Нехорошо забытое старое

Контрольную по русскому я написала на «отлично». Татьяна Александровна, протягивая мне тетрадь, улыбалась совершенно ошеломляюще. В глазах у неё плясали такие огоньки гордости, словно мы целый город положили к нашим ногам. Хотя это ведь была простая контрольная работа. - Ты в прошлой школе была отличницей? — я подавала брюнетке тетради, когда она выставляла оценки в журнал. Стояла над ней, смотрела куда-то в сторону принтера, но ничего не видела. Мысли были где-то там, где создаются образы для ночных кошмаров и стрелялок в сети. Я не спала половину ночи из-за всего, что пришлось перетерпеть за последние дни. Поведение Натальи Владимировны, моё собственное поведение в ответ выбили меня из равновесия. Изначально планировалось, что из равновесия со свистом вылетит она. Теперь же складывалось впечатление, будто моя крыша помашет рукой гораздо раньше. Я старалась быть сильной, старалась держаться, но получалось откровенно паршиво. Наталья Владимировна шла в наступление всё резче, жёстче и не щадила мирных обитателей моего сознания. На одном из последних уроков математики, например, эта женщина в очередной раз показала, какой изобретательной сукой она может быть. Мы тогда решали какие-то системы. Точнее, все решали, а я грустно смотрела в тетрадь и представляла, как всем будет похрен на мою очередную двойку. Математичка болталась по кабинету туда-сюда, полностью игнорируя мою тупость. Мне дышалось спокойно. До того момента, пока она не присела на край моей парты буквально в сраном миллиметре от моей тетради. Вид на неё саму, на потрясающей красоты руки, на напряжённые на шее венки был что надо. В любой другой день я бы слова против не сказала. Но тогда! Тогда я была готова ненавидеть весь мир. Одного взгляда на её длинные пальцы хватило, чтобы фантазии унесли меня далеко. Так же далеко, как эта женщина в ту секунду уселась на мою парту. Она двигалась ближе всякий раз, когда я сглатывала очередную пошлую идею. Так обычно начинаются видео для взрослых. Но мы были в школе, а моя ненависть к ней бродила по крови, как хороший антибиотик. Я не хотела признаваться себе, что всё это, на самом деле, блин, доставляет мне удовольствие. - М? — от воспоминаний к жизни меня вернул аккуратный тычок в бок. Я опустила взгляд Татьяне Александровне на руки, немного замерла. Я наблюдала сверху вниз, как она выводит цифры, и не могла обличить слова в предложение. Её руки были совсем другими. Да, красивыми. Да, нежными. Но совершенно чужими. И вся разница с Натальей Владимировной у моей классной была в том, что, глядя на неё, мне не хотелось её касаться. Как там говорят? «Любить — это хотеть касаться»? Так вот, к Татьяне Александровне я совершенно определённо чувствовала что-то трепетное и бесповоротно дружеское. - Да не... мне до отличницы, как... до Луны пешком, — я поджала губы, не в силах что-то ещё добавить к своему дурацкому монологу. В целом, обсуждение моей учёбы само по себе давалось мне трудно. Меня раньше особо не спрашивали, как я там учусь, что могу, а что не могу. Я не знала, законно ли вообще, сталкиваясь с кем-то взглядом, обсуждать свои проблемы. Тем более, с кем-то таким, как Татьяна Александровна. - А с чем трудности? — женщина покрутила между пальцами ручку с синей пастой, а потом резко пихнула её в сторону и поднялась на ноги передо мной. Прямо перед моим носом. Я на мгновение забыла, как мы обычно дышим. — Какие предметы тебе не даются? Очередной вопрос со стороны брюнетки развернул меня лицом точно к тупику. И проблема была не столько в словах, которые она выбрала. Проблема была в ней. И во мне, оказавшейся ну совсем близко к такой красивой женщине. Я даже на секунду задумалась, действительно ли я не хочу её касаться. - Физкультура... — я сглотнула. Титанических усилий мне стоило поднять глаза, чтобы смотреть в ЕЁ ГЛАЗА. Ни выше, ни, тем более, ниже. А именно в глазах. Повезло в том, что они были настолько же убедительными, насколько притягательным может быть магнит в кабинете физики. — И математика. Женщина почти не поменялась в лице. В уголках губ скользнула тень улыбки и лоб рассекла новая морщинка, но это было заметно только с моей позиции — на расстоянии вытянутой кисти. Мне очень захотелось отступить назад, но так не хотелось покидать облако её прекрасных ванильных духов. - Да, я видела, что у тебя по математике вчера двойка появилась. Очередная, — брюнетка приложила палец к губам. Я проследила его траекторию и пришла к выводу, что мне, судя по всему, такой капец, которой присниться не может даже в кошмаре. Сильно ли она будет бить меня за такой подарок к концу четверти? Сильно ли попадёт ей, когда вдруг выяснится, что нихрена я не хорошистка уже? Она не виновата в том, что сложности не в математике. Не в дебильных системах и уродских учебниках, цвет которых я уже перестала запоминать. Она не виновата, что мы с Натальей Владимировной притащили наши конфликты на новое поле боя. И теперь мы меряемся чем-то там, а страдают только я, моя успеваемость и брюнетка, которой, оказывается, не пофиг на мою успеваемость. Вот это по-по-поворот. - А что не так? Не сошлись с Натальей Владимировной характерами? — Татьяна Александровна убрала тетради в ящик и сложила бумаги ровной стопкой на краю стола. Она была той ещё идеалисткой, конечно. И, возможно, это-то мне в ней и нравилось до чёртиков. - Не съехались, — я пожала плечами, но женщина моего юмора не оценила. Она выжидающе посмотрела, как бы намекая, что, да, я могу договорить, но уже в нормальном русле. В нормальном — без сарказма, прикрывающего зияющие раны. Так мы обычно делали с Дашей. Она редко понимала мои глупые шутки, а я часто делала вид, что ничего не сказала и заканчивала историю. Так и жили. — Ну, в принципе, я привыкла к таким оценкам. Математика мне никогда не давалась. Она же не красивая женщина, — глаза брюнетки, стрельнувшие без пуль, подсказали, что последний комментарий был лишний. Но не неуместным. Она ведь прекрасно понимала, с кем мы имеем дело: - Мне удалось неплохо узнать Наталью Владимировну. С ней сложно, но возможно. Если хочешь, я поговорю о тебе, мы попробуем решить все вопросы, — брюнетка накинула на плечи палантин. Я заметила, как она расслабилась, когда он полностью укутал её хрупкую фигуру в тот момент. Я не могла отделаться от мысли, что ей холодно. А мне, наоборот, было очень жарко. Жарко так, что я позволила себе расстегнуть верхние пуговицы рубашки и сгрести волосы на одну сторону. Мне было нечего ответить ей. Из всего приличного — ни слова, которое бы описало мои эмоции в тот момент. Татьяна Александровна не знала подробностей наших с математичкой отношений, поэтому так легко завела тему о «поговорить» и «договориться». Я чётко осознавала, что договориться н е л ь з я. Но ей кивнула, что м о ж н о. × За тот разговор я отхватила через пару дней. Сидела себе спокойно, никого не трогала. Прорисовывала в голове план очередной гадости в адрес Натальи Владимировны, а Наталья Владимировна всё сделала за меня. В тот день, когда математика стояла последним уроком, я сдала без колебаний очередную тетрадь, в которой не сделала домашнее задание. Вместо неё получила вторую. Сунула в рюкзак и пошла быстрым шагом подальше от этого адового места. На середине пути меня дёрнуло заглянуть в самое сердце моей страдалицы, чтобы полюбоваться гусями, красиво выведенными рукой блондинки. И я открыла. И с тетрадью, конечно, открылся рот. Если бы за моей спиной вдруг кто-то был, он бы обязательно заглянул через плечо и такой: «Нихрена ж себе!». В принципе, с такой реакцией я и сама неплохо справилась. Вот это «нихрена ж себе» пронеслось по голове с оглушаюшим эхом. Что случилось? А случилось то, что все страницы в моей тетради были обклеены стикерами. Почти такими же, которыми я побаловалась несколькими неделями ранее. Каждая страничка была изляпана этими цветными квадратиками, на которых, между прочим, даже ничего не было написано. - Какая краля! Не потрудилась хотя бы небольшое послание оставить, — подумала я, пролистывая до финала этой трагедии. А там нашла. Нашла стикер с аккуратным «тебе всё равно никто не поверит» в центре. — Ладно, забираю свои слова обратно, — я захлопнула тетрадь, насколько она вообще позволяла это сделать, и перестроила маршрут. Я двинулась обратно, наверх, к кабинету математики. Мне нужны были пояснения. Но их я не получила. Точнее, я не позволила женщине и междометия вставить, потому что ворвалась в кабинет бурей. Потому что с порога начала на неё наступать, будто была в полной боевой готовности. Потому что не могла остановить свой словесный поток, скопившийся за последние дни. Я говорила и говорила, теряя счёт времени. Секунды и минуты пролетали со свистом в моих ушах. В ход шли жесты: я махала руками, закрывала ими лицо, чтобы женщина не видела мои красные щёки, тыкала в неё со всей дури пальцами. По воздуху, правда, но я сильно старалась вот прямо вдавить её в стул. А она просто смотрела. Смотрела! Своими волшебными зелёными глазами она умудрялась просто изучать меня, подпирая щеку кулаком. Хлопала ресницами, вздыхала. На губах у неё легко змеилась самая зловещая из всех улыбка. Она думала, что победила. Но я-то, блин, тоже не пальцем деланная была. Собственно, это я и решила ей доказать. Решила точно в тот момент, когда резко дёрнула прекрасную женщину на себя и ощутила вкус её губ на своих. Поначалу, как и тогда, в моём восьмом классе, мы обе не могли осознать реальность происходящего. Вот вроде картинка есть, а смысла в ней — ноль. Потом я почувствовала какое-то движение и осмелилась — наконец! — открыть глаза. Её глаза были закрыты, она почти не дышала. Руки шарили по стулу в поисках поддержки. Она знала, что если не схватится за что-нибудь, то обязательно свалится с ног. Не хотелось бы такого. Поэтому я осторожно усадила её обратно. Губы мои всё ещё были поверх её, но двигаться куда-то дальше я не спешила. Я помнила, чем аукнулась мне моя торопливость в прошлый раз, почему и не действовала увереннее. Хотя, на самом деле, не действовала ещё и потому, что такого плана, блять, изначально вообще не было. Я, чёрт возьми, не хотела её целовать. Не хотела опять цепляться своими губами на этот крючок. Но было уже как-то поздно рассуждать о крючках, когда губы были заняты не делом. Впрочем, дело продлилось не так уж и долго. По законам жанра, я получила горячие ладони в плечи и злобный, полный отвращения к моему существованию взгляд. Она оттолкнула меня и демонстративно вытерла мои губы со своих. И это не задело во мне абсолютно ничего. Вот вообще ни крупинки во мне не дрогнуло, когда я осознала масштабы катастрофы. Походу, закалённая была. - Проваливай! — женщина указала мне на дверь той рукой, которую я едва не схватила ещё в полёте. Наталья Владимировна была обескуражена, невыносимо свирепа и без кольца на безымянном пальце. × Я вернулась спустя полчаса. Настырная какая! За эти полчаса мне удалось умыться, подумать о том, чтобы начать курить, и успокоить сердце от всего происходящего. С более светлой головой я опять подошла к кабинету математики, намереваясь вот сейчас действительно по-человечески поговорить. Меня из себя выводила мысль, что я натворила всякого разного и сбежала. Я не любила оставлять после себя следы, любила их заметать. А ещё больше — любила сглаживать конфликты, чтобы люди, которые мне нравятся, никогда не думали обо мне плохо. Стоило мне подойти к нужному кабинету и уже занамереваться открыть дверь, я услышала по ту сторону два женских голоса. И их я узнала сразу. Не надо было гадать на кофейной гуще, чтобы различить там голос Натальи Владимировны, которому отвечал голос Татьяны Александровны. Они старались говорить тихо, а я старалась прижаться ухом как можно сильнее. Сначала я хотела просто уйти. Ну не моё это дело, нечего лезть ведь! Но любопытство оказалось сильнее. В неравной схватке с разумом оно повалило соперника на лопатки и запретило подниматься до окончания диалога. Вот я и стояла, слушала, ждала, когда они там окончат уже. Надо ли говорить, что моё имя звучало там чаще, чем звучит реклама ставок во время просмотра сериала? Они говорили обо мне. Каждая в своей манере, своим неповторимым тоном. Татьяна Александровна была спокойна, рассудительна, доброжелательна. Наталья Владимировна говорила с напором, скорее всего, помня и прокручивая в сознании этот проклятый поцелуй. Они обсуждали мои оценки. Мои отношения с блондинкой. - Да она же вроде хорошая девчонка, но математика вообще не даётся, — Татьяна Александровна выдохнула, возможно, в своей привычной манере развела руками. - Она ей никогда не давалась, — отмахнулась моя прекрасная блондинка, пересекая кабинет быстрым шагом. Я отшатнулась от двери, когда щеколда прозвучала прямо над самой головой. Но, к моему счастью, никто из них в коридор так и не вышел. Поэтому я снова привалилась ухом к двери. - В каком смысле? — удивлённо. Теперь по кабинету затопала Татьяна Александровна. Её шаги были более размеренные, лёгкие. Она в любом настроении будто летала над полом, парила в воздухе. Я подумала о том, что сейчас наш секрет будет раскрыт. По сути, в школе никто, кроме директрисы, не мог знать, откуда нас с Натальей Владимировной резко занесло. Я не делилась этим со всеми подряд, а она просто старалась забыть прошлое, как страшный сон. И мы пытались не выдавать себя ни словом, ни движением, чтобы не было слухов и домыслов. И тут я ярко представила себе, как эта информация проходит через мою классную и несётся по полям, по полям... Ну в общем, хорошего, наверное, в этом будет мало. - Я видела табели за предыдущие года, страшно заглядывать, — я выдохнула на этой фразе математички. С одной стороны, я испытала облегчение: хотя бы один секрет мы умудрились сохранить. С другой стороны, я прямо там чуть не отпинала дверь. Серьёзно? Страшно заглядывать? Да там одни четвёрки по сраной математике. Ну, за исключением девятого класса, где эта прекрасная женщина сполна оторвалась на мне и моей успеваемости. Поэтому её слова про мои табели меня ну очень сильно задели. Я ушла, когда получила всю нужную информацию. Она хочет войны? Она её получит. И ненависть к блондинке во мне будет расти с каждым днём, будет пускать корни в мою душу так глубоко, что однажды выдрать её будет просто невозможно.