Все следующее утро Лиза посвятила ответам на свежие письма. Они копились у нее в течение недели, но она никогда не писала сразу же – исключение составляли только чрезвычайно срочные послания, которых было так же чрезвычайно мало. На короткие записочки вежливости от петербургских знакомых Лиза сочинила ответы быстро, и даже конверт для Каташи уже был запечатан (довольно толстый – графиня описала свое пребывание в Малороссии в подробностях). Осталось только одно послание, и оно требовало значительных размышлений.
Князь Борис Юсупов всегда писал очень коротко, касаясь одного только дела. Почерк у него был соответствующий – мелкий, убористый, но какой-то длинный, как струны. Он мало писал о своих делах, касаясь в основном двора, задавал много вопросов и пересказывал только самые важные, на его взгляд, новости. Лиза не могла читать его письмо без улыбки.
Она долго думала о том, как ответить, не потому, что ей нечего было написать – князю Борису как раз хотелось рассказать абсолютно все – но потому, что Лиза искренне считала Юсупова человеком большого ума, и ей, заслужившей однажды его дружбу, не хотелось, чтобы он хоть раз плохо о ней подумал. В конце концов, она решила писать «от сердца», а проще говоря – импровизировать. Борис Николаевич был ей другом, а значит, останется доволен - фальшь в Лизе он распознавал сразу же.
В процессе сочинения ответа Лиза несколько раз останавливалась, по институтской привычке закусывая кончик пера и улыбаясь сама не зная, чему. Ей было приятно думать о Борисе, о его немного заносчивой манере держать себя, о его очках, с которыми был связан не один забавный случай. Александр Павлович не позволял носить их при дворе (как ни странно потому, что сам страдал близорукостью), и это жутко злило Юсупова. Противиться, несмотря на свой вольный характер, он не смел, но однажды все равно забыл снять их перед царем и удостоился высочайшего упрека. Без улыбки Лиза об этом вспоминать не могла, хоть князь Борис и испортил ей весь вечер своим кислым видом и жестокими остротами.
Улыбнувшись, Лиза продолжила писать.
Если раньше ей казалась их дружба немного странной, то со временем Лиза начала находить в ней все больше логики. Например, у них обоих были проблемы в общении с отцами. Если Лизу просто игнорировали, то Бориса еще и периодически унижали, грозясь лишить громадного наследства – впрочем, старый князь был известным распутником и кутилой, и его сын часто шутил, что ему, может, вообще ничего не останется и так. Говорили, будто при нем в Архангельском до сих пор жили десятки девиц определенного поведения, в то время, как ему вот-вот должно было исполниться восемьдесят лет. Борис Николаевич, конечно, был совсем не такой, хоть и попадал еще несколько лет назад в определенные переделки. В этот момент, впервые за две с половиной недели своего пребывания в гостях, Лиза поняла, что скучала по Петербургу. И по Борису с Каташей – тоже. По двору с императрицей, по всему тому, что сопровождало ее последние пять лет.
Лиза вздохнула. Поняла, что соврала Бестужеву в тот момент, когда говорила, что не вернется в столицу. Здесь, в глуши, было безопаснее и спокойнее, но Петербург… влек обратно.
В этот момент из коридора послышался какой-то шум, а затем – недовольные голоса. Лиза бы не обратила на эти звуки никакого внимания, если бы не различила в них возгласов Глаши. Мысль, которую графиня хотела выразить на бумаге, и которая ей очень нравилась, ускользнула, и она встала, раздраженно отбросив перо.
— Что здесь происходит?
В коридоре, у самой лестницы, о чем-то спорили две девушки. Одной из них была Глаша, вторая же была Лизе незнакома. Обе тут же притихли, заметив недовольную барышню.
— Ваше сиятельство, — Глаша присела. Когда Лиза покидала двор, то к ней возвращался ее «сиятельный» титул. — Произошло недоразумение, прошу прощения, ежели мы помешали вам.
Лиза нахмурилась, оглядывая покрасневшую Глашу. Разборки прислуги ее не интересовали, и она так бы и вернулась в комнату, отчитав девушек, если бы не заметила одежду второй.
— Кто такая? — Лиза спрашивала холодно, ожидая немедленного ответа.
— Пелагея, дочь Михайлова.
Лиза оглядела ее еще раз, более внимательно. Толстая пшеничная коса, обвитая вокруг головы, выдавала в ней коренную жительницу Малороссии, но вот платье…
— Я спросила, кто ты такая, — Лиза, выбитая из потока своих мыслей странной руганью прислуги, раздражалась. — А не твое имя. Почему так одета?
Под «так» Лиза имела ввиду совсем не крестьянское платье, более походившее на то, что носили барышни: с высокой талией, подвязанной лентой, и длинными узкими рукавами. Опустив взгляд, графиня заметила, что на ней были не лапти, а мягкие туфли.
— Барыня платье отдала? — задавая этот вопрос, Лиза и сама знала, что ответ будет отрицательным. Марья Васильевна была женщиной с формами, в то время как девица была уж больно худенькой для крестьянки, и имела телосложение, схожее с Лизиным. — Или украла?
При этих словах Глаша довольно усмехнулась, а девушка вспыхнула.
— Что вы, как можно? — только сейчас Лиза заметила, что она держала в руках нечто, похожее на другое платье. — Мне Марья Васильевна сами и разрешили так одеваться. Я швея их, живу здесь же, в доме. Платья шью, чиню, белье тоже…
Пелагея не смотрела в глаза Лизе, но не оттого, что боялась – просто знала, что таким барышням лучше не перечить, если не хочешь себе напрасных проблем. Из-за одного каприза можно и хлыста, и дополнительной работы получить.
Лиза помедлила, прежде чем задать следующий вопрос:
— Крепостная?
Пелагея мучительно покраснела, но взгляда все же не подняла, процедив короткое:
— Да.
Лиза некоторое время молчала, думая, что еще бы сказать. Положение какое-то странное вышло, даже глупое и, самое главное, ей было жаль напрасно упущенного времени и ускользнувшей мысли.
— Зайди сегодня вечером. Мне нужны новые платья.
Пелагея хотела что-то ответить, но Лиза ее перебила.
— С Марьей Васильевной я поговорю.
— Как скажете, барышня. Позволите идти?
Лиза лишь кивнула и вернулась в свою комнату. Глаша проводила их обеих недовольным взглядом – ей было почему-то неприятно, что ее барышня уделяла внимание кому-то еще из крепостных. Особенно в то время, как она сама побранилась с этой Палашкой. Глафира испытывала к Лизе странную, необъяснимую любовь раба к хозяину, как будто только она и имела право ей служить.
Весь настрой был сбит и, повертев между пальцев перо, Лиза окончательно его отложила, решив, что завершит, когда вернется. Из распахнутого окна тянуло свежим воздухом, и Лиза выглянула наружу, чтобы понять, как ей одеваться на выезд.
— Глаша! — Лиза крикнула в коридор, призывая свою девушку. — Одеваться!
Дело сегодня предстояло важное и ответственное – Лиза впервые посещала материнское наследство, то, что составит часть ее приданого. Она старалась не думать о том, что это был первый шаг к замужеству, убеждая себя, что просто пользовалась случаем осмотреть владения, но мысль об этом следовала за ней неотступно. Всего два месяца назад Лизе исполнился двадцать один год, и она прекрасно знала, что у нее осталось совсем мало времени.
— Ну, что ты там? — Лиза изо всех сил вдыхала, чтобы девушка помогла ей затянуть корсет. — Каши мало сегодня ела, оттого и сил нет?
— Не извольте гневаться, барышня, — Глаша раскраснелась, затягивая шнуровку, и даже утерла рукой лоб. — Но поправились вы.
— Врешь! — Лиза резко развернулась к зеркалу, и лицо ее исказилось гневом. Впрочем, отражение и правда указывало на то, что в талии прибавился примерно дюйм. — А ведь и правда…
Лиза расстроенно закусила губу, вертясь перед зеркалом. Сначала стало неприятно, но винить некого было – никто же не заставлял ее налегать на пироги, печенье, варенье и прочее! Сопротивляться стряпне повара Турбиных было решительно невозможно, особенно, когда столько времени проводишь на свежем воздухе. Но Лиза все равно сделала себе мысленную пометку есть поменьше.
— Впрочем, не так уж и дурна, — Лиза подняла руки, чтобы Глаше было удобнее водружать платье. Одевшись, графиня осмотрелась снова.
— Да вы чудо как хороши, барышня! — Глаша принялась оправлять юбку. — Полнота вас только красит, а то больно уж вы были худы…
Лиза придавала не слишком-то много значения мнению своей комнатной девушки, тем более, что у крестьянок понятия о красоте значительно отличались от тех, что господствовали в светском обществе. Но она не могла для себя не отметить то, как приятно пополнели руки и грудь, и хоть графиня и дала себе зарок впредь ограничить питание, расстроилась она не сильно. Единственное – придется платья слегка расшить, но этим займется Пелагея.
Ленты шляпки Лиза завязывала со странным чувством, которое возникало у нее каждый раз, когда выдавался «капризный день». Любая мелочь могла раздражать, но гораздо больше – свои собственные мысли. Вчерашняя встреча с Бестужевым не обрадовала ее так сильно, как Лиза на то рассчитывала. Точнее, она была безусловно рада, но чувство легкого обмана все отравляло. И недовольство самой собой – тоже.
Захватив кружевной зонтик, Лиза спустилась вниз и принялась ждать дядю, разглядывая фарфор в буфете просторной столовой. Неслышно подошел Николенька в нарядном костюмчике из синего бархата.
— Лиза, неужели же вы меня все-таки не возьмете? — он спрашивал, едва ли не плача, оттого и плохо выговаривал по-французски слова. У Турбиных, как в любом приличном доме, по-русски обращались только с прислугой.
— Ну, Николенька, как же я могу знать? — Лиза тут же растаяла. Никаких сил, которые бы удержали ее от приступа умиления при виде такого аккуратного и причесанного брата, не существовало. Необыкновенно послушный, Николай не был похож на себя обычного – чисто дворового сорванца. — Будет так, как скажет ваша маменька.
— Вступитесь за меня, мадемуазель, умоляю!
— Вам нужно было думать раньше, — Лиза не удержалась и все-таки погладила младшего брата по голове. — Кто же заставлял вас набивать трубку управляющего шуточным порохом?
— Я искренне сожалею о своем поступке, — оба, и Лиза, и Николенька знали, что это неправда, но графиня все же старалась не потакать шалостям маленького барина слишком сильно, хоть и была от него без ума, как и от всякого озорного и очаровательного ребенка.
— Вам следует направить свое раскаянье по иному адресу.
— Я пытался, — Николенька насупился и стал похож на свою карикатуру. — Но маменька все равно не отпускает… Пожалуйста, Лиза, уговорите ее!
— Хорошо, я попытаюсь, — она улыбнулась и взяла протянутую ей ладонь. — А вот и ваши родители. Алексей Иванович, я готова ехать.
— Отлично-с, — Турбин был одет в дорожный костюм и держал в руках прекрасную трость с набалдашником из слоновой кости, принадлежавшую еще его отцу. — В таком случае, едем. А что же это вы, молодой человек, такой нарядный? Вы куда-то собрались?
Алексей Иванович сложил руки перед собой, держа перчатки, и снисходительно улыбался. Подобные озорства сына доставляли ему огорчений не так уж и много, в конце концов, он и сам был непослушным ребенком, но Турбин знал, что если не пресекать такое поведение, то оно обязательно выльется в будущем в большие проблемы.
— Папа, позвольте ехать с вами, — чтобы придать себе еще более смиренный вид, Николенька отпустил руку Лизы. — Я очень сожалею о своем поступке.
А вот кому озорства сына доставляли хлопоты и огорчения, так это Марье Васильевне, которая хмурилась, глядя на такое заступничество Лизы. Графиня смотрела на Николеньку и едва подавляла смешок – где уж тут быть раскаянью! Вчера, когда из комнаты управляющего раздался хлопок, и старик выбежал, демонстрируя всем подпаленные усы, Марье Васильевне было совсем не до смеха. Бедняге пришлось даже побриться – свою многолетнюю гордость ему после шутки маленького барина сохранить не удалось.
— Как думаете, Марья Васильевна, стоит ли простить Николая? — Алексей Иванович повернулся к супруге, хоть уже и знал, что возьмет сына с собой. Долго злиться он не мог, но если бы Марья Васильевна отказала, то возражать бы не стал.
— Даже не знаю, право, — госпожа Турбина была растрогана таким аккуратным видом сына, обычно страшно ругавшегося, когда няня пыталась его хотя бы умыть, но напустила на себя нарочито строгий вид. — Если только он пообещает впредь никогда больше ничего подобного не делать.
— Обещаю!
— И продолжить заниматься французским. Ваше произношение стало гораздо хуже после того, как вы стали знаться с дворовыми.
Николенька почти что пожалел о данном впопыхах обещании и тут же мучительно покраснел.
— Я обещаю, маменька, — выдавил он, вызвав довольную улыбку матери. — Может быть, графиня Лиза согласится со мной заниматься?
— О, нет уж, молодой человек, — все направились на выход. Марья Васильевна рассмеялась. — Мы не можем злоупотреблять свободным временем Елизаветы Андреевны – она наша гостья.
Лиза хотела было сказать, что ей было бы совсем не трудно позаниматься с Николенькой, но остановила себя, позволяя матери самой решать, как и кому стоило воспитывать ее сына.
— Мы выпишем вам нового учителя.
Алексей Иванович помог Лизе сесть в коляску, рядом с ней разместился Николенька.
— А что же стало с твоим прошлым учителем? — воспользовавшись тем, что Алексей Иванович отвлекся на разговор с женой, Лиза шепнула Николаю, готовясь услышать очередную невероятную историю, но ее ждало разочарование.
— У меня был учитель-француз, месье Ренье. Очень мне нравился, замечательный наездник был! — Николенька потянулся ближе к Лизе, чтобы не услышали родители. — Но влюбился в крепостную.
— И что же, папенька твой ее не отпустил?
Николенька пожал плечами.
— Он сказал, что она сама не захотела выходить за иностранца. Ну, месье и уехал обратно, и вот уж два месяца я предоставлен сам себе. Но это я не жалуюсь, вы не подумайте!
В этот момент в коляску сел Алексей Иванович, и Лиза откинулась на спинку сиденья, принимая спокойный вид. Ее воображение облекало историю учителя-француза и крепостной в романтическую оболочку, но она даже не подозревала, что правда была куда прозаичнее: Алексей Иванович заломил чудовищную цену за девицу, которую месье Ренье и вовек было не выплатить.
— До свидания, матушка, — Марья Васильевна оставалась в усадьбе заниматься хозяйством, и Турбин сжал ее руку напоследок. Затем махнул кучеру: — Трогай!
Лиза раскрыла зонтик, и коляска, скрипнув, покатилась вперед, сверкая новенькими спицами. Рядом с кучером сидела Глаша, прижимавшая к себе огромную корзину с едой и гостинцами – в Мотовиловке у нее жила семья.
— Это похвально, Елизавета Андреевна, что вы так интересуетесь своим имуществом, — цилиндр Алексея Ивановича покачивался в такт попадавшимся кочкам.
— Да, мне бы хотелось взглянуть на места, которые я наследую, — Лиза вежливо улыбнулась. — От них будет зависеть мое приданое.
Софья Ивановна, страдавшая с самого утра мигренью, осталась в усадьбе, и Лизе сейчас было это особенно жалко.
— Невеста вы, насколько могу судить, богатая, — Алексей Иванович все в этой жизни оценивал с точки зрения экономической выгоды. Никакого специального образования, кроме Пажеского корпуса, у него не было, но что-то врожденное, какое-то предчувствие выгоды позволяло ему год за годом приумножать свой капитал. — Мотовиловка – селение богатое. К тому же, имеется сахарный завод.
Турбин смотрел, как у самого лица Лизы покачивались гроздья завитых прядей, и думал о том, почему она до сих пор не вышла замуж. Двадцать один год – это довольно серьезный возраст для девушки, его Марья Васильевна в это время уже воспитывала старшего сына. Хотя, черт его знает, этот Петербург и нравы его жителей. В голове Алексея Ивановича Лиза была идеальной невестой: красивой, богатой, знатной, и ему казалось, что выйдет она как минимум за какого-нибудь князя. Впрочем, так думал не он один.
— А что же люди?
— Около трехсот душ, насколько мне известно.
— Так мало, — удивилась Лиза.
— Вы же знаете, что учитывают только мужской пол?
— Конечно, — Лиза отвернулась. Она ничего об этом не знала, как не знала и о других сторонах тонкого крепостного законодательства, и экономических делах – тоже.
Она ехала в Мотовиловку только для того, чтобы увидеть своими глазами, в каком состоянии было имение, и чего будет стоить его восстановить, если понадобится.
Лиза всегда старалась не строить напрасных воздушных замков, но, раз нарушив свое правило, она уже не могла не думать о том, что будет, если Михаил попросит ее руки. По закону жанра это должно было случиться уже давно, но она сама прекрасно понимала, что его останавливало. Разжалованный семеновец, не имевший права на отпуск и увольнение, по крайней мере, пока. Мозгом Лиза осознавала, что даже если он рискнет попросить руки у ее отца, то получит несомненный отказ. Граф Ланской желал видеть свою дочь не меньше, чем княгиней, и в письмах уже грозился приехать лично, раз она до сих пор не смогла найти себе подходящую партию. Лизу не сильно беспокоили планы отца, потому что она мало дорожила титулом, приобретенным семьей совсем недавно - она сама была всего лишь вторым поколением урожденных графов. Много ли он значил, если на другой чаше весов было собственное счастье?
Но Лиза раз за разом представляла, как это было бы прекрасно, если бы Бестужев предложил ей выйти за него замуж. Не попросил руки у отца, а спросил бы именно ее. Лиза знала, что если это случится, то она откажется и от титула, и от света. Может быть, не с легким сердцем, но откажется, и жалеть не будет. Главным препятствием было то, что ни при каких обстоятельствах они бы не получили благословения. От Софьи Ивановны – возможно, но главным все равно был граф Ланской, и именно от него зависело, за кого Лиза выйдет замуж. Несмотря на древность фамилии и наличие родового имения, у Михаила не было титула и, самое главное, блестящей будущности, что для Андрея Георгиевича было главным критерием для отбора женихов. Но настолько ли все это было важно, если сама Лиза чувствовала, что Михаил – неотъемлемая часть, фрагмент ее собственной судьбы, и, откажись она от него, предаст не только себя, но и само провидение?
Мысль о том, что она могла стать женой кого-то другого, приводила Лизу в странное оцепенение. Но сдаваться не хотелось, и она уже думала о том, чтобы в случае чего отказаться от отцовского наследства, воспользовавшись материнским, и остаться в Малороссии, с Бестужевым. Только бы им обоим хватило смелости…
— Лиза, вам дурно? — Алексей Иванович окинул беспокойным взглядом побледневшее лицо Лизы и уже хотел кликнуть кучеру, чтобы тот остановился.
— Нет-нет, — она поспешила улыбнуться. — Все в порядке.
Но в порядке ничего не было. Лизе было очень-очень страшно сделать выбор, хоть от нее никто и не требовал моментального ответа. Оставить Петербург навсегда и поселиться с ним здесь? Никакого больше света, балов, друзей?
Она вспомнила, как прощалась с ним в Зимнем, как встретила Михаила на крестинах Танечки, а потом здесь, на маневрах, и поняла, что да.
Она была готова оставить свет, но только если
он о том попросит. В том, что это случится, впрочем, уверенности никакой не было.
Коляска не спеша катилась по дороге, и пассажиры ее развлекали друг друга разговорами. Лиза, уже представлявшая себя помещицей, живо интересовалась вопросами управления имением.
— То есть, барщины у вас нет, Алексей Иванович? — Лиза от скуки вертела резную ручку зонтика. — А как же вы заставляете крестьян работать?
— Никак, — Турбин улыбнулся. — Вопросы сельского хозяйства не слишком меня интересуют, и я сдаю свою землю своим же крестьянам, так что, кроме оброка, они платят мне значительную ренту.
— Но я слышала, что у вас заводы есть.
— Это верно, — Алексей Иванович с удовольствием подкрутил усы. — Угольный в соседней деревне, лесопилку вот в прошлом году открыл – прибыльное дело, как оказалось! Сама графиня Браницкая у меня берет для постройки театра в своем имении.
— Буду у вас учиться хозяйствовать, Алексей Иванович, — сказала Лиза, желая польстить дяде.
— Да что вы, Елизавета Андреевна, — рассмеялся Турбин. — Бог с вами! Вернетесь в Петербург и забудете о своей Мотовиловке, будете только раз в год о ней вспоминать, когда управляющий доход присылать будет.
— Кто знает, как будет, — Лиза пожала плечами. — Может, и здесь поселюсь.
— Вам во дворце жить нужно, где-нибудь на Мойке, близ императорской четы, — Алексей Иванович говорил так, будто лучше других знал, что нужно было его племяннице. — Вы – столичная звезда, нечего вам здесь усыхать.
— А мне здесь нравится, — возразила Лиза.
— С вашего разрешения, приму это как комплимент моему гостеприимству, — Лизе не понравилось, как дядя как будто смеялся над ней, пусть и одними глазами. — Скука у нас здесь смертная, только мужчинам забава и есть, да и то – полк, или забота об имении. Маловато только в этом чести. Мне вот, знаете, скучать не приходится. Собираюсь экзотику сотворить в наших местах – мыльный завод… Заказал ароматов, аж из самой Франции…
И Алексей Иванович принялся рассказывать Лизе о своей задумке, вот только она почти не слушала. Каждый пророчил ей жизнь в столице, и порой она сомневалась, стоило ли сопротивляться. Все же, там была государыня, и оставлять ее было так больно, что Лиза даже плакала, когда уезжала. Вся жизнь графини проходила на виду, и первое время тишина усадьбы Турбиных ее как будто оглушила. Может быть, именно эту блаженную контузию она и спутала с наслаждением покоя?
— А что же, — Лиза решилась задать вопрос, давно ее интересовавший, — порете ли вы своих крестьян, Алексей Иванович?
Тот, казалось, сконфузился, и не сразу нашелся с ответом. Николенька подумал, что то был, наверное, второй раз за всю его жизнь, когда он видел папеньку в таком замешательстве.
— Приходится иногда, — он пожал плечами и отвернулся. — А как иначе? Крестьяне же совсем темные, а плеть воспитывает лучше нотаций.
Лиза на это ничего не ответила, лишь кивнула. Она никогда не была свидетельницей порки, а потому не могла для себя представить всего ужаса и жестокости этого наказания, и вполне оправдывала его для себя. Она и крестьян-то толком не видела до того момента, как приехала в Малороссию.
Наконец, впереди показалась Мотовиловка. Селение это отличалось от того, что представляла себе Лиза: в ее голове она была похожа на Иннокетьевку Турбиных, но с самого начала было ясно, что твердой хозяйской рукой здесь и не пахло. Дома были, в целом, добротные, но общая обстановка какой-то забытости поразила Лизу.
Завидев барышню в коляске, крестьяне выходили на дорогу. Мужики снимали шапки и кланялись, женщины и дети показывали пальцем и тоже кланялись. Лиза смотрела на них растерянно, не зная, как реагировать, и все время поворачивалась то к Алексею Ивановичу, то к людям. В ее голове не укладывалось, что всеми этими
душами она могла распоряжаться, что все они находились в ее полном подчинении, и, как говорил Турбин, от нее зависело их счастье и процветание.
Проехав по улице, подкатили к имению, находившемуся в самом конце деревни. Можно было и не показываться в Мотовиловке, сократив путь по боковой дороге, но Лиза хотела посмотреть все своими глазами. Она и сама не знала, что ожидала увидеть, но ей не понравилось: «пастораль» Турбиных и собственная наивность заставили ее думать, что все крестьяне счастливо жили в своих беленых избах и не знали горя, но оказалось, что может быть и грязно, и пьяно, и некрасиво. При всем при этом, Мотовиловка по многим показателям была деревней гораздо лучшей, нежели большинство окружавших ее селений.
Впрочем, окончательно расстроилась Лиза тогда, когда увидела барский дом.
Это было здание, давно не знавшее ремонта, с тусклой штукатуркой, местами облупившей, заколоченными окнами и осыпавшейся лепниной. Когда-то это была, очевидно, роскошная усадьба в помпезном елизаветинском стиле, но время было нещадно.
— Как думаете, сколько понадобится времени, чтобы все это восстановить? — это был первый вопрос, который задала Лиза, сойдя с коляски.
— Даже не могу сказать, — Алексей Иванович покачал головой — Впрочем, на этот вопрос лучше всего вам ответит вот этот господин.
С пригорка, придерживая цилиндр, сбегал длинный мужчина в довольно приличном фрачном костюме.
— Кто же это такой? — каждый раз, когда Лиза удивлялась, у нее слегка приподнимался кончик носа, как у ребенка.
— Он сейчас сам вам представится.
— Имею честь, — мужчина снял цилиндр и поклонился, переводя дух. — Иван Александрович Штольц. Управляющий имением его сиятельства графа Ланского. Позвольте узнать, я имею честь говорить с его дочерью, графиней Ланской?
— Точно так-с, — за Лизу ответил Турбин. — Да вы, голубчик, не торопитесь, переведите дух.
Алексей Иванович принял свой обычный, слегка насмешливый вид.
— Очень приятно, Иван Александрович, — Лиза подала руку и, прежде чем ее поцеловать, Штольц отер со лба крупные капли пота.
Это был мужчина средних лет, не молодой, но еще и не старый, с гладким, как будто даже восковым лицом. Еще он был очень длинный и по-молодецки стройный; в нем не было ничего такого, что выдавало бы в нем управляющего – Лиза допускала, что Штольц был из обедневших дворян, или же из обрусевших немцев, предки которых наводнили Россию в прошлом веке. При всем своем придворном опыте графиня не могла сразу определиться, хороший он был человек или нет, Штольц был как будто серый, без четких отрицательных или положительных внешних черт.
— Извините ради бога, Елизавета Андреевна, что я в таком виде, — очевидно, управляющий очень волновался. — Если бы я только знал о вашем приезде…
— Ничего страшного, — Лиза прошла вперед, ожидая, что мужчины последуют за ней. — Я приехала только посмотреть на свое наследство.
Штольц ничем не выдал, что был удивлен – он уже давно получил распоряжение от графа насчет того, чтобы привести все бумаги в порядок. Очевидно, графиня Ланская собиралась замуж.
— Желаете ли посмотреть отчет? — Иван Александрович желал быть предупредительным, чтобы остаться при должности и при новой хозяйке Мотовиловки. — Или могу рассказать все вкратце…
— Нет-нет, — Лиза помотала головой, сделав свои выводы. — Давно ли здесь никто не живет?
— Уж лет так тридцать, ваше сиятельство, — Александр Иванович снова отер лоб. — Матушка ваша не изволили здесь жить, так а после нее никто и подавно…
Лиза слушала управляющего молча, обходя дом сбоку. Большой, ничего не скажешь, а толку? Ремонтировать дороже только выйдет. Интересно, не захочет ли отец сделать здесь своего рода дачу?.. Нет, просить не хотелось, да и не станет он – матушкино не тронет.
— А где же вы живете, Александр Иванович? В Мотовиловке?
— Граф позволил мне во флигеле обосноваться, — Штольц кивнул в сторону, указывая на небольшое здание. — Там и живу.
— Женаты вы?
— Так точно, — Штольц снова кивнул. — Имею малолетнего сына. Прошу меня извинить, жена с ним в отъезде, не имею возможности рекомендовать ее вам.
— Ничего страшного, — Лиза направилась обратно к коляске. — Я приеду еще. Не волнуйтесь, я вас предупрежу, так что вам не придется беспокоиться.
— Как вам будет угодно, — Штольц помог Лизе сесть в коляску и надел цилиндр обратно. Она поймала себя на мысли, что управляющий смотрелся комично в этом своем костюме на фоне этого старого дома и колосившихся вокруг трав. Неухоженная территория усадьбы делала картину несколько грустной.
Сам управляющий умело скрывал свое удивление от этого странного и короткого визита. Барышня старалась выглядеть деловой, но что именно ее привело сюда, он так окончательно и не понял - у Штольца было слишком мало опыта, чтобы читать настроение господ.
Наконец, вернулся гулявший неподалеку Алексей Иванович, а вместе с ним и Николенька, вручивший Лизе охапку полевых цветов. Она приняла их с улыбкой и поцеловала мальчика в румяную щеку.
Возвращались по той же улице, и крестьяне вновь выходили на дорогу, чтобы посмотреть на барышню. Графа Ланского они никогда не видели, а потому с жадностью рассматривали его дочь и ее кружевной зонтик. Лиза не смущалась, но все же избегала встречаться с крестьянами взглядом. Глазами они как бы вопрошали: «Что же теперь с нами будет?», а она не могла ответить.
Впрочем, для большинства из них смена помещика не принесла бы никаких изменений в однообразной жизни. Поколениями они отрабатывали барщину на полях, рождались и умирали, не видя и не зная своего хозяина в лицо. Был граф, стала молодая графиня – и что ж? Главное, чтобы хлеб уродился и удалось его продать дороже, чем в прошлом году, может, так и на вольную грамоту заработать получится.
Глаша сошла с кучерских козел еще у самого подъезда, и Лиза настояла на том, чтобы подобрать ее по дороге. Когда лошади остановились, то из небольшой, посеревшей от времени избы вышла заплаканная девушка, силившаяся успокоиться. За ее юбку цеплялись сразу несколько босоногих детей, которых она пыталась оставить за калиткой, целуя им руки и лица. От этой картины у Лизы почему-то защемило сердце, и она попыталась отгородиться от неприятных переживаний, отвернувшись в сторону, но тут вышел огромных размеров мужик в засаленной рубахе, желавший было браниться, но, увидев барскую коляску, развернулся и поспешил скрыться за домом.
— Простите меня, барышня, что заставила себя ждать, — Глаша взобралась на козлы, утирая лицо платком. — Гришка, Алешка! Идите же в дом!
Она попыталась прогнать братьев и сестер, но они продолжали бежать за коляской до тех пор, пока она не покинула пределов Мотовиловки. Николенька было приподнялся на сиденье и обернулся, но был быстро усажен отцом на место и более не дергался.
Разговор на обратном пути не клеился, и Лиза погрузилась в себя, временами против своей же воли замечая, как вздрагивали плечи Глаши. Крестьянский быт неприятно поразил графиню, воспитанную среди блистательных дворцов и великолепного императорского двора. Ей казалось, что было в этом убожестве что-то противоестественное, хотя на самом деле выходило так, что именно в интерьерах красного дерева, гранитных набережных и площадях то самое естество и нарушалось. Никакой человек от природы не пах лавандой, а талия у девушки не могла быть толщиной с ее же шею, но именно это было нормой, а не обыкновенный крестьянский быт.
Лиза старалась выкинуть из головы неприглядную картину расставания Глаши с семьей и занять свои мысли чем-то другим, например, размышлениями о том, готова ли она была всю оставшуюся жизнь провести в деревне.
Ради того, чтобы быть рядом с Михаилом, Лиза была готова, без преувеличения, на многое. Особенно ее подстегивали мысли о том, что в Петербурге она не сможет избегать великого князя Николая, с которым произошло такое памятное ей объяснение. Но больше толков светских дам и кавалеров Лизу пугало другое: она могла бы ответить брату императора взаимностью, если бы на нее не оказывала давления Мария Федоровна, его мать. Участие вдовы Павла Петровича в личной жизни своего сына совершенно убило зарождавшиеся у Лизы чувства, и она больше не испытывала ничего, кроме жгучего стыда и отвращения к самой себе.
— Можно ли остановиться? — проезжали мимо невспаханных полей, и Лизе захотелось вдруг дополнить букет, составленный Николенькой. — Хочу добрать цветов.
Алексей Иванович крикнул кучеру, и коляска, скрипнув остановилась.
Солнце медленно, но верно закатывалось за горизонт, рассыпая золотистые лучи по ароматным травам и пушистым соцветиям. Николенька, ничуть не уставший после дороги, собирал в охапку душицу. Лиза принимала все цветы с благодарностью, зарываясь в них носом и вдыхая нежный аромат и разбавляя букет васильками, лютиками и еще какими-то цветами, похожими на маргаритки.
В течение года она должна была выйти замуж, сомнений в этом не было. Претендентов была масса, но Лизе не нужно было заглядывать глубоко в себя, чтобы понять, кого она действительно любила до такой степени, чтобы обвенчаться. Пусть временами ей и казалось, что любовь ее к Михаилу была похожа на неудачное платье – как не перешивай, а все не то, но фрейлина знала, что чувство это было глубоким, неподвластным геральдическим условностям и светским протоколам. В конце концов, Бестужев был сыном дворянина, а она – дочерью. Неужели этого было недостаточно?
Лиза выпрямилась, осматривая поле снова. Вся эта земля – ее собственность. Но может ли это быть так на самом деле? Этот воздух, птицы, ароматные соцветия,
жизни. Все находилось в ее воле. Все, казалось, кроме собственной судьбы.
Вдруг в конце дороги, со стороны Иннокентьевки, показался всадник. Сначала – маленькая темная точка, но с каждой минутой он приобретал все больше человеческих черт, пока не превратился в гусара.
Николенька тут же выронил все цветы и подорвался с места с возгласом:
— Паша!
***
В это же время, в Царском селе.
Князь Сергей Васильевич Гагарин шел своей особенной, пружинистой походной по коридорам Александровского дворца, звеня шпорами и гремя шпагой. Все было в нем легкое, сильное и молодое, как в гибком дереве, только-только расправившим свою крону.
Закатное солнце отражалось в сводах коридора и возвращалось обратно на улицу причудливыми тенями. Князь Сергей чувствовал себя первым красавцем в своем флигель-адъютантском мундире, но настроение у него было хорошее вовсе не поэтому. Он получил замечательные новости, которыми был намерен поделиться с великим князем Михаилом, своим давним товарищем.
— Сережа, вот ты где! — Гагарин вошел в фехтовальный зал и застал Михаила за любимыми упражнениями с чучелами, набитыми соломой. — Думал, братец, что уж и не увижу тебя сегодня.
— Как можно? — Сергей улыбнулся, и Михаил, скинув перчатку с правой руки, подал ладонь князю. — Пришлось задержаться, но я с новостями.
— Да ну? — Михаил, без мундира, в одной рубашке, весь сверкал от пота. Решив сделать паузу в своих упражнениях, он налил себе воды из высокого кувшина.
— Так точно-с, — Сергей рассматривал себя в зеркале и приглаживал усы. — Узнаешь первым.
Князь Сергей был молодым человеком высокого роста, со светлыми вьющимися волосами и щегольскими, подвитыми кверху, усами. Голубые глаза его всегда смотрели слегка насмешливо, как бы свысока, но злобы в них никогда не было, если только его, конечно, не злили намеренно. Богатый, красивый, как молодой греческий бог, он служил конногвардейским флигель-адъютантом и не знал в этой жизни, казалось, никаких огорчений, отчего и был всегда по-молодецки румян.
Великий князь, пока пил, все время смотрел как будто с подозрением, но в конце концов хлопнул друга (они когда-то вместе путешествовали по Европе, а в России – куролесили и пьянствовали) по плечу и спросил прямо:
— Повышен в звании?
На это князь Сергей только лишь рассмеялся, да так громко, что хохот его отразился от сводчатых потолков эхом. Вместо объяснений Гагарин снял мундир и взял вторую шпагу, знаком приглашая Михаила к барьеру.
— Хитришь, — оба поклонились и встали в стойку. — Делаешь дурака из меня!
Великий князь Михаил никогда не отличался терпением, вот и сейчас бросился на Гагарина, но князь изящным движением отразил удар.
— Получил позволение у своих родителей жениться, — князь Сергей раскраснелся еще больше, отражая град выпадов и ударов, но не переставал улыбаться.
— И что же хорошего в этой новости, черт тебя дери? — выругавшись, Михаил бросил шпагу, и она звякнула, отлетев в сторону. — Женитьба – это гадость, я говорю тебе это как человек женатый.
Михаил Павлович женился в феврале этого года на принцессе Вюртембергской и до того не сошелся с женой характером, что не проводил с ней ни одной лишней минуты, скрываясь в казармах и министерских кабинетах.
— Да ты, братец, видно, специально не видишь, как я счастлив, — князь Сергей положил левую руку на плечо великого князя, что позволено было чуть ли не ему единственному, как ближайшему другу. Михаил Павлович лишь скривился. — Что же, даже не спросишь, кто избранница?
— Женитьба лишь губит мужчину, — великий князь отвернулся и махнул рукой. — Они тупеют, размякают, теряют свою молодецкую удаль…
— Ну, я не сказал бы, что ты очень уж отупел за эти несколько месяцев…
— Очень смешно, — Михаил скривился в последний раз, но затем вздохнул и все-таки спросил: — Ну, и кто же эта счастливица?
— Дочь графа Ланского, Елизавета Андреевна.
В этот раз пришла очередь Михаила смеяться, что вызвало некоторое замешательство у Гагарина.
— Разве я сказал что-то смешное?
— Вот уж Никс обрадуется!..
Великий князь даже не думал, что этой шуткой так заденет своего друга, но в глазах Сергея тут же зажегся недобрый огонек, и Михаил поспешил извиниться, чтобы не портить этот замечательный вечер.
— Ну, прости меня, братец, — было не так уж много людей, у которых великий князь просил прощения за неудачную шутку, но тут он понял, что задел Сергея за живое. — Погорячился. Но ты сам знаешь, все эти слухи…
— Вот именно, что только слухи, — Сергей махнул рукой, давая понять, что зла не держал, и снова встал в стойку. Михаил сделал то же. — Уж я-то могу отличить развратницу от благовоспитанной барышни, коей графиня Лиза и является.
Скрестили шпаги и несколько секунд фехтовали, пока великий князь одним точным выпадом не рассек рукав сорочки Гагарина.
— Ты ослеплен, и я могу понять, чем именно, — несмотря на появившийся разрез, перерыва решили не делать. — Но подумай – зачем тебе женитьба, да так рано? Я-то понятно, но ты... Отказываться от холостяцкой свободы, когда тебе нет и тридцати, могут либо бедняки, либо дураки. Про тебя же я не могу сказать ни первого, ни второго.
В этот раз приставить шпагу к горлу великого князя удалось Гагарину. Михаил тяжело дышал и смотрел прямо в глаза Сергея, тот делал в ответ то же самое. По крупной шее Гагарина покатилась капелька пота, скрываясь за нательным крестиком, и князь отступил.
— Матушка считает, что мне пора остепениться, — они поклонились друг другу, давая понять, что поединок был окончен. — К тому же, Ланская мне нравится. Она подходит мне во всех отношениях.
Михаил снова отпил, в этот раз прямо из кувшина.
— Стоило маменьке погрозить пальчиком, и Сережа уже поддается, — великий князь отер рот рукавом и усмехнулся.
— Отец обещал лишить меня наследства, если я не женюсь в ближайший год…
— Это уже серьезнее! — Михаил рассмеялся и вставил шпагу в специальную стойку.
— Да не в этом дело! — Сергею не понравились насмешки великого князя, несмотря на то, что в них была значительная часть правды, и он густо покраснел. — Знаешь, мне кажется, что я даже в нее влюблен.
— Ты влюблен во всех хорошеньких женщин, — Михаил ударил по плечу Сергея, не переставая улыбаться. — Как и я, как и мои братья, как и любой порядочный мужчина! И, кстати, как же твоя актриса, как там ее?..
— Да нет, это другое, — отмахнулся Гагарин, игнорируя последний вопрос. — Мне нравится проводить с ней время больше, чем с другими. А еще, представляешь, я совсем перед ней теряюсь, как мальчишка! Она иногда так наклонит голову, так посмотрит, и я сразу понимаю, что мне нечем ее удивить, что она все понимает и так…
— Мда-а, — протянул Михаил. — Я мало что понял, кроме того, что она умнее тебя. А это, знаешь ли, опасно…
— Почему?
— Будет вертеть тобой, как хочет!
Михаила каждый раз охватывало раздражение, когда он вспоминал о своей жене, принцессе Вюртембергской, вот и сейчас великий князь с остервенением сминал в руках платок, грозясь разразиться бранью. Все никак он не мог простить Елене Павловне того, что она была выбрана ему в жены.
— Да я и не против, — Сергей развел руки в стороны и рассмеялся. — Пусть! Пусть тратит сколько хочет денег из наследства, заберет бриллианты из банка… Я бы желал, чтобы она была главной светской дамой Петербурга. К тому же, мы отлично смотримся вместе, как ты считаешь?
Михаил понял, что Сергей был безнадежен и решил более не предпринимать попыток к тому, чтобы переубедить его остаться холостяком. Вместо этого он вздохнул и сказал:
— Конечно, вы смотритесь замечательно, — для Михаила Лиза была не более, чем фрейлиной из свиты Елизаветы Алексеевны, с которой можно было, если понадобится, приятно поговорить, и оценивал ее великий князь соответственно – сугубо по внешним данным. — Она красавица, чего уж таить. К тому же, богатая невеста. Слышал, что ее тетка собирается оставить ей все свое имущество после смерти, а уж она – миллионщица.
— Да и отец у нее не бедствует, — со знанием дела продолжил Сергей. — В любом случае, я не желал бы видеть в роли жены никого другого, кроме нее.
Князь Сергей и правда был очарован Лизой. Он не мог бы вспомнить, когда и при каких обстоятельствах был ей представлен, но твердо знал, что выезды у нее всегда были блестящие, продуманные до мелочей, что на балах она танцевала больше и чаще других, что всегда была весела и общительна и, как ему казалось, оказывала князю
особенные знаки внимания.
— А как же ты попросил руки у Елизаветы Андреевны, если ни ее, ни графа нет в Петербурге?
— Ну, если уж начистоту, то официального предложения еще не было, — Сергей понизил голос, словно собирался посвятить великого князя в какую-то тайну. — Но до меня дошел слух, что графа Ланского собираются поставить во главе тайной полиции, и скоро он вернется в столицу. Тогда-то я и испрошу его позволения жениться. Главное – заручиться поддержкой собственной родни, а уж родители-то были рады, что я выбрал именно молоденькую графиню.
Князь и княгиня Гагарины отчего-то считали, что их сын, женившись, перестанет вести прежний разгульный образ жизни, словно молодая жена могла привязать его к своей муслиновой юбке, а князь Сергей ни минуты не сомневался в том, что получит положительный ответ.
— Ну, хорошо, — протянул великий князь, накидывая на плечи кавалергардский мундир. — Но невеста-то знает о твоих намерениях?
— Обижаешь, братец, — Сергей подкрутил усы, не без удовольствия погружаясь в воспоминания. — Мне, право, неприятно, что ты во мне сомневаешься.
Объяснение произошло во время одного из званых ужинов, устроенных княгиней Голенищевой, когда большая часть гостей уже разошлась. С самого начала вечера Гагарин завладел вниманием Лизы и увлек ее играть в вист в компании других молодых людей и барышень. В тот день Лиза была по-особенному веселой и красивой, по крайней мере, так казалось Сергею, и вот, в тот момент, когда они остались одни, он спросил у нее:
— А не пожениться ли нам с вами, Елизавета Андреевна?
Ему было приятно наблюдать, как фарфоровое лицо ее заливалось краской смущения.
— Что вы такое говорите, князь? — впрочем, она улыбнулась и раскрыла веер. — Бог с вами!
— Вижу, вы не принимаете мои слова всерьез, — он театрально вздохнул, подперев рукой щеку. — А ведь я говорю совершенно искренне. Вы - прекрасны, я тоже чертовски хорош. Мы бы могли составить лучшую партию Петербурга.
— Да зачем бы мне выходить за вас замуж? — она медленно обмахивалась веером из перьев страуса, и до Сергея доходил аромат ее духов. Он сходил с ума. — Вы же известный дамский угодник, к тому же, не упускаете возможности лишний раз проиграть пару-тройку тысяч.
Она не уточняла - рублей или душ.
Гагарин знал, что она смеялась над ним, но, слепой от собственных фантазий и ожиданий, прощал Лизе все.
— Смеяться изволите, — Гагарин выпрямился и оглянулся, не смотрел ли кто на них, но все остальные были заняты свежеподанным шампанским.
— Просто не люблю ветреников, — Лиза, наоборот, позволила себе откинуться на спинку стула и продолжила обмахиваться веером.
— Я провожу свободное время так, как принято в нашем полку, и не вижу в том ничего дурного, — Сергей помнил, как изменился взгляд Лизы после этих слов – очевидно, она была удивлена. — Но в знак серьезности своих намерений я готов дать вам честное слово отныне и вовек вести жизнь праведную. Позвольте мне только лишь надеяться…
Лиза посмотрела на него долгим, странным взглядом. Гагарину тогда еще показалось, что он увидел в ее глазах мелькнувшую тень печали, и он даже успел испугаться: уж не правдой ли были все те слухи о влюбленности великого князя Николая в графиню Ланскую? В конце концов, она ответила:
— Вы можете надеяться. Пока. Я буду внимательно следить за вашим поведением, — графиня Лиза шутливо погрозила князю тонким пальчиком, сверкнув материнским бриллиантом на кольце.
— Благодарю вас, — Сергей украдкой поцеловал ее руку, и уже даже хотел заявить о своем желании ехать на Кавказ, чтобы просить руки лично у графа, как Лиза его перебила.
— Это не обещание.
Когда Гагарин пересказал все это Михаилу, то тот долго молчал.
— Не кажется ли тебе, что ты затеял все слишком рано? — великий князь погладил гладковыбритый подбородок. — Она не сказала «да».
— Но и «нет» - тоже.
— Это-то да, — Михаил не переставал сомневаться. — Может, это просто женское кокетство?
— Я на это надеюсь, — наконец, Сергей тоже оделся, и оба вышли из залы. — В любом случае, отец – давний товарищ графа Ланского, он все уладит.
Князь Сергей не мог представить себе ни одной причины, по которой Лиза или ее отец могли бы отказать ему.
— А ты получишь замечательную жену, — Михаил приобнял друга за плечо, и оба вышли в центральный коридор дворца, направляясь в парк, где собралась вся царская семья со свитой. — Что ж, совет да любовь! Только, чур, я буду шафером.
