Букет одуванчиков

С самого утра небо затянуло тяжелыми, темными тучами. Они прикрыли собой леса и равнины, уронили свою огромную тень, не заботясь о тех, кого могли раздавить. Темень в дневное время окутала Сумеру. Лиза смотрела в окно, безнадежно вздыхая. День определенно был испорчен. Потому что Лиза ненавидела дожди. Ей нравилось нежиться под теплым, ласковом солнцем и довольно потягиваться, как разнеженной кошечке. В дождь так не развалишься, не обогреешься. В дождь только испортишь прическу. А ей так хотелось на цветущей поляне расстелить яркое покрывало, улечься на нем, смять пальцами мягкую траву. Прошлое лето было чуть прохладным, щадящим. Лиза могла спокойно дышать и не бояться, что Бай Чжу хватит солнечный удар. Сейчас же все ударилось в крайность — в подступающем июне дожди как будто не прерывались и лили без конца, без роздыху. Лиза засыпала холодным вечером и просыпалась мерзлым, влажным утром. Казалось, будто сами архонты захотели утопить благоухающие земли Сумеру. Только-только расцветшая зелень на земле, на деревьях, на клумбах под окнами — все напиталось влагой на несколько лет вперед и уже изнывало от избытка. А небеса не прекращали. Лиза бестолково глядела на отрывной календарь каждый день и тяжело вздыхала, понимая, что драгоценное майское время безвозвратно проходит, уносимое мокрым ветром. Место у окошка было у Лизы любимым. Здесь она в свободное время читала, пила чай, вышивала, практиковала новые заклинания, выписывала колдовские книги, высчитывала новые формулы для настоев и смесей. Шелковица в массивных горшочках теснилась у самого стекла, поэтому даже от жалкого серого пейзажа не было так тоскливо, как могло быть. Цветы обнимали ее, щекотали лепестками нос и щеки. Но Лиза не убирала их. Они ей нравились. Единственные живые компаньоны, они оставались с ней всегда, даже если Бай Чжу пропадал в лесных чащобах, собирая травы для аптеки. Его труды приносили пользу ее работе, ведь пока он лазал в нелепых позах по склонам скалистых местностей, она превращала травы в порошки и варила, месила, смешивала, нарезала. Работала до первого зевка, отвлекаясь разве что на стук капель о дверцу, ведущую в подвал. — Душа моя, — говорил он ласково, когда возвращался, весь измазанный грязью. Холодный, мокрый, продрогший. Лиза вставала со своего нагретого местечка, подскакивала к нему и кратко, лаконично целовала его в щеку, а потом строго и безжалостно отправляла его переодеваться в чистое и сухое. Запасы аптеки позволяли ей экспериментировать. Она работала в свое удовольствие и именно столько, сколько ей хотелось. Если ее тянуло в сон, она позволяла себе дремать. Если ей хотелось перекусить, она оставляла свои записи и поднималась на кухню. На Лизу в такие моменты очень соблазнительно поглядывал фарфоровый чайник исключительной красоты. Она привезла его из Мондштадта вместе с сервизом аккуратных, изящных чашек. Напоминание о родине было невероятно дорого ее сердцу. Чай в нем получался вкуснее, и менять его не хотелось, даже несмотря на то, что от частого пользования он скорее грозил прийти в негодность. Лизе была противна одна только мысль о том, что нужно запереть красоту за стеклянные дверцы шкафов и бояться дышать на собственную память. Из раза в раз, из вечера в вечер она проводила свой маленький ритуал — выверяла температуру воды, чтобы не обжечь и не испортить листья, наполняла чашки ароматным чаем, добавляла пару разрезанных ягодок и подавала на стол. Обычное действо имело для нее особую интимность, потому что она никогда не делала так для себя одной. Бай Чжу, усаженный за стол, в то время, как она хлопотала над чаем, быстро доставал и раскладывал на блюдцах печенье, молочные десерты, наливал сливки. Без него смысла затевать что-либо Лиза просто не видела. Ей хотелось видеть его, говорить с ним о всякой ерунде, отбирать у него последнее печенье и уступать ему последний кусочек шоколада. Лизе хотелось кусать его за нос, хихикать и сплетничать с Чан Шэн, хотелось танцевать по вечерам под звук новенького граммофона, который они купили совсем недавно. Вечером Бай Чжу являлся, чтобы исполнить все её мечты, но днем Лиза отупело глядела на свой красивый пустой чайник, ярко предвкушая момент, когда она его использует. Мондштадт все ещё был с ней. Бурями и штормами он оставался подле Лизы, как будто нарочно играясь и дразнясь тем, чего она терпеть не могла. Грозы пугали ее, дожди навевали тоску. Бай Чжу обычно, видя, как она тоскует, решительно заворачивал ее в мягкий кокон из одеяла и дурачился с ней, чтобы отвлечь. Она ценила это. Но еще ценила то невыразимое щемящее чувство тоски по родине, которое все еще сохраняло баланс между безусловным счастьем и полным отчаянием. В Сумеру не было плохо, совсем наоборот: цветущие леса, просторные луга, густые джунгли, оазисы на границах, окруженных пустынями. Везде, в каждом уголке государства дышала жизнь. Течение этого бесконечного потока чувствовалось ежесекундно, словно биение сердца самой страны. Лиза ощущала это, но ей оставалось только гадать о том, как чувствует это Бай Чжу, обладая дендро глазом бога. Она шутила, что он — тот еще божий одуванчик, а он только добро улыбался ей и целовал ее в нос, как бы благодаря. Лиза обожала его. И знала, что он ее обожает. Как назло, зарядил дождь, точно пытаясь стереть водой здешние живописные красоты. И продолжался он уже три дня кряду. На третий день Бай Чжу рассудил, что собирать травы в такую погоду бесполезно, бессмысленно и даже опасно, поэтому, чтобы не сидеть без дела, спустился в лабораторию. Лиза успела только набросить свою шаль ему на плечи и предупредить, чтобы он не перетруждался. Когда дверь за ним закрылась, она вытянула руки и пригласила поболтать свою милую подругу Чан Шэн. Что удивительно, змея как никто понимала ее, практически с полуслова улавливая и поддерживая ее мысли. Страшно было вступать с ней в разговоры на серьезные темы — все она знала, во всем понимала толк, а ее маленький раздвоенный язычок был подвешен так ловко, что она, казалось, могла переспорить даже архонта. Лиза предпочитала не упоминать политику, богов, власть и все прочее, что было больше и сильнее ее маленького домика посреди огромного сада. Родина все ещё напоминала о себе. Из Мондштадта писали друзья. Лиза разбирала почту за утренним кофе, складывала конверты в стопку и погружалась в каждое письмо, как в отдельную книгу. Джинн писала редко, чаще — Кэйя и Мона. Если Джинн докладывала о благосостоянии города так, будто писала рапорт Варке, то Кэйя и Мона не соблюдали никаких скромностей и формальностей. Альберих все еще жаловался на то, что господин Рагнвиндр «просто невыносим и ужасно красив». Это оставалось неизменным и стабильным, и от этого Лизе становилось спокойнее. Рагнвиндр и Альберих до сих не разобрались в своих отношениях, хотя с ее отъезда прошло уже несколько месяцев, это было удивительно! Ей даже казалось, что их вечные разборки можно будет использовать как маркер стабильности города. Она написала об этом в ответе Кэйе, сложила дорогие письма от любимых друзей в ящичек и выглянула в окно. Серость тяжелых небес не покинула Сумеру, но дождь прекратил барабанить по крыше. Она улыбнулась. Это не могло ее не радовать. Бай Чжу с утра куда-то ушел. И не сказал ни слова. Лиза пыталась подавить в себе непонятные мысли, пыталась заниматься работой, пыталась вовсе не думать о том, что могло приключиться. Навязчивые монотонные монологи вертелись у нее в голове. Одна только Чан Шэн обнадеживала ее и как-то сонливо улыбалась. Лиза обещалась, что когда он вернется, она хорошенько его отругает! Еще и Чан Шэн привлечет! Он не мог не прийти — она знала. Он и пришел, совсем скоро, паники было больше. Бай Чжу пришел без своей сумки, в которую складывал собранные образцы, без белого халата, без грязи на руках. Он пришел с солнцем — стоило ему постучать в окошко и сказать «душа моя», Лиза, подскочив от неожиданности, вдруг заметила в непроглядной тьме небес разрыв. Она отворила Бай Чжу окно и потянулась потрепать его по голове. Он не дался, как было для него привычно. — Где ты был? Говори-ка, иначе мы… — Подожди, потом сдашь меня Чан Шэн, — шепнул он, точно зная, что было у Лизы на уме. Снова пришлось увернуться от ее руки. Он вытянул перед собой букет одуванчиков, как щит, чтобы Лиза не уколола его игривыми молниями. Лиза обомлела. Розы и сесилии в ее палисаднике засияли от капель, застывших на лепестках. Выглянуло солнце — точь-в-точь глаза ее Бай Чжу. — Душа моя, мне кажется, ты хотела бы съездить отдохнуть. Я думаю, самое время навестить Мондштадт. Она обожала его и знала, что он обожает ее. Она знала это, как непреложную истину, и уверовала в лучшее, когда встретила его. Лиза влюблялась в него каждый день снова и снова, ласкала его, шептала ему о нежности, и всего этого ей казалось так мало. Бай Чжу подарил ей мир, солнце, свежие одуванчики и каждый день выдумывал, что бы ещё ей могло понравиться. Бай Чжу обожал ее каждый день все сильнее.