Солнце Сумеру

Чжун Ли поправил помявшийся рукав мантии и сказал: — Так как преступление было совершено на земле Сумеру, наказать тебя следует по здешним законам. Рыжий парень дополнил слова господина: — А по закону Сумеру есть три вида свершения правосудия: первый — в зависимости от ценности украденного отсекают либо пальцы, кисть или всю руку, чтобы не мог преступник более свершать такой проступок; второй — выпороть виновника и раскаленным тавром поставить метку вора на тыльной стороне обеих рук или на лице; третий — если социальный статус вора, ниже статуса потерпевшего, тот имеет полное право лишить его жизни. — выразительно и без запинки произнес юноша свод закона, чтобы услышали его все находившиеся здесь. Чжун Ли кивнул: — Я не позволю себе быть нечестным и свершить наказание не соответствующее закону. — резким порывом ветер растрепал чернильные волосы, отчего посол нахмурился. — … Итэра затрясло, а голова шла кругом. Он знал про наказания для воров. Урок, который любой оборванец усваивает в первый же день в трущобах. Учение о безжалостности к таким ничтожествам. Обратная сторона города мудрости, где зародился первый кодекс законов для всех смертных, и уважающие наследие своих предков бывших кочевыми захватчиками. Видимо, такие наказания являлись неким отголоском прошлого Сумеру. «Умерщвляй зло в любом его обличье» К этому призывали законы. Если ввести суровое наказание за преступление, мало кто решится ослушаться. Мелкие кражи слишком частое явление. Если сажать в тюрьму каждого, то вскоре там не останется мест. А заключённых ведь тоже нужно содержать. Заниматься этим слишком муторно. Поэтому пойманный на горячем сразу же наказывался на месте. Не имело значение мал или стар, сирота или семьянин, мужчина или женщина. Демонстрация наказания служила напоминанием для всякого, чтобы искоренить плохие желания. Ведь это так просто и дальновидно! Это правда работало, однако альтернативой воровству стало попрошайничество. Калеки и клейменые вызывали жалость, но подавляющее количество брезгует иметь с ними что-либо общее. Милостыня не самый надёжный способ: сегодня ты получил хлеб или фрукты, а завтра живот твой остался пуст. Вот почему некоторые рисковали, чтобы не умереть с голоду. Опасно, но эффективно. До сих пор трио справлялось ловко и хитро. Среди всех остальных оборванцев они были самыми неуловимыми, и успешными. Были. Одна маленькая осечка привела к сегодняшнему дню. Ко всем этим последствиям. Невероятный поворот судьбы. Итэра согнуло вдвое. От ужаса и безысходности он не знал, куда бы спрятаться, скрыться от мужчины, чинно восседающего в кресле. Слова рвались наружу, хотелось как-то себя оправдать и защитить. Раненым горлом он мог лишь громко хватать воздух ртом. Слова переходящие в глухие хрипы и несвязное мычание. Никто не понимает, что он хочет сказать, как бы ни старался. Тогда мальчик снова посмотрел на своего судью, ища ту самую мягкость в его взгляде, которую видел совсем недавно, а может ему показалось, что она вообще была. Судя со стороны закона, нельзя мальчику искать сострадания от жертвы воровства. Разве было б не странно искать жалости у палача? Каждый, кто смотрел на таких преступников, наоборот, подначивал и одобрял громкими возгласами о провозглашение самого сурового наказания. Итэр знает. Один случай, что произошёл пять лет назад, остался в памяти, как первый и самый важный урок. Он видел и помнил каждый миг, запах и звук. Когда поймали такого же оборвашку, как и он. Чумазый парнишка, возможно, немного старше него, весь в слезах и соплях. Худые щеки и тощие руки. Взывает, как побитая дворняга. И толпа собравшаяся вокруг. Много взрослых, которые и не думали заступиться за ребёнка. «Пусть знает, что воровство — это плохо!» «Правильно, вот так и нужно их отучать!» «Маленький гадёныш, решил посягнуть на чужое». Итэр попал туда случайно. В попытке не быть задавленным десятками сапог, его вытолкнуло вперёд, так он оказался в первом ряду. Сестры остались где-то там, за лесом высоких ног, разделенные с братом. Вопли и крики. Стражник объявил толпе, что совершил виновник, а потом взмахнул огромной рукой. Лезвие тесака блеснуло и тяжело опустилось вниз. Вопль был оглушителен. Лезвие, отупевшее без должного ухода — мука для преступника. Неудачно, разрубило не до конца. Пришлось повторить. Лишь со второй попытки кисть удалось отсечь. И только потом стражник отпустил его. И сейчас его также покалечат. Итэр посмотрел на свои руки, кровь отхлынула от них, и руки повисли. Три пары глаз неотрывно смотрели на него: с холодным хищным интересом. Чжун Ли поднес к губам чарку, темно-алая жидкость коснулась его губ: — Даже зная, какими бывают приговоры, здешние бедняки все равно воруют, — сказанное — то ли укор, то ли сочувствие — не совсем дошло до мальчика, дрожащего на полу. — Тем не менее, приговор зависит от пострадавшего. И в данной ситуации я не считаю, что здесь применимо какое-либо из этих наказаний, с тебя достаточно. Я даю тебе выбор, возместить украденное трудом. Ты можешь стать моим слугой: выполнять поручения и избежать всего выше перечисленного… — громкий стук чарки об поверхность стола. В голове ещё царил дурман, а взор застилает тонкая пелена жидкости, но суть до мальчика дошла. Итэру выпала возможность спастись от жизни покалеченного попрошайки, и, быстрее чем он понял, голова сама судорожно затряслась вверх-вниз в знак согласия. Посмотри он на себя со стороны, то посчитал бы это движение немного забавным. Однако, не сейчас. Чжун Ли, чтобы успокоить испуганного ребенка, опять заверил его: — Чтобы искупить и прошлые преступления, срок твоего наказания составит четыре года. Пока ты честно выполняешь обязанности, можешь быть спокоен. По окончанию срока службы ты будешь свободен, а прошлое твое забудется. Два свидетеля присутствуют здесь, и подтвердят, и запомнят мои слова. Контракт этот действителен, пока один из нас не нарушит условия, — под двумя свидетелями подразумевались врач и воин. Когда человек подтверждал свои слова перед свидетелями, то уже никак не сможет от них отречься. Ниточка надежды опутала сердце Итэра. Мужчина сказал что-то ещё, а потом врач вставил пару слов. Какие-то странные вопросы продолжались сыпаться на перегруженную голову мальчика. Сколько бы усилий он не вложил, но так и не смог запомнить или даже внятно отвечать. Он был не тут, а бродил где-то в своем сознании. Приговор вынесен, и наконец эта угнетающая атмосфера осталась позади. Его вывели с террасы. Потом блондин почувствовал, что кто-то тащил его. Точно не помнит, каким образом. Внутренние садики с фонтанами, и арочные коридоры кружили вокруг и размывались. Итэра сопроводили обратно в комнату и оставили одного. Как только двери закрылись, он рухнул на мраморный пол. Дыхание перехватило, и комок застыл в горле. Всё тело взмокло. На четвереньках он прополз вперёд, попытался забраться на кровать, но потом передумал и, стащив несколько подушек, шёлковую простынь, лег напротив окна. Нужно остыть, прийти в себя. Он и представить не мог, что будет счастлив вновь быть закрытым в этой комнате, ведь совсем недавно мысленно называл ее «клеткой». Осиным роем мысли жужжат в голове. В ушах звенит, а завтрак просится наружу. Он рефлекторно сглотнул накопившиеся слюни. Золотые глаза прыгают с места на место, чтобы найти хоть какую-то опору, за которую можно ухватиться и успокоиться, отвлечься от своего состояния. Расписные стены, холодный мрамор, множество подушек разбросанных на полу, зелёная простынь, которую он стащил, и покрепче прижал к себе. Всё это — роскошь, богатство — пустое и безжизненное. Всё не то. Чужое, отчего шел лишь холод. Единственным неизменно близким и знакомым здесь было солнце. Теплый свет солнца освещал комнату, врываясь в помещение через распахнутое окно, отражаясь по поверхности украшенных стен и разной утвари. Играясь и зайчиком прыгая с места на место. Трепещут тонкие занавески, волнами взвиваясь вверх. Мальчик лежит в шаге от попадания в ореол света. Поднятая лёгким ветром пыль мерцала в солнечном блеске. Кружилась, поднималась, падала, а когда выходила за пределы оконного ореола, пряталась где-то в тусклом углу комнаты и навсегда терялась. Волшебный и манящий источник яркого свечения. Он так прекрасен, что хочется с ним слиться. Тоненькие пальчики плавно скользнули из темноты, и «ухватились» за этот блеск. Парнишка вздохнул. Пустым взглядом он смотрел на свою руку и пальцы, которых мог лишиться, как и всего тела в целом. «Будто и не моя». В свете солнца бледная кожа просвечивала, демонстрируя бледно-синие полосы, красноватые костяшки. Почти такая же прозрачная, как и те воздушные занавески. Полукругом развернув ладонь к лицу, Итэр дальше изучал воздействие солнца на кожу. На самой мягкой части ладошки красовался шрам — почти белая кожа, как пришитая заплатка. Заметный, благодаря своему размеру. Шрам остался после того, как он содрал кожу. Блондин пытался вспомнить, когда он успел так пораниться. Хмурясь и морщась, всё же удалось выудить из памяти. «Когда я ползал по берегу». Эта ранка причиняла сильный дискомфорт, когда ее обрабатывали мазью. От воспоминаний, проснулся сильный зуд. Острое желание расчесать шрам, поскрести ногтями по нему до крови. Благодаря тем лекарствам, он восстановился неестественно быстро, конечно, ещё не до конца. Но выздоровление было не без побочных эффектов. Это баловство со светом успокоило бушующие эмоции. Тепло объяло ладонь, и создавалось ощущение, что светило держит тебя за руку. Уголки губ дрогнули вверх. Голова медленно пустела, веки закрылись. Удивительная способность света — успокаивать и убаюкивать. За период выздоровления, сон никак ему не сопутствовал — постоянные ночные кошмары или ломота в теле. Он очень истощал от такой нагрузки. Поэтому мальчик поддался соблазну. «Отдохну так минут пять» Подумал Итэр. Он рассчитывал, что полежит так недолго, но организм ловко его обманул. За эти пять минут он успел уснуть, сам того не заметив. Понежившись на солнце, как кот, мальчик спал, свернувшись, как младенец. Руки и колени прижаты к груди, на лице искрились тонкие нити волос, не собранные в прическу. Длинные реснички дрожали. Когда солнце поднялось выше, сияние почти достигло мальчика. День в самом разгаре. Воздух заметно стал жарче. Столица проживала свой ещё один мирный день. Громкие возгласы с торговой площади блокировал сад, не позволяя проникнуть дальше в резиденцию. Солнце не сдавалось. Осталось совсем немного, расстояние в два пальца шириной, и оно сможет коснуться пальчиков, и снова взять за руку мальчика. Согнать тени с лица ребенка, согреть и покрыть румянцем его белоснежную кожу. Но, увы. Солнечный свет резко померк. Комната, игравшая пёстрыми красками украшенных стен, шёлковых тканей и мерцанием драгоценного металла канделябров, погрузилась в унылый серый цвет, сгущающийся с каждым мгновением. Где-то за окном забарабанил гром. Тьма огромной тучи поглотила солнечный свет. Она возникла будто из ниоткуда. И вновь гул. Небо тяжелело с каждым вздохом. Грохот, и треск. Собирается гроза. Для кого-то это служило плохим знаком, но в стране с редкими дождями — это, напротив, к удаче.

***

Сначала одна капелька робко коснулась земли. За ней вторая, третья. Не успел Тарталья моргнуть, и ливень разверзся над землёй пустынь, охлаждая ее разгоряченное тело, и вместе с тем смывая пыльную тоску. От земли поднялся пар. Молнии разрезают черные тучи, вспышкой терзая песчаную «плоть» столицы. Терраса осталась нетронутой ливнем, из-за своей удачной конструкции, защищённая стенами резиденции. Чжун Ли, в своём монолитном спокойствии, занимался любимым делом — дегустацией местных вин. Кажется, даже буря ему нипочем. Сегодня чарка наполнена вином из шафрана и закатника. Устроившись поудобнее в своем кресле, которое заменило ему мягкую постель, он наслаждался сладким медовым послевкусием. — Ты проводил врача? — следом глоток из чарки. Тарталья кивнул: — До самых ворот академии. — Тарталья держался по стойке смирно, с руками за спиной, как солдат перед командиром. Хотя, на его лице отсутствовало какое-либо почтение. — Таких врачей как он трудно найти среди людей, если невозможно вовсе. Но за свой труд оплату брать не захотел. Большое сердце или интерес, хм… — сказал Чжун Ли, наполняя две чарки. — Садись. — Мужчина взглядом указал на угощение. Парень не отказался. Тарталья уселся на соседнее кресло, вальяжно устроившись, и осушил ёмкость одним глотком. Никаких аристократичных манер. Такое простое отношение к изысканным вещам — в этом воинском невежестве есть свое очарование. Тарталья глянул на фарфоровую чарку, повертел ее в руке, без всякого интереса изучая золотые рисунки на донышке. На языке проступила сладость, а за ней последовала горечь. Хотелось высунуть язык, и громко выразить недовольство. Парень сделал вывод, что предпочитает крепкую огненную воду из снежной, чем вино, от которого и не пьянеешь, и удовольствие не получаешь: «Слишком сладко». Посол, наоборот, пил маленькими глотками. Тарталья только и мог наблюдать за тем, как этот старик наслаждается данным занятием, и не намерен прекращать: — Учитель, вы продвинулись в своем деле? — голос сквозил нетерпением. Чжун Ли, не спеша, отпрянул от вина: — Совет донес, что дендро архонт загружен делами, и просит перенести встречу… А это значит, что она просто избегает встречи с послом. — Ожидаемо от архонта столь погрязшей в науке страны. — Тарталья сложил руки в замок и подпёр подбородок. Уголок губ дернулся. Дело, по которому они сюда прибыли, началось задолго до поездки в Сумеру. Ещё будучи в Ли Юэ, Цисин с трудом смогли договориться о встрече с архонтом через главный совет Сумеру. Долгие месяцы попыток, и они наконец смогли вынудить принять иностранных гостей, чтобы обсудить крайний важный вопрос, от которого зависят отношения с соседями. Но после прибытия в Сумеру их настигла неудача. Представители архонта мудрости отнекивались, как могли, утверждая, что сейчас их архонт была застигнута врасплох несчастьем. Какое — они скрывали изо всех сил. Но гости оказались непросты. Тарталья прознал, в чем дело. В одной из деревень Сумеру вспыхнула неизвестная болезнь. Ливень, начавшийся совсем недавно, превратился в настоящее грозовое бедствие. Молнии зачастили, гром непрестанно гремел, а горизонт вдали сиял небесной голубизной. Люди, спрятавшись в своих жилищах, то и дело дрожали каждый раз, как била молния. Бродяги и дворовые псы делили маленькие укрытия. От холода и страха прижимаясь друг к другу. Улицы превратились в запутанные речные русла из нечистот и грязи. Ветер хлестал крепкие стены резиденции. Яростно бушуя в саду, накреняя и сдирая листву деревьев и цветов, в намерении перевернуть весь зеленый сад. Чжун Ли, допивая последнюю чарку, открыл глаза: — Молнии зачастили. Парень глянул вперёд. Настроение воина с каждой вспышкой возносилось все выше. Двое наблюдателей, чьи лица белели и меркли в такт молниям. За стеной ливня, одна за другой, молнии, будто спровоцированные змеи, бросались вниз с небес. С террасы, где они сидели, прекрасно видно, куда они били. Совсем недалеко от академии. — А говорят, что молнии не попадают в одно место дважды. — Тарталья улыбнулся, и раздался очередной треск, будто небо готово развернуться. Всё прекратилось в конце часа кролика*. На следующий день город выглядел, как после полномасштабного разлива реки. Неожиданное бедствие испортило многие сады, снесло прилавки, а некоторые подвальные склады превратились в отстойник городских нечистот. С некоторых крыш свисали вырванные ветром деревья, а другие, совсем хлипких зданий, снесло напрочь. Городскому Совету будет нелегко всё восстановить, и утихомирить людские сердца, которые, все как один, твердили, что это знак ниспосланный Селестией. Страх полнил сердца горожан. Только одна душа провела ночь спокойно, абсолютно не обратив внимание на громогласный призыв неба.