жизненные показатели.
Внимание Лайта было, конечно же, сосредоточено исключительно на пленнике. Он даже не заметил, как Киёми и охрана покинули помещение. Впрочем, охрана далеко не ушла. Замерев у входа в изолятор, они были готовы при первой же необходимости защитить своего Бога и усмирить пленника.
Доктор Норманс просиял и бросился выполнять приказ Бога, но тут же опасливо притормозил. Этот пленник уже успел порвать яички одному из охранников, и даже сейчас, одурманенный наркотиком, внушал уважение. У Эла Лоулайта всё ещё оставались клыки – и ноги! – и пока работа Повелителя не будет полностью завершена, рядом с ним следует соблюдать осторожность.
Лайт продолжал пожирать Эла обожающим взглядом и вздыхать. Эл, не способный шевельнуться, раздражённо стиснул зубы. До чего отвратительно! Глаза Лайта сияют такой мечтательностью и любовью к нему! Он предпочёл бы увидеть в этом неотрывном янтарном взгляде горькую ненависть.
– Вот так. Хороший мальчик, – проворковал Лайт, когда Эл в ответ на действия доктора лишь вздрогнул, но не отстранился. Опустив взгляд вниз, Эл нервно сглотнул, глядя, как введённый в вену шприц заполняется кровью. Что с ним собираются делать? Хочет ли он знать это или в подобных обстоятельствах лучше оставаться в неведении?
– Эл, посмотри на меня.
Он устало поднял глаза. По какой-то причине он чувствовал, что обязан подчиняться приказам ублюдка, и был не в силах удержать себя от этого! Терзаемый дурными предчувствиями, он задался вопросом, что за дрянь ему скормили.
– Скажи мне, как ты себя чувствуешь, – голос Лайта был мягким, успокаивающим, и Эл вопреки собственному желанию ощутил умиротворение.
– Ступор, – невнятно пробормотал Эл. Ему казалось, что язык во рту распух и отяжелел.
– Он не сопротивляется эффекту препарата и, похоже, вынужден повиноваться вам, – возбуждённо бормотал доктор Норманс. – Пульс немного учащён, температура в норме.
Лайт, наконец, перестал гладить его по щеке, но не отодвинулся. Не вставая с колен, он критически оглядел Эла с головы до ног. Тот дрожал и было видно, что он дезориентирован, поскольку он тщетно пытался сфокусировать взгляд.
– Ты меня ненавидишь, Эл? – ласково спросил Лайт. Эл сжал челюсти и коротко кивнул, по его лицу пробежала судорога, словно от боли. – В самом деле? Я не хочу, чтобы ты ненавидел меня, Эл. Скажи, что ты меня не ненавидишь.
Слова были приторно-сладкими, и Эл поспешно придержал язык. Ему так хотелось сказать это!
– Скажи это, – попросил Лайт, сверкнув идеальной, белозубой улыбкой.
– Я… я не… – Эл зажмурился и сильнее прикусил язык. Слова жгли ему рот, требуя, чтобы их произнесли. Он должен подчиняться! Должен сказать это!
– Я не ненавижу тебя, – выдохнул Эл и по его лицу потекли слёзы. Сейчас вся его сущность корчилась в агонии. Он словно был заперт внутри собственного разума. Он мог думать, но его тело больше не подчинялось ему.
– Я знаю, мой драгоценный, – Лайт наклонился к нему и запечатлел на его лице целомудренный поцелуй. – Я всё о тебе знаю. Тебе двадцать два года, и у тебя смешанное происхождение. Ты на четверть русский, на четверть японец, на четверть англичанин и на четверть француз! У тебя первая группа крови и небольшая анемия.
Сейчас Элу ничего так не хотелось, как собраться с силами и всё-таки нанести Лайту удар головой. Этот самодовольный ублюдок с такой ухмылкой разглагольствовал о своих новоприобретённых знаниях. Элу было тошно от мысли, что Лайт вообще смог выяснить всё это…
– Что ещё я узнал о тебе… – продолжил Лайт, стараясь отвлечь Эла от действий доктора. Тот собирался взять образец костного мозга, и Лайт знал, что это будет неприятный опыт. – У тебя сорок первый размер ноги, ты на удивление хорошо сложён. Прекрасная, гибкая мускулатура и… прочие атрибуты, – Лайт покосился на Эла, тот гневно сузил глаза.
– У тебя на пояснице родимое пятно в форме полумесяца. Да, я видел тебя обнажённым. Я мыл тебя.
"Он… он мыл меня? Пялился на меня, пока я был без сознания? Сволочь!"
Эл был настолько оглушён этим, что обратил внимание на доктора, только когда толстая игла впилась ему прямо в берцовую кость. Тело пронзила острая боль.
– Ааа!
Эл сделал попытку уклониться и пнуть ублюдка ногой в лицо, но Лайт обхватил его за туловище, крепко удерживая на месте.
– Тише, Эл, уже почти всё, – прошептал Лайт ему на ухо, и Эл слабо всхлипнул, чувствуя, как кожу обжигает горячее дыхание.
– Ненавижу… – глухо пробормотал Эл ему в плечо. – Я… ненавижу тебя…
В глазах Лайта блеснуло недовольство, взгляд потемнел. Он мягко отстранил Эла от себя, продолжая крепко удерживать за плечи. Поцокал языком, огорчённо покачал головой, словно ругая непослушного ребёнка.
– Это очень плохо, Эл. Придётся на сегодня оставить тебя без сладкого.
Эл тихо застонал. Без сладкого? Он уже столько дней не ел ничего сладкого! Он так нуждается в этом!
"Нет! Я не стану умолять. Не дождётся". Эл отвёл глаза и вперил взгляд в пол. Он будет тщательно выбирать свои сражения.
Лайт снова наклонился к нему, и Эл невольно напрягся.
– Но я могу дать тебе немного сахара, если ты кое-что дашь мне взамен, – прошептал он и легонько дотронулся губами до его губ. Эл потрясённо распахнул глаза. Лайт был так близко, что он ощущал тепло его кожи и свежий запах одеколона.
– Ч-что? – еле выдавил Эл. К этому моменту доктор завершил все манипуляции, собрал все анализы и отошёл в дальний угол, занявшись какими-то непонятными исследованиями.
Лайт обхватил голову Эла ладонями, снова легонько коснулся его губ своими, и Эл ощутил себя в ловушке. О, как ему сейчас хотелось укусить!
– Поцелуй меня, Эл, – хрипло прошептал Лайт. – Поцелуй, и я дам тебе столько сахара, сколько захочешь.
Подкуп. Эл почувствовал, как внутренности сводит от отвращения. Однако тело желало повиноваться. Это ведь так легко, наклониться вперёд и прижаться к нему губами…
"Нет! Нет, нет, нет! Ни за что! Я не стану!"
Собрав в кулак всю свою волю, Эл отшатнулся назад и плюнул Лайту в лицо.
– Пошёл ты, Кира! – прорычал он. От вида разъярённого лица Лайта у него бешено заколотилось сердце.
Лайт, не сводя злобного взгляда со своего строптивого пленника, медленно поднял руку и вытер с лица слюну.
"Я должен быть терпелив. Всё окупится, когда он станет моим", – напомнил он себе. Призвав на помощь всё своё самообладание, он заставил себя успокоиться. Он не станет отвечать тем же и не станет бить Эла. У него есть иные, более эффективные методы заставить этого щенка подчиниться хозяину. Кроме того, сегодня Эл принял только первую дозу препарата. К концу недели его поведение должно заметно улучшиться, Лайт очень на это надеялся.
– Ты об этом пожалеешь, Эл. Сахара не получишь неделю. И никакого света. Пока я не вернусь, тебя будут держать в темноте и насильно кормить. А после, ты поцелуешь меня сам… или же я просто возьму от тебя всё, что захочу.
"Возьмёт всё, что захочет?" – глаза Эла тревожно расширились. Лайт не угрожал ему, он просто констатировал факт.
Лайт поднялся с колен, стряхнул пыль со своего безупречного серого костюма, потом поправил галстук и любезно улыбнулся доктору. Эла окатила волна холодной паники.
– Оставляю его в ваших умелых руках, доктор.
Тот склонил голову.
– Я продолжу обработку согласно вашему приказу, досточтимый Кира. Желаю вам успешной поездки!
Эл ощутил укол любопытства. Куда Кира собрался? И зачем?
Лайт, уже направившийся, было, к выходу, вдруг обернулся с омерзительно-сладкой улыбочкой на лице. Ему в голову пришла идея, и он шагнул обратно к Элу. Тот по-прежнему лежал на полу, сжавшись в комок.
"Похоже, сегодня я всё же получу свой поцелуй".
– Ах, я ведь тебе не сказал? Я выяснил, где скрываются твои маленькие наследники. Михаэль Кель, Нейт Ривер, Майл Дживас…
– Нет! – голос Эла сорвался, он отчаянно подался к Лайту. – Не трогай их! Пожалуйста!
"Ага. Вот оно, слабое место. Этих недоносков можно будет использовать против него, точно как говорил доктор".
– Кира! Я… я буду тебе подчиняться, только не причиняй им вреда! – Эла замутило от собственных слов, но он справился с собой и с мольбой посмотрел на Лайта. Он был самому себе противен за то, что умолял вот так, но что ещё он мог поделать? Нужно хотя бы попытаться спасти мальчишек.
– Я сровняю дом Вамми с землёй. Мой новый мир совершенно не нуждается в целом улье будущих L. Этих троих я намерен забрать с собой и привезти сюда. И только от тебя зависит, будут они жить или нет. Поэтому… как насчёт поцелуя?
Эл судорожно втянул в себя воздух и попытался успокоиться. Потом отрывисто кивнул. Он сделает это ради них. Он пойдёт на любое унижение, он отсосёт этому монстру, если придётся!
Лайт триумфально улыбнулся и велел ему встать. Ноги Эла подкашивались, словно в знак протеста, но он смог подняться с пола, сделал четыре шага, которые позволила цепь, и встал напротив Лайта. От мерзкой улыбки и ощущения пальцев на щеке желудок конвульсивно сжался. Эл закрыл глаза и приказал себе не блевать. Мягкие губы Лайта прижались к его собственным, язык требовательно толкнулся в него, и Эл послушно приоткрыл рот. Он вдруг с ужасом осознал, что это его первый поцелуй, и что он довольно приятен. Язык Лайта исследовал его рот, и от этого по телу пробегали тёплые мурашки. Стоило Лайту отстраниться, как Эл ощутил разочарование, и тут же – глубокий стыд за это.
– Ты должен отвечать на поцелуй, Эл, – недовольно проворчал Лайт. – Ты ведь знаешь, как надо целоваться?
Лицо Эла залилось румянцем от гнева и одновременно от смущения, и Лайт усмехнулся.
– Похоже, не знаешь. Тебе надо засунуть свой язык мне в рот и повторять за мной. Я видел, как ты завязываешь в узлы черенки вишен. Я знаю, какой ты талантливый.
Эл вздрогнул, когда Лайт снова провёл пальцами по его щеке и выжидательно посмотрел в глаза. Стало ясно, что сейчас он должен проявить инициативу. Протянув руку, он приобнял Лайта за шею и немного наклонился вперёд. Прижался своими губами к губам Лайта, в его голове, словно отчаянная литания, повторялись три инструкции: "Не блевать. Не кусаться. Думать о мальчиках".
Он почувствовал, как Лайт довольно улыбается, а потом его язык снова ловко скользнул Элу в рот. Губы мягко соприкоснулись, и рука Лайта легла ему на затылок, привлекая к себе. Эл нерешительно коснулся Лайта своим языком и ощутил всплеск возбуждения. Это было настолько неожиданно и пугающе, что он застыл в совершенном смятении.
– Ммм, вижу, тебе понравилось, – прошептал Лайт в его дрожащие губы. Обвёл их языком и углубил поцелуй, обнимая Эла за талию и прижимая ближе к себе. Эл повторил все действия Лайта. Тело против его воли отзывалось на поцелуи, становящиеся всё более глубокими и страстными. Эл чувствовал, что всё больше запутывается в паутине отчаяния.
Когда всё, наконец, закончилось, Эл поспешно отпрянул назад. Его лицо раскраснелось, дыхание сбивалось.
Доктор, наблюдающий за этим с холодным, профессиональным интересом, усмехнулся про себя и застрочил в своих заметках:
"Пациент испытывает сексуальное влечение к досточтимому Кире, однако не имеет представления о том, как принять этот факт без чувства вины".
– Увидимся через неделю, Эл. Веди себя хорошо.
Лайту хватило наглости протянуть руку и потрепать Эла по голове, взгляд бесцеремонно задержался на его распухших от поцелуя губах. Эл не пошевелился, лишь крепко стиснул зубы.
Напоследок одарив пленника сумрачной, пробирающей до костей улыбкой, "Бог" развернулся и покинул изолятор. Эл, полностью поглощённый переживаниями о неправильности произошедшего и ошеломлённый своей реакцией на поцелуй, только сейчас заметил, что доктор всё ещё здесь.
Забившись в угол, Эл сжался в комок, не сводя с доктора настороженного взгляда.
"Он составляет мой профиль. Изучает меня", – понял он, когда доктор в очередной раз с неопределённым интересом оглядел его и нацарапал что-то в своих бумагах.
Эл прикрыл глаза, опустил подбородок на колени. При воспоминании о том, как сильно ему понравился поцелуй, его охватило отвращение и отчаяние, к горлу подступила тошнота. Кира был безумен, и вся эта ситуация с каждым часом становилась всё хуже. Его преемников хотят использовать против него, и теперь он уже не мог надеяться на смерть, ведь кроме него их некому будет защитить. Но что, если Кира в любом случае убьёт их?
От этой мысли заныло сердце, на глаза навернулись слёзы, потекли по щекам. Он беззвучно заплакал, а в его измученном рассудке сменяли друг друга воспоминания о доме, который скоро перестанет существовать, и в этих воспоминаниях он находил горько-сладкое утешение.
Он думал о прогулках по лесу, о горячем шоколаде, который он пил с мистером Вамми, о том дне, когда впервые увидел своих драгоценных преемников. Горло сжалось, долго сдерживаемые эмоции прорвали, наконец, плотину его стоицизма и он судорожно, в голос разрыдался, больше не обращая внимания на изучающий, холодный взгляд доктора.
"Ватари, мне так жаль! Так жаль!"
Доктор Норманс тонко улыбнулся и добавил ещё одну запись:
"Пациент реагирует так, как ожидалось. Натран-Б ослабляет способность контролировать эмоции. Следует продолжить наблюдение и постепенно повышать дозу препарата в соответствии с инструкциями досточтимого Киры".
***
– Мелло! Не надо! – закричал Мэтт, когда его храбрый, рисковый друг попытался замахнуться на одного из охранников, прижимающих его к полу.
Сам Мэтт был достаточно благоразумен, чтобы понимать – попытки дать отпор не приведут ни к чему, кроме бесполезной траты энергии. Кира вместе со своими бойцами ворвался в дом Вамми, зверски убивая всех, кто попадался на пути – детей, Роджера, не пощадили даже обслугу. В живых остались только он сам, Мелло и Ниа.
Теперь тот, кого называли Кирой, прохаживался по комнате, словно та была его собственной. Мэтт наблюдал, как он по очереди берёт в руки фотографии в рамках, перебирает разные безделушки, осматривает их и ставит на место.
– Где ты держишь Эла? С ним всё хорошо? – спросил Мэтт, поймав на себе взгляд этого доморощенного бога.
– С чего ты решил, что Эл у меня?
– С того, что ты здесь. Эл никогда бы по доброй воле не выдал местонахождение дома Вамми, – глаза Мэтта наполнились слезами, когда в его голову с ужасающей ясностью ударила мысль: Эла пытали…
– Верно. Он простонал "Вамми", когда находился в наркотическом бреду. Мне не понадобилось много времени, чтобы найти эту прелестную фабрику по производству L, – по губам Киры зазмеилась гнусная усмешка. – Ты умный парень, Мэтт. Догадываешься, почему я сохранил вам жизнь?
Мэтт с вымученной покорностью кивнул. Подобно Элу, он был намерен с осторожностью выбирать свои сражения. Мелло и Ниа накачали успокоительными, поэтому Мэтт собирался удерживать внимание Киры на себе столько, сколько сможет. По крайней мере, пока Кира говорит с ним, остальные будут в относительной безопасности.
– Ты собираешься использовать нас, чтобы шантажировать его, – невыразительным голосом ответил Мэтт. – Ты… хочешь его, верно?
Мэтт был уверен, что не ошибся. При упоминании Эла в глазах Киры светилась похоть.
– Он уже мой, – Лайт опустился в мягкое кожаное кресло Роджера, расслаблено откинулся на спинку. – Ваши жизни теперь зависят от его поведения, но… боюсь, я должен предупредить, что он ведёт себя довольно строптиво. Так что…
Мэтт натянуто улыбнулся, его странным образом позабавил игривый тон Киры. Если ублюдок думает, что сможет напугать его, он будет разочарован. Мэтт – один из Сирот Вамми, и в его характере та же сталь, что и у Эла.
– Тогда, похоже, мы в полной заднице, – пожал он плечами и вызывающе ухмыльнулся. – Жаль, если ты всерьёз надеялся напугать меня угрозой смерти. Есть вещи куда более страшные.
– Бесспорно, – кивнул Лайт, и его глаза заблестели. – И твой ненаглядный Эл испытает многие из них прежде, чем завершится его реабилитация.
– Реабилитация? – голос Мэтта сорвался от едва сдерживаемых эмоций. – С ним всё нормально! Не нужна ему никакая реабилитация!
Лайт не обратил на рыжего мальчишку внимания. Его мыслями завладели приятные мечты о том дне, когда Эл будет носить его ошейник, будет ластиться к нему, требуя внимания. Было крайне важно, чтобы он не утратил ни крупицы своего интеллекта, ведь Кира желал, чтобы его особый питомец всецело помогал ему в правлении, не допуская и тени мысли о нарушении приказов. Эл должен стать его вернейшим подданным и… его прелестной комнатной собачкой.
Наконец, Лайт ответил:
– Иногда, чтобы изменить и улучшить что-то, сначала приходится это сломать.
***
Эл перестал сопротивляться на четвёртый день. Его горло саднило от криков и грубо запихиваемой туда пищи. Сознание охватило отупляющее чувство безразличия и смирения.
Он откусил кусок хлеба. Еда, несомненно, была снова напичкана наркотиком, но это его больше не заботило. Доктор Норманс, как и в прошлые дни, находился в комнате рядом с ним, но и это перестало его волновать. Всё, чего ему хотелось – это чтобы кто-нибудь включил свет.
Было очевидно, что доктор наблюдает за ним через прибор ночного видения или что-то подобное, поскольку темнота ничуть не мешала ему опять что-то писать в своём проклятом блокноте.
– Как ты себя сегодня чувствуешь, Эл?
Эл задумался над ответом, продолжая вяло жевать хлеб. Вчера на подобный вопрос он ответил саркастическим "Спасибо, охуенно", днём ранее смутно вспоминалось, что он послал доктора на хер, но сегодня…
Сегодня он уже не чувствовал желания бороться.
Он думал о своих мальчишках и держал язык за зубами. Они наверняка уже на пути в Японию.
– Как ты себя сегодня чувствуешь, Эл? – повторил доктор.
– Опустошение, – ответил, наконец, Эл, и не узнал собственный голос. – Я чувствую опустошение.
Доктор издал краткое "хм" и вернулся к записям. Эл обнял руками колени и опустил на них подбородок.
Дни шли, и каждый из них был отмечен исключительно телесными потребностями. Его регулярно водили в туалетную комнату, и каждый раз, находясь там, он жадно смотрел на свет флуоресцентных ламп. Ему так хотелось забрать этот свет с собой. Каждый вечер он принимал душ, чистил зубы, после чего переодевался в серую пижаму, выбранную для него Кирой. Его тюремщику, очевидно, очень нравился этот цвет. А затем наступала пора возвращаться в свою непроглядно тёмную камеру, ложиться в койку и молиться о том, чтобы смерть забрала его…
