Семь дней до Рождества

      Как же Моно всё это уже бесило и ранило глубоко до мяса: наряженные деревца, гирлянды, игрушки, счастливые улыбки на чужих лицах… Рождество преследовало его на каждом шагу, куда бы он не шёл, где бы не находился.       Сидеть дома целыми днями Моно не мог. Он бы с удовольствием прятался от радостного мира в своих мрачных хоромах, играя в приставку или часами вдупляя в потолок, бездумно лёжа на кровати, как покойник в гробу перед захоронением. Но это ужасно ему напоминало однотипные дни в Башне, полные страданий, боли и слёз, которые он почти без остановки ронял на холодный пол из-за одиночества, предательства и обиды. Разбитое сердце рвало на части ещё сильнее, одиночество душило холодом, стягивало в объятия уныния и тоски, мысли и воспоминания пожирали его изнутри подобно скопищу опарышей, и Моно от этого потеряно слонялся по городу, как будто пытался убежать от самого себя, от своей боли и несчастного малыша в его душе, который до сих пор находился в той злополучной комнате.       Его буквально носило из одного конца города в другой, порой он терялся, как будто резко просыпался после тяжёлого сна, еле находил дорогу обратно и переставал чувствовать ноги и руки из-за зимнего мороза. Моно устал от этого, ужасно, до смерти устал. Желал только одного – обрести покой и отдохнуть от всего того, что с ним произошло и происходит сейчас. Чтобы эта безумная лихорадка наконец-то отступила. Однако душа его сама, как свободолюбивая птица из клетки на волю, вылетела из дома, но вместо лёгкого полёта по крыльям подобно розгам хлестали ветки деревьев, и красивые перья царапал репей, уродуя и сминая их.        Моно что-то искал, или даже кого-то. Находился в вечных розысках той, которая ушла от него тринадцать лет назад. Бросила. Возможно, вообще забыла. Где же она теперь? Может, где-то здесь? Сам Моно в это не верил, уже давно сдался и смирился, что одиноким он останется навсегда. Но маленький внутренний Моно всё равно "тащил" его по улицам города, закидывал в неизвестные ему районы, заставлял искать её, чуть ли не звать, истошно выть в истерике, как будто она действительно сможет отозваться и вернуться. Глаза раздражали огни гирлянд, уши глушил чужой смех, на сердце кровоточили раны, которые наносило ножами окружающее счастье, такое далёкое и чуждое для него.        Моно торопливым шагом минул пёструю от праздничных цветов улицу, раздражённо хмурился, прятал замёрзшие щёки и нос под шарфом и сам весь взъерепенился, как ёж, которого безалаберно потревожили. Его опять унесло невесть куда, снова он искал что-то, что ослабит боль от воспалённых душевных ран, и в очередной раз попытки не увенчались успехом. От боли уже сжимало горло в порыве острого желания отчаянно расплакаться, закричать на весь белый свет, но Моно не подавался подобному искушению. Чего рыдать зазря? Не услышит она его воплей, не увидит слёз и не вернётся из тех ярких лучей портала, в которых она растворилась навсегда.        Теперь, к счастью, отыскав дорогу назад, Моно спешил к ближайшему метрополитену, чтобы поскорее оказаться у себя дома. Улица, окаймлённая вечерними сумерками, была чересчур людной, дети кругом громко смеялись, бегали, чуть ли не мешаясь под ногами у взрослых. Отовсюду пахло цитрусами, теми знакомыми коричными булочками, которые так напоминали домашний уют и семейное тепло. Моно вжался в пальто ещё сильнее и ускорил шаг, спешно, пробиваясь сквозь толпу, что недоумевала от такого поведения странного юноши, и он сам не заметил, как минул контролёр и уже стоял у путей, пронзительно высматривая поезд в тёмной глубине тоннеля.        "Скорее бы оказаться дома", – только и вертелось у него в голове.       Собственное тело стало непосильной ношей, хотелось упасть на кровать и заснуть до следующего утра. Жуткая усталость тягучей смолой расползалась по мышцам, сонливость заливала свинцом веки, и сам Моно, как тоненькое деревце, грузно и плавно покачивался из стороны в сторону, силясь не закрывать глаза раньше времени. Как же он устал, Господи, как он устал…       Моно не помнил, когда в последний раз чувствовал бодрость. Дни его проходили утомлённо и одинаково, лишь временами менялось местоположение. В будничные дни на подработках, выходные с утра до вечера находился дома, или сидел одиноко в библиотеке, каждый раз читая одну и ту же строчку в книге, всё никак не находя сил прочитать хотя бы страницу, или, как сегодня, бесцельно бродил по городу в бессмысленных поисках той самой. В дни перед Рождеством его сознание как будто полностью затуманивалось, воспоминания пуще прежнего тревожили чувства и пожирали здравые мысли, и сплошная хандра делала скудным весь мир, как будто ментально возвращая в Бледный город.        Моно просто хотел быть счастливым после всех тех страданий, что он пережил. Он не мог спокойно смотреть на счастье других в то время, когда сам среди них являлся бездушным серым призраком, растерянно плутавшим по лабиринту улиц и просто существовавшим в этом мире.        Он. Просто. Хочет. Счастья.       К радости Моно, поезд приехал быстро, и тот быстро зашёл в вагон, занимая свободное место возле входа. Тепло и терпкий металлический запах метро чуть расслабили утомившегося Моно и позволили на секунду прикрыть глаза, дабы дать взбудораженным суетой мыслям успокоиться и заставить наконец-то утихнуть хотя бы на некоторое время. Поезд тронулся, грохот колёс по рельсам отдавался еле слышным эхом от бетонных стен тоннеля, и Моно решил открыть глаза, чтобы взглянуть на молчаливых пассажиров, сидевших в телефоне, читавших книги да газеты и просто сладко дремавших. Моно был рад, что хотя бы здесь его не доставало приторное рождественское настроение, от которого только сводило скулы, и хотел было снова прикрыть веки в лёгкой дрёме, как вдруг его внимание привлекла девушка жёлтом пуховике, что сидела напротив.       Жёлтый…       Голова на мгновение как будто резко прояснилась, находящаяся всё это время в загипнотизированным сне. Моно ощутил нечто знакомое от этой девушки, особенно то, как она сидела, вжавшись в свой пуховик и глубоко "нырнув" в капюшон, словно улитка пряталась в раковине. Видны были только её напряжённо прикрытые дрожащие веки, точно она видела тревожные сны, выбивающиеся из-под капюшона пряди чёрных волос и заметные синяки под глазами на бледной коже.        Такое чувство, что эта девушка пережила когда-то то же, что и Моно тринадцать лет назад…       Так он всю дорогу внимательно рассматривал девушку перед собой, щурился, боролся с сомнением. Не она ли это? Уж сильно напоминала её… Но ведь этого не может быть. Моно пытался отрицать и отвести взгляд от девушки, чтобы не привлекать к себе лишнего внимания, но не мог сопротивляться самому себе. Чёрт, если бы он мог приблизиться, рассмотреть получше, чтобы удовлетворить любопытство и поставить над догадками твёрдую точку.       "Это не может быть она!"       "Но ведь похожа…"       "Нет! Это полный бред! Она бросила тебя навсегда, забудь её!"       "Но вдруг это всё же она?"       В голове творилось настоящее противостояние мыслей, чаши весов перевешивали одна другую, наполняясь всё новыми сомнениями и вопросами. Это знатно давило на мозг и, как на перетянутых гитарных струнах, играло на нервах. Моно стиснул от раздражения зубы в попытках не думать об этом, но мысли оказались очень навязчивыми, особенно они бушевали при виде девушки напротив в жёлтом пуховике.       Холодный женский голос объявил остановку. Девушка, наконец, открыла глаза, на автомате, словно бездушный робот, встала со своего места и приблизилась к выходу, как раз туда, где сидел Моно. Тот всё также не спускал с неё взгляда. Девушка стояла теперь прямо над ним, отчего разглядеть её лицо не составило труда. Та, видимо, почувствовала на себе взгляд и с толикой раздражения взглянула на столь настырного парня, который в наглую пялился на неё.       Они встретились взглядами, и между ними точно пробежал электрический заряд. Моно как громом поразило, а раздражение в глазах девушки сменилось на удивление и испуг. У Моно пересохло в горле, стук собственного сердца заглушал все мысли и вызывал давящий звон в ушах.       Она!..       – М-моно?.. – одними губами в панике прошептала девушка, сжав рукой в перчатке поручень, и лихорадочно глядела то на двери вагона, то на Моно.       Тот подался к ней вперёд. Внутри всё сжалось в один дрожащий ком и гнало кровь по всему телу, молотками громко постукивая в висках.       – Шестая… – тоже прошептал Моно.       Поезд остановился, двери открылись, и девушка опрометью вылетела из вагона. Моно пару секунд ещё сидел в ступоре, пытаясь понять, не видение ли это из-за воспалённого рассудка, после чего резво встал и тоже выбежал на платформу, забыв про усталость и желание как можно скорее очутиться дома. Его это уже ни капельки не волновало, ведь он нашёл её спустя столько времени.       Моно оглядел станцию, на которую прибыл, поезд уже тронулся и почти скрылся во мраке тоннеля, и он заметил, как за поворотом мелькнул уголок подола жёлтого пуховика.       Как её жёлтый дождевик в последний мелькнул в свете портала…       Теперь он её больше не потеряет. Он должен идти за ней, иначе она снова исчезнет, и Моно тогда точно навсегда останется в одиночестве с собственной болью.       Вместе с Шестой он вышел из метрополитена, стараясь оставаться в тени, чтобы та его не заметила и не посмела убежать. Шестая всю дорогу с опаской оглядывалась назад, шла довольно быстро, прятала лицо под капюшоном и пыталась скрыться в толпе. Но Моно продолжал следовать за ярким жёлтым пуховиком, как за лучиком света. Для него перестал существовать весь окружающий его мир: огни, люди и машины кругом расплывались, превращаясь в одну сплошную кляксу, словно стакан воды опрокинули на картину из акварельных красок; голоса и звуки машины доносились до него, как из-под толстой корки льда – лишь это жёлтое пятнышко сияло для него, как путеводная звезда на тёмном небе для потерянного странника.       Так Моно дошёл до дома Шестой. Он не стал заходить за ней, только спрятался за фонарным столбом, остерегаясь попасть на островок света на снегу, и пронаблюдал, как она скрылась за дверью.        Он нашёл её… Господи, какое счастье, он всё-таки её нашёл…       И, развернувшись, пошёл той же дорогой обратно. Огни гирлянд приветливо сверкали ему, из ближайшей пекарни приятно пахло последними коричными булочками, и Моно поднял глаза к нему, увидев первые появившееся звёзды. Внутренний маленький Моно весь трепетал и готов был плакать от счастья, предвкушая скорую встречу со своей старой подругой.       "Наконец-то я нашёл тебя, Шестая… Жди, мы ещё увидимся…"