Розы ранят, розы любят вроде…
Уён сидел на веранде кафе за самым дальним столиком под торчащей из него пальмой зонта, укрывшей его от несуществующего вечернего солнца. Перед ним стояла чашка, до краёв наполненная уже полчаса как остывшим кофе. Вокруг него не было ни души. Люди предпочитали находиться в тепле помещения, окружённые жужжащим гулом голосов и ароматами всевозможной предоставляемой кафе пищей. Официантка, девушка лет двадцати пяти с жидкими, собранными в высокий хвост чёрными, много раз перекрашенными волосами была явно недовольна тем, что ей приходится выходить на улицу ради единственного посетителя, которому по каким-то необъяснимым причинам заблагорассудилось торчать на ветру. Погода по всем человеческим меркам — тоскливая, но Уён для своих крайне редких прогулок предпочитал именно ее. Он тихо вздохнул, и повернувшись не только лицом, но и всем телом, наклонился к девушке обворожительно улыбаясь. — Я прошу прощения, из-за меня вам приходится мёрзнуть, вместо того, чтобы наслаждаться теплом кухни. — О, поверьте, там сейчас лучше не находится, — пробормотала смущенная его вниманием девушка, — От Бончжуна ушла жена и поэтому он самого утра ужасно пьян. Безопаснее переждать где-нибудь за пределами кухни. — Бончжун? — он действовал по отработанной схеме: улыбнуться — разговорить — проявить участие — заполучить её сердце. Четыре выстрела без единой осечки. — Главный повар и, по совместительству, владелец этой дыры. Уён окинул здание быстрым взглядом. Кафе как кафе, коих тысячи разбросано по всей стране. Обычная, не представляющая собой ничего особенного забегаловка. Но определённо не дыра. Ему доводилось бывать в гораздо худших местах. Уён снова посмотрел на девушку. — О, а я смотрю ты не в восторге от своего места работы — рассмеялся он, ненавязчиво отодвигая соседний стул и, кивком головы, предлагая ей сесть. Кёнха, как гласила надпись на перекошенном бейджике, подхватила юбку под коленями и, бросив быстрый, слегка настороженный взгляд в сторону дверей кафе, будто ожидая, что вышеупомянутый Бончжун вот-вот выскочит, чтобы наорать на неё, опустилась на краешек стула. Уён улыбнулся и медленно, обманчиво нежно обхватил чужое запястье. Ощущение учащенного пульса под тонкой оберткой кожи отдавалось покалываниями на кончиках пальцев. Теперь, когда она была так близка, Уëн ещё раз окинул Кëнху взглядом. Всё в ней кричало о желании самовыражаться несмотря на полное отсутствие фантазии, нищету и не соответствующие действительности амбиции. Уён так и видел её в прошлом, а может ещё только в будущем путешествующую автостопом и гордо именующую свою бездомную жизнь — отшельничеством. Девушка была из породы людей с большими мечтами. Мечтами, которым не суждено будет сбыться. Что-то блеснуло на другой стороне улицы, будто осколок кристалла в лучах несуществующего солнца. Там беззаботно и бесцельно брел одетый в джинсовый комбинезон и безразмерный свитер мальчик. Будто почувствовав на себе чей-то пристальный взгляд, он обернулся. Потом, сидя на подоконнике распахнутого окна и свесив ноги в двадцатиэтажную пропасть, Уён вспоминал приветственный взмах его руки и улыбку, озарившую все вокруг теплом и живым светом, то, чего он никогда не видел ни у одного человека из его прошлого, хотя собственным знанием человеческой натуры Уён мог по праву гордится. — Прости милая, но мне нужно бежать. Приятно было поболтать с тобой. Уже шагая за пределы веранды, Уён услышал обиженное хмыканье девушки и демонстративно громкий стук ее каблуков. Он усмехнулся про себя: «Знала бы ты, чего избежала. Лучшее, что могло случиться в твоей жизни — это мой уход.» Он шел вперед, будто между ним и милым мальчиком была натянута цепь, приковавшая их друг другу, не дающая Уёну развернуться и пойти своей дорогой, как он делал на протяжении долгих предшествующих этому часу лет. Мальчик, не замечая новоиспеченного преследователя, продолжал идти легкой, пружинистой походкой, так, как двигаются только беззаботные дети или танцоры. Вдруг он остановился и опустился на корточки прямо посреди тротуара, заставляя не ожидавшего этого Уёна резко затормозить и шагнуть за ближайший столб, чтобы оставаться незамеченным. Хотя, как оказалось, эта мера предосторожности была совершенно излишней, потому что мальчик был полностью поглощен чем-то у своих ног. Осторожно выглянув из-за своего укрытия, Уён увидел трущуюся о чужие колени черную, точь-в-точь как волосы оставленной им Кëнхи, бродячую кошку. — Прости милая, мне нужно бежать — Мальчик поднялся, даже не думая отряхивать теперь густо покрытый шерстью комбинезон. Он успел отойти на пару метров, когда кошка принялась требовательно мяукать ему в след. Мальчик остановился и сожалением произнес — Поверь, я бы не раздумывая забрал тебя с собой. Но там, куда я иду, тебе будет в тысячу раз хуже, чем здесь. Будто понимая, что до неё пытается донести этот человек, кошка прекратила мяукать и, усевшись посреди тротуара, принялась невозмутимо вылизываться. Последний раз взглянув на нее, мальчик тихо вздохнул и пошел дальше. Уён, все еще до конца не понимая причину своих действий последовал за ним. Так они дошли до церковной ограды. Перед тем, как шагнуть за нее, мальчик весь как-то сгорбился и потускнел. В его движениях не осталось прежней легкости, теперь он брел вперед уныло и медленно, словно старик. Но он продолжал идти, как до этого Уëн, влекомый внутрь церкви некой силой. Уëн, продолжающий задумчиво стоять за пределами церковной земли, не сразу почувствовал, что кто-то тянет его за подол рубашки. Обернувшись, он увидел прислонившегося к церковной ограде грязного оборванца с кульком вместо левой ноги. — Подайте ради Господа Бога нашего. Я буду молиться о спасении вашей души. Уён расхохотался. Вытащив из кармана кошелёк, он, не раскрывая, бросил его нищему под ноги. — Держи. Да смотри, хорошенько помолись. Мою душу будет не так-то легко спасти. Не обращая внимания на отразившиеся на лице бродяги удивление, Уён, не прекращая смеяться, пошёл прочь от церкви. Пусть молиться хоть до потери сознания. Кажется он уже лет двести не слышал ничего о собственной душе. Вампирам она ни к чему. Не знающий смерти не нуждается в добродетели.***
Уён бы так и забыл об этой странной, несостоявшейся встрече, как забывал обо всём недостаточно значимом в перспективе сохранения в вечности. Но спустя полгода они встретились вновь. На этот раз не разминувшись в последнюю секунду, а влетев друг в друга на полной скорости без шанса на спасение. — Хей, Уён, ты не говорил, что придёшь! — Ёнджун, пошатываясь, спешил к нему с другого конца клуба, широко раскинув руки в стороны и растянув губы в дурацкой улыбке. Уён был знаком с ним уже несколько лет. Если бы Ёнджун знал, что всё это время балансировал на острие ножа, он бы точно не был так рад его появлению. Но Ёнджун не знал. Как и все остальные Уёновы «друзья». Он тщательно оберегал свой секрет. — Как хорошо, что ты пришёл! Сегодня все наши здесь, — Уён едва заметно усмехнулся. «Наши» — стадо овец, не замечающее волка у себя под носом, — даже пара новичков есть. Пойдём, я вас познакомлю. Ему никогда не было сложно «заводить друзей». Казалось, в любой компании люди подсознательно оставляли место для него. Хлопали по плечу, смеялись с шуток, предлагали выпивку. Вектор всеобщего внимания всегда смещался в его сторону, куда бы он не пошёл. Уён привык использовать это. Привык отвечать на раздающиеся из всех углов приветственные крики, знать сотни имён людей, которые на самом деле не значили для него ничего больше, чем просто пища. Быть общительным для него значило быть сытым. Значило всегда иметь возможность вгрызаться клыками в чужую шею. Но несмотря на это, он был олицетворением того, что называют «одиночество в толпе». Уён стоял на месте, наблюдая за непрерывным потоком огибающих его людей в масках дружелюбия. Он был единственной константой в мире переменных. Продолжая болтать, Ёнджун обнял его за плечи и повёл к нескольким сдвинутым столам практически в центре зала. Сидевшая там компания поприветствовала его радостным гулом и звоном бокалов. Когда всеобщий ажиотаж прошёл, и каждый вернулся к прерванному занятию, Уëн окинул собравшихся скучающим взглядом. Как и ожидалось, он знал практически всех присутствующих, была лишь пара новых лиц. Парочка, что никак не отреагировала на его появление. Коротко стриженный, явно помешанный на стероидах, белобрысый качок был занят тем, что слюнявил шею, разместившегося на его коленях парня, который не пытаясь никаких ответить на «ласку», лишь прикрыв глаза, и едва заметно улыбаясь, позволял качку прикасаться к себе мягкий и податливый в чужих руках как пластилин. Внезапно, как будто почувствовав, что за ним наблюдают, парень распахнул глаза и уставился на Уëна в ответ. Этот парень словно сошёл с обложки одного из модных журналов. Даже сидя, он выглядел выше, чем он и шире в плечах. Мужественнее. В том смысле, который обычно вкладывают это понятие голливудские режиссёры. Но Уён знал, что при желании он способен без труда переломить ему шею одной рукой — одно из преимуществ, ставящих вампиров выше людей в мировой иерархии. Что-то в этом парне казалось ему смутно знакомым. Ничуть не смутившись тому, что его поймали, Уëн продолжал смотреть. Парень в свою очередь также не отводил взгляд, совсем перестав обращать внимание на старания своего любовника, а потом и вовсе соскользнул с него на соседний стул. Уён вопрошающе вскинул брови. Заметив интерес Уëна, Ёнджун поспешил как можно скорее представить своих друзей. — Это Сан. Познакомились с ним неделю назад. Готов поспорить, что лучше танцора ты никогда не встречал и не встретишь, — он сделал взмах рукой, будто конферансье, объявляющий гвоздь программы, то ради чего все собрались, — Сан, это Уён — мой старый друг. В этом опустившемся на дно порока молодом человеке, Уён неожиданно узнал того самого церковного мальчика. В его образе не осталось ничего от джинсового комбинезона и мягкого свитера. Теперь он был одет дерзко, балансируя на краю разврата, при этом не переступая черты приличий. Но всё же это был он. Одиноко спешащий в церковь мальчик. Парень, на чьих коленях он до этого так искусно извивался, явно раздражённый тем, что их прервали, попытался вернуть Сана, собственнически положив руки ему на талию, но тот лишь отмахнулся от него, как от бродячего пса. Хотя, судя по подсмотренной Уëном сцене у церкви, от нуждающейся в ласке собаки Сан бы отмахнулся с меньшей вероятностью чем от любовника. Если конечно он не стал жестоким за то время, что Уён не видел его. Кто-то потянулся через весь стол, только чтобы стукнуть своим стаканом о его, какой-то спешащий к выходу парень на ходу обвил плечи Сана в прощальном объятии, чуть поодаль пара девушек усиленно строила ему глазки, явно не против пообщаться поближе. Теперь он казался душой компании. Но Уëн знал, куда смотреть. Он видел больше чем остальные. Он видел тысячи безликих теней маячащих за плечом Сана, тянущих к нему руки прокаженных. Видел как движутся клеймящие губы. «Шлюха» — они шептали с презрением в равной степени с желанием обладать. «Эта красивая кукла будет моей» — Уён был готов поставить что угодно на то, что именно эта мысль сейчас заезженной пластинкой крутилась у всех в головах. Сан встал, открывая вид на соблазнительно блестящий от пота голый живот и крепкие бёдра. Его образ был как застрявший в горле вдох. С первого взгляда было понятно, что Сан знал себе цену. Знал, что его плечи стоят дорого. Больше чем многие здесь могли предложить. А потому он носил кроп-топ с длинными рукавами, оставляя за собой право на эту ширму, заглянуть за которую мог далеко не каждый. Уëн видел это знание в его походке, всё такой же по-детски лёгкой, но теперь с напускным покачиванием бёдер при каждом шаге, видел в том, как он держался и говорил, и как обводил взглядом помещение в поиске покупателя своего времени. Он стоил дорого. Но был готов продать себя за бесценок. И это Уён тоже видел. — Ты не можешь просто так уйти отсюда. Мы так не договаривались — до него донеслись, мягко говоря недовольные, возгласы качка. — О милый, я не собирался уходить отсюда, лишь от тебя — несмотря на первый взгляд ласковое прозвище, в голосе Сана явно не было и намека на флирт, лишь раздражение и быть может усталость, свидетельствующие о том, что подобные ситуации уже не раз происходили в его жизни. — Что с тобой не так? Я купил тебе коктейль, ну так отработай его. — Отработай? Кто я, по-твоему? — голос Сана за секунду окрасился сталью — Дешевая шлюха? — он почти шипел — Моя кровать не прибежище для убогих. Казалось, ещё секунда и качок взорвётся от злости и бросится на Сана. Но он лишь со всей силы ударил кулаком по столу и на всех парах понёсся ко выходу. Хотя Сан, уже кошачьей походкой приблизившийся к Уëну, не обратил на его выступление никакого внимания. — Не думаю, что поверил тебе — Уëн ухмыльнулся, смотря на подошедшего снизу вверх. Сан несколько секунд непонимающе смотрел на него, а после откинул голову назад и рассмеялся. — Не верь — Сан лукаво прищурился, склонив голову к плечу — Ведь я соврал. Однако твой вид говорит, что ты достаточно убог, чтобы снизойти до меня. Злые слова. Они оба знали как обороняться. Различие было лишь в том, что в отличие от Сана, не имевшего ничего кроме яда на языке, Уён обладал клыками и отпускал колкости лишь от скуки. — А что, бога не было дома? Раз теперь ты ищешь его в преисподней — с любопытством спросил Уен. — Так значит мне не показалось. Из тебя хреновый преследователь. Слишком близко подходишь и чересчур явно пялишься — Сан улыбался, не выказывая никакого беспокойства по поводу того, что за ним следили — И согласись, нет смысла разыскивать того, кому до тебя нет никакого дела. Так что я никого не ищу. Но, возможно — он демонстративно медленно оглядел Уёна с головы до ног, оценивая будто картину в музее. Ухмыльнувшись каким-то своим мыслям, Сан поднял голову, теперь смотря ему прямо в глаза — Возможно потому, что я уже нашёл. В его вздернутом подбородке, в его взгляде, в его позе был вызов, который Уён принял ни секунды не колеблясь. Сан скользнул к нему на колени, будто оплетающая жертву ядовитая змея. Даже узоры на его топе поблескивали золотой чешуёй. Руки Уёна сами опустились на тонкую талию, не давая Сану отстраниться. Добычей тут был явно не он. Он улыбнулся ему. Уже знакомой белизной зубов выстрелил осиновым пирсингом в самое сердце. Сан выглядел как тот, кого Уён был готов всю отведенную ему вечность не выпускать из своих объятий, но в то же время ему будто бы ничего не стоило любой момент играючи убить его. Уён почувствовал, как что-то сладко заныло на дне его бесполезного сердца. Для вампиров нет ничего приятнее смерти. Как человеческой — пьянящей и сладкой, вином стекающей по окровавленным пальцам, так и своей: далекой, ужасно желанной, недоступной. Только встретив Сана, Уён смог ощутить ее эфемерное дыхание прямо в затылок. Как бы хорошо не ощущалась тяжесть чужого тела у него на коленях, но Уён уже чувствовал пробирающийся под кожу зуд, означающий не что иное, как жажду, с которой он никогда не умел бороться. Ему хотелось схватить Сана за руку и отвести к себе домой, чтобы там в тишине и приятном полумраке сполна насладиться им. Желание совсем ему не свойственное, ведь обычно Уёна устраивали и кирпичные стены в безлюдных переулках. Будто прочитав его мысли, Сан, не глядя, отвёл руку назад, чтобы, мягко ухватившись за волосы на затылке, притянуть чужое ухо к своим губам. — Мы ведь к тебе поедем? Ночь уже на исходе. Будет жаль расстаться так и не дойдя до самого главного. Сан ещё даже не закончил говорить, а Уён уже начал действовать. Под радостные выкрики друзей Ёнджуна он вытащил смеющегося Сана из клуба и, ни на секунду не отпуская его ладонь, устремился в сторону одного из припаркованных в ожидании подобных им беглецов такси. В спальне Уëна, они, ни теряя ни секунды, повалились на простыни, с какой-то исступленной одержимостью исследуя руками тела друг друга. Уён вдруг осознал то чувство, что заставляло богов спускаться с Олимпа и искать утешения в людских объятиях. Они хотели, пусть и всего лишь на один краткий миг, почувствовать собственное равенство с кем-то настоящим, состоящим из плоти, крови и душевных метаний. Закрыть глаза, и утонуть в сладкой лжи о том, что они не одиноки, не велики и тоже могут кому-то принадлежать. Уён впервые в жизни захотел этого эфемерного равенства, захотел не парить над Саном гордым, закрывающим собой солнце орлом, а твёрдо стоять с ним на одной земле. И прежде чем позволить холодному расчёту в очередной раз одержать победу над безрассудством, он шагнул на скалы из окна астрономической башни. — Постой, — он со стоном оттолкнул Сана, в каком-то безумном порыве покрывающего поцелуями его челюсть, и мягко, но без возможности вырваться прижал чужие запястья к постели, — Подожди, — прошептал он на ухо разочарованно заскулившему от того, что его прервали, юноше — есть одна вещь, которую ты должен знать. Я вампир. Сан несколько секунд недоуменно смотрел на него, а затем рассмеялся. — Тогда я Белла. Покажи насколько я тебе нравлюсь, Эдвард Каллен — игриво протянул он, закусив губу и театрально хлопая ресницами. — Я серьёзно Сан. Меня трясёт от желания попробовать, какова на вкус твоя кровь. Ты не представляешь, чего мне стоило не напасть на тебя в такси. — Тогда зачем ты говоришь мне это? — без намёка на прежнее веселье, спокойно спросил Сан — Уже сто раз мог разорвать мне глотку и искупаться в кровавом фонтане. — Я не могу — честно ответил Уëн — Я не знаю почему, но я не могу убить тебя. Не могу с того момента, как ты улыбнулся мне на улице. В тебе есть что-то такое Сан, что бережёт тебя от нечисти. — Жаль, что не от людей — едва слышно прошептал Сан и рванулся к Уëновым губам. Разорвав поцелуй, они, тяжело дыша, смотрели друг другу в глаза. Один с удивлением, другой с хитрым прищуром. — Можешь укусить меня, я не против — как бы между прочим добавил Сан — если ты вдруг нуждаешься в приглашении. Выбравшись из-под Уëна он стянул топ через голову и, не глядя, отбросил его в сторону. Через несколько секунд за ним последовали штаны. Сан предстал пред Уëном в своей обнажённой красоте. — Ты отстаешь — ухмыльнувшись, Сан закусил губу и ловкими пальцами расстегнул Уëну ремень. Ни в одном слове, ни одном движении Сана и намёка на стыд. Казалось, помогать практически незнакомцу со снятием одежды и раздеваться перед ним самому было для него привычным занятием. Уëн целовал его руки, ноги, бёдра, живот. Уëн не целовал Сана. Тело под ним было прекрасным образцом выточенного из мрамора совершенства. Тот, кому оно принадлежало, был несчастным, грязным и сломанным. После этой ночи Уён понял две вещи: Первая. Сан любил поцелуи в шею. Он украшал себя ожерельем из чужих засосов, будто терновым венцом. Для него их смысл был вовсе не в страсти и наслаждении. Сан истязал себя чужими прикосновениями, добровольно покрывал белизну своей кожи синевой от побоев. Перед глазами Уёна так и вставал его образ, с озорством шепчущий в ухо безликой фигуре: «Давай жёстче.» Сан заменял любовь шестидесяти процентным абсентом на пополам с лимонадом, чужими, лишёнными какой-либо ласки, прикосновениями и пахнущими дешевым порошком простынями в номерах придорожных мотелей. Сан был разбит, в грязь растоптан чужими сапогами и совершенно несчастен. Уён целовал его шею не заботясь о веренице мужчин, делавших это до него. Вторая. После этой встречи его жизнь, если так можно было назвать его бесконечно долгое существование, уже не будет прежней. Уён чувствовал медленно ползущий по костям липкий страх. Впустить кого-то в свою жизнь — значит добровольно обречь себя на уныло бессмысленный, одинокий финал. В истории собственного героя Уён неизбежно шагал по кругу из раза в раз возвращаясь к распахнутой настежь двери, уходящему в ночь силуэту и собственной боли. Иногда эта сцена сопровождалась густой липкой кровью на его руках и кем-то, удаляющимся не в ночь, но в небытие. Сюжет мог меняться, но суть оставалась прежней. А сутью были боль и одиночество. Но в отличие от него, Сан не был вампиром. Ему никогда не требовалось приглашение. И он впустил себя сам. Грустный мальчик каждую ночь растекающийся жидким золотом по чужим постелям, балансирующий в шаге от наркотического прихода. Красивое лицо на портрете юности, за которым скрывается уродливая правда. Сан не был особенным. Его судьба — типичная картинка этого века, близкая каждому представителю «мятежной юности». Мятеж созданный не ими и не для них — лишь печальное стечение обстоятельств. Он, и сотни таких же одиноких, поломанных детей не доживут и до тридцати. Слишком много смерти они вдыхают каждый день. И дело вовсе не в никотине. Люди типичны. Их стремления предсказуемы. Их желания неинтересны. Их мечты пустые. Все так любят повторять эту избитую байку о цикличности истории, не задумываясь о том, почему так происходит. А причина всегда была одна — человечество одинаково, будто направленное само на себя зеркало. Для того чтобы понять это, было достаточно прожить лишь немного дольше обыденного срока. Достаточно просто стать вампиром, и вот ты уже смотришь свысока на этих примитивных существ, наперёд зная всё что они скажут и даже подумают. Но несмотря на это Сан был протестом. В каждом своём движении. Начиная с побега в клуб из исповедальни и заканчивая кроватью Уëна, к которой Сан прижимал его, скаля зубы у горла, будто и правда мог прокусить, хотя какие-то полчаса назад он казался таким покорным на чужих коленях и, выпрашивая ласку словно котёнок, ластился к Уëновым рукам. Чхве Сан — калейдоскоп из противоречий, коктейль травм приправленный страхами пополам с храбростью. Его сердце горело незримым огнём. Уëн знал, что однажды оно обожжет его. Знал и всё равно продолжал прикасаться. Осознание грядущей боли не мешает мотылькам лететь на свет. Утром Сан бесшумно выскользнул из постели, быстро оделся и покинул квартиру. Он явно рассчитывал исчезнуть как можно незаметнее, не оставив ни шанса на существование неловкости утренних разговоров после неизбежного пробуждения любовника. Его план сквозил безупречностью действий, отточенных бесчисленными повторениями. Эту мастерски разработанную схему разрушал лишь один маленький факт: Уëн не спал. Никогда. Мёртвому телу не нужно восстанавливать энергию. Уëн следил за каждым шагом Сана из-под опущенных ресниц, позволяя ему сбежать, позволяя ему быть одному в это утро. После того как с тихим щелчком закрылась входная дверь, надобности в его притворстве больше не было. Уëн перекатился на то место, где меньше десяти минут назад лежал Сан. На простынях всё ещё оставался запах чужого сна. Уëн вжался в них лицом пьяный от этого запаха и осознания той безопасности, которую Сан ощущал рядом с ним — самым опасным хищником, вершиной пищевой цепочки. Безопасности, которая позволяла ему безмятежно спать под боком у собственной смерти. Уëн обожал этот запах. Ну что же, хороший секс вкупе с доступной кровью был отнюдь не плохим способом потратить пару песчинок своего бесконечно долгого времени. Пусть сейчас Сан бежит от него, счастливый тем счастьем, которые ощущает любой, кто смог вплотную подойти к смерти и ускользнуть из её когтей. После этой ночи и даже раньше, после того, как их взгляды встретились в первый раз они оказались связаны друг с другом по рукам и ногам, намертво прикованные четками, пустыми ожиданиями и страхами перемен. Им не спастись друг от друга.