***
Пламя, пламя… Треск деревьев, нечеловеческие вопли и человеческие крики… Холод, снег… Кровь, шумящая в ушах… И чьи-то сильные руки. Серые глаза. И давящее на живот седло. Быстрый цокот копыт… И… Хлоп! Рюджин с испуганным выдохом резко поднялась на кровати, переводя себя в сидячее положение. Боль тут же ударила куда-то в затылок, нокаутируя девушку, роняя ее обратно на жесткую подушку, вонявшую сыростью. — Ааа… — болезненно простонала она, сжимая саднящими пальцами виски. — Где я… Боль была настолько сильной, что Рюджин снова отключилась. В лихорадочном сне ей опять виделась картина своего спасения, но лицо спасителя… Она лишь помнила, что оно было обрамлено черными прядями. Во сне вдруг раздался его голос — уверенный, с хрипотцой. Он словно приказывал ей что-то, но терялся в воздухе, рассекая его. — Онни… Тонкий голос вкрадывался в мучительную пелену долгого сна. — Рюджин-онни… Юна тихонько потрогала плечо Рюджин, и от этого легкого прикосновения глаза последней вдруг тут же распахнулись, словно она и не спала вовсе, а просто лежала, сомкнув веки. — Кто здесь? — сказала она, боясь крутить головой. — Твоя милашка. На лице Рюджин приступила неуверенная, вымученная улыбка. Она все еще боялась очередного приступа боли и потому не двигалась. — У меня руки-ноги на месте? — Ага. Все на месте. А еще ты лежишь на койке, на которой меня лечили недавно. — Где Черён?! — вдруг вскрикнула Рюджин, к своему страху осознав, что задумалась об этом лишь сейчас. — Ой, онни, ты чего так орешь, я чуть со стула не упала...Она уже в отряде отлеживается, ее отпустили. Сказали, тебя тоже только до вечера продержат. — С ней все хорошо? — Цела, только ушибы, синяки и ожоги кое-где. Как и у тебя, впрочем. Рюджин задумалась о том, как она сейчас выглядит. Горело буквально все. — Юна… Кто меня вчера вытащил оттуда? — Вам с Черён повезло, вчера контрактники возвратились, они вас и подобрали. А кто конкретно тебя привез, я не помню, парень какой-то… А что, понравился? — ехидно спросила младшая. — Пэээхх…- тяжко выдохнула Рюджин. Тут дверь в палату открылась. — Ой… — только и смогла сказать Юна. Рюджин вопросительно мыкнула, но малая уже соскочила со стула и громко отчеканила: — Здравия желаю, товарищ старший сержант! — Оставь нас, — пронесся по комнате бескомпромиссный женский голос. Юна сочувственно посмотрела на все еще боявшуюся шевельнуться Рюджин. — Онни, я буду за дверью… — сказала она и вышла. Рюджин охватило непонятное беспокойство, пока шаги незнакомки приближались к ней. Вскоре она увидела ее лицо и чуть не ахнула — вылитая Черён, только savage версия, лишенная всякой милоты или хотя бы намеков на нее. Рюджин не знала, что сказать и поэтому молчала. Чэён подвинула стул ближе и опустилась на него, прочистив горло. — Что ты за птица такая, Шин Рюджин. — С кем… С кем имею честь?.. — Сестра той, что ты вчера чуть не убила. «Так и подумала», — пронеслось у Рюджин в голове. — У меня не было таких намерений. — Твои намерения интересуют меня в последнюю очередь. А вот их результат меня весьма и весьма огорчает. На какое-то время в палате воцарилось невероятно напряженное молчание. Затем Чэён сказала: — Твое поведение поставило под угрозу жизнь моей сестры. Если бы она погибла там, да еще и так глупо, поверь мне, я бы достала тебя хоть с того света, — девушка наклонилась к Рюджин. — Ты угроза для многих, особенно для тех, кто дорожит тобой. Подумай об этом в следующий раз, когда захочешь совершить очередную псевдогеройскую глупость. Ее слова действовали на Рюджин как убийственный яд. По ее щеке покатилась слеза. Чэён говорила правду. — Я… Я поняла. Чэён со скрипом встала и покинула комнату без лишних слов, лишь на долю секунды задержавшись в проеме и окинув Рюджин скупым взглядом. Юна тут же вернулась. — Что она тебе сказала, онни? Тут она увидела, что Рюджин уже захлебывается в слезах. — Онни!.. Ты чего? — Она права, Юна… — сглатывая слезы, сдавленно говорила Рюджин, всхлипывая. — Из-за меня Черён могла погибнуть… Из-за меня… — Не плачь, онни. Это ее выбор. Любая из нас не простила бы себе никогда, если бы хотя бы не попыталась спасти тебя. Рюджин заревела в голос. — Ох, онни… — тут уже и Юна не сдержалась. Так они и просидели, то и дело всхлипывая и утешая друг друга. А когда солнце собралось на покой, в палату зашли Лиа и Йеджи. Лиа тут же стала закрывать везде окна и ворчать на Юну, что она их понаоткрывала. — Да это не я! Медсестра ходит проветривает каждые десять минут! У нее бзик! Йеджи стояла поодаль от койки и внимательно смотрела на Рюджин, опершись спиной о стену. Та приподнялась. — Чего Йеджи со мной не разговаривает? — обратилась она неизвестно к кому. — Разговариваю. Брюнетка подошла к кровати и протянула руку. — Идти можешь? Надо увести тебя домой. Рюджин подала ей руку и аккуратно встала. Юна выпросила у врачей какие-то сильные обезболивающие, и на время ей стало легче. Рюджин заметила, что Лиа отводит глаза. — Как остальные? — Жертв нет, — только и сказала Йеджи. — Хорошо. Они вышли на морозную улицу, Рюджин опиралась на плечи Юны и Йеджи. Проходя мимо площади, они увидели, что туда понемногу стягиваются кадеты. — Черт, надо было увести тебя домой раньше, — сказала Йеджи. Рюджин впервые слышала, как та ругается. — Ты чего? — Нам придется тут задержаться на какое-то время. Стоять сможешь? — Да я и бегать смогу. Они подошли ближе к сцене, которая теперь служила то трибуной, то эшафотом. Толпа кадетов гудела и жужжала, из отрывков чьих-то фраз слух Рюджин выцепил: — …так ему и надо, этому бирюку Джэбому, надеюсь его повесят… Рюджин удивленно прошлась взглядом по каждой из девушек. Они прятали глаза. — Что происходит? — опасливо спросила она. Тут на помост вывели Джексона и Джэбома. Их руки были связаны за спиной, а в рот был вставлен кляп. Все обвиняемые представали перед публикой и судьями в таком виде. Рюджин ахнула и почувствовала, как рука Йеджи сильнее сжимает ее предплечье. — Сегодня будет зачитан приказ о должностном наказании для командира 72 отряда Им Джэбома и политруководителя, по совместительству командира 68 отряда Вана Джексона! — провозглашал солдат-клерк, читая по бумажке. — В ночь с 31 декабря по 1 января произошло возгорание участка стены и ее прорыв. Непрофессиональные действия стоящих перед вами офицеров вызвали потерю значительного количества единиц боевой амуниции и одного транспортного средства… В толпе послышалось странное гоготание, которое можно было истолковать по-разному. — …в связи с чем, эти офицеры на неопределенный срок будут отстранены от выполнения обязанностей в должности командиров отряда. С сегодняшнего дня новым командиром 68 отряда назначается Ли Чэён. Новым командиром 72 отряда назначается… Девушки затаили дыхание. — Со Чанбин! Рюджин заглянула Йеджи в глаза и увидела в них недюжинное удивление. Глашатай продолжил: — Для перечисленных офицеров избрана следующая мера наказания: — 40 ударов плетью немедленно и заточение под стражу на срок от одного месяца… В толпе послышался гул, где-то одобрительные возгласы, а где-то: — Это несправедливо! — Они нас спасли! — Не трогайте их! У Рюджин злоба заклокотала в горле. Она собрала все силы в кулак и дернулась вперед, на сцену. Йеджи тут же спохватилась и попыталась остановить ее, но та лишь резко отмахнулась и исчезла в толпе. Рюджин как ошпаренная залезла на сцену и встала во весь рост, несмотря на боль. — Что вы творите?! — прокричала она в сторону начальников, сидящих как всегда в глубине сцены на своих креслах. — Эти люди спасли нас и ваши задницы, пока вы пьяные в хлам спали в штабе! Гуща кадетов ахнула как единое целое. Один из командующих вскочил со своего седалища. — Что этот солдат себе позволяет! — Этот солдат… — протянула Рюджин. — Если вам нужен виновный, вот она я! Это я угнала вашу развалюху, за которую вы хотите испортить спину моему командиру! Да, это из-за меня капитану Джексону пришлось пустить в ход столько пуль, которые вы цените дороже человека! Только помните, что без человека ваши пули ничего не стоят! Тьфу на вас! — Рюджин плюнула и растерла ногой. Весь красный как помидор толстый капитан заорал во все горло: — СХВАТИТЬ И ВЫСЕЧЬ! ПОСТАВЬТЕ ЕЕ РЯДОМ! 40 УДАРОВ! Будто из ниоткуда появились люди за спиной, которые заломили ей руки. Было больно, но Рюджин и не пикнула, лишь болезненно свела брови, встретившись взглядом с Йеджи, в глазах которой читалось отчаяние и страх. Тут почти рядом раздался еще один голос, будто бы знакомый ей: — Товарищ главнокомандующий, наказание кадета — это прерогатива непосредственно его командира. Руки за спиной вдруг ослабили хватку, и слегка выпрямившись Рюджин вдруг увидела коренастого брюнета из своих сегодняшних сновидений. — Лейтенант Со… Несомненно, вы получите свое право. Тем не менее, до завтра пусть посидит в тюремной клетке! Распоряжение о мере ее наказания предоставьте мне завтра же утром! — Так точно. Руки за спиной вдруг снова ожили и схватили Рюджин крепко-крепко, а потом ее куда-то увели. Кадеты возмущенно гудели, в воздухе стояло электрическое напряжение. Все затихли, когда на помост поднялись два высоких бородача с плетьми. — Привести наказание в исполнение! Немедленно! Лиа сжалась и закусила губу. Юна, приблизившись к ней, положила одну руку на плечо, другой постаралась притянуть ее поближе, чтобы та уткнулась лицом в ее воротник. Но Лиа не собиралась отводить взгляд. Солдаты, ведущие Джексона и Джэбома к центру, велели им опуститься, согнуть колени и лечь животом на скамью. Затем они задрали их гимнастерки, оголив напряженные спины. Стоял такой мороз, что их кожа моментально стала красной и без кнута. Бородачи занесли свои плети. Рассекая воздух, плети тяжело и гулко ложились на беззащитную плоть, оставляя багряные рубцы. Из них сочилась алая кровь, понемногу стекая на заснеженный дощатый пол. Оба не издавали ни звука. Было лишь видно, как дрожат колени Джексона, как болезненно сводит брови Джэбом, как они оба стискивают зубы до хруста, и как бесконечно белеют костяшки на их пальцах, сжатых в кулаки. — Семнадцать… — отсчитывал тот же солдат, что и зачитывал приговор. — Восемнадцать… Лие было невыносимо смотреть на истерзанную кнутом спину своего командира. Удары приходились уже по мясу. На двадцатом взмахе она не сдержалась и выронила слезинку. Двадцать первый сделал ком в ее горле максимально болезненным и ощутимым. А на двадцать втором взмахе она беззвучно и горько заплакала. Юна сильнее прижимала ее к себе, но та казалось даже не осознавала ее присутствия. Был только Джэбом, боль и она. Джэбом, боль и она. И слезы, которые вдруг заметил командир, неожиданно повернув свесившуюся вниз голову к толпе. Он все так же морщился от боли, но, увидев слезы Лии, разозлился еще больше и сурово поглядел на нее, всем своим взглядом словно говоря: «Прекращай». прекращай любить меня и страдать вхолостую, завязывай с этим проигрышным делом, вычеркни меня из своего сердца и жизни, ибо сама жизнь в любой момент может вычеркнуть меня и оставить за бортом***
Она сказала: «Не зачем тебе там быть и точка», поэтому Черён пришлось остаться, когда все ушли, а Чэён, опасаясь, что сестра нарушит ее волю, осталась с ней. Она устроилась за старым обеденным столом и переносила записи из блокнота в листы бумаги, скрепленные на большом планшете. Черён лежала на своей кровати и изредка косилась на сестру так, словно кидала в нее бестелесные молнии. В какой-то момент Чэён подняла голову и перехватила вороватый взгляд младшей. У Черён от этого холодок по коже пробежал, но глаз она не отвела, это было бы своего рода поражением. — Нужно что-то? — Да нет. Что делаешь? — Пишу отчеты. На несколько минут в комнате воцарилась тишина. За это время старшая Ли боролась с собой. Еще с самого приезда ей хотелось сказать Черён много всего: от «Я горжусь тобой» до «Я прибью тебя». Наконец она отложила ручку и подошла к кровати. Младшая недоуменно уставилась на нее. — Я почти накопила нужную сумму, чтобы на следующий год ты не служила. — Чего? — как-то уязвленно воскликнула Черён. — …поэтому прошу тебя, нет, даже приказываю тебе не совершать больше таких опрометчивых поступков. — Чэён, я буду служить дальше, — сказала Черён, приподнявшись. — Что ты несешь? — с закипавшей яростью спросила старшая. — Я буду служить. Тут мне место. Даже если ты меня откупишь, я все равно пойду добровольцем. Чэён, казалось, была в ужасе от услышанного. А Черён добавила: — А когда отслужу свои пять лет, то останусь в армии как ты. Чэён резко схватила ее за воротник. — Ты это назло мне говоришь? Думаешь, я ради геройства такой путь выбрала?! Услышав, что младшая издала тихое «ай», как только была схвачена, Чэён разжала ладонь и отошла к окну. — Все, что я делала, я делала ради тебя, Чемин и мамы с папой. Я полагаю, что ты подверглась… — она обернулась, — дурному влиянию. На этих словах Черён закатила глаза и отвернулась к стене. А Чэён подошла к столу и собрала свои вещи. — Не расстраивай меня больше. Поправляйся, — сказала она и вышла.***
В камере был только ветхий дырявый матрац и ведро для справления нужды. Холод стоял дикий. Рюджин сильнее укутывалась в свой шарф, но ожидаемо это не помогало, все также зуб на зуб не попадал. — Что, мерзнешь, принцесса? — раздалось где-то за дверью. — Могу тебя согреть! За последним предложением раздался дружный хохот дежуривших солдат. — Гребаный Минбо, как же ты достал меня! — громко прорычала Рюджин в дверь. — И шагу нельзя ступить, чтоб не наткнуться на твою тупую рожу! — Ты кого тупым назвала? — раздалось также где-то за дверью. — Только тупой не поймет кого! Иди в жопу короче! Она услышала, как скрипнул где-то стул, а затем послышались приближающиеся шаги. Рюджин встала во весь рост. Ключ повернулся два раза, и эхо открывающейся двери разнеслось по всему пространству. Злющий парень стоял в проеме, его уши были невероятно красные. — Давай, хён*, проучи эту хамку! — подначивали его откуда-то из глубины коридора. *Хён (кор.) — обращение от младшего к старшему (применительно от мужчине к мужчине) — С удовольствием, — ответил тот щелкая пальцами. Рюджин не стала ждать и просто врезала ему по лицу заранее взятым для этого ведром. — Ах, ты… Тварь! — кричал он, хватаясь за нос, из которого хлестала кровь. — Я же просто поговорить хотел! К ним подбежали еще двое. — Ты чокнутая! — восклицали они. Рюджин стояла с ведром наготове. Тут она услышала еще один голос. — Не понял. Трое парней обернулись и, увидев кто стоит перед ними, как по команде опустили глаза и попятились назад. Рюджин вдруг увидела, как чьи-то руки хватают Минбо за грудки и оттаскивают куда-то, где через проем двери уже не видно. — Ты что тут устроил, молокосос! Завтра же, чтоб у меня на столе лежала объяснительная! Да я с тебя три шкуры сниму, понял? Вас двоих тоже касается. Рюджин услышала, как кого-то отшвырнули на пол. Догадываться кого, нужды не было. — Ваше счастье, недоноски, что мне с вами возиться некогда. Снова послышались шаги, и через мгновенье в проеме двери стоял ее новый капитан. Ее грозный вид его немного повеселил. — А ты не из робкого десятка. Пошли за мной. Рюджин расслабила сведённые в ниточку губы, кивнула головой, отшвырнула ведро и пошла за Чанбином. В коридоре она показала средний палец все еще сидевшему на полу Минбо. — Мне сказали сидеть до утра, — сказала она по пути. — Еще чего не хватало. Я не могу позволить герою вчерашнего дня простудиться. Рюджин хмыкнула. — Герою, говорите? Ну да, ну да. Ваша рыжая сослуживица так не считает. — А, ты о Чэён. У нее свое мнение на этот счет. Довольно субъективное по понятным причинам. — А у вас какое мнение? — вдруг спросила Рюджин, сама от себя не ожидая. Чанбин едва заметно улыбнулся. — Ты словно нерв, Шин Рюджин. Совершенно не умеешь контролировать свои импульсы. Рюджин опустила голову и крепко задумалась над его словами. А немного погодя он добавил: — …но мне это по нраву.***
Время близилось к полуночи, когда Чэён открыла двери штаба. Она поднялась по широкой лестнице на второй этаж и завернула в небольшой кабинет справа. Постучалась и услышала: — Входи. Чэён открыла дверь и поежилась. — Так холодно у тебя, Наён. — Не холоднее, чем на улице, — ответила та, не отрываясь от бумаг. — Срочное дело? Чэён подошла к столу и села рядом. — Не могу закончить отчет. Наён подняла на нее глаза и многозначительно посмотрела с ноткой тревожности. — Тебе удалось что-то узнать. — Я думаю, да. — Говори, — произнесла девушка, отложив бумаги в сторону. — Пятый отряд. Я думаю, они остались живы. Лицо Наён покрыла маска панического недоумения. Она дышала все чаще. — Я думаю, они дезертиры, — отрезала Чэён. Лишь мерный ход часов на стене нарушал последовавшую за ее словами изумленную тишину.